355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эфраим Кишон » Из сборника "Рассказы о путешествиях" » Текст книги (страница 10)
Из сборника "Рассказы о путешествиях"
  • Текст добавлен: 15 сентября 2016, 03:04

Текст книги "Из сборника "Рассказы о путешествиях""


Автор книги: Эфраим Кишон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Отверженные

Место действия: аэропорт Мюнхена. Время: утро. Я возвращаюсь после поездки по культурно пьющей Европе домой на неизраильском самолете.

– Это ваш багаж? – спрашивает служащий, не отрываясь от изучения моего израильского паспорта. – Вам кто-нибудь передавал с собой какой-нибудь пакет?

– Нет, никто. Вообще никто.

Всего за несколько дней до этого газеты сообщали об этаком необычно обставленном воздушном хулиганстве. Дело обстояло просто: некто зашел в кабину пилотов, встал у них за спиной и прокричал что-то вроде следующего:

– Добрый день. У меня в сумке две ручных гранаты. Пожалуйста, немедленно свяжитесь с президентом Соединенных Штатов. Я требую выпустить всех арестованных убийц, золотой запас из Форт-Нокса и порцию шиш-кебаба…

Я осмотрелся. Этот рейс забит битком. В очереди, которая медленно продвигается к стеклянной перегородке паспортного контроля, я вижу фигуру хиппи с черными усиками и в подозрительных очках. Может быть, это радист террористической группы? Я ищу глазами его дублера, вооруженную личную телохранительницу от пассажиров. Но не нахожу. Такие бывают только в "Эль-Аль".

Израильские пассажиры по привычке сбиваются в кучку. Через некоторое время появляется усиленный наряд немецкой полиции с автоматами, который берет нас под строгое наблюдение. Остальные пассажиры безмятежно сторонятся, не обращая на происходящее никакого внимания, словно нас вообще не существует. Мы виновато склоняем головы и делаемся как можно меньше. Это не очень приятное чувство – играть среди народов Земли роль вечного нарушителя спокойствия. Французы летают спокойно, поляки летают спокойно, арабы летают спокойно, и только евреи смущают покой в каждом аэропорту. Этакая заносчивая, агрессивная раса, если цитировать одного покойного президента Франции.

Перед входом в отдельных кабинках каждый проверяется дежурным служащим и готовит свой багаж для контроля. Исследование, которое распространяется и на содержимое самого путешественника, действительно утомительное. Должно быть проверено каждое место багажа, опустошена каждая сумка, и даже бесстыдно пустые кошельки предъявляются к проверке. Детективы запускают руки в чемоданы, вытаскивая наружу грязные носки, открывая каждую коробочку и концентрируя внимание на всех металлических предметах. Они занимаются этим надоедливым процессом не столько ответственно, сколько дают мимикой ясно понять, что при этом думают:

"Если бы не ваши цыганские рожи, стали бы мы напрягаться!".

А вечный Жид стоит тут, среди полупустых чемоданов и снова распихивает в них свои пожитки, с игрушками для своих детей в одной руке, ключом от чемодана в другой, и чувствует себя почти арестантом.

– Хальт! – рявкает на меня следователь-судья. – Что это у вас?

– Фотоаппарат.

– Вы им сами пользуетесь?

Я уж и не знаю, как можно пользоваться собственным фотоаппаратом иначе, чем самому, но ограничиваюсь молчаливым кивком. Это его убеждает. Он мне также коротким кивком дает понять, что я свободен. В соседней кабинке моя жена пытается упаковать обратно вынутые вещи так, чтобы закрылся замок. Это продолжается адски долго. Снаружи уже слышны возмущенные крики ожидающих. Некоторые нетерпеливо стучат в дверь кабинки.

Как всегда. Задержки, шум, нервозность, волнение. Одно слово: евреи.

