Текст книги "Из сборника "Рассказы о путешествиях""

Автор книги: Эфраим Кишон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Пальтовые ведьмы

Весьма неблагоразумно посещать венские заведения общественного питания в холодное время года. И даже в прохладное время года. Совершенно точно говорю: в это время требуется пальто. И того, кто пренебрежет этим советом, подстерегает опасность, не говоря уже о многодневном приеме успокоительных таблеток.

Едва ты заходишь в кофейню, ресторан или какое-нибудь кафе, и входная дверь еще не захлопнулась, перед тобой, словно вырастая из пола, возникает фигура австрийской женщины и говорит:

– Гардероб.

Это не то заклинание, не то проклятие. Оно парализует тебя мгновенно. Если таковое у тебя есть, сдирает с тебя старая ведьма пальто и тащит его в темный угол, где ты его снова получишь, только уходя из заведения, и только уплатив выкуп. Насколько велик выкуп, тебе никто не сообщит, однако выдача пальто сопровождается таким диалогом:

– Большое спасибо.

– Сколько с меня?

– Как обычно.

– Ну, и сколько это будет?

– Сколько вам будет угодно. Большое спасибо.

Хотел бы я видеть того, кто после этого осрамит себя разоблачением, что ему угоднее всего вообще ничего не дать! Ведьмы знают, что делают. Они принадлежат к тем неистребимым представителям венского уюта, равным которым нет на свете. Их острый взгляд вошел в поговорку, их бдительность находится в полярной противоположности дряхлости их членов. Никто не ускользнет от них. Ни одна муха не сможет пролететь внутрь заведения без того, чтобы прежде сдать пальто.

Я вспоминаю, как однажды во всемирно известном кафе Захера мы решили перекинуться парой слов с одним закадычным другом. Ведьма из персонала заслонила мне дорогу:

– Гардероб.

– Одно мгновение, – пропыхтел я, пробегая дальше (и надеясь убедить ее спешностью обстоятельств). – Мне только на секунду. Я тут должен только одну новость передать.

Ведьма меня даже не слушала. С удивительным проворством она снова встала у меня на пути и блокировала мою попытку обхода маневром, который в хоккее известен под названием "body check"[5]5
  body check – проверка тела на прочность (англ.)


[Закрыть]. Когда я вырвался, она перешла к американскому футболу, прыгнула на меня сзади и обхватила крутым таклингом[6]6
  таклинг – От англ. tackling (прибивание). Прием в американском футболе, предполагающий полную фиксацию противника (прим. пер.)


[Закрыть] мои колени. Невозможно было поверить, что такая мускульная сила скрывается в столь тощих руках. После короткой рукопашной она уже держала мое пальто в одной руке, другой мгновенно выхватила одежную щетку из своей накидки и смахнула с меня следы борьбы, причем можно было снова услышать ее «спасибо». Затем она вручила мне номерок с выбитым на нем многозначным числом и исчезла.

Я сунул номерок в карман, вошел в кофейню, крикнул своему сидящему неподалеку приятелю: "Оставайся тут до половины восьмого!", повернулся и несколькими мгновениями спустя стоял у чулана, в котором скрылась ведьма.

Она как раз искала там крючок для моего пальто.

– Позвольте, – сказал я. – И позвольте в последний раз.

Засим я вручил ей десять шиллингов[7]7
  десять шиллингов – около 1 доллара (прим. пер.)


[Закрыть], будучи уверенным, что она после столь высокого по всем международным стандартам гонорара успокоится надолго. Она безмолвно взяла серебряную монету. Моя щедрость не произвела на нее никакого впечатления.

Потому что деньги вообще не радуют венских пальтовых ведьм. Их радует пальто. Оно радует их потому, что дают возможность нападать на его носителя, портить ему настроение и подчинять своей воле. В этом смысл их существования. И за это они упрямо держатся. Если их лишить пальто, они мгновенно разрушаются. Они одержимы пальто, как иные гашишем.

Какие-то разгневанные граждане однажды предприняли организованное сопротивление, сформировали ударную группу, штурмовали ресторан и там разбежались по разным направлениям. Это было жуткое зрелище, когда внезапно не одна, а целых три пальтовых ведьмы просвистели через зал и с пронзительными криками "Гардероб!" рвали у сидящих пальто с плеч.

Думаю, так же сталкивались бы скалы в Вальпургиеву ночь, произойди она зимой.

Один видный австрийский писатель, с которым я дружил долгие годы и чьими переводами чрезвычайно восхищался, даже разработал настоящий гардеробный комплекс. Он прокрался через непросматриваемый черный ход в кофейню, сел за столик и с подергивающимся глазом ожидал, как персонаж из гоголевской "Шинели", появления ведьмы. Когда она подлетела к его столу, – а это было неизбежно, – его охватил озноб, он стал кутаться в теплую одежду, обхватил грудь одной рукой, а вторую вытянул вперед, обороняясь.

– Я не отдам вам пальто, – выдавил он. – Я замерз. У меня температура. Доктор запретил мне. Я не хочу!

В ответ – и я не раз видел такое собственными глазами – ведьма неподвижно стояла перед ним и долго, безмолвно рассматривала его всепроницающим оком, пока он не отвернулся. В это мгновение она обрушилась на него и искусным захватом содрала пальто, каковое триумфально и уволокла.

– Как же так? – спросил я директора. – Где это записано, что нельзя входить в ресторан, не сняв пальто? С собакой – понятно. Но пальто?

– Это запрещено, – ответил директор. – Стулья предназначены для посетителей, а не для пальто.

– Даже если ресторан наполовину пуст, да?

– Даже тогда. Кроме того, пальто не должно мяться.

– Но то же самое с ним будет и в гардеробе.

– Возможно. К сожалению, этого мы предотвратить не можем. Но мы можем не допустить этого здесь, в ресторане.

Уговоры не помогали. Не помогали и в других местах. Однажды я сидел себе смирно в кино, как вдруг кто-то затормошил мое пальто. Какая-то старая ведьма подползла ко мне и проскрипела снизу:

– Гардероб.

Рассказывают, что один южноамериканский плантатор, которого венские пальтовые обычаи вывели из состояния душевного равновесия, как-то появился в кофейне в одной шубе и после обычной обработки гардеробной ведьмой предстал совершенно голым. Ведьма молча вручила ему номерок и ничем, кроме как пожатием плечами, не ответила на его криком задаваемый вопрос, куда он должен этот номерок засунуть. В конце концов этого бесноватого увезла скорая помощь.

Только лишь раз повезло мне пробраться через холл отеля в обход тамошней ведьмы и достичь лифта прежде, чем она мной завладела. Но когда я поднялся на 16-й этаж, она уже стояла перед дверьми лифта, сказала "Гардероб" и исчезла с моим пальто в его глубине. В ночь перед моим отъездом я услышал в темной комнате странный шорох, идущий из платяного шкафа. Я щелкнул выключателем, поднялся и открыл дверь шкафа. Внутри стояла пальтовая ведьма и занималась тем, что прикрепляла номерок к моему пальто.

– Сколько с меня? – спросил я.

– Сколько вам будет угодно.

И тогда я ей дал, наконец, пинок под зад. Это было, как я сказал, ночью. И конечно же, это был сон. В жизни я этого никогда не делал. Для этого я слишком хорошо воспитан. Но во сне об этом иногда забываешь.

Ваш номер, сэр

Прошлым летом я решил предоставить себе полноценный, масштабный отпуск в Зальцбурге. Мой выбор пал на супер-делюкс-отель с собственным полем для гольфа, собственным оборудованием для игры в крикет и, как можно было видеть из проспекта, еще много с чем собственным.

Дверку такси мне открыл паж в угнетающе изысканной ливрее, подхватил мой чемодан и спросил:

– Какой у вас номер, господин?

– Я этого не знаю, – ответил я. – Я еще только приехал.

Паж махнул мне рукой в сторону полностью отделанной мрамором регистратуры, где агент тайной службы ознакомил меня с номером моей комнаты: 157. Этот номер паж немедленно внес в свою записную книжку.

Тайный агент выдал мне ключ от номера, выполненный из 24-каратного золота и украшенный бриллиантом.

Я вступил в комнату, носящую номер 157, и начал раскладывать вещи. Но когда я решил вымыть руки, оказалось, что в номере нет мыла. Я крикнул рабыню. Она принесла мне упакованное в целлофан, импортированное из Голливуда мыло и спросила:

– Какой у вас номер, простите?

– 157, – ответил я.

Рабыня вытащила записную книжку и аккуратно написала на новой страничке: "157".

Теперь уже с вымытыми руками я проследовал в обеденный зал отеля, где – не обременяя надоедливыми вопросами – передо мной поставили чашку чая и два тоста. Поскольку тосты мне очень нравятся, я попросил еще один.

– Номер? – спросил официант с чопорностью дипломата предпенсионного возраста. "157" было надлежащим образом зафиксировано в записной книжке.

Возвращаясь к себе, я решил справиться у бригадного генерала, служащего в качестве портье, о точном времени.

– Мой номер 157, – сказал я. – Который час?

– 5.32, – ответил бригадир и внес номер 157 в толстую книгу.

Я переоделся к ужину, попросил одежную щетку (157), а позже – и газету (157). Поскольку постоянный бухгалтерский учет номера постепенно начал меня нервировать, я направился к будуару директора отеля и был удостоен аудиенции.

– Зачем, скажите на милость, я должен по любому поводу сообщать свой номер? – спросил я.

Его превосходительство смерил меня неодобрительным взглядом и ответил носовым его императорского и королевского величества австрийским:

– Все работы, которые не включены в стоимость проживания, вставляются в отдельный счет, милостивый государь. Потому члены нашего штаба должны быть проинформированы о номере проживающего, милостивый государь. Какой у вас номер, милостивый государь?

– 157.

– Благодарю, милостивый государь, – сказал его превосходительство и пометил: – Инф. для № 157.

157 стал лейтмотивом всех моих дней. Я не осмеливался обратиться к кому бы то ни было без того, чтобы немедленно не назвать номер комнаты.

Когда однажды я заказал грейпфрутовый сок и не получил его, я попросил официанта подумать, не следует ли ему внести в свою записную книжку "Нет грпфр. для 157".

Также и в церемонию представления закрались весьма странные манеры. Она напоминала собой тюремный двор. Встречаясь с кем-либо, я называл не свое имя, а говорил: "157. Очень приятно".

– Взаимно, – отвечал принц Вайнгартнер, он же секретарь отеля, и немедля писал в записной книжке: "Представлен № 157".

Но однажды ситуация переменилась. Я как раз сидел на аметистовой террасе отеля и втягивал полными легкими озонированный вечерний воздух, когда ко мне подошел надзиратель, держащий в руке записную книжку.

– 157, – сказал я учтиво. – Свежий воздух.

– 57, – записал надзиратель. – Спасибо, милостивый государь.

Я собрался было сообщить ему об ошибке, но какая-то сила удержала меня. Странные мысли вертелись в моей голове и концентрировались на совершенно новых возможностях…

Вечером в ресторане я заказал очень большую и очень прожаренную порцию телячьей печенки.

– Ваш номер? – поинтересовался официант, бывший полковник королевской лейб-гвардии.

– 75, – ответил я.

– 75, – уточнил полковник. – Спасибо, милостивый государь.

Так и пошло, и я мог в течение последующих дней удовлетворять такие желания, о которых ранее мог мечтать только курильщик опиума. Дважды выезжал я на лично для меня одного заказанном лимузине (75), трижды заказывал я исполнение местным дуэтом танца живота (75) и один раз – труппу лилипутов (75).

Все самое лучшее было для меня теперь доступно. Отпуск бывает только раз, так чего мелочиться. Хочешь быть мелочным – сиди лучше дома или купи себе апельсиновую плантацию.

После двух чудесных недель я покидал отель. Принц Вайнгартнер вручил мне от его высокопревосходительства директора скрепленный его высочайшей подписью счет. Он составлял 12000 шиллингов.

В эту сумму были включены заказы, не входившие в стоимость проживания, такие, как мыло (50 шил.), информация (431 шил.), поглощение вечернего воздуха (449 шил.) и пара других мелочей.

Мужественными рукопожатиями я попрощался с персоналом. Бригадиру я дал 100 шиллингов, его адъютанту 50 шиллингов.

Когда я уже садился в такси, у регистратуры разыгралась безобразная сцена. Толстый, гладкоголовый господин бился там в приступе бешенства, рвал все бланки счетов в мелкие клочки, изрыгая при этом бессвязные проклятия – поскольку и не думал платить 26000 шиллингов за 29 порций жареной телячьей печенки, которые он не только не заказывал, но и не жрал, не говоря уже о прочих непонятных штуках.

Это было действительно стыдно. Ну, разве нельзя такие пустяки, да еще в столь цивилизованной стране, как Австрия, урегулировать иначе, чем таким несдержанным ревом?

Америка

Мне нужен агент

Во время полета в Голливуд моим соседом оказался хорошо сохранившийся, весьма упитанный пятидесятилетний мужчина, который проводил время в довольно шумной дремоте. Где-то над Чикаго я решил, что с меня достаточно, и потряс его за плечо:

– Извините, вы не знаете, когда мы прилетаем в Голливуд?

– Понятия не имею.

– Разве вы не живете в Голливуде?

– Нет.

– А чего же вы туда летите?

– Откуда я знаю? Спросите моего агента.

В нескольких последующих предложениях м-р Максвелл – так его звали – внес полную ясность в то, что я – бестолковый иностранец, новичок, поросль зеленая без малейшего понятия об американских обычаях. Когда же я ему на вопрос, кто мой агент, абсолютно чистосердечно вынужден был признаться, что у меня его вообще нет, он чуть не упал с кресла:

– Силы небесные, как же вы можете жить без агентов? Кто хлопочет о вашем хозяйстве? Кто заботится о вас?

– Вероятно, Господь, – робко пробормотал я.

Максвелл недоверчиво покачал головой, но ничего не сказал, поскольку ему в этот момент – мы как раз миновали Техас – передали телеграмму, которую он дал и мне мельком пробежать взглядом: "Погода в Голливуде неустойчивая рекомендую серый пуловер 20.45 обед с президентом Парамаунт привет – Мо".

– Вот видите, – кивнул Максвелл. – Все, что вам нужно – это хороший агент.

И он принялся разъяснять мне, что агенты – это важнейший национальный институт Америки. Само собой разумеется, так сказал он мне, задачи агентов не ограничиваются выбором цвета пуловера; в большей мере они относятся к области паблисити, общественной значимости, профессионального роста. Хороший агент имеет своей целью не что иное, как найти единственную и неповторимую возможность прославить своего клиента, возвеличивать его и восхвалять, громко и непрерывно, на земле, в небесах и на воде, до последнего дыхания, до последнего чека, во веки веков, аминь.

Возвышенные слова Максвелла глубоко впечатлили меня. Поскольку он не делал ни малейшего перерыва в своем повествовании, я поинтересовался, кто он по профессии.

– Я агент, – ответил он. – А что?

– Да, но… Если вы сами агент, зачем же вам тогда нужен еще один агент?

Максвелл снисходительно усмехнулся.

– Я отношусь к высшему рангу. Самого лучшего качества. Но могу ли я сам себя представлять как самого лучшего в мире агента? Так не годится. Это должен за меня сделать кто-то другой. Для этого мне и нужен свой агент.

Мое полное зависти восхищение Максвеллом продолжало расти и после приземления. Уже когда мы покидали самолет, из всех динамиков раздалось многократно повторенное объявление:

– М-ра Максвелла просят пройти в голубой "Кадиллак" у зала прибытия… повторяем… голубой "Кадиллак"… М-р Максвелл… голубой "Кадиллак"…

В зале прибытия его встречал сияющий от счастья тип управленческого вида с большим букетом цветов. Никакого сомнения: это был тот самый верный Мо, телеграфировавший ему в самолет о сером пуловере. Я же, наоборот, остался один, брошенный со своими чемоданами, бедным сироткой без адреса, без надежды, без дороги в большой мир, без агента. Побродив, я обратился к принцессе за информационной стойкой:

– Простите, вы не могли бы снять для меня хороший отель?

Принцесса взмахнула своими необычайно длинными ресницами:

– Вам что, ваш агент не забронировал номер?

Я не решился сказать ей правду и лишь молчаливо понурился. Поскольку она не могла снять для меня отель, а лишь дала адреса двух приличных агентов, я попытался сам дозвониться в отель Беверли Хиллз.

– Сожалею, мистер Китчен, у нас все занято, – сказал дежурный. Вот и весь разговор.

Я поволок свое усталое тело и три своих свинцово тяжелых чемодана на стоянку такси и попросил отвезти меня в отель.

– В какой отель, мистер?

– Хоть в какой.

Водитель повернулся и посмотрел на меня.

– Нет, – сказал я. – У меня нет агента. Но все же поедем отсюда.

Когда мы прибыли в Беверли Хиллз, я сразу заметил голубой "Кадиллак", стоящий перед входом, и Мо, стоящего перед "Кадиллаком". Это был знак свыше.

Я приказал остановиться и подбежал к Мо:

– Мо, – пролепетал я, задыхаясь. – Возьмите меня, Мо!

Мо испытующе оглядел меня сверху донизу. После того, как я в течение минуты стойко выдержал его взгляд, он вытащил из кармана маленькую записную книжку и выдернул ручку с золотым пером:

– Завтра в половине десятого у вас телевизионное интервью с Си-Би-Эс, студия Ф. В четверть первого встреча с Эдди Хоппером. Без четверти два ланч с продюсером Парамаунт. В три придут фотографы. Не забудьте свою гитару.

– Но я не эстрадный певец, Мо, я…

– Если у вас есть кто получше меня – я уступаю, – рявкнул Мо. – А сейчас идите-ка в отель. Номер 2003. Завтрак в восемь. Два яйца всмятку. Это полезно для вашего голоса. Подпишитесь вот здесь.

Он протянул мне отпечатанный формуляр, из которого я при ближайшем рассмотрении понял, что я от всех своих последующих доходов – на территории Соединенных Штатов, Британской империи в границах 1939 года, и прочая, и прочая – должен буду отчислять своему агенту 20 %, вне зависимости от того, получены ли вышеозначенные доходы от работы, в порядке наследования или в виде карточных выигрышей.

– Это пожизненный договор, Мо? – поинтересовался я по какому-то внутреннему наитию.

– Само собой, – ответил Мо.

– Тогда я не подпишу, – заупрямился я, застегнул свой чемодан и направился через холл к регистратуре.

Мо крикнул мне вслед, что не стоит беспокоиться, свободных номеров нет. И что мне не стоит делать опрометчивых шагов. Но я уже знал, что делать. И, представ перед портье, я заявил:

– Меня зовут Гиман Шварц. Я агент м-ра Китчена, литературного советника Пентагона и автора книги Толстого "Война и мир". Мне нужен номер с ванной, причем немедленно.

Из своего номера я набрал номер Эдди Хоппера:

– Эдди, дорогуша, – пропел я, – знаешь ли ты, на кого я сейчас работаю? Не поверишь – на Китчена. Да, точно. Это фантастический парень, правда? И ты умрешь от любопытства, как это произошло…

В среду я известил о своем визите президента Парамаунта и обещал ему обеспечить все права на новый, сенсационный сценарий Китчена. Уже через несколько дней я установил с этим бездарным тупицей самые лучшие отношения, и его карьера с тех пор была обеспечена на годы. Со мной же вести переговоры никто из партнеров не хотел. Все они предпочитали иметь дело непосредственно с моим агентом. Я стал лишним. И действительно, кому нужен писатель? Все, что мне требуется – это хороший агент.

Застрахованный

После перелета, состоявшего исключительно из провалов в воздушные ямы и вживую напомнившего нам переправу через Ла-Манш, мы приземлились в Нью-Йорке. Дядя Гарри и тетя Труда уже ждали нас в аэропорту и трогательно упали нам на шеи.

– Как прошел полет? – спросила тетя Труда.

– И не спрашивайте, – ответила моя жена. – Над океаном мы попали в страшную бурю. Мы уже думали, что не выживем.

– Позвольте, – сказал дядя Гарри. – А разве у вас нет страхового полиса?

– Есть.

– Ну, так о чем волноваться?

Следует знать, что дядя Гарри, с тех пор, как получил американское гражданство, стал образцовым американцем и страхует все, что только можно застраховать. В этом и заключается причина его нынешних манер, его внутренней энергии, его жизненной силы. Ему уже 59 лет, дяде Гарри, – но когда видишь его в хорошо подогнанной спортивной куртке, ярком галстуке и с ослепительной улыбкой, – ему не дашь больше 65.

– Чего мне еще бояться? – спрашивает дядя Гарри. – Я застраховал жизнь на 200000 долларов, что включает в себя: естественную смерть, насильственную смерть, смерть от самоубийства, смерть в результате несчастного случая, помешательства, похищения, нахождения в тюрьме. Ну, и что вам еще?

Гордо провел он нас по своему домику в сером пригороде Нью-Йорка. Центральное отопление стоило ему 15000 доларов, гараж с поднимающейся дверью, открывающейся и закрывающейся автоматически, 5000 долларов. На сколько он оценил мебель, я так и не выяснил. На стенах висела пара голландских гравюр по дереву, весьма приличные вещицы 2000-долларовой школы; они были застрахованы на 12000 долларов от возможного обнаружения подделки. Библиотека порадовала дорогостоящей страховкой от пожара, пожелтения, заплесневения и прочтения страниц. Страховка захватывающего вида из окна включала землетрясение, торнадо и пробегание стада быков. А в саду радостно щебетали птицы, поскольку знали, что застрахованы от разорения гнезд, болезни попугаев и соколиной охоты.

– Жену я застраховал на 100000 долларов, – прошептал дядя Гарри мне на ухо. – Иначе это будет нерентабельно. Я же должен возместить 30000 долларов страховки за ее развод с первым мужем…