Текст книги "Из сборника "Рассказы о путешествиях""

Автор книги: Эфраим Кишон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Сражение на гондолах

Согласно широко распространенному заблуждению, Венеция – это место, где все молодожены и молодожоры, опьяненные счастьем, проводят свои медовые месяцы.

Это не совсем так. Не так просто быть счастливым в Венеции. Если вы будете не очень внимательны, проблемы начнутся сразу же после прибытия: при выходе из поезда или при попытке пробраться в соседнюю лагуну, ибо отцы-основатели города – в мудром предвидении последующих дорожных аварий – разместили улицы вдоль каналов и запретили автомобильный и рельсовый транспорт из-за недостатка твердой почвы.

Поскольку моя жена – весьма плохая пловчиха, мы еще на вокзале справились, как