Обвожу взглядом аэропорт. В зале ожидания Арабских авиалиний сидит культурный джентльмен со своей дамой и культурно беседует или просто культурно расхаживает взад-вперед. Никакого беспокойства. Они же граждане уважаемого средиземноморского государства. Они совершенно убеждены в том, что только воюя народ может защитить свое достоинство. Персонал аэропорта бережет и любит их. Ведь арабы – представители древней культуры. А мы представляем мрачный Левант. Я подхожу к группе, которая ожидает приглашения на посадку на Дамаск. Они так же выглядят беззаботными и спокойными, как и подобает нашим соседям. Они знают, что могут нам доверять. От нас нечего ждать угона самолета. А вообще-то жаль. И я мысленно представляю себе жесткий мужской голос, который они услышат высоко в воздухе:

"Внимание! Говорит ИДФ, Израильский демократический фронт освобождения Самарии и Иудеи. Самолет захвачен нашими коммандос. Всем соблюдать спокойствие и оставаться на местах, чтобы с вами ничего не произошло…".

Действительно, жаль.

Отдельный автобус в сопровождении двух полицейских бронетранспортеров везет нас к самолету, ожидающему в заброшенном, заросшем травой углу на дальнем конце аэропорта.

Одновременно с нами с центральной полосы взлетает гордый орел Арабских авиалиний и берет курс на Дамаск.

Голландия

Бали, Бали

– Не могли бы вы нам порекомендовать какой-нибудь хороший ресторан, – обратились мы в Амстердаме к портье своего отеля, когда настало время ужина.

Мы были очень голодны, самая лучшая из всех жен и я. Уже три дня мы исследовали один за другим голландские рестораны, отчасти руководствуясь собственным инстинктом, отчасти – ценами меню у входа. Собственно, цены нас не очень трогали, чаще – инстинкт. Например, наш последний обед состоял из нарезанного тончайшими ломтиками сырого мяса. Этакий голландский деликатес, как нас уверяли. Потому-то и были мы сейчас так голодны. И потому решили, наконец, отыскать заведение с нормальным, щедрым меню.

– Если вы, действительно, хотите хорошо поесть, – сказал портье, – я вам рекомендую индонезийский ресторан.

Я счел своим долгом развеять его заблуждения:

– Видите ли, Индонезия не поддерживает дипломатических отношений с нашей страной.

– Но здешние индонезийцы – довольно славные ребята, – возразил он. – Они любят иностранных туристов.

Ну, что же, в таком случае можно попробовать. Мы направились к самому горячо рекомендуемому ресторану "Бали" и встали в очередь ожидающих, где нас приветствовал, как до нас впоследствии дошло, индонезийский метрдотель.

Его звали, как было написано на прикрепленной к лацкану пиджака визитке, Макс Фляйшман[26]26
  Фляйшман – Игра слов: по-немецки Фляйшман означает мясник, специалист по мясным блюдам.


[Закрыть]
. Он не провел нас в зал, но рекомендовал занять место у барной стойки, пока не освободятся места за столиком, что произойдет, как он нас заверил, через десять, максимум пятнадцать минут. Мы заняли места у бара и осмотрелись по сторонам, главным образом, чтобы убедиться, что никто не слышит урчание наших желудков, этакий звучный вокал. Ресторан был полон аристократической публики, украшен гирляндами бамбуковых циновок, всевозможными экзотическими растениями и свечами, утопающими в изящных канделябрах – в стиле, именуемом на международном жаргоне выражением «кич». Между столами в бесшумных сандалиях сновало множество маленьких индонезийцев в национальных пижамах, с головами, повязанными полотенцами. Выглядело все это весьма живописно.

Когда через долгих полчаса индонезиец Фляйшман пригласил нас, наконец, к столу, одна из быстро подсуетившихся рук в пижаме мгновенно подала нам меню, – невообразимо большую, написанную на южно-балийском диалекте летопись, усыпанную выражениями типа "Крепоек", "Гадо-гахо", "Насигоренг", "Орангутан" и тому подобными оборотами. Из охватившей растерянности нас вывел Макс, известив, что все эти блюда уже закончились, и что мы можем заказать только "Рисовый стол а-ля Бали", фирменное блюдо ресторана, причем типично индонезийское. Мне показалось, что это блюдо стояло в меню в числе самых дорогих, но все же я его заказал.

В мгновение ока наш стол обставили еще четырьмя, каждый с надлежащим количеством свечей и на каждом примерно с дюжину плоских блюд со всевозможными лакомствами. Там были зажаренные до золотистой корочки куриные грудки в темном соусе, там были копченые языки и запеченная рыба, омары и сардины, брокколи и огурчики, нарезанные кружочками бананы и ломтики ананасов, сладости и солености, благоухающие множеством райских ароматов.

– А-ах, – вздохнула самая лучшая из всех жен, предвкушая кулинарное наслаждение. – Вот он, Дальний Восток во всей своей красе. Даже и не знаю, с чего начать. Наверное, возьму немножечко черепахового супа… потом вот этих маринованных шампиньонов… потом дыню с крабовыми клешнями… потом…

В это мгновение к нам подошел официант с головой, повязанной розовым полотенцем, и оттащил стол с яствами подальше от наших рук.

– Я показать блюда какие в Индонезии, – пискливо возгласил он, улыбаясь и часто кланяясь. – Спасиби.

Затем он бухнул ложку риса в черепаховый суп, добавил туда по паре кусочков репы и огурца, за которыми последовал кружок репчатого лука, обвалянный в корице, а завершил он свою работу обмакнутой в мед морковкой.

– Эй! – остановил я его. – Мы же не индонезийцы! Мы израильтяне! Нам бы все это по-отдельности! Не вместе! Отдельный, понимать?

– Блюда какие в Индонезии хороша, – прозвучал ответ, сопровождаемый добавлением в суп копченой селедки. – Я показать. Спасиби.

Пока самая лучшая из всех жен в отчаянии наблюдала, как ее запеченная рыба тонет в кетчупе, а ананасы поливаются горчицей, я с быстротой молнии схватил еще не замеченную им куриную грудку и спрятал ее под салфеткой. Слишком поздно. Розовый засек меня, отобрал курицу и, видимо, в наказание, утопил ее в какао.

Закрыв глаза, мы отвернулись от этого нагромождения несчастий.

– Позалусьта, счета, – произнес я глухо.

– Не есть? – спросил не перестающий улыбаться официант. – Спасиби.

Он вытащил свой индонезийский блокнот и покрыл его достаточно разборчивыми арабскими цифрами.

– Кофе? – снова спросил он.

– Нет, спасиби.

Я расплатился. Уже от дверей я увидел, как он осторожно уносил на кухню обе наших тарелки. Вероятно, они там разбирали их содержимое на составные части и снова распределяли по блюдам, согласно древнему утверждению "Разделяй и властвуй".

Должно быть, этому они как бывшая голландская колония научились от англичан, изобретателей лозунга "Правь, Британия", нюхательной соли и горячего пива.

Красные фонари Амстердама

Подобно многим нашим землякам, мы имеем искреннюю симпатию к голландцам, которые до сих пор сохранили свою порядочность и человеколюбие, качества, которые не в чести в остальной Европе. Кроме того, мы постоянно слышим, как превозносят голландские сокровищницы искусств и архитектурное изящество голландских городов. Амстердам, как нам говорили, немногим уступил бы самой Венеции: его импозантные каналы… сады и статуи… великолепные театры и концертные залы… обворожительные фронтоны домов… не говоря уже о… ну, о том знаменитом квартале, где в окнах… якобы, есть такой квартал в Амстердаме… с девушками в окнах… известный квартал… и они там сидят прямо в окнах, эти девушки.

Само собой, мы эту глупую туристскую болтовню не слушаем и на веру не принимаем. Ну, правда, я немного прислушивался. Собственно, сам предмет меня нисколько не интересовал. Просто я серьезный, опытный, тертый жизнью человек, привыкший все испытывать на себе. И вообще, я приехал в город, известный своими музеями, не потому, что там есть такое место, а чтобы потом, быть может… впрочем, я об этом и не думаю.

– Значит, ты об этом не думаешь, – кивнула самая лучшая из всех жен. – Ну, как хочешь. Что касается меня, то я не откажусь посмотреть на девушек, сидящих в окнах.

Я поинтересовался, где же ее женское достоинство, но получил уклончивый ответ:

– Есть один фильм с Мариной Влади, где действие происходит в этом самом квартале Амстердама. Должна же я на него посмотреть.

Я уже достаточно давно женат, чтобы понять, когда возражать бессмысленно. И поскольку, к тому же, я и сам в глубине сердца не мог подавить некоторое любопытство, то предпочел уступить. А поскольку мы уже садились в такси, дело было решенное: едем туда. Туда? Но куда? Как туда добраться? Этот всем известный квартал не был нанесен на городской план, и дорога туда не описана ни в одном путеводителе.

– Ты должен об этом кого-нибудь расспросить, – заявила самая лучшая из всех жен.

– Ну, уж нет, спрашивай сама!

– Если мне не изменяет память, из нас двоих дама все-таки я!

И эта оживленная дискуссия продолжалась достаточно долго. Я пытался объяснить своей супруге, что постольку, поскольку именно она дама, то, как таковая, в отличие от меня, не вызвала бы наведением этаких справок никакого подозрения. Ну, ведь не мне же следует стоять посреди улицы в поисках приличного прохожего – я представил себе эту до смешного красочную картинку – и прямо там же, на месте, спрашивать его, где бы в Амстердаме можно было… в общем, найти в Амстердаме оконных сиделиц. Такой экзамен мне не по плечу.

Я оказался трусом и должен бы стыдиться, резюмировала моя супруга и обратилась к водителю:

– Скажите-ка… что тут, в Амстердаме, есть особенно интересного? Я имею в виду: особенно?

– В Королевском музее вчера открылась выставка современного искусства, – ответил хорошо осведомленный шофер. – И еще международный музыкальный фестиваль – это совершенно необыкновенное событие.

– Да-да, знаю. Но я имею в виду не это. Мы с мужем хотели бы посмотреть что-нибудь действительно захватывающее.

– А, понимаю. Тогда идите к полуночи в порт, там будут разгружать баржи с овощами. Такое не часто увидишь…

– Спасибо за информацию. Большое спасибо.

Я сидел на заднем сидении, заливаясь краской стыда. Однако, начала пробуждаться и моя прирожденная мужская гордость. Я же, в конце концов, не маленький ребенок, которого водит за ручку гувернер. Если я хочу что-то выяснить, где можно… где находятся эти окна, то я обычно подхожу к портье в отеле, непринужденно наклоняюсь к нему и спрашиваю без всяких экивоков:

– Послушайте, приятель, где тут у вас… Ну, вы уже знаете… тот, что с окнами…

Дружественная, понимающая улыбка освещает лицо портье:

– А, вы уже знаете… Да, королева только что отбыла в свою летнюю резиденцию. Так что вы как раз сможете посетить королевский дворец. А найдете вы его без труда. Вам любой покажет туда дорогу.

– Спасибо большое.

Это уже становилось глупым. Мысль, что, быть может, всего в паре остановок, может быть, даже за ближайшим углом, находится место, где собираются женщины легкого поведения и торчат изо всех окон, а мы об этом даже не догадываемся – эта мысль может довести до сумасшествия любого чувствительного человека. Счастье еще, что этот вечер все равно был занят, поскольку нас пригласили в голландский Пен-клуб.

– Мы улетаем завтра в восемь, – прошипела самая лучшая из всех жен. – Так что сегодня ночью нам необходимо найти адрес!

Сегодня ночью. Тогда остается наводить справки только в Пен-клубе. Но как я смогу там перевести разговор на подобную тему?..

Когда смолкли приветственные аплодисменты, я влил в себя стаканчик обжигающей индонезийской рисовой водки и повернулся к одному из представителей местного высшего света:

– Спиноза, к которому вы, как его соотечественник, несомненно, имеете особое отношение, – так вот, Спиноза выдвигал утверждение, что философию, собственно, воспринимают только как ипокритический катарсис[27]27
  ипокритический катарсис: Ипокризия – ханжество, лицемерие; катарсис – душевная разрядка


[Закрыть]
гуманизма. На самом же деле, философ изобличает конвенциональную ложь общества, в тени и под защитой коей человеческая ипокризия строит свой дворец, который в действительности есть не что иное, как – извините за выражение – бордель!

– Да-да, – подтвердил мой собеседник, ведущий теоретик и знаток здешних мест. – Острословие и аналитический ум Спинозы непревзойденны.

Вот дурак! Ведь имей он хоть чуточку ума и находчивости, его ответ должен был звучать примерно так: "Да-да. Спиноза. Кстати, бордель – он прямо тут, рядом, посреди Амстердама, – целый квартал, где женщины на любую цену сидят прямо в окнах. Не хотели бы посмотреть?". Вот таким должен быть ответ.

А взамен этот кретин рассказывает мне что-то о философском анализе какого-то крещеного еврея… Я опрокинул еще порцию крепкого бренди, закрыл глаза и начал с иного конца:

– Спиноза, Спиноза… Вот что меня действительно захватывает в вашей стране, так это ее здоровый, прямой, без всяких комплексов образ жизни. Если меня правильно проинформировали, где-то тут, посреди Амстердама, есть один квартал, о котором все знают, и где официально разрешена проституция.

Моя супруга подкралась поближе и одобрительно кивнула мне.

– А! – засмеялся знающий теоретик. – Очевидно, вы имеете в виду… хе-хе-хе… вы имеете в виду тот квартал, где дамы сидят в окнах!

– Простите, как? В окнах?!

– Совершенно верно. Есть у нас такой квартал.

– Действительно? И где же?!

– Здесь, в Амстердаме. Туристы туда толпами валят.

В глазах моей супруги зажглись гневные огоньки, означавшие примерно следующее: "Вот видишь! Все идут толпами, только мы тут сидим…".

– Сказать по правде, – продолжал наш информатор, – этот квартал терпят только из-за туристов. Это же позор нашей культуры. День и ночь у этих окон стоят иностранцы с фотоаппаратами и, знай, щелкают, словно они в зоопарке. Просто отвратительно!

– Отвратительно, – поддакнул я. – Я себе это хорошо представляю. Похотливые лица и щелчки камер… ими заполнено все… вся улица… кстати, как называется улица?

– Улица? Это происходит не на улице. Когда господа туристы досыта нафотографируются, они заходят внутрь и часами торгуются с бедными девушками по поводу тарифа. Вот это действительно омерзительно!

– Омерзительно – не то слово. – Я заскрежетал зубами, чтобы показать свое неизмеримое огорчение. И сильная депрессия, в которую я тут же погрузился, оправдала наше скорое с ним расставание.

Наша стратегическая цель оставалась прежней. Пришлось прочесать весь город, с восточных уголков до западных, а затем блуждать по поперечным улицам в западном направлении, так что, в конце концов, в поисках красных огней мы оказались далеко к югу. Но рано или поздно мы должны были найти хоть один.

Но, видимо, мы не были должны, потому что не нашли ничего. Около двух ночи нам уже требовался основательный отдых, хотя мы так и не увидели ни единой живой проститутки. Правда, то тут, то там, в темноте мелькали красные огоньки, но то были светофоры.

Один ночной аптекарь, которого я пробудил от глубокого сна, попытавшись втянуть его в разговор о "древнейшей в мире профессии", сообщил, что Министерство земледелия ночью закрыто. Вымокшие под дождем и отчаявшиеся, мы продолжали поиски. К 3.30 мы одолели только пятую часть города. Улицы были пустыми. Амстердам спал.

Где-то после четырех я заметил одинокого полицейского, стоящего перед зданием Концертгебоу[28]28
  Концертгебоу – Центральный концерный зал Амстердама.


[Закрыть]
. Теперь мне было уже все равно. Из последних сил я повис на нем, крепко вцепившись в его униформу, и завопил: «Где шлюхи?!».

– Второй переулок за Домским собором, – с готовностью сообщил служитель закона. – Каналстраат.

Это, дорогой читатель, и был адрес. Иногда оно того стоит – закончить читать слишком длинную главу в книге таким адресом.

Израиль

Будьте любезны с туристами

Собственно, подумали мы, а почему бы не провести хоть один отпуск в Израиле? Мы забронировали большой номер в большом отеле в Тверии, и ждали только конца недели. Радостные ожидания нарастали, и уже сам вид отеля, его эксклюзивность, его оснащение всеми современными удобствами, включая кондиционеры, предвещали бесподобные ощущения.

Прохлада, которой знаменит здешний край, обдала нас уже отношением дежурного администратора.

– Я искренне сожалею, – пожалел он нас от имени дирекции. – К нам прибывают группа участников только что закончившегося международного съезда виноделов, и мы вам, соответственно, глубокоуважаемый господин и глубокоуважаемая милостивая государыня, к сожалению, не сможем предоставить в распоряжение ни одной комнаты, ну, разве что только в старом пристрое. Но и эту жалкую лачугу вам придется освободить завтра к полудню, иначе кровь из носу, но вас оттуда выкинут. Я не сомневаюсь, месье, что вы с пониманием отнесетесь к нашим трудностям.

– Я не отнесусь с пониманием, – возразил я. – Более того, я протестую. Мои деньги стоят столько же, сколько деньги других.

– Кто говорит о деньгах?! Наш патриотический долг – сделать пребывание иностранных туристов как можно более приятным. Кроме того, они дают больше чаевых. Исчезните, уважаемые. И чем скорее, тем лучше.

Мы с большой поспешностью отыскали старый пристрой, чтобы не раздражать более администратора. В конце концов, он не какой-то мальчик на побегушках, а дежурный администратор. Наша маленькая комнатка была довольно темной и душной, но вполне подходящей для отечественного потребителя. Мы разложили вещи, влезли в купальники и радостно побежали к озеру.

Один из менеджеров преградил нам дорогу.

– Вы что это тут в одних купальниках тут бегаете? Каждую секунду могут появиться туристы. Марш назад в лачугу!

Когда мы подошли к своей комнате, перед ней уже стоял постовой. Кроме виноделов прибывали также участники голубиной охоты с Мальты. Наш багаж был уже перенесен в одно из подвальных помещений, которое находилось недалеко от котельной. Точнее, оно к ней примыкало.

– Вы можете тут оставаться до одиннадцати часов, – сказал постовой, который в глубине своего сердца был-таки неплохим парнем. – Только не расходуйте горячую воду. Она нужна туристам.

Размеры помещения позволяли только медленное продвижение, самое большее, вдоль стен, и на цыпочках. Глубокое чувство собственной неполноценности охватывало все наше естество.

– Ты не думаешь, что нас публично выпорют, если мы тут останемся? – прошептала моя жена, бесстрашная спутница моей судьбы.

Я успокоил ее. Пока мы не нарушаем постановления вышестоящих органов, нам непосредственно не грозит никакое физическое наказание. Однажды мы столкнулись с помощником директора, патрулировавшим нищий израильский квартал отеля с девятихвостой кошкой в руке. Кланяясь, мы уступили ему дорогу. После обеда мы с удовольствием поспали, но были разбужены гулом моторизованной колонны. Через трещину в стене мы выглянули наружу: прибыла чуть ли не дюжина автобусов класса люкс, и в каждом по целому съезду.

Для гарантии я спросил в регистратуре:

– Ниже котельной есть еще места?

– В порядке исключения.

Наша новая темница была не так уж дурна, только вот летучие мыши досаждали. Еду нам просовывали через люк. Чтобы быть готовыми ко всем неожиданностям, спали мы одетыми.

Действительно, незадолго до полуночи прибыло еще несколько туристических автобусов. И нам опять пришлось искать себе новое пристанище. На этот раз то был маленький плот на озере. К счастью, он был почти новый.

Менее счастливые туземцы должны были довольствоваться несколькими связанными досками. За ночь трое утонуло. Слава Б-гу, что туристы этого не заметили.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю