Текст книги "Из сборника "Рассказы о путешествиях""

Автор книги: Эфраим Кишон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Эфраим Кишон
Из сборника "Рассказы о путешествиях"

Практические советы путешественникам

Много лет тому назад, когда мы впервые выбрались из Израиля в путешествие, мы чувствовали себя молодыми соколами, стремящимися выпорхнуть из родительского гнезда и расправить свои, пока еще неуклюжие, крылья, даже не представляя, далеко ли таким способом удастся улететь, когда и где следует приземлиться, и, коротко говоря, найдут ли молодые соколы там, вдали, все, что ожидали.

На окраине Тель-Авива есть небольшая берлога. Там живет старый cыч, который пользуется репутацией большого мудреца. Он пронес свою мудрость через десятилетия, заработав ее во многих путешествиях, а также схватках с многочисленными опасностями и столь же многочисленными паспортными и таможенными проверками, где он всегда выходил сухим из воды. Если и можно было где-то в мире получить совет, так только у него. Старого cыча звали Липсиц.

Однажды поутру мы прошли сквозь небольшую рощу, в которой пряталась его берлога. Липсиц безмолвно восседал на сучковатой ветви и моргал из-под нахохленных бровей своими мудрыми глазами.

– О, достойнейший, – робко начал я. – Как? Когда? Откуда? Куда? А главное: зачем?

– Не угодно ли присесть? – сказал Липсиц, проковылял в свою берлогу и вернулся с чашкой чая. После чего прочитал нам целую лекцию о заграничных вояжах. Начал он примерно так:

– Многие люди полагают, что деньги в путешествии – это все. И они совершенно правы. И не столько из-за высоких цен, сколько, что самое главное, из-за того, что за границей очень трудно получить ссуду. И тот, кто скажет вам, что уж он-то хоть каким-нибудь способом пару долларов, да заработает, тот не знает, что говорит. Сами посудите: с какой это стати один иностранец добровольно расстанется со своим долларом, чтобы отдать его другому иностранцу, да к тому же еще и еврею?

– Ребе, – сказал я, – но я умею петь.

– Сын мой, – произнес Липсиц, – не говори чепухи. Возьми с собой все свои деньги, которые только позволит тебе вывезти наше правительство, закрепи их самой надежной булавкой в самом недоступном уголке своего потайного кармана и не прикасайся к ним, пока речь не зайдет о хлебе насущном, да и то с большой опаской. Никогда – слышишь, ты: никогда, отныне и во веки веков – не ешь в ресторанах, чей персонал состоит больше, чем из одного тощего кельнера, или где твою тарелку будут разогревать на свечах. Каждая капля воска с них войдет в счет, и поскольку их всегда бывает много, оплатить счет ты наверняка не сможешь. По этим же соображениям никогда, отныне и во веки веков, не должен ты заказывать блюда, названия которых стоят в меню на французском языке. И если ты увидишь там пару недоваренных яиц по имени "Канапэ д'еф дурз-о-сэль а-ля-Шатобриан"[1]1
  Канапэ д'еф дурз-о-сэль а-ля-Шатобриан – Канапе (кусочки хлеба, на которых подают различные продукты) из крутых яиц в соли по рецепту Шатобриана (франц.)


[Закрыть], – хватай свою шляпу, пока есть время, и беги как можно дальше. Понятно, что во Франции этот совет вряд ли поможет. Но там встречается и куда более опасный вариант. Он известен под названием «Дешевая туристская закусочная». Однажды такой ресторан посетил сын магараджи из Хайдарабада. На следующий день его имущество описали судебные исполнители…

– Ребе, – попытался прервать его я, – я отправляюсь в путешествие не для того, чтобы есть, а для того, чтобы путешествовать.

– Тем лучше, – ответил Липсиц, старый сыч, и моргнул глазами. – Тогда нам следовало бы поговорить о злачных местах, которые встречаются в любом путешествии. Ты жену с собой берешь?

– Да.

– Ну, тогда этот пункт отпадает. Остается только созерцание ландшафта, театры, музеи и семейные приглашения. Ландшафт бесплатно, за исключением Швейцарии, где за каждый кубометр воздуха приходится уплачивать налог минимум в 1,5 швейцарских франка, в зависимости от высоты над уровнем моря. Чем выше в горы, тем выше налог. И не забывай, что горный воздух возбуждает аппетит, так что тебе придется потратить больше денег на еду. С театрами все относительно одинаково. В фойе каждого театра стоит – как правило, слева от кассы – хорошо одетый господин и покусывает ногти. На этого господина перед самым началом представления тебе следует обрушить поток фраз на иврите, среди которых с трудом можно будет разобрать отдельные слова вроде "артист… критик… студия…". Это убедит его, что перед ним директор арабского театра, и он наверняка даст тебе бесплатную контрамарку. Правда, в театре стриптиза такие фокусы не проходят. Что поделаешь, есть места, где даже мои экономические принципы не работают…

И Липсиц смиренно умолк на какое-то время, прежде, чем продолжить.

– Если ты на какой-нибудь большой улице натолкнешься на величественное здание, украшенное парой каменных львов, входи без колебаний – это музей. Но пусть тебя там, внутри, не покидает тот инстинкт, что позволяет незаметно присоединиться к экскурсии с опытным гидом, который все знает и все тебе разъяснит. А если гид и будет бросать на тебя гневные взгляды, ответь ему тем же. Зато, когда экскурсия закончится, ты вместе с ней сядешь в их автобус и получишь бесплатную поездку по городу, да еще, может быть, с обзорной экскурсией. Между прочим, будь осторожен и никогда не входи в музей, не имея запаса провианта хотя бы на пару дней. Частенько бывало, что беззаботные посетители терялись в огромных залах музеев и бесславно умирали от голода. В Британском музее, например, при каждой ежегодной уборке находят новые скелеты… Что еще сказать? Да, семейные приглашения! От них, можешь мне поверить, нет вообще никакого удовольствия. К тому же обходятся они в целое состояние, поскольку тебе придется преподнести хозяйке цветы, да еще после всего возвращаться домой на такси.

– О благородный, – сказал я, – все это прекрасно и замечательно, но прежде всего я хотел бы выяснить насчет упаковки чемоданов.

– Пакуй свои чемоданы разумно, – заметил сыч, – и бери их как можно меньше, поскольку в каждой новой стране к твоему багажу будет прибавляться по чемодану, даже если ты ничего и не будешь покупать. Как только твой поезд вкатится на станцию, сразу же найми носильщика. Спрячь чувство собственной неполноценности подальше, и даже не вздумай тащить чемоданы сам. Через какое-то время ты все равно позовешь носильщика, но уж тогда он сдерет с тебя столько, как будто тащил эти чемоданы от самого твоего дома. Плати ему строго по таксе, даже если он от напряжения будет сильно стонать или попытается симулировать приступ эпилепсии. Так же и в отеле – сразу же следует разузнать, входит обслуживание в цену номера или нет. Но эти вопросы ты ни в коем случае не должен обсуждать с портье на языке их страны. С какой это стати ты должен терпеть неудобства и заикаться, подыскивая нужное слово? Предоставь ему заикаться в поисках слова! В Париже говори по-английски, в Лондоне – по-французски, в Италии – по-немецки. В Греции говори только на иврите, поскольку они там все равно никаких языков не знают.

– Но что мне следует взять с собой в Европу, ребе?

– Несомненно, лампочки мощностью в 200 ватт. За исключением отелей люкс, комнатное освещение там такое слабое, что ты сможешь читать заголовки газет только размером с бревно, так что покупать их на ночь будет излишне. Только не забудь по утрам выворачивать свою лампочку обратно. Более того, тебе придется – поскольку в приличных отелях запрещено готовить себе пищу в номере – позаботиться о том, как незаметно выбрасывать остатки еды. Лучше всего скатать их в один большой шарик, который сразу после полуночи можно будет выбросить в окно. Это, так сказать, экспорт. Куда сложнее обстоит дело с импортом, поскольку для приготовления пищи потребуется пронести в номер необходимые продукты. Особые трудности представляют собой молочные бутылки. Для этого рекомендую приобрести скрипичный футляр или акушерский чемоданчик, в котором на удивление много места. Только вот электрическую плитку, на которой можно будет все это готовить, тебе вряд ли удастся спрятать в чемодане. Ее тут же найдут горничные. Тут лучше использовать комод, в котором никогда до дна не докопаются…

Сыч глубоко вздохнул и перешел к заключительной части:

– И вообще, никогда не забывай, что ты не человек, а турист. Не позволяй кормить себя несбыточными обещаниями. Обходительность местной публики наполняет их карманы, а не твои. Для них ты ничто иное, как источник быстрых и легких доходов. Лично тебя они терпеть не могут, и тем сильнее, чем лучше ты говоришь по-ихнему. Тут они начнут тебя подозревать и опасаться, что ты поймаешь их на их же уловках… И вот еще что: не пользуйся самолетом. Поезд и корабль уберегут тебя от самого жуткого кошмара, подстерегающего путешественника. Я имею в виду ту роковую минуту, когда все без исключения чемоданы всех без исключения пассажиров строем плывут по транспортеру к таможенному контролю, и только твоего нет, а на свои все новые и новые отчаянные запросы ты получаешь только новые и новые грубые ответы: "Больше никакого багажа не было… нет там никакого чемодана… не знаем мы ничего". В конце концов откуда-то появляется дружелюбно улыбающийся багажный начальник и извещает тебя, что твой чемодан по ошибке отправлен в Каир. Вот что я имею в виду. Плыви-ка ты лучше в Европу на корабле, сын мой. И тогда у тебя будет еще пара мирных дней, прежде, чем начнутся истинные мучения путешествия…

Сыч по имени Липсиц устало моргнул и закрыл оба глаза. Мы были свободны.

Проблема чаевых

К гордости автора этих строк, он смог решить все проблемы путешественника, включая сломавшуюся в дороге молнию, за исключением одной: какую сумму чаевых следует давать. Эта проблема не идет ни в какое сравнение со всякими там инфляциями, рецессиями, конъюнктурой и тому подобным. Это чисто психологический феномен.

Где бы и когда я ни противостоял рассыльным цветочных магазинов и гардеробным ведьмам в закусочных, на моем лбу всегда выступали капли мелкой холодной испарины, и я чувствовал себя на грани обморока. При этом я совершенно точно знаю, что с этой проблемой сталкиваюсь не один, что лучшие человеческие умы бьются над проблемой чаевых со времен оных, от самого создания мира, ведь вероятно, Адам и Ева тоже совали змее чаевые в знак благодарности за то, что она им указала нужное дерево… но ничего не помогает. Каждый подбегающий официант повергает меня в панику, особенно, когда он, едва я принимаюсь за стейк, наклоняется над моим столом и шепчет: "Вы ведь не американец? Все американцы так скупы". После такого намека я склоняюсь к тому, чтобы вытащить бумажник и сразу сказать этому типу, чтобы он был столь любезен и взял оттуда, сколько считает нужным. Однажды, в одном французском рыбном ресторане я так и сделал. Потом пришлось возвращаться в отель пешком. Проблема чаевых уже потому не имеет решения, что находится на ничейной полосе, куда не имеет доступа ни один профсоюз. Это один из новых видов борьбы, борьбы между двумя непримиримыми противниками, в которой наступление одного будет для другого безнадежным поражением. И этим другим всегда оказываюсь я. Ибо понятия не имею, сколько надо давать на чай. Надеюсь, что когда-нибудь я это узнаю. Но пока я всегда давал слишком много, если водитель такси втаскивал мой чемодан в отель, и слишком мало, когда портье при моем отъезде не открывал дверь. Для меня так и останутся загадкой английские портье, которые принимают щедрые чаевые с такой снисходительностью, словно это нечто само собой разумеющееся, так что хочется даже поцеловать им руку за милость, которую они этим оказали. Совсем другое дело – турецкие портье. Эти ведут себя по-людски. Как бы ни велика была сумма, которую им суют в руку, – они невозмутимо протягивают другую руку и делают большие глаза, как бы говоря: "Прекрасно, это были чаевые. А где же бакшиш?".

Влияние географических факторов на чаевые нельзя переоценить. В общем и целом, размер чаевых изменяется в прямой пропорции от температуры воздуха. Чем жарче, тем, стало быть, выше. На Средиземноморье суммы вообще удваиваются. В Венеции, например, у стоянок гондол уже лет сто стоит рябой, беззубый старик, который подбегает к каждому садящемуся и выходящему с криком "Атенционе, атенционе!"[2]2
  Атенционе, атенционе – Внимание, внимание! (итал.)


[Закрыть] и богохульно ругается по-сицилийски, если ему при этом не заплатят. За 200 лир он говорит « Грацие»[3]3
  Грацие – Спасибо (итал.)


[Закрыть], за 500 и более он говорит что-то по-английски, за 100 он вообще ничего не говорит, а за 50 плюет в дающего.

В противоположность этому, заслуживают слов благодарности работники итальянских автозаправок, эти гроссмейстеры округлений. Неважно, сколько бензина тебе требуется – они заполняют бак ровно за 29000 лир, и ни каплей больше, и очень неохотно идут на принятие того, что ты от своих трех 10000-лировых купюр хочешь получить сдачу в размере 1000 лир. Тут в чистом виде проявляется психологический аспект проблемы чаевых.

Проблема имеет и другие аспекты. В странах с высоким подоходным налогом чаевые выше, поскольку пересчитываются с учетом этого налога. Еще выше они в странах, чьи режимы тяготеют к марксизму. Эти режимы пропагандируют недостойное человека понятие, что чаевые унижают рабочий класс, и так основательно их искоренили, что рабочий человек вынужден топить свою грусть по ним в алкоголе. А для этого требуются чаевые. Массы отказываются от программной цели по воспитанию людей нового типа под названием классово сознательный пролетариат, так как рабочая мораль последнего запрещает ему брать чаевые. К сожалению, мы вынуждены усомниться в успехах этого воспитания, поскольку упомянутый пролетариат умер в Польше еще много лет назад при Валенсе.

В целом, можно сказать, что рабочие массы в этом вопросе всегда проявляют более гибкое понимание, чем их руководители. Самосознание масс в меньшей степени можно уязвить чаевыми, чем их малым размером – и в общем-то, чтобы уважить человеческое достоинство, их достаточно просто оставить на столе, где их и найдет официант. Хотя это, между прочим, увеличивает риск радостного удивления следующего посетителя.

Тут необходимо рассмотреть еще один аспект, который до того обычно опускался всеми моралистами, реформаторами и революционерами, а именно: чаевые содействуют социальному равенству. Официант, который утром навещает соседнюю парикмахерскую, распрощается там с приличной суммой на чаевые, а когда парикмахер пообедает в близлежащем ресторане, он так же даст официанту хорошие чаевые. Таким образом, создается полное равновесие между двумя различными категориями людей, что позволяет сделать крупный шаг в направлении бесклассового общества.

Однако, все эти глубокомысленные рассуждения не помогают разрешить ключевую проблему, а именно, какую сумму чаевых следует давать. Трезво рассуждая, с помощью чаевых покупают улыбку получателя или, по меньшей мере, его расположение, вместо того, чтобы он держался на оскорбительном расстоянии. Отсюда следует, что размер чаевых укрепляет твердость твоего характера. Чем неувереннее ты себя чувствуешь, тем выше сумма откупных, которые тебе придется заплатить за пару мгновений самоутверждения. Трудность заключается лишь в том, что приходится за долю секунды и без всякой посторонней помощи четко определить, во сколько тебе обойдется благосклонность пожилой матроны, что помогает тебе одеться перед выходом из кофейной.

Но этого недостаточно, ты еще должен правильно оценить злобный потенциал соответствующего получателя чаевых и его возможности испортить тебе остаток дня своим умышленным хамством. Как умудриться это сделать? Да хоть с помощью компьютера.

В Швейцарии правительство собирается узаконить чаевые, правда, в несколько противоречивом виде. С одной стороны, официантка, которая обслуживает тебя в безалкогольной чайной, надменно сообщает тебе, что чаевые уже включены в счет, с другой стороны, таксисту из-за канцелярской неразберихи ты должен доплачивать десятипроцентную надбавку. "С вас 10 франков и 1,50 за обслуживание", – сообщает он вам по прибытии на место назначения неопровержимые сведения, а на панели управления у него висит афишка, для гарантии написанная на двух языках: "Обслуживание не включено/Service not included", – вопиющее противоречие с действительностью, поскольку именно за обслуживание, что по-английски и называется "service", ты уже заплатил 10 франков.

Разумеется, было бы проще, если чаевые были бы включены в цену поездки.

Заплати 11,50 и выходи спокойно. Почему это не так, – принадлежит к числу загадок неисследованной человеческой души. Я не понимаю, почему обычно столь дружески настроенные таксисты настаивают на разделении таксы и чаевых. Я знаю только, что они не столь уж счастливы, как их коллеги во всем мире. Эти установленные законом чаевые способствуют росту их профессиональной гордости. Но они лишают их тех несравненных моментов внутреннего напряжения, которые сделали процесс вручения чаевых столь популярным повсюду.

Чаевые принадлежат к таким неотъемлемым атрибутам бытия, как светофор и смерть. Мы не можем их избежать. Мы, следовательно, обречены жить с чаевыми.

Остается лишь вопрос: ну, сколько же, черт побери, сколько чаевых давать?

Обязательная прививка

Перед отъездом я просматривал свои документы и с ужасом обнаружил, что мое медицинское свидетельство просрочено.

Разумеется, можно изъездить Европу вдоль и поперек, и никто тебя даже ни разу не спросит о медицинском свидетельстве. Но это опасная игра. Случаются неудачи, и молва утверждает, что однажды у одного дервиша во время путешествия в Тимбукту выросли на носу два прыща, – и его бумаги в каждом аэропорту начали проверять с настоящей истерией.

Между тем, действие введенной сыворотки от оспы ограничивалось тремя годами. А я уже был на четвертом.

– Это ужасно, – сказала самая лучшая из всех жен. – Ты, несчастный идиот, теперь тебе придется тащиться в это тупое Министерство здравоохранения, а там тебе какая-нибудь разочаровавшаяся в жизни медсестра загонит неизвестно какую иглу в руку. Рука, конечно же, вся распухнет, заболит, начнет адски зудеть, тебе будут говорить, что ты как бы переносишь легкий приступ оспы. Якобы бактерии, которые они в тебя ввели, погибают. Но нам еще ни разу не показывали их свидетельства о смерти.

Затем она собрала консилиум из друзей, знакомых и попутчиков по путешествию.

– Вашему мужу стоит попытаться поехать с просроченным свидетельством, – предложил инженер Глюк. – В аэропорту Хитроу, например, сидит настолько тупой проверяющий, что совсем не понимает написанное на иврите, поскольку читает его не в том направлении. Так что если Эфраиму повезет, он его проскочит.

– Верно, – добавила его супруга, – но если он даже и не проскочит, ему сделают укол прямо там, в аэропорту. Ему даже для протирки ничего с собой брать не потребуется.

Она была права. Ведь даже моя жена была убеждена в том, что существует только один способ защиты от медицинских учреждений и их дурацких приемов: сразу же после прививки следует запереться в ближайшем туалете и там долго тереть полотенцем место укола, пока весь введенный яд не выйдет из организма.

– Уж если хочешь чувствовать себя совершенно защищенным, – заключила всю эту болтовню самая лучшая из всех жен, – то вместо полотенца надо брать стерильную марлю.

Моя жена, как известно, приучена мыслить практически. Она отыскала в городе одну аптеку, которая продает совершенно особую антисептическую марлю для прививок. Некоторые используют вату или перевязочные полотенца, чтобы предотвратить распространение сыворотки по организму. Г-жа Блюм рекомендует в таких случаях одеколон: щедро вылитый на место укола, он быстро нейтрализует действие сыворотки.

– Или, – говорит она, – следует вести себя так же, как и при укусе змеи. Просто высосать все из ранки…

Короче, мы с самой лучшей из всех жен направились в самую современную клинику. Мы взяли с собой перевязочное полотенце размером со скатерть, литровую бутыль одеколона, марлю и большой рулон бумажных салфеток. Моя жена обыскала кухню на предмет металлических протирочных мочалок, но, к сожалению, их запас недавно вышел.

Плохое предзнаменование!

Процедуры в клинике с момента последнего посещения совсем не изменились. Я заплатил за посещение, закатал свой левый рукав и медицинская сестра ввела иглу в руку, пока самая лучшая из всех жен ждала со всем своим арсеналом за дверью. По моему болезненному вскрику она поняла, что медсестра ввела свое дьявольское снадобье довольно глубоко. Очевидно, для гарантии, что яд равномерно распределится по всему моему истерзанному телу.

– Чтобы такая симпатичная еврейская девушка могла такое сотворить с другим евреем, я не могла и представить, – сказала моя жена, когда болезненная процедура уже была позади.

Медсестра крикнула мне вслед:

– Неделю не купаться!

Во весь дух мы помчались к ближайшему туалету, но сегодня, к сожалению, был не мой день. Какой-то жестокосердный тип, по виду из молодежных криминалов, достиг его двери на одну роковую секунду раньше и заперся изнутри.

Меня окатил пот от ужаса.

– При оспенной инфекции дорога каждая секунда, – кудахтала самая лучшая из всех жен, пока мы кругами бегали по коридору. – Если немедленно не выдавить этих маленьких бестий, они сразу же начинают свой смертельный бег по твоим жилам.

Нервничая, мы носились по всей клинике в поисках спокойного уголка, где можно было бы начать лечение с помощью необходимых протирочных материалов, но все было занято ожесточенно трущимися пациентами. В большинстве помещений апатично сидели ленивые служащие, а снаружи, во дворе, в полном душевном спокойствии горделиво прогуливалась медсестра, которая иронично улыбнулась нам…

– Проклятие! – фыркнула моя жена. – В машину!

Мы подбежали к своей машине, запрыгнули в нее и только там, наконец, самая лучшая из всех жен в полном отчаянии принялась растирать мою ранку. Но упущенные минуты уже невозможно было наверстать. Уже перед самым вылетом моя рука начала зудеть, а где-то над Римом распухла совершенно. Когда мы, в конце концов, приземлились, я чувствовал себя, как ходячая оспина, и вскрикивал всякий раз, когда меня кто-нибудь трогал за плечо. Целую неделю я зверски страдал.

– Никак не могу понять, – пожаловалась моя жена. – Я ведь тебя растерла со всей тщательностью.

Мы обратились в наше посольство с запросом, каким образом могло это случиться, несмотря на то, что рана была обработана согласно всем правилам.

– Очень просто, – гласил официальный ответ. – Мы разработали для израильских граждан специальную новую сыворотку. Она действует только в том случае, если кожу в месте укола растирают.