Текст книги "Купол над бедой (СИ)"
Автор книги: Эгерт Аусиньш
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 63 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]
– Да, нехорошо вышло. Но сам понимаешь, информацию брали с сайта муниципалов, и почему так вышло: отменился ли рейд, или номер дома клерк спутал, – теперь не узнать. А если проблема с тем, что они там варили, – так ты скажи, что надо, я привезу. Все равно я в Москве и в Хельсинки бываю, кому рецепты штампануть, тоже найдется. Можно и легального.
– Ну давай хоть так, – вздохнул он. – Ведь целый район обсох, людей выручать надо.
– Договорились, – я кивнула, подтверждая согласие, на всякий случай виновато улыбнулась и ушла.
По итогам разговоров с ним и с лидерами боевых групп мы, командиры боевого крыла, решили, что растяжки действительно хороши только для подростков, не знающих, как о себе заявить. После майской истории с храмом ничего сравнимого устроить пока не получалось. Именно этим и стоило заняться. Ну а подростки... Чего уж теперь-то. Если информация ушла в сеть и разошлась по целевой аудитории, ее уже не убрать. Да и в любом случае впереди был лагерь.
Место под него выбирала не я. Я вообще как-то не вдохновлялась всей этой лесной романтикой, но людям хотелось, и Эгерт обещал хороших инструкторов и полезные беседы. Так что ребята нашли хорошее местечко около Заходского, подальше от ЛАЭС и поближе к границе. Там и обосновались. Я встретилась вживую с некоторыми из сетевых контактов, да и Эгерт не обманул – лекторов прислал что надо. А сам доехать не смог, и за него пришлось отдуваться мне. Может, так было и к лучшему, народу понравилось, и мы условились устроить что-то похожее на следующий год.
– Виталя, это вообще что? Откуда это на портале, вы там башкой пошли все дружно, что ли?
– Поля, не шипи, пожалуйста. Сейчас вариантов уже нет, Алиса не сама рулит этими обалдуями: информация утекла, и понеслось по всему городу.
– Да твою-то мать...
– Что уж есть. И отвечать за инициативы каждой внутриквартальной песочницы она не будет, в этом я ее понимаю. Так что по подвалам варить больше не получится, растяжки будут. Если только чердаки как-то открывать или за город перебираться.
– Чердаки – это зашибись вообще. Отличная идея. Чтобы фавны по всему дому разбежались, ага.
– Ну так и я про что. А тут готовое и чистое. И даже рецептурное, под заказ.
– А люлей от полиции тоже по рецепту принимать будем, или как?
– Поля, каких люлей? Очнись, Димитри гоняет только за снег и синтетику, и то без азарта, кокс ему слева, черный тоже. Особенно если не бодяжить совсем уж бессовестно. Налог на это, конечно, выше, чем на алкоголь, но вполне терпимо, учитывая расклад. Еще и проштампуют.
– Иди ты)) А кто?
– Да бывший ОБНОН.
– Ничего так новости))
– Ага) Уже год как почти все легально.
– Да, смешно... Виталя, в общем, я не рада. Но сделать ничего не могу, поэтому молчу.
– Так и запишем: три голоса «за» и двое воздержались.
– А второй кто?
– Юрка.
– Странно, я думала, будет возражать Марина.
Лог из личной переписки Полины Бауэр 18.08.2019
Первого октября девятнадцатого года наместник устроил пресс-конференцию по итогам прошедшего лета. Я смотрела ее по единственному каналу телевидения, оставшемуся в городе после аварии. Димитри отвечал на вопросы журналистов, особо подчеркивая важность совместных усилий. За лето империя трижды расширила свое присутствие в Озерном крае. Наместник объяснял это печальной необходимостью обеспечить местных жителей защитой от инородной фауны, но он не пообещал, что после решения задачи пришельцы вернутся за звезды, вовсе нет. Наоборот, он сказал, что несмотря на эвакуацию большей части Ломоносовского района, укрепление оставшихся жилыми поселков саалан продолжат. И что они будут встраивать в привычное нам административное деление свою систему для более четкого понимания, кто конкретно за какой кусок земли и чью безопасность отвечает. Короче, феодализм – светлое будущее человечества, и Димитри да Гридах – пророк его. Вот только сочетание слов «Сиверская марка» и «вассалитет» рядом с упоминанием высокотехнологичных медицинских разработок, генетических исследований и перспективных открытий, уменьшающих риски последствий контактов с фауной, на мой вкус, звучало крайне забавно. Задали наместнику вопрос и про полный легалайз оружия. В крае с этим было очень свободно, хоть на танке катайся, если бы на территории края были танки на ходу. Наместник со смешком ответил: «Я вообще не понимаю, как вы тут без оружия ходите, для меня это как голым на улицу выйти».
В сети тем временем прыгали москвичи и правительство в изгнании: этим летом их любимой темой были рассказы про то, как саалан намеренно выпустили оборотней, чтобы предстать защитниками края. Каждый раз, как из империи прибывали новые люди, в очередной желтой газетенке появлялись статьи с "доказательствами" и "показаниями очевидцев". Разумеется, начиналась новая волна массовой истерии, конечно, саалан были ни при чем. Имей гости такое счастье у себя дома, они бы знали, что с ними делать и как бороться. А их маги были удивлены, озадачены и не понимали, что делать с этими тварями. В заговор молчания, в котором участвуют тысячи человек, мне не верилось. Ну правда, зачем бы им было заводить тут Центр по изучению ксенофауны, если они вывели этих тварей в секретных лабораториях за звездами? Летом, когда я в очередной раз ездила в Хельсинки, Эгерт устроил мне встречу со своими знакомыми журналистами. И вот в процессе неформальной беседы, плавно переходящей в пьянку, один из них, британец с классическим произношением, спросил меня, что я думаю об этой версии. Я посмотрела на него, вздохнула и ответила:
– Мне кажется сомнительным, что наши дорогие гости стали бы выпускать опасных тварей в крае. Саалан пришли к нам навеки поселиться, а жить на земле, забрызганной ошметками этой гадости, несколько затруднительно. Думаю, оборотни – просто еще одно следствие аварии на ЛАЭС, с которым они тоже не знают, что делать. Как и со всем остальным.
Эгерт сделал неопределенный жест всем лицом, но промолчал. Позже я много раз спрашивала себя, не стоило ли чуть-чуть согрешить против истины и обвинить пришельцев и в этом, но всегда в результате признавала это лишним. Зачем приписывать им чужое, если и сделанного хватает, чтобы загонять саалан обратно в порталы и запечатывать их навсегда?
Миссия Академии при администрации наместника края выражает готовность самым серьезным образом участвовать в поддержании культурных и нравственных норм как у граждан империи, составляющих ограниченный контингент, присутствующий в Озерном крае, так и у местных жителей, дух которых мог пошатнуться и обратиться во тьму за последние трудные годы. Миссия готова помогать людям справляться с жизненными сложностями и преодолевать сомнения, страхи и неуверенность в завтрашнем дне.
С портала администрации империи Аль Ас Саалан, 02.11.2019
Сопротивление заметило, что дозрел очередной пакет проблем, еще весной. Началось все довольно невинно: едва степлело, сааланцы восстановили городскую радиостанцию и на единственной оставшейся волне начали вещать свое. То же произошло и с телевидением. Поначалу от того, что лилось из репродукторов, мозг вскипал и вытекал из ушей. Народ плевался, матерился, выключал радиоприемники, но это не помогало. Сааланцы, вернувшись летом в город, включили уличное вещание, и на улице было никуда не деться от потока чуши из репродуктора. Звучало это как сущий бред – отрощенный, развесистый и внутри себя очень логичный. Но слушать это более или менее включенной головой было невозможно. Стоило попытаться вникнуть в смысл – и сразу казалось, что из репродукторов лезет Кашпировский вместе с Вангой, а за ними колышется толпа, состоящая из всех сезонов сериала «Битва экстрасенсов» полным составом, усиленная кришнаитами и саентологами. Весь этот бред предлагалось считать религией. Для полного сюра всех желающих причаститься к вечности и благости звали водить с сааланцами хороводы и обещали научить делать это правильно. Горожане сначала смеялись, потом плевались, а потом перестали замечать текущую из репродукторов чушь. Если прислушаться, то ничего нового в этих речах не было. Личная ответственность каждого за судьбы мира, магическая связь между твоими словами, мыслями и действиями и благополучием твоих ближних, волшебство в каждом из нас – обычный набор шаблонов, известный любому участковому психиатру. Но были в этом потоке и более серьезные вещи.
Вслушавшись в это все на пробеге по своим делам в начале июня, Полина развернулась с полдороги и пошла к Марине без звонка. Марина ей открыла во вполне расслабленном состоянии, она как раз поставила в духовку халу и думала над судьбой половины курицы, принесенной с рынка. Выслушав Полину и включив по ее просьбе радио, она поначалу не поняла, в чем проблема. Решив, что подруга просто проголодалась, и задав для порядка вопрос, а чем опасны эти бредни из репродукторов, усадила ее к столу и выдала кружку с чаем и блюдце драников. Но та, обняв кружку руками, в нескольких фразах описала перспективы:
– Ну смотри. В некромантию теоретически попадают аборты, а с контрацепцией у нас что? Правильно, ее нет. И в этот же список следующим шагом попадет донорство. То есть как только досточтимые начнут закручивать гайки – а они начнут, – даже к сложным родам с потерей крови будут вопросики. Не говоря уже о других полостных операциях. Да что там, о любых операциях, для которых может потребоваться донорская кровь, так что оперировать хотя бы аппендицит придется катиться в Московию. С остальным будет еще хуже. Серьезные травмы окажутся смертельными, про трансплантацию можно забыть, сердечная или почечная недостаточность станут смертным приговором... В общем, Мариша, нам тут из хирургической медицины остается только стоматология. А еще в категории криминала оказывается вся работа с захоронением и перезахоронением, а заодно и с вещами, принадлежащими мертвым.
У Марины слегка сбилось дыхание. Стоя с забытой курицей в руке, она спросила:
– И формулировка некромантии таким образом?
Полина невесело усмехнулась:
– Они же сказали. И через час опять скажут, ты послушай: "те, кто тайно отнимает жизнь у живых и тревожит прах мертвых вне стен медицинского учреждения". Причем, Мариш, заметь, в "прах мертвых" они уверенно пишут и антиквариат...
Марина наконец вспомнила про курицу и опустила ее в закипающую воду.
– Ведь я даже понимаю, почему они это муссируют. Очень не хотят возвращать экспонаты в Эрмитаж, а наместник давит. Экспозицию в Главном штабе открыли и расширяют.
– Ага, – усмехнулась Полина. – И угадай, что будет с Этнографическим музеем. И с Музеем блокады. И с музеями-квартирами писателей и композиторов.
– Полиш, – вздохнула Марина. – Мне кажется, ты преувеличиваешь. "Медицинское учреждение" в их определение явно в Питере дописали, наверняка и для музеев исключение придумают. Живой Город поможет.
– А что Живой Город? – Полина пожала плечами, крутя в руках кружку с чаем. – Они у наместника с рук едят. А он своих попов затыкать что-то не торопится.
– Кушай драники, – вздохнула Марина. – Сейчас я Вале позвоню, будем думать вместе.
Через полтора часа приехал Валя. Полина с первого взгляда определила его так: "Очень добродушный и спокойный бетонный блок". Он наскоро представился, вник в общую картину и добавил в нее еще красок. Тоже не самых светлых. Выслушав Марину, он повернулся к Полине, угадав в ней автора разбора очередной мути сааланского производства, и сказал:
– Поля, главный попадос будет не там. Кости же еще есть. Их ведь поднимают каждую весну даже при хозработах. Причем если захороненных поднять – задача более сложная, все-таки надо найти яму и два метра рыть, то незахороненные, как и захороненные одиночно и не перенесенные, лежат под поверхностью. Понятно, что по частям, если по могиле плугом пришлось. А захоранивать самовольно, получается, нельзя. Ну или вот-вот будет нельзя. И в борозде их не оставишь, люди же. А дома хранить тоже нельзя. И в морг или хотя бы в полицию не сдашь: чтобы приняли, надо доказать, что это человеческие. А чтобы доказать, надо принести позвоночник или череп, хотя бы фрагменты. А берцовые или там ребра – куда хочешь, туда и девай. Особенно если не целые. Но, сука, те же самые ребра оказываются подсудными, если их не принести и закопать самовольно или хранить дома, дожидаясь возможности подхоронить тихонько в ближайшую братскую. А в полицию принесешь, так ведь не возьмут. Классные вилы, хрен увернешься. Это не считая того, что весь копаный огнестрел теперь опять криминал. А новый из Китая идти полгода будет. И оборотни могут выскочить хоть завтра в любом дворе по южному берегу Невы.
Госпожа психолог высказалась непечатно – негромко, но так зло и заковыристо, что Марина уронила крышку кастрюли, а Валентин покрутил головой. А Полина, проматерившись, с усилием проговорила:
– Пока можно, считаем, что этой проблемы нет. Когда проблема появится – мне несите, разберемся. Лазейка у нас есть, хотя и очень ненадежная. По нашему законодательству кости, обработанные с художественно-эстетическими целями, не являются останками. Они уже арт-объект. То есть главное, чтобы прямо за работой не попался гравер или ювелир. И если, – Полина как-то бледно усмехнулась, – соседи и друзья не укажут на выполняющего работы мастера, то худшее, что может случиться, – изъятие арт-объекта у владельца. И уж после изъятия пусть голова болит у гостей. – Вздохнув, она продолжила. – А на это лето задача у нас простая: убрать все, что они могут захотеть спереть или испортить. По Второй мировой экспозиций оставлять нельзя. Ни одного предмета, вообще ничего. Ставлю свою голову против пустой пивной банки, что если до этого дойдет, то витрины с военной тематикой под пресс пойдут первыми.
Марина тоже вздохнула и пошла к окну с пепельницей:
– Полиш, может, все-таки обойдется? И не надо таких радикальных мер? Это ведь силы и время. Ну не верю я, что сааланцы станут целенаправленно разрушать памятники культуры. Да Шайни просто спятил, Эрмитаж они банально разворовывали, а не боролись за нашу нравственность. С медициной ты права, и именно этим стоит заняться в первую очередь.
– И этим тоже, – согласилась Полина. – Лишь бы Петрозаводск с потоком справился, надо поискать, кто там у нас, и предупредить.
А поскольку в официальных новостях и частных слухах и так хватало поводов для беспокойства, в общем потоке треша прогнозы развития событий стали не более чем еще одним поводом активно не любить сааланцев. И вот теперь, ноябрьским вечером в Корытово читая эту заметку, Полина ежилась, пододвигая ближе к ногам совершенно нелегальный обогреватель с "Ключика" размером чуть больше литровой банки, вспоминала летний разговор и думала, каких сюрпризов ждать в первую очередь.
Мам, привет. Напиши, как вы отметили Рождество? Я был на междусобойчике в редакции Собаки, потом в Кульке пили чай на кафедре, а перед этим заезжал Дэн, у них тоже праздник, но не двадцать четвертого, а двадцать второго, точнее, в ночь на двадцать третье. Так и называется, Длинная, или Долгая, ночь. Двадцать второго начинают, а заканчивают как получится, в этот раз тринадцатого января, позавчера.
Кстати, я тебе обещал рассказывать про них, вот, читай. У меня сегодня был смешной день, я так забавно давно не работал. Мы разбирали гардероб наместника. Это не мой профиль, но в крае живого мужского стилиста не найти, они все уже не здесь. Так что всем участникам повезло, когда выяснилось, что я помню базу из спецкурсов в школе телевидения. Короче, взял я картонки и поехал в Приозерск. Потратили весь день. Получилась детсадовская игра «вы поедете на бал», весь перечень условий нашелся. У них весь процесс подготовки к выходу происходит в гардеробной, представляешь? И туалетный столик в ней стоит, и вся косметика там же, и оружие. Да, у всех их мужчин есть привычка пользоваться декоративной косметикой, наравне с женщинами. Кстати, в походных условиях у саалан гардеробная совмещается со спальней. Из тканей у них в их мире есть только шерсть и парусина, и они уже лет пять знают местный шелк. А остальное пришлось рассказывать, вот тут-то веселье и началось. Синтетика на них рассыпается в пыль за считаные минуты, мы проверили. Полиэстровые занавески рядом с ними тоже лучше не вешать. Остаются только естественные волокна, но это половина дела. Еще есть вопросы к цвету. Белый носить в принципе нельзя никому и никогда, это официальный государственный цвет, так что кроме правящего императора его никто не носит. Это не государственная измена, но сравнимо с попыткой завернуться в государственный флаг и так пойти по делам. Черный тоже не носят, это цвет старых богов, а саалан со своими старыми богами что-то крупно не поделили и с тех пор не хотят их знать. Теперь представь себе лицо сааланца, которому предложили надеть черный костюм на белую рубашку. Я, конечно, сразу сказал, что мы уходим от этого формата.
Серый цвет носит их церковь, так что он тоже применяется в светской одежде очень ограниченно. Фиолетовый в империи цвет траура, то есть такая одежда нужна, но наместник очень надеется, что она не понадобится срочно. И с этими ограничениями нужно разобрать гардероб главы края и выбрать сочетания, в том числе для представительских целей. Ну и составить перечень недостающего. Говоря все это, он улыбался, но мне смешно не было. От идеи переодеть его в местное мы с ним отказались сразу. По опыту работы с его замом я уже знал, что это неудачное решение: они фехтуют, прыгают, и вообще ребята довольно подвижные. А шить костюм беспок на их фигуры... даже если такое ателье сейчас тут каким-то чудом живо, за подобное предложение меня бы прокляли все, от закройщика до директора. Но так даже лучше: разница культурных кодов меньше шокирует, потому что сразу заметна.
В общем, потратив пять часов, с частью задачи мы как-то справились, а часть передали его горничной и секретарю. А потом пошли урезать в правах и амбициях протокольную службу. Представь себе их лица, когда я им начал объяснять, что приемы black tie и white tie при этих культурных ограничениях становятся недоступным форматом, но надо как-то сделать так, чтобы саалан не выглядели дикарями, не умеющими в крутой официоз. А рядом сидел наместник, сочувственно им улыбался и кивал, подтверждая, что я не вру...В общем, я тут застрял, мам. Не волнуйся сильно, пока все в порядке, созвонимся.
Люблю, целую, Женя.
Письмо Евгения Ревского матери от 26.12.2019.
За встречами и переговорами прошел декабрь, за ним январь, в феврале я получила транш от Эгерта на весну. А март двадцатого года начался для меня с раннего звонка. Было что-то около полудня, так что спросонок я ответила сразу. Кто-то знакомый, но не узнанный, по страшному секрету сообщил ужасную тайну: оказывается, саалан – люди!
Я глубоко вздохнула, проглотив все, что стоило бы сказать за такую потрясающую новость, и спросила:
– И что? На крокодилов они вроде никогда похожи не были.
Голос не унялся и продолжал городить какую-то чушь про племянницу или двоюродную тетку, Институт гриппа, Центр ксенофауны, проверку ДНК и так далее и тому подобное. Я наконец смогла проснуться до конца и расспросить незнакомого знакомца. Вспомнить, кто это верещит мне в трубку, так и не удалось.
Сплетня действительно шла из Института гриппа. Они каким-то образом добыли образец тканей саалан. Зная наших гостей, я сильно предполагала, что это выглядело как "возьми эту щеточку, потри за щекой и дай мне, очень нужно", те и дали, они не жадные. Выделенную ДНК сравнили с нашей – и удивились. Но не сильно. Совместные дети от смешанных браков рождались с первого года оккупации, вполне себе жили, прививались по национальному календарю, лечились от простуды – и не вызывали у педиатров сильных подозрений. Последнее я проверила лично: если врач не знал, что перед ним полукровка, у него не возникало желания вызвать коллег и устроить лишний раз консилиум о необходимости и безопасности панадола при температуре или нужности медотвода от простейших манипуляций. Но общие дети еще не доказательство, доказательством будет появление детей у этих детей, а до этого еще лет десять самое меньшее. А тут город получил прямое экспертное решение. Для служебного пользования, разумеется, но кого и когда это останавливало?
Люди саалан или нет, мне было по большому счету наплевать. На весну и лето у меня имелись планы на их культурный досуг. Едва обустроившись в Питере, гости занялись вербовкой паствы. И для них ведь все было всерьез, они не подводили свои политические цели под религиозные обоснования, скорее наоборот, решения их власти определялись верой. Не удивляло это ни разу: отпечаток эпохи может быть любым. А вот последствия получились интересные. Сперва вдруг оказалось, что православная церковь вовсе не считает свою роль в крае руководящей и направляющей, а является последовательной сторонницей светского государства, в котором все религии от оного равно отделены и свобода совести – важнейшая из свобод. Причины их беспокойства были совершенно очевидны: саалан не поняли ни икон, ни святых. Да и сам функционал нашей церкви оказался им чужд, они не видели практической пользы от ее деятельности. Это совсем не удивительно, ведь для гостей сотворение чудес всегда было работой с должностной инструкцией, трудовым договором, зарплатой и соответствующим компенсационным пакетом. Просматривая ролики споров церковников саалан с нашими, я думала, что пришельцы где-то сперли атеистические методички тридцатых, слегка разбавили их тезисами Лютера, полили сверху иконоборчеством Византии, приправили здравым смыслом людей, точно знающих, что их технологии на самом деле магия, и теперь всем этим богатством закатывают своих несчастных оппонентов под грунт. Впрочем, некоего равновесия и компромисса церковь и маги достигли. Новая власть перевела храмы на полную самоокупаемость, а попы, в свою очередь, срочно вспомнили, что любая власть от бога. Сотрудничество оказалось взаимовыгодным: саалан явно не сами решали, кто язычник, а кто правоверный. Им помогли православные, судя по проводимым в жизнь решениям. Именно этому альянсу край был обязан тем, что к весне двадцатого года легальными на территории остались только мусульмане самых светских направлений и иудеи. Все остальные чувствовали себя весьма стесненно, впрочем, баптистов я в Питере видела, да и листовки саентологов мне попадались регулярно. Сами саалан охотно заняли все освободившееся поле, публично проповедуя и отправляя свои ритуалы. И для этого постоянно использовали наши фонтаны. Нет, они не делали с ними ничего плохого, не мешали делать селфи и фотографировать свадьбы, не имели ничего против монеток на память. В общем, они не мешали жителям города. И при других обстоятельствах даже были бы милыми, потому что их религиозные обряды выглядели как групповые танцы вокруг выбранного ими объекта, чаще всего – фонтана, и желательно на улице, если позволяла погода. Так что по теплу они кочевали по всему центру, то и дело устраивая несложные танцевальные шоу то у Казанского собора, то в Михайловском сквере, то, если удавалось собрать толпу, – у Финляндского вокзала. Но особенно им полюбился Летний сад.
Я его тоже любила. И давно собиралась завести видеоблог, тем более что инет в городе стал за этот год доступнее и оставался все таким же анонимным. Ролик, как и ожидалось, разошелся мгновенно. Меня в кадре не было, конечно. Зато там был фонтан Летнего сада крупным планом и плавающие в нем желтые резиновые уточки в количестве пятидесяти штук, причем двумя кругами, один по часовой стрелке, другой против. "Если этот детский сад воображает, что их богам угодно, чтобы они водили хороводы у фонтана, то давайте дополним сюжет до восстановления гармонии", – ехидно предлагала я за кадром. Группа сааланцев в светло-серой одежде, стоящих в полной растерянности перед этой красотой, действительно смотрелась полностью логично и законченно – в фонтане инкубаторские, снаружи тоже.
Входящих в Летний сад после этого до конца сезона досматривали крайне тщательно и не пускали на территорию парка ни с какой ручной кладью крупней дамской сумочки. Город на их хороводы без смеха не мог смотреть аж до листопада. К проповедям на радио саалан добавили просьбы уважать их религиозные чувства. Источник саалан тоже прошерстили, но в его мешанине еще пойди разбери, сами это уточки так зацепились или помог кто.
Последний раз ролик всплыл в соцсетях после первого снега, и тогда я поняла, что удались не только весна с летом, но и осень. Можно было начинать готовиться к новому году и поздравлять саалан всем боевым крылом. А впереди ждало лето и лагерь в Заходском, который мы запланировали вопреки настойчивой рекомендации саалан и местной администрации избегать выходов в лес вне случаев крайней необходимости. Впрочем, второй их настоятельный совет, а именно: брать с собой оружие, если уж вышел за ворота деревни, – мы собирались даже перевыполнить. И, как назвал это один из моих новых друзей, мы собирались в полной мере творчески переосмыслить реальность.
...Мир сложный, но смешной и милый, особенно их звери. Ящеров здесь очень немного и они не живут на землях империи, рептилии по большей части невелики и относительно безопасны, зато зверей с теплой кровью много, и они разнообразны. Многие из них живут с человеком долгие сотни лет и верно служат ему. Я уже знаю лошадь, собаку, кошку, козу и овцу, издали видел корову. Лошадь и корова ростом примерно равны громовому ящеру, но короче за счет другого устройства тела. Лошадь – упряжное животное или для езды верхом, корова – молочное и мясное, овцы для шерсти и мяса, козы для молока и некоторые породы для шерсти. Как видишь, тут все отдельно, а не вместе, как у нас. Собака и кошка – звери-друзья, но они не работают по дому, как сайни, а охраняют дом и следят за благополучием человека. Здешние люди хуже понимают себя, чем мы, и их звери оказывают им серьезную помощь, сообщая об их настроении и состоянии. Сейчас здесь лето, но из-за фауны все звери охраняются так же строго, как мы охраняем наших малых от ящеров и драконов. Увидеть их близко мне пока некогда...
Из письма Дейвина да Айгита матери, датировано 2020 годом.
К весне двадцать первого года я поняла, что пацанчикам Эмергова явно надоело за мной гоняться, тем более что планируемого результата они не получали. Ни моего трупа, ни громкого скандала. Люди ушли – люди не вернулись, бывает. Ну а я снова каталась по всему миру. Задачу найти независимое финансирование я решила: ввозить в край, вывозить, какая разница. Второе даже лучше, если знать что и кому и ехать в страны, где за невинную травку расстреливают. Это в Питере теперь хоть на балконе ее расти. Пока для личного употребления – всем плевать, а начнешь продавать – так заплати налоги и спи спокойно. И поскольку мне было все равно, каким именно путем возвращаться из таких поездок, я не ленилась заехать и в Европу, и в Штаты. В какой-то момент я заметила, что одинаково часто встречаюсь с журналистами, пришедшими от Эгерта, и с теми, кто нашел меня сам, говорю о ситуации в крае, о саалан и вообще о происходящем в Питере. Если меня спрашивали, как именно я выезжаю из страны, я отговаривалась прозрачными границами с Московией и плела еще какую-то неимоверную, но совершенно непроверяемую чушь.
Я была как раз в одной из таких поездок, когда в мессенджер пришло короткое сообщение: "Леха застрелился". Я перечитала его трижды, прежде чем улыбнуться своему собеседнику и сказать, что мне надо срочно в дамскую комнату. Леху я знала еще до оккупации. Он был из поисковиков, ребят, устраивавших и до, и после Вторжения вахты памяти. Не парады ряженых в новоделаной форме Второй мировой, заполнявших город девятого мая, где главным трудом было раз в году несколько часов постоять у памятников павшим. Спереть название чужой работы они, однако, не побрезговали, их выходы в свет тоже назывались "вахтами памяти". Но Леха к их числу не принадлежал, он был из тех молчаливых ребят, которые в этот самый праздник стояли в мокром раскопе и руками вынимали из земли останки, фрагменты личных вещей и то, во что превратилось оружие. Им всем было не лень перетирать руками каждый комок мокрой глины в поисках личного медальона павшего бойца. И вот – эта новость. На их группу вышел оборотень. Его убили, конечно, но Лехе не повезло. Превращения в фавна он решил не дожидаться, проверять, нет ли у него вдруг иммунитета, тоже не стал. Все решил сам, как всегда. Мне было невыносимо горько. И все, что я могла – это записать в счет саалан и лично наместнику и эту смерть, и все последующие. Им и всем предателям, выбравшим сытую жизнь и безопасность за счет своих же соседей, вытаскивающих город на себе с начала оккупации.
В середине лета Полина получила от парней со Славы всю авоську подвигов Алисы, начиная с выездов за рубеж и общения с иностранными журналистами на камеру и заканчивая роликом с Ютуба, в котором Алиса купается в бухте у Зоны под девизом «Никто мне не указ, что делать на моей земле и где пикники устраивать». Флешку со всем этим счастьем привез Виталик, приехавший «заодно поговорить, а то очень пить хочется, до дома не доеду».
Это было только самое очевидное. Кроме того, под чем она подписалась, были теракты на блокпостах, явно авторства ее выводка. От них страдали в основном бойцы ветконтроля, через одного взятые в части из "Крестов" и зон общего режима, а еще на треть направленные в отряды вместо отбытия наказания за правонарушения и штрафов. Казалось бы, саалан не должны беспокоиться о чужих преступниках – на то и штрафработы, на них труд не бывает ни легким, ни безопасным. Но с бойцами ветконтроля гибли гвардейцы, под надзором которых спецчасти работали. Саалан тяжело переживали смерти – и своих соотечественников, и местных.
Полине очень не нравилось то, что после этих эксцессов нельзя было дать никаких гарантий того, что оборотней в городе нет. Если тот, из подвала с проспекта Ветеранов, был единичной случайностью, то любой следующий говорил, что твари – неотменяемая часть городской жизни. Еще был очень неприятный лозунг боевого крыла – "смерть предателям" – конечно, относимый в первую очередь к ветконтролю.
У Виталика глаза были сильно больше обычного, когда он пришел к Полине домой поговорить обо всех Алисиных достижениях сразу. Полине тоже стало не по себе даже от перечисления. Но по настойчивой просьбе Виталика, которая выглядела скорее уже требованием, она посмотрела и ролики с интервью, и запись какого-то круглого стола, и ролик с залива, с мокрой Алисой в кадре. В кадре и в купальнике. Когда занимательная часть программы и чай в полулитровой кружке гостя кончились, Виталик посмотрел на Полину весело и иронично и спросил:
