Текст книги "Купол над бедой (СИ)"
Автор книги: Эгерт Аусиньш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
– Ну что? Решение какое-нибудь будет? Или еще подождем?
– Виталя, – Полина замялась, – я согласна, что это уже треш и, наверное, даже полный треш...
– Но? – он смотрел ей в лицо и почти смеялся, хотя улыбка была еле заметна, если не смотреть ему в глаза. И от этого ей было очень неловко, даже почти стыдно.
– Ты понимаешь, что я связана профессиональной этикой?
Он не выдержал и заржал в голос:
– Полька, ну сама послушай, что плетешь! Говоря о твоей профэтике, нужно задавать вопросы на четыре шага раньше, с Манифеста Убитого Города... – и осекся.
– Ну и вот, – сказала Полина мрачно.
– Ну да, – кивнул Виталик, – не смешно.
...Я провожу без тебя этот вечер. Впервые за все время, что мы по эту сторону звезд. Мне очень больно сейчас, и завтра тоже будет больно, но возможно, однажды это отступит. Я не знаю наверняка, только надеюсь. Тебя нет рядом и больше не будет, и теперь нас связывает только та боль, которую я чувствую. Эта боль объединяет меня с твоими товарищами по отряду. Они в госпитале сейчас, и им больно – ранены, обожжены...Я тоже болен – тобой, за тебя, за вас всех. Я не могу ненавидеть того, кто сделал это, но ты болишь у меня...Я даже спеть о тебе пока не могу, но обещаю: ты не останешься без песни, ты не будешь забыта.
...Мы пришли сюда в один день, не зная друг о друге, встретились и были благодарны этой угрюмой земле: я за тебя, а ты за меня. Мы делили труд и отдых здесь и надеялись унести домой нашу дружбу. Как только появились первые радиосообщения, сперва о случившемся в районе блокпоста, затем о погибшем гвардейце, я понял, что это ты. И дорогой мой друг, тот, кто сделал это, не получит моей ненависти. Я не дам им ненависти, потому что хочу оставить место в сердце для любви к тебе. Я говорю: ты навсегда останешься в моем сердце. Я люблю тебя. И унесу тебя в своем сердце на родину, которую ты больше не увидишь...
Выдержки из прощальных писем в чате саалан, апрель – ноябрь 2021 года.
Перед декабрьским вылетом в Стокгольм Димитри наконец получил от аналитиков доклад о вероятных точках культурного конфликта с местными. Читать доклад пришлось в самолете, хотя отношения к цели поездки он и не имел. Из доклада самым прямым образом следовало, что досточтимых надо останавливать в их рвении наставлять местных на путь Пророка и Искусства. Академия, судя по уже достигнутым результатам, с завидным религиозным рвением решила повторить подвиг двухлетней давности по земному счету и поссорить имперскую администрацию со всеми местными разом. Досточтимые, как обычно, начали диктовать свои представления о должном и недолжном прямо поверх местных обычаев. Как всегда, они дали этим обычаям нелестную оценку и начали вносить свое, не интересуясь тем, насколько люди готовы их слушать и заменять привычное на предложенное.
Они успели вмешаться в жизнь местных именно там, где это вмешательство меньше всего способствует взаимопониманию, и уже почти наработали на вражду. Осуждая и угрожая, они запрещали местным отдавать дань уважения их мертвым привычными способами. То, что они предлагали, воспринималось уроженцами края как оскорбительное и пренебрежительное отношение к их святыням. Нужно было ждать возражений, и не только от частных лиц. Князь усмехнулся над распечаткой. Ему было бы очень интересно посмотреть на конфликт Академии Аль Ас Саалан и полиции края, которой нужно вскрыть захоронение и исследовать останки для разбора уголовного дела и установления истины. В общем, объяснить это все досточтимым было невозможно, даже если этих всем составом запихать в портал и потребовать у магистра замены каждому. Так что появление проблем было неизбежной частью будущего. Но Димитри уже был предупрежден, а досточтимые – нет. Оставалось дождаться, когда они обнаружат проблему и удивятся. После этого и можно будет начинать с ними разговаривать. Остальные листы доклада князь читал очень медленно, а закончив, попросил кофе и конфет. Конфет было почти два десятка, и их все равно не хватило.
