Текст книги "Купол над бедой (СИ)"
Автор книги: Эгерт Аусиньш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
– Ну что, вызываем транспорт, едем в больницу? Нужно обезболивать, чистить и шить.
– Нет, – уверенно ответил бледный от боли и гнева князь. – Вы сделаете все необходимое здесь.
– Но стерильность, инструменты... – растерялся врач.
– Ну так попросите доставить, пока тут все готовят. Да шевелитесь же, черт возьми! Или вам будут ассистировать репортеры с Фонтанки, а это в мои планы не входит.
Врач пожал плечами и начал звонить по телефону в больницу. Дейвин остался с Димитри в Адмиралтействе, а Асана поехала с инспекцией одна, злая, как целый осиный рой, и натыкала местных в каждую промашку и недоделку. Думала она только об одном: встретив ту "ее", о которой упоминал князь, за такую "любовь" к ее наставнику и другу, она, пожалуй, выразит горячую благодарность. В местном стиле.
Я так и не знала, удалось ли мне вчера достать наместника, или вся подготовка была зря. Второй раз этим способом к нему подобраться не выйдет. С одной стороны, вчера он отменил все. С другой – на сайте администрации тишина, обычные отчеты о ничем не примечательном дне. Ушла я вчера до того, как квартал оцепили: по Вознесенскому, обогнув Исаакиевский собор, улочками у Главпочтамта к набережной Адмиралтейского канала, еще чуть-чуть дворами – и я дома.
Зайдя утром в пекарню на площади Труда, я купила конвертик с ветчиной и большой кофе. Планов не было никаких. Только я села за столик, думая позавтракать, как увидела у стойки Виталика. Он спрашивал, с чем сегодня пончики. И тут я поняла, что мне надо в Новгород. Забрав свой стакан, я подошла к нему и сказала:
– Привет. До Шушар не довезешь?
Он резко обернулся, и я впервые в жизни увидела, как человек превращается в анимешного персонажа с большими круглыми глазами.
– Что, мне черные волосы не идут? Ну извини, дома только эта краска была.
– Допивай, – он кивнул на стакан в моей руке, – и поехали.
На обратном пути Виталик остановился на заправке и написал в мессенджере ровно две фразы: "Жива твоя проблема. Автостопом до Новгорода отправилась".
Первым чувством Полины после встречи с этими новостями была радость. Она состояла из теплой легкости в теле и двух слов – "ффух, жива". Потом были мысли. Неприятные. Много. О самой ее реакции, значащей, что все очень всерьез, и уже не вчера. О том, что завтра может не стать любого из составляющих ее жизнь – Алисы, Димона, Юрки, Марины, Виталика. О том, что она, к своей досаде, вряд ли будет первой, и ей еще предстоят потери. И о том, что если она не хочет терзаться виной за то, что выжила, и просыпаться по ночам с мыслью "а все ли я сделала, что могла, если я еще здесь?", то что-то пора менять. И еще о том, что она не успевает, фатально, катастрофически не успевает – и у нее не остается выбора.
Дейвин заехал к донору под самый конец новогодних праздников. Вечер был очень милый, но Женька чувствовал, что Дэн чем-то озабочен, и это что-то касается его. Пока не прямо, но касается. Они мило посидели в гостиной, пожарили стейки на кухне, там же обсудили что-то из истории одежды Нового мира, что-то из истории оружия саалан, сварили кофе – и Дейвин наконец решился.
– Женька... у нас не проблемы. Еще не проблемы, но могут быть сложности. За себя не беспокойся, по крайней мере пока, но я знаю, что у тебя есть знакомые, у которых могут быть знакомые...
Ревский чуть заметно поморщился.
– Дэн, давай сразу к сути. Я умный, я соображу.
– Хорошо, – согласился граф. – Эти ваши... следопыты, разыскатели...
– Ты про археологию Второй мировой и предвоенных репрессий? – уточнил Евгений.
– Да. Передай им, чтобы с этого лета брали на раскоп ваших священников.
– Дэн, ты охренел, – невежливо выразился Ревский. – Не все из павших даже крещены.
– Неважно, – очень серьезно ответил граф. – Главное, чтобы живые не пострадали.
– Даже так... – Ревский качнул головой. – Понятно. Спасибо.
Первый открытый конфликт мирного Сопротивления с властью произошел весной двадцать третьего года, когда город в основном оттаял и родители начали выпускать детей во дворы без присмотра. То есть с весьма формальным «присмотром»: раз в четверть часа из окна. В принципе, по новым правилам патруль Святой стражи имел право забрать детей прямо с внутридворовых площадок, если взрослых при них не было. Но тут они явно перегнули палку. Этих детей патрульные видели не первый раз, поскольку именно в этот двор ребята в сером заходили прицельно раза четыре и даже пообщались с каждым из детей. Так что сааланцы знали, что при малышах есть две бабушки. И то, что одна из них ушла в дом на четверть часа по вполне естественной причине, а вторая начала отвечать на звонок, когда пришел патруль, не называлось «дети брошены»: взрослые при них были. Тем не менее сааланцы вызвали подмогу, оттеснили бабушек, забрали детей и ушли.
К наместнику или да Онгаю обращаться никто не стал. Одна из бабушек тут же позвонила соседу, имевшему связи с коммуной, державшей качалку через квартал, тот поднял своих друзей... Через час досточтимым без затей набили лица у Адмиралтейства, забрали всех, кого они намеревались грузить в машину, чтобы везти в Приозерск, и быстренько переправили в мастерскую при гаражах на проспекте Славы. Одновременно туда приехала и Марина. Подростков, взятых в других районах города, по одному отправили по домам, а вот с малышами было сложнее: Святая стража искала газель, в которой их увезли, по всему Питеру. Так что детки остались в мастерской. Они были тихими и какими-то вялыми, несмотря на то, что с них сняли уличное и выдали печенье с какао. Рассмотрев их, капитан мотоклуба Виталий Ланьков, Витыч для соклубников и Виталик для Марины, Полины и Алисы, понял, что они боятся. Своих детей у него не было, утешать людей детсадовского возраста он не умел. Поэтому сосредоточился на понятных задачах: сперва позвонил одной из двух бабушек, с которых все началось, и, убедившись, что она дома и может говорить свободно, предложил ей план действий. Услышав согласие и даже понимание, он нажал отбой и повернулся к маленьким гостям.
– Так, малышня, – сказал он, улыбаясь. – Программа следующая: сейчас я вызываю нормальный транспорт, настоящих байкеров на настоящих мотоциклах, и мы с вами едем нарушать правила третий раз за сегодня, потому что если по правилам вас можно увезти от бабушки, не спрашивая согласия, то в... В мусорный бак такие правила. Понятно?
Дети закивали, начали шевелиться, и он продолжил:
– Мы поедем на мотоциклах далеко-далеко, там вы сядете на поезд и приедете в другой город, потом туда приедут ваши родители, вы с ними встретитесь и поедете оттуда... куда захотите. Договорились?
Мальчик в красной рубашке в клетку, сдерживая слезы, спросил:
– А я не упаду с мотоцикла, когда он поедет?
Виталий уверенно ответил:
– Нет, ты будешь сидеть между рулем и руками взрослого всю дорогу. И взрослый тебя пристегнет к себе ремнем безопасности.
Автобус у байк-клуба был, но этот вариант капитан просто не рассматривал: как маги блокируют машину на дороге, уже знали все. Везти малышню одной машиной можно было даже не пробовать.
Когда подъехали мужики, дети уже понимали план действий и были почти как настоящие: кто-то смеялся, кто-то дул губы и примеривался зарыдать... в общем, все было, как и положено по возрасту. Появление больших дядек в куртках со множеством молний и клепок отвлекло их. Витыч весело скомандовал разбираться по парам и искать себе взрослого, с которым хочешь ехать. Параллельно он всех приехавших три раза переспросил, залиты ли баки, уточнил, стоят ли ветровые стекла, и всем сказал, где канистры в гаражах. Потом все со смехом, но очень быстро заворачивали детей в оберточную бумагу перед тем, как паковать в прогулочные комбинезоны снова. Обаяние Витыча сослужило ему не самую хорошую службу: рыжая красотка лет четырех крепко держала его рукав и со слезами отказывалась ехать с кем-то кроме него. Он потратил десять бесценных минут на уговоры, понимая, что не может обещать ей никакого "потом" – именно потому что это "потом" должно быть у нее. И здесь, а не черт знает где. Кончилось все тем, что она крепко его обняла, поцеловала, сказала, что любит его навсегда и он самый лучший в ее жизни, – и согласилась ехать с Валентином. Виталик бережно ответил на объятие девочки и пошел одеваться. Убедившись, что все готовы, что на детях поверх комбинезонов надеты взрослые дождевики, что у всех водителей есть стропы, которыми можно пристегнуть маленьких пассажиров, он забрал у Марины трехлитровый термос, неожиданно для себя погладил ее по щеке и попросил передать привет Поле. Первые стартовали, Витыч посмотрел, как они выкатываются из двора, и нажал кнопку стартера. Сам он стартовал с дурацкой улыбкой полностью счастливого человека, только что пережившего самую крупную личную удачу в жизни.
Из города выезжали узкими тихими улочками: было понятно, что за ними сейчас отправят кого-нибудь «поговорить», так что, как бы ни хотелось ехать по Р-23 прямо, выбирать приходилось обходной маршрут. Первой остановкой было Александровское. Там, в гаражах, Витыч погнал всех заправиться и попить горячего. А сам взял мужиков повнятней и с ними стал проверять, не остыли ли дети. Потом они втроем отвели всю мелочь пописать, напоили теплым и старательно затряхнули обратно в прогулочные комбинезоны, заменив бумагу на удачно нашедшиеся в нычке туристические сидушки. На этом они потеряли минут сорок, зато провели их в тепле и не попали с общим потоком в Гатчину, куда уже приехала Асана с четырьмя своими и десяткой гвардейцев. Проселками миновав въезд в небезопасный город, Витыч направил группу петлей через Сиверский, понимая, что если за ними кто-то поехал, то сейчас этот кто-то чешет по Р-23, если только уже не ловит ворон в Гатчине, где было бы логично притормозить таким кагалом, какой байкеры собой представляли.
Асана так и сделала. Потратив в Гатчине час и обнаружив, что никакой толпы на мотоциклах здесь даже и близко не мелькало, она с магами, проехав город насквозь, снова выехала на Р-23, чтобы обнаружить, что и тут ничего похожего даже не мелькало. После этого виконтесса сделала то, что больше всего не любила: остановилась и начала думать. Войдя в кафе и потребовав обед для себя и своих людей, она достала карту области и внимательно ее рассмотрела во всех подробностях, приближая заклинанием то один, то другой квадрат.
Байкеры в это время миновали Суйду и Куровицы и выезжали из Белогорки. Впереди была Дивенская, после которой годные проселки заканчивались. Витыч и его друг Валентин, сержант клуба, знали, что у Большой Ящеры последняя из поселковых дорог упрется в трассу и второстепенных путей уже не будет до самой Мшинской. Из этого следовало, что ехать до Луги им придется очень быстро. Мшинская железнодорожная станция, конечно, ближе, но от нее электрички идут только до Луги, сквозных на Псков нет – а на пересадке их прихватят без вопросов. Значит, садиться на электричку надо сразу в Луге, чтобы до Пскова без пересадок. Поэтому вторую остановку Витыч скомандовал в Дивенской, где у него были свои авторемонтники, слегка охреневшие от такого визита, но расторопные и понятливые. Он выделил группе такие же сорок минут на второй отдых, затем они опять одели детей и рванули к шоссе.
Асана в Гатчине сидела над картой и вычисляла их возможный маршрут, злясь и ощущая, как уходит время. Потом вдруг поднялась и скомандовала всем старт.
Погоня получилась что надо. Целей оказалось неожиданно много: две семерки двухколесных машин, резвых и маневренных. И перехватывать их поодиночке не было смысла: достопочтенный сказал "привезти всех". Убивать не хотелось: дети были будущими магами, взрослые защищали их, им просто не успели объяснить, что никто не хочет малышне вреда. Но нужно было успеть перехватить группу по дороге, потому что корытовский лагерь был уже фильтрационной зоной, и на ее территории саалан могли действовать только с разрешения начальника структуры. Внедорожник Асаны, в который поместилась половина ее группы, мог быть быстрее, чем мотоциклы местных, которых маги преследовали. Но из четырнадцати преследуемых трое постоянно путались перед самым носом автомобиля, заставляя отвлекаться, замедляться и перестраиваться. Они играли в "догони-мой-хвост" почти до самой Луги. А когда справа около шоссе показался гранитный памятный знак, вся группа преследуемых машин, кроме этих надоевших трех, вдруг одновременно прибавила скорость. Два мотоциклиста продолжили движение, а один остановился и положил свою машину на шоссе. С Асаной было четверо, и это были не самые худшие маги империи, а за ними следовала машина с гвардейцами, не такая быстрая. В отличие от людей, в ней сидевших. Они схватились за оружие, еще не успев толком открыть двери. Асана раздраженно дернула плечом и прикрылась заклятием от полетевших пуль, заметив себе серьезно поговорить с самыми торопливыми стрелками. Тот, с шоссе, ответил довольно задорно: в лобовом стекле машины Асаны появились две круглых дырки, от которых побежали трещины. Машине гвардейцев тоже не повезло: оба передних колеса вышли из строя. Гвардейцы повыскакивали из машины, продолжая перестрелку, Асана подала им знак заканчивать этот балаган и обернулась.
Мотоциклист лежал на шоссе, пристроив голову на кромку седла своей машины, смотрел на нее глазами серебряного цвета и улыбался весело и дерзко. Он ей понравился, и она приблизилась, хотя мужчина все еще держал в руках оружие. Подумав помочь ему подняться, она присела на корточки, чтобы было удобнее поддержать его за спину. Но он отвернулся от нее и умер. Так и не перестав улыбаться. Асана рассмотрела его внимательно. Рослый для местного, одного роста с ней, не слишком молодой. Впрочем, они тут все стареют рано. И совсем не огрузневший с возрастом. Она с грустью посмотрела ему в лицо. Человек был очень хорош – жесткие волосы глубокого коричневого цвета с едва заметной сединой, четкие правильные черты лица и эта дерзкая улыбка на мертвых губах. Казалось, он сейчас откроет глаза и можно будет говорить, но из-за его плеча по асфальту тек блестящий красный ручеек. Следы от пуль на грубом черном свитере были почти не видны. Асана поднялась, огорченная и расстроенная:
– Красивый. Был красивый.
Кто-то из гвардейцев недоуменно посмотрел на виконтессу:
– Он же враг.
– Это его земля, – отрезала она, – и не он начал стрелять первым. Местные хоронят в земле? Найди лопату и сделай ему могилу. Остальные, схватившиеся за оружие без команды, тебе помогут. Я жду.
Гвардейцы мрачно достали из багажника лопаты и занялись делом. Порка плеткой за самовольно открытый огонь им была обеспечена в любом случае, но Асана могла и добавить дисциплинарных мер, стоило лишь открыть не вовремя рот.
В это время от лужской платформы отошла электричка, в которой все одиннадцать дошколят, отобранных анархистами у Святой стражи, поехали во Псков, где им предстояло дождаться родителей. Из мотоэкипы детей разматывали уже в дороге, под хохот и с помощью всех соседей по вагону. Их сопровождали двое взрослых, сдавшие весь «детский сад» с рук на руки Полине. Они и рассказали ей первые подробности. Родители детей, дважды украденных за неполные сутки, прибыли в лагерь в течение трех дней, в глубоком шоке и почти без вещей. Ускорение выдачи разрешения на въезд в Московию для них Полина продавливала разве что не коленом.
Димитри узнавал об этом в три приема. Сначала пришла расстроенная Асана и доложила ему, во что ее втравил достопочтенный и чем это кончилось. Он выслушал ее и расстроился тоже, настолько, что отложил разговор на несколько дней. От князя Асана отправилась на конфиденцию к Айдишу и прорыдала у него два часа. Через сутки в сети появился пост Аугментины с такими подробностями, как будто она летела над этим шоссе на драконе верхом и для надежности фиксировала все события на видеокамеру. Разумеется, в ее заметке не было ни слова вранья. Конечно, она не позволила себе ни одного определения в адрес участников. Естественно, по итогам событий администрация наместника оказалась по уши в помоях. Князь был зол почти до искр с ногтей, но и это было еще не все: его пожелал видеть достопочтенный. Раздраженный Димитри сказал секретарю:
– Хочет видеть? Прекрасно, я жду его после обеда. Не один? Ничего, у меня в кабинете достаточно места.
Достопочтенный явился впятером, скорбно вздохнул и начал жаловаться на местных, которые, не разобравшись, пускают кулаки в ход, потом затевают какие-то дурацкие игры, рискуя жизнью своих же детей, устраивают пальбу на трассе и оставляют пятна на репутации ни в чем не повинной Святой стражи. Остальные досточтимые горестно кивали, демонстрируя разукрашенные синяками лица.
Димитри почувствовал, что у него нет сил сдерживаться:
– Досточтимые, да вы охренели. Тут все-таки есть законы – свои, местные. Когда зимой вы забрали детей даже не с улицы, а из дома, никто из горожан не возражал. Потому что все соседи и полиция видели, что родители этих детей не первый день пьяны настолько, что не могут о них заботиться. И все бумаги охотно оформили прямо при вас, и свидетели подписались, так что вы инициировали малолетних законно, на правах опекунов. А то, что вы сделали сейчас, по сути прямое нарушение законов края и прав людей. Здесь люди привыкли выполнять свой закон и ждут того же от вас. Это не говоря о том, что я никому из вас не разрешал отдавать приказы моей гвардии и моим вассалам, и терпеть этого больше не намерен. Я вполне доверяю Академии в принципе, но если кто-то из вас повторит подобное случившемуся, он будет выслан в столицу с просьбой о замене. Это новые земли, они не прощают ошибок.
Высказав это, князь кивком головы указал визитерам на дверь. Часом позже на конфиденции у Айдиша он высказывал свое мнение о случившемся так, что стекла звенели. Закрыв за ним дверь, Айдиш отпивался водой с полчаса и еще столько же умывался. Вечером еще и достопочтенный пожелал видеть едва пришедшего в себя после трудного дня собрата по обетам. В присутствии брата-хранителя и еще троих досточтимых, участвовавших в изьятии детей, увезенных местными в Корытово, он долго выяснял у Айдиша, насколько князь недоволен. А потом еще дольше спрашивал, нельзя ли сделать так, чтобы наместник понял и оценил благие намерения Святой стражи выполнить его же, между прочим, распоряжение о защите детей от возможной встречи с фауной и перестал тыкать магам Академии в нос их невольной ошибкой и случайной небрежностью.
Айдиш, выслушав обе стороны, задал присутствующим братьям, у которых на лицах цвели синяки после встречи с анархистами, только один вопрос:
– А эти дети что, были последними потенциальными магами в городе? Зачем вы их так долго караулили и так грубо забирали? Вы таких же на улице не могли собрать?
Коллеги, потрясенные новизной идеи, ответствовали:
– А что, можно было?
Айдиш потер переносицу, помолчал – и пожелал братьям хорошего вечера. Сказать тут было больше нечего.
St.f4ce: Полина, добрый вечер, это Валентин. Витыч просил при случае передать, что он твою задачку решил и что для того чтобы с девушкой танцевать, ее надо приглашать танцевать, а не маяться ерундой. И еще он просил тебя не бросать одну и помочь с работой.
Augmentina: Валентин, доброго вечера. И спасибо.
Прочитав сообщение и набрав ответ, Полина сняла с изголовья кровати полотенце и прижала к глазам. Она с минуту сидела, глубоко дыша, как будто утирала с лица воду. Затем отложила полотенце на постель промокшей стороной вверх и снова посмотрела в монитор.
St.f4ce: когда ты будешь в городе и где тебе удобно встретиться, чтобы на нас посмотреть?
Augmentina: В следующие выходные. Если вас не двадцать человек – то можно, например, в кафешке на Финбане. Если двадцать – там же, но в зале ожидания. Часа в два дня, устроит вас?
St.f4ce: в кафешку поместимся :) До встречи.
Augmentina: до встречи.
Она встала, ушиблась о стол, на котором стоял ноут, зацепила коленом кровать, потеряла равновесие, с размаху села на постель, не видя комнату, и снова прижала к глазам полотенце. Выйдя через пятнадцать минут в душевую и двигаясь по коридору почти вслепую, она встретилась с кем-то из коллег, судя по испуганному оханью:
– Поля, господи, что с тобой, ты заболела?
– Нет, просто аллергия, – ответила она сипло и медленно, – до завтра пройдет.
Предложенный неведомой дружеской рукой диазолин она взяла с благодарностью, и все равно проснулась на мокрой и соленой подушке в пять утра.
Больше всего в этой истории Димитри не понравилось то, что парни Асаны применили огнестрельное оружие без приказа. Для человека, привыкшего пользоваться холодным оружием, автоматическое огнестрельное – это очень плохая чужая магия. Нормальному человеку, несущему в крови и костях представление о чести рыцаря, неприятно брать в руки предмет, плюющийся смертью со скоростью, измеряемой в десятках возможных трупов в минуту. Маги не в счет, им проще привыкать к самым разным вывертам мироустройства. Но даже Димитри после первого знакомства с огнестрельным оружием сперва распорядился применить его для расстрелов и только потом, через несколько десятков дней, взял в руки сам. И ему это было непросто. Он тоже был сыном своего мира, и для него это было бесчестное оружие, не для боя лицом к лицу. И значит – гадость, которую противно брать в руки.
Асана, опытный и сильный маг, тоже впервые увидела применение огнестрельного оружия во вполне адекватных обстоятельствах: оборотень и не заслуживал иного, судя по тому, какие он оставил за собой следы. Потом у нее была охота на чуткую пугливую птицу, живущую в доспехе из собственных перьев. И охотилась она в обществе донора – человека, к которому после снятия слепка сознания еще некоторое время сохраняется особое отношение. Донор и предложил ей свое ружье, так что Асана обязана была ему еще и тем, что он ей помог преодолеть остатки отвращения к этому оружию. А Дейвин изучил оружие Нового мира крайне внимательно – и ни разу не прикоснулся к нему после этого.
Но то, что гвардейцы, смертные воины, верные своей госпоже целиком и полностью, без приказа взяли в руки вот это и использовали против никому не угрожавшего местного... Это было настолько недолжным, что Димитри не знал, как это назвать – ни на родном языке, ни на местном. Он понимал только, что оставлять этих людей здесь после случившегося будет очень большой ошибкой.
Точно в пересменку Полины Асана да Сиалан приехала к месту гибели своего неизвестного противника, по местному обычаю, с цветами, так ей посоветовал досточтимый Айдиш. Найдя на могильном холме фанерный обелиск с портретом, на котором погибший мотоциклист был запечатлен все с той же памятной ей усмешкой, она сложила розы к памятнику, оперлась рукой на деревянную ограду и разрыдалась.
Еще через пять дней, устраиваясь где-то в Ржевской области, мама красивой рыжей девочки, тоже рыжая и красивая, растившая дочку с помощью своей мамы, наконец открыла новостную ленту. Она прочитала все, что писали о приключениях девочки и ее маленьких товарищей по путешествию. Потом еще порылась по соцсетям, как смогла, восстановила события, нашла портрет погибшего на шоссе и проплакала до полуночи матери в плечо, сожалея об этой оборвавшейся жизни, этой невстрече и о чем-то еще, ей самой не вполне понятном.
Так и получилось, что о сорокалетнем анархисте, бабнике и разгильдяе, ставшем одним из основателей городской сети взаимопомощи и легендой Питера, плакали горше всего те три женщины, ни с одной из которых он не был близок.
Вернувшуюся из-под Луги Асану сразу же уведомили, что князь просил ее прийти к нему, как только она окажется в замке. Она выслушала дежурного гвардейца и пошла к Димитри. Князь выглядел усталым и расстроенным и прервал ее приветствие небрежным кивком на кресло:
– Садись. И рассказывай, как ты сорвалась в погоню за людьми, которых я не приказывал ни задержать, ни доставить ко мне. Я знаю, где ты была и что это значит. Ты сама понимаешь, что была неправа с начала и до конца. Теперь мне интересно, знаешь ли ты, как так вышло и почему.
Асана послушно заняла кресло, вздохнула.
– Мой князь, твой приказ мне передал достопочтенный. То есть он сказал, что это твой приказ, а он только передает его, поскольку ты занят.
– Что помешало тебе связаться со мной по комму или послать Зов? – устало спросил Димитри. Он уже знал, что помешало, и это очень портило ему настроение.
У Асаны кружилась голова и путались мысли. Получалось, что достопочтенный... солгал ей? Солгал намеренно, понимая, что она после этого нарушит присягу князю и закон империи? Достопочтенный сделал это?
Димитри увидел и понял, что с ней происходит. Они были слишком давно и тесно знакомы, чтобы он не заметил. И он привел ее в чувство следующим вопросом:
– Асана... твои парни без команды использовали огнестрельное оружие против местного. Ты понимаешь? Огнестрельное оружие! Это же как зарезать спящего. И мало того, что твои парни совершили такое, они смогли сделать это сами, без приказа. То есть – без твоего приказа. В простой ситуации непонимания с местными... Кто говорил с твоими людьми, Асана? И твои ли это люди?
Она согнулась в кресле и закрыла лицо ладонями. Теперь ей было так же скверно, как ему. И они оба ничего не могли с этим сделать. То есть что-то могли, но понимали, что доступного явно не будет достаточно.
Друзья погибшего тоже бурно обсудили произошедшее у себя в мастерской.
– На портал к саалан зашел.
– И?
– Извещение вывесили, что такие-то списком высланы домой за нарушение воинской дисциплины, повлекшее смерть мирного жителя.
– Ошибка, значит. Некисло ошиблись, два раза за день, по старому УК лет на двадцать в сумме.
– Эта-то, мечта полиции, заместительница наместника, убивается на весь ВКонтакт, сожаления пишет.
– Она еще и розы на могилу возит теперь.
– Это пока что розы. Потом будет круче, вот увидишь.
– Да куда уж круче... был живой мужик, теперь земляной бугорок. Ну будет она на эту могилу таскать цветы до осени, а потом свечки до весны, и что?
– Она у них из хорошей семьи. С правильным воспитанием. Насколько мне объясняли, она ему должна что-то вроде последней песни. То есть что-то такое у нее ВКонтакте будет точно. С изложением подробностей и деталей события.
– Ну посмотрим, что споет.
И песня появилась – точнее, баллада. В балладе были героический бунтарь на мотоцикле, не менее героическая преследовательница и пули, вылетевшие по ошибке. Не обошлось и без морали: досточтимые в балладе получались козлами высокой пробы. Голос у Асаны был красивый, и мелодия баллады получилась довольно приятная, хотя на тяжелый металл и вообще на рок совершенно не похожая. Больше всего творческое поделие виконтессы напоминало странный гибрид старого городского романса с "балладой об убийстве" из тех, что Ник Кейв собрал в своем альбоме в середине девяностых.
Байк-клуб недели две дружно плевался и матерился, втайне надеясь, что эта дура успокоится. Но баллада начала расходиться, ее запели в Луге и в Гатчине, сперва сааланцы, а за ними и местные. После этого Валентин написал Полине и позвал ее в гости – может, хоть она им объяснит, что вся эта фигня значит, а то морду этой Асане бить как-то уже совсем пора, а очень не хочется, самим непонятно почему. Полина приехала, и байкеры с ней вместе долго пили чай в мастерской, разговаривая про Генриха Восьмого и Ивана Грозного, про второй расцвет работорговли и окончание Реконкисты, про родовое дворянство и характеры его представителей, про судьбы коренного населения Мексики и Африки в шестнадцатом веке... Наконец байкеры поняли, что Асана так высказывает сожаление о случившемся, – и смирились. Решив, что она просто такой сааланский вариант очень тупого генерала, и объяснить ей что-либо нереально из-за отсутствия у нее дополнительной извилины для второй мысли, они даже были готовы ее пожалеть: извинялась она честно и расстроилась искренне. Да и команды открывать огонь не давала, начистоту-то говоря.
Через два дня Асана вызвала в Новый мир вторую часть своей гвардии. Увидев на портале имена прибывших – сплошь женские, все пятнадцать – байкеры успокоились, окончательно приняв в отношении виконтессы да Сиалан гипотезу «это их версия тупого генерала», и решили, что она, конечно пытается исправлять последствия своих ошибок, но радости от этого мало, да и толку чуть. О том, что высланным гвардейцам предстояло провести остаток жизни в монастыре, город узнал только через восемь лет после событий.
А Асане довольно быстро стало не до городских сплетен и идей достопочтенного: ее девочки-гвардейцы, увидев огнестрельное оружие, растеряли боевой дух. Не в одну минуту, конечно, и даже не за один день. Сперва все было очень мило и весело: они кинулись собирать и разбирать оружие, ведь таких больших, красивых и сложных головоломок они дома, конечно, не видели. А узнав, что еще может эта игрушка, они, пища от восторга, начали отстреливать серии по мишеням – стоя, лежа, с колена, в движении, на скорость, на точность... в общем, радости не было предела целых десять дней. До тех пор, пока Асана не объяснила им, зачем эти штуки на самом деле нужны и как их предстоит использовать. После этого разговора девочки немедленно разучились разбирать и собирать оружие и перестали попадать в цель. Все пришлось начинать сначала. Но теперь у них все валилось из рук, затворы прищемляли пальцы при разборке-сборке, две девицы во время стрельб ухитрились получить синяки на лице, не учтя отдачу, а про качество стрельбы можно было вообще забыть. Асана спокойно и настойчиво добивалась результата. На это ушло еще четыре дня. Следующую неделю любые слова об оружии вызывали у них либо слезы, либо злость. На пятый день Асана прочитала им лекцию об оборотнях, с убедительными иллюзиями, фотографиями из социальных сетей и подробностями истории первого зараженного.
Магда, взглянув на фото, помрачнела и перевела взгляд с экрана в коридор, на стойку с оружием. Посмотрев на стоящие в стойке автоматы, она побледнела и задержала дыхание, унимая тошноту. А продышавшись, сказала, что она согласна убивать такую гадость при помощи вот этой мерзости. Но не людей. Остальные прониклись недостаточно и все еще не могли ни толком стрелять, ни нормально обращаться с оружием.