Академия со свойственной ей непосредственностью вмешалась в медицинские практики местных, и это было немногим легче того, что они уже наделали на атомной станции. Да, в этих практиках были возможности для злоупотреблений, в том числе и для тех, которые по меркам империи могли быть расценены как некромантия. Но эти злоупотребления были возможны не там, где их нашли досточтимые. А то, что они нашли, было просто лекарским ремеслом, очень далеко убежавшим вперед от уровня, известного саалан. Просто другим способом выразить любовь к близкому или другу и заботу о нем. Всего лишь новым для саалан способом помочь людям. Что же до некромантии, под этим небом ее нужно было искать среди отношений живых с живыми. Это было непостижимо, непредставимо и дико. Как одна луна между звездами. Как съедобные птицы. Как толстые и сытные грибы. Как пищевые злаки в количестве больше десятка. Как лен, шелк и эта их ткань из древесины, вискоза.
Князь вздохнул и вернулся к докладу. Досточтимые были правы в одном: суверенность семьи в крае была чрезмерной, и это придется менять, даже если трения будут неизбежны. Часть местных семейных практик была откровенно жестокой и вредительской, еще часть легко определялась как некромантия, но проходила по категории отношений матери и ребенка и, следовательно, была частным делом семьи. И вместо того, чтобы мешать работать медикам и полиции, Академии следовало заняться защитой и охраной женщин, потому что в сложившихся условиях местные традиции и практики именно их ставили под удар прежде всего.
Было еще что-то религиозное, с поклонением частям останков мертвых, с чем точно должна была разбираться Академия. Князь просмотрел эту часть доклада очень бегло, решив обсудить ее с достопочтенным при личной встрече.
Убрав наконец листы, Димитри решил, что пресс-служба заслужила если не премию, то выходной точно. При первой возможности. Но пока его ждала первая встреча с главой иностранного государства, разнообразия ради, с королем. И это радовало князя Кэл-Аларского. За время своих визитов в Москву он несколько устал как от самого Эмергова, так и от его команды. Теперь у Димитри была возможность посмотреть, как ведут дела местные аристократы. Несмотря на всю подготовительную работу, переговоры о сотрудничестве в области восстановления энергоснабжения Санкт-Петербурга легкими быть не обещали. Они включали в себя в том числе закупку оборудования под видом оказания гуманитарной помощи, а санкции с края никто не снимал.
Досточтимый Лийн, целитель и травник, на тот день подвигов совсем не планировал. До Долгой ночи оставалось не больше декады. Он собирался спокойно доехать из Сосново, куда его отправляли с инспекцией фельдшерского пункта, обратно в Приозерск и заняться чтением. Но день был сырой, Лийн выпил в кафе по дороге лишнюю кружку чая и, конечно, почувствовал потребность зайти перед дорогой в туалет. Увидев скорчившуюся на полу рядом с кассой молодую женщину, он на ходу присмотрелся и понял, что она рожает. Но все-таки зашел в кабинку по своим делам, а выйдя, прежде всего помыл руки, по завету Пророка. После чего прямо у кассы туалета поставил портал в городской госпиталь Приозерска, сгреб на руки эту несчастную, спросил ее имя и шагнул в овал, заполненный клубящейся белой мглой. В приемном покое он заявил, что останется с ней, и, как выяснилось, был совершенно прав. Ему потребовалось все Искусство, доступное ему, а акушерская бригада использовала, по их собственным словам, все везение, отпущенное на смену, для того, чтобы мать и дитя остались живы. Лийн навещал женщину, назвавшуюся Юлей, все девять дней, что она провела в больнице. А на десятый день, второго января нового, двадцать первого, года он, придя проведать свою подопечную, обнаружил только матерящегося врача и оставленного Юлей малыша, которому нечем было ни понять, что мать отказалась его воспитывать, ни испугаться того, что его ждет.
Врач пожаловался досточтимому – мол, и последнее заначенное на эту тварь ушло, стоило ее спасать, такую. Лийн смутился:
– Она сделала что-то плохое, когда ушла?
– А ты как думаешь, – мрачно глянул на него врач, – долго ее пацан в доме ребенка проживет, если их там и так в полтора раза больше нормы, а антибиотиков в крае нет? Вот зачем было с мужиком спать, если ребенок не нужен?
– И ты знал заранее, что она так сделает? Но все равно спасал ей жизнь? – Лийн ничего не понимал, ему было жалко и измотанного врача, и глупую Юлю, и маленького мальчика, зачем-то обреченного на смерть. Последнюю фразу он не понял в принципе, поэтому не обратил на нее внимания: то было уже в прошлом, а сейчас речь шла о жизни и смерти уже рожденного малыша.
– А что, тебе видно не было, чем все кончится? – вызверился врач. – Ты сам не понимал, что нормальная девка, которой важно, чтобы ребенок выжил, рожать не в вокзальный сортир побежит? Не случись рядом тебя, она бы его там и утопила. С другой стороны, – доктор раздраженно махнул рукой, – меньше бы мучился.
– А зачем ты ее спасал, раз она так плохо поступила?– совсем растерялся целитель.
– Я врач. Я, – доктор длинно и бессвязно выматерился, потом закончил фразу, – обязан.
– Но почему ты должен его отправлять туда, где он точно умрет? – недоумевал Лийн.
– А куда его? – раздраженно хмыкнул врач. – Себе брать? Так у меня дома своих двое. Тут оставить? Так у меня таких прав нет.
И Лийн решился.
– Отдай мне. Я воспитаю. Будет жить, вырастет. И да: скажи, что нужно больнице и малышовому приюту, я передам наставнику, он попросит у наместника. Попробуем добыть.
Доктор подумал про контрацепцию, но ничего не сказал. Подумал он, строго говоря, совершенно неодобряемые тем же самым Лийном вещи. Что в крае не только антибиотики не купить, но и контрацептивы, и чего еще можно ждать, если живем, как в черной Африке: бог дал, бог взял. И что при таком положении дел рожать будут, как в Африке – все, что понесут. И оставлять будут где попало при первой возможности, и спасибо, если в роддоме, а не в сугробе или в сортире. А вслух только еще раз подчеркнул необходимость антибиотиков. Не только в этом госпитале, а во всех больницах и родильных домах края. Записал Лийна отцом ребенка и выдал ему направление в материнскую школу при роддоме. Лийн забрал мальчика и пришел с ним в Приозерский замок. Достопочтенный выслушал доклад брата-целителя, пришедшего к нему в покои с младенцем на руках, кивнул и распорядился подготовить представление наместнику. Вернувшийся из очередной поездки Димитри не увидел в событии ничего заслуживающего внимания, кроме сообщения об антибиотиках, которые нужны и которых нет. На этом он и сосредоточился.
А досточтимый Лийн стал приозерской диковинкой. Сначала его опекали и обучали все врачи и акушеры больницы: было заметно, что он никогда не занимался младенцами и даже ни одного не видел до сих пор. Так что обо всех премудростях родительства ему рассказывали медики, временами показывая необходимые действия прямо в реальных ситуациях. Большую часть необходимых общих знаний Лийн получал на лекциях для беременных при родильном доме, которые он добросовестно посещал с малышом в слинге, создавая некоторый ажиотаж. Как раз тогда к врачам присоединились матери маленьких детей и начали объяснять и показывать то, чего не говорили врачи. Например, как пользоваться слингом, ему показала одна из женщин, носившая второе дитя. Она и выдала ему слинг из своих запасов. Через месяц Лийн начал проходить процедуры, связанные с регистрацией ребенка и начавшиеся с получения его нареченным отцом паспорта гражданина края. Но ум его был занят совершенно другим: примерно на четвертую неделю своего внезапного родительства он обнаружил, что держит на руках маленького мага. Как раз к этому времени он услышал достаточно про синдром внезапной детской смерти и другие ужасы, так что на несколько дней перестал спать и выпускать ребенка из рук. На пятый день, совершенно измотавшись от тревоги и бессонницы, он, с разрешения наставника, вошел в Источник с младенцем на руках: "Если это должно случиться, пусть случится сразу". К его удивлению, малыш не отреагировал на Поток никак, только щурился, ловя взглядом светящиеся нити и следя за парящими кристаллами.
Святая стража, узнав об этом, дружно охнула всем составом и полторы декады не дышала, дожидаясь последствий. Через две недели малыш сам перевернулся с живота на спину и очередной раз улыбнулся отцу. Лийн, сутки назад получивший паспорт на имя Лев Станиславович Сиротин, улыбнулся ему в ответ и начал одевать его в очередной боевой поход, за свидетельством о рождении. Разумеется, история Лийна и его воспитанника, получившего традиционное местное имя Глеб, подробно освещалась на портале имперской администрации. Жители края не знали, что копии этих статей магистр Академии получал с ежемесячной почтой, они просто следили за развитием событий – и начали даже симпатизировать монаху, который усыновил ребенка и ради этого прошел непростой процесс натурализации. История маленького Глеба получилась настоящей новогодней сказкой со счастливым концом, которых так не хватало в это тяжелое время.
Марина, следившая за развитием сюжета через интернет, прокомментировала происходящее Виталику как зреющий неотвратимый головняк эпических размеров. Так оно и вышло. Достопочтенный дал распоряжение проверять всех местных детей на способности к Искусству. Рождественская история одного совестливого монаха и одного везучего малыша стала началом многих бед, как обычно и бывает. Но пока что она вызвала дружное умиление и симпатию к именно этому парню в сером. Про остальные успехи магов Академии Сопротивление не было осведомлено. И это сберегло им немало нервных волокон.
– А что за грохот с Петроградки был час назад? Теракт?
– Нет, салют. Наместник Институту гриппа праздник устроил, за вакцину.
– Неужели сделали?
– Ага, теперь будут покусанных ловить, чтобы проверить в деле.
– Да типун тебе на язык, что ты с гадостями на ночь...
– Какая жизнь, такие и новости, считаем что эти – хорошие.
Из внутреннего чата «Линка-на-Неву», январь 2022 года.
Первым человеком, которому повезло остаться в живых после контакта с оборотнем, стал до того ничем не примечательный водитель лесовоза, живший под Лугой. В районную больницу он пришел своими ногами. Там описал обстоятельства происшествия, сказал, что с момента встречи прошло меньше трех часов, и вот, оборотня-то пристрелили – да-да, не фавна, – но дотянулся и цапнул, гад. И откуда только взялся, ноябрь на дворе. Пострадавший попросил позвать нотариуса, мол, а то бывшая жена и нынешняя за его домик волосья друг другу выдерут, а после нотариуса быстренько с ним разобраться, пока он еще человек. А завмед ему возьми да и предложи не только нотариуса, но и денег семье заработать – мол, Центр ищет добровольцев для испытания гамма-глобулинов для лечения, и нужен им кто-то, у кого прошло меньше пяти часов от контакта. Обещали полностью бесплатное лечение и весьма крупную сумму денег на руки семье вне зависимости от исхода.
В апреле двадцать второго года его, уже выздоравливающего, знакомили с первым комиссаром ООН, приехавшим в край после аварии. Выздоравливающий выглядел скрюченным стариком, проглатывал половину слогов в каждом слове, но был жив и вменяем, ходил без поддержки и уже мог смотреть на свет. Врачи уверенно обещали ему полное восстановление. На фавнов вакцина не подействовала, но всех обрадовал даже такой неполный результат: он давал надежду.
Как всегда бывает, за хорошей новостью последовала плохая: в конце мая в Ломоносов прорвались оборотни. Сперва был известен только сам факт, невероятный и кажущийся недостоверным.
К осени девятнадцатого года стало ясно, что оборотни никуда не собираются исчезать, что их число растет с каждым днем. Приняли меры к своевременному обнаружению стай. Вокруг города установили несколько линий слежения, состоящих из столбов с датчиками движения и прожекторами на расстоянии шестидесяти метров друг от друга. Если в сумерках или ночью ее пересекал объект с массой, соответствующей показателям оборотня, на пульт дежурного приходил сигнал тревоги и на место выезжала группа быстрого реагирования из бойцов саалан. Там при помощи своих технологий пришельцы определяли принадлежность объекта, и если он оказывался ксенофауной, группа начинала преследование. Линии поделили на зоны контроля, их распределили между блокпостами, силы самообороны держали связь с ветконтролем, и в целом сложившаяся система позволяла уничтожать большинство тварей либо до того, как они попадали в пригороды, либо оперативно обнаруживать их в жилом массиве. За три года жизни рядом с угрозой жители города привыкли приходить домой засветло, закрыли подвалы и чердаки, укрепили входные двери в подъезды, поставили на окна решетки. Так что, несмотря на рост числа тварей, жертв среди людей было меньше, чем в прошлые годы. Да и гамма-глобулин, к производству которого подключились пришельцы, теперь был в каждом фельдшерском пункте. Если тебя не съели, а только покусали или забрызгали, то выживешь, только доберись вовремя.
И вдруг – массовый прорыв, жертвы среди сил обороны и жителей района и отсутствие какой-либо реакции со стороны блокпоста на пересечении КАД и Краснофлотского шоссе, который должен был закрывать этот участок основной линии слежения.
Все выяснилось в течение одной ночи: боевики устроили теракт точно на этом самом блокпосту, повредив не только его, но и казармы ветконтроля. Запах крови привлек оборотней и фавнов, но пост они не тронули, хотя пищи там было уже полно. Напуганные шумом пожара и прожекторами прибывших на место служб, твари пошли дальше, обойдя сам пост. И ушли в пригород, где устроили охоту за живой двуногой и четвероногой добычей.
Полина, прочитав новость и сложив известное со свежим, села и взялась за голову, пока никто не видел. А когда через полчаса ей позвонил Витыч с вопросом, есть ли мнение по проблеме с именем Алиса хотя бы теперь, она спокойно сказала:
– Да, есть. Не лезем в это. Вот просто не лезем. Иначе окажемся виноватыми для обеих сторон и главными сволочами по итогу.
– Поля, точно? – переспросил анархист. – Предупреждать о последствиях тоже не будем?
– Виталя, а кому там слушать предупреждения? Там музыка революции по всей голове.
– Но, может, попытаться хоть притормозить? – судя по интонации Витыча, вопрос был задан только для очистки совести.
Полина без размышлений взяла на себя ответственность за решение.
– Да гори оно огнем, их останавливать. С обеих сторон кретины, бедный город, блин. Не трогай. Нам за ними разгребать после всего. Если выживем еще.
Евгений в это время ехал в Приозерск и по дороге говорил с матерью через гарнитуру.
– Мама, я жив. Привет. Нет, меня не покусали, и никто в меня не плюнул ядовитой слизью, их остановили раньше. Не повезло другим людям.
– Нет, мам, люди наместника тоже целы, у них же вассальное подчинение, помнишь? Не повезло команде его второго заместителя, она женщина, ее зовут Асана. А ее родовое имя – да Сиалан, переводится как "род дождя" или "род тумана", я не настолько хорошо понимаю их язык. У нее кошмарные потери, в том числе несколько дворян, ее вассалов. И солдат человек сорок, ее личных. Общих потерь гораздо больше.
– Ну, женщина-офицер. Израилю нормально, почему этим должно жать?
– Нет, она тоже нормальная такая барышня, как и первый зам наместника, мы с ней дней за несколько до того довольно мило общались про их женский национальный костюм. Как раз кто-то из ее девиц свою одежду притащил показывать. А вчера ее хоронили, как раз эту, чьи платья я смотрел и фотографировал. Ее и остальных. Лодки, вода, огонь, вот это все.
– Мама, я не знаю. И мне очень трудно выбирать сторону, потому что я не могу не отдавать себе отчета, что действия Сопротивления закономерны после событий восемнадцатого года и они имеют право еще лет десять продолжать. Но мысль о том, что частью их послания наместнику могу стать лично я, и даже не потому что я с ним работаю, а просто проходя рядом, меня как-то напрягает.
– Нет, мам, мне не страшно. Мне просто очень тяжело понять, кто прав и на чьей я стороне. Я не могу согласиться с борьбой за свободу посредством разрушения защиты от оборотней. А с другой стороны, танцевать вокруг фонтана, взявшись за руки, – это очень милая идея, но можно бы оставить в покое некрополи лавры и открыть их для посещения, раз уж Эрмитажа больше нет.
– Я знаю, мам. Ничего, когда-нибудь определится. Хорошего дня тебе, пока.
Попрощавшись, он извинился перед коллегой по редакции журнала, принимая сочувствие, пожал плечами – "мама..." – и перевел разговор на рабочие темы.
Последствия теракта на Краснофлотском были страшными. Смертник подорвал грузовик, начиненный взрывчаткой, у казарм рядом с блокпостом. Именно там находились опергруппы, контролировавшие периметр. Сорок восемь человек погибло на месте, около сотни было ранено, большинство тяжело. Террорист явно знал, куда целиться. В выбранном им крыле находились в основном саалан, маги и гвардейцы. Димитри доложили о ЧП сразу: хотя час был поздний, он еще не ложился. Асана со своими магами ушла туда немедленно, но они все равно опоздали. Привлеченные чужими болью и страданием оборотни ушли в пригороды и рассеялись в жилых массивах и лесопарковых зонах. По оценкам ребят Асаны, речь шла о нескольких десятках тварей. С учетом их обычного поведения, можно было готовиться к появлению примерно сотни фавнов: сперва твари будут жрать, потом играть с добычей, намеренно ее упуская. До фельдшерских пунктов дойдут не все, кого они отпустят. Оставалось надеяться, что они не успеют начать сбиваться в стаи и не смогут создать себе лежки в городе. Блокпост и линии слежения придется восстанавливать, но это была меньшая из проблем.
После заседания оперативного штаба из местных и саалан, Димитри задержал Дейвина.
– Я хочу знать, кто это. Поименно. Я тебя слишком хорошо знаю, чтобы не заметить, что ты на совещании не сказал и четверти своих соображений.
Граф откинулся в кресле и сплел пальцы.
– Похожие акции устраивают промосковские группировки. Но им нравится чужой страх, так что обычно они подписываются, это хорошо для бизнеса и отчета. Сейчас прошли уже ночь и полдня, а на их ресурсах ликование диванных боевиков и полное молчание лидеров. Возможно, это новые люди, решившие начать свою политическую карьеру с громкой заявки и кормящиеся из той же руки.
– Эта, рыжая? – отрывисто спросил князь.
Да Айгит неопределенно повел плечом.
– Только если решила повысить ставки. С москвичами она конкурирует на другом поле.
– Когда будет имя автора? – спросил Димитри. – Сроки мне кажутся сомнительными.
Граф кивнул, подтверждая подозрения сюзерена.
– Литейный попытается отчитаться перед нами задержанием групп, обнаруженных до теракта. Их держат под колпаком специально на эти случаи. Горожанам полезно видеть, как берегут их покой. Дальше будет тихо. Установят личность смертника, определят круг его контактов, и тогда мы узнаем, кто посадил его за руль и набил грузовик взрывчаткой.
– Сколько времени это займет, Дейвин?
– Мой князь, реально – около двух суток, официально – дней пять.
– Хорошо, – кивнул Димитри. – Продолжим разговор, после того как я вернусь из Московии. Я не могу отменить поездку, какой бы траур у нас ни был.
– Мне это не нравится, мой князь, – признался Дейвин. – Тебе не стоило бы ехать. Но... свободного пути тебе.
Тайна молчания лидеров промосковских группировок открылась спустя сутки, когда Димитри вылетел в Москву. Самолет наместника взорвался где-то в Новгородской области. Скрины с Flу-radar с доказательствами были в сети уже через десять минут. И москвичи сразу же заявили, что сумели уничтожить диктатора. Впрочем, порадоваться досыта у них не вышло. Очень злой имперский наместник через два часа прибыл на пресс-конференцию в Москве. С экрана он приносил извинения в камеру за то, что вопреки всем договоренностям был вынужден воспользоваться технологиями пришельцев, чтобы вовремя оказаться в этом зале, представлял прессе напуганных, но живых бортпроводников и приносил соболезнования семьям погибших пилотов, их он вытащить своими методами не успел. Террористы-неудачники вместо получения неувядаемой славы стали мировым посмешищем.
По возвращении из Москвы Димитри успел переговорить с графом да Айгитом до получения докладов от местных спецслужб и совещания с администрацией города.
– Что по Краснофлотскому? Кто организатор?
– Алиса Медуница, известная как Лиска Рыжий хвост. Не сама и через третьи руки, но организатор и заказчик точно она.
– Она взяла на себя ответственность?
– Нет. Издевается над москвичами, и не больше.
– Странно, на местных террористов это не похоже. Что у нас вообще есть на эту дрянь? Из какой она семьи?
– На удивление мало. До "манифеста" она вела забавную жизнь. Родилась в девяносто пятом году, родители местные, эмигрировали после объявления протектората куда-то в Южную Америку. Училась в школе, как они все, а вот высшую школу не закончила, это редкость. Начав жить со своим любовником до того, как получила паспорт, в тот же год завела блог, в котором делилась впечатлениями от путешествий. По миру Алиса правда ездила много, и по очень странным для юной девушки местам. На какие средства она путешествовала, выяснить не удалось. Коллеги пытались говорить с людьми, знавшими ее до объявления протектората, но ничего конкретного узнать не вышло – да, вроде была такая рыжая девочка, но обстоятельств знакомства не вспомнил никто из опрошенных. У коллег сложилось впечатление, что у Алисы было несколько разных кругов общения. И эти круги никак не пересекались. В две тысячи восьмом ее имя упоминается в сводках в числе местных ультранаци, но, похоже, позже они разошлись. Сейчас из того кружка допросить уже некого: они сами разобрались с собой и друг с другом. После аварии на ЛАЭС ее как подменили. Мои здешние коллеги утверждают, что в создание ее образа непримиримого борца с оккупацией кто-то вложил большие средства. Ей предложили, она взяла, и вот, – граф вздохнул, – имеем что имеем. На выбор в ее хозяева аналитики службы безопасности края предложили с десяток имен, и все это не те люди. Никто из списка не мог отследить ее контакты. Никому неизвестно, как она пересекает границу, на какие деньги путешествует. И даже живет ли она в Санкт-Петербурге или приезжает время от времени, они не в курсе. Подготовку в лагерях террористов она не проходила, в списках людей, которыми интересовалась местная разведка в целях вербовки и обучения, не числится. Перечень подвигов ее стаи за последние годы я подготовил, он длинный. Ни за одну акцию она ответственности на себя не взяла, и неудивительно. Она создает свободно развивающуюся сеть, с большинством участников групп структуры в лучшем случае обменялась парой приветов в сети. А остальное люди делали сами по материалам, выложенным ею. Она просто распространяет эти материалы для желающих: приходи и бери, дальше на личное усмотрение.
– Похоже, мы сами вырастили этого монстра? – спросил князь задумчиво.
– Да, мне тоже так кажется, – согласился да Айгит. – Но возможно, эта Алиса и не имеет никакого отношения к той, что жила в крае до аварии. В сети есть фотографии ее авторства, сделанные еще до объявления протектората, но на них нет ее самой. Идентичность авторства текстов тоже сомнительна. Может быть, это внешний враг в личине местной девочки. Мои коллеги не исключают такой возможности.
Совещание с местными безопасниками прошло нервно. Димитри не считал выводок Алисы достойными врагами и сомневался, что так можно было назвать промосковские группы. Его отношение разделяли и местные, но предлагали они все равно странное и невозможное в Саалан. Они хотели от наместника разрешения не на аресты известных им террористов, а на полное уничтожение боевиков вместе с их именем и посмертной судьбой. И даже их смерть они описывали не как убийство. «Ликвидация» – вот как они это называли, словно речь шла о предметах, а не живых людях. Они бы и про теракты ничего не сообщали, но сеть и без них взрывалась фотографиями и видео с места событий. Впрочем, местные безопасники имели дело с саалан не первый год, так что довольно быстро стали говорить с наместником на языке цифр. По обычаям саалан, убийца или его семья были должны семье убитого возмещение за его смерть, причем оно далеко не всегда выкупало жизнь преступника. Но дома виновниками происшествий с массовыми жертвами могли оказаться только маги, и, значит, убытки и чужое горе удалось бы оплатить. Здесь с самого террориста брать обычно оказывалось нечего, его семья искренне считала, что ничего не должна за то, что вырастила убийцу. В далекой южной стране Нового мира был обычай разрушать дом, где жил решивший убить своей смертью других. И этому разумному народу вечно пеняли соседи за плохое обращение с ни в чем не повинными людьми. Из сказанного получалось, что задержание террористов и их пособников принесло бы наместнику только очередные потери: содержание в тюрьме, публичный суд, после которого подлые убийцы могли превратиться в героев, как случалось в истории страны, частью которой край был до присоединения к империи, а после – все равно казнь. Увидев интерес князя к событиям полуторавековой давности, местные оживились и пообещали прислать материалы, но судьба террористов сегодняшнего дня их занимала больше, чем бомбисты прошлого.
Выслушав всех, князь сказал:
– Да, разумно будет убивать их при задержании. Но только тех, чьи преступления или намерения достаточно доказаны и могут быть подтверждены перед судом, если их родня решит оспорить законность смерти.
– Уничтожать, – поправил наместника седоусый офицер, – как бешеных зверей. Убивают людей.
Дальше обсуждение пошло бодрее: местные не сомневались, что получат согласие наместника, и пришли с готовыми процедурами принятия решений о ликвидации. Оставался вопрос Алисы и ее выводка.
– Князь, – после паузы сказал Дейвин. – Мы их сгребем в их летнем лагере, всех. В том числе эту мразь. В лагере она появится точно, как и в предыдущие годы. И, – он зло улыбнулся, – будет уничтожена достаточно впечатляюще.
– Хорошо. А вы, – князь кивнул безопасникам, – тогда займитесь москвичами.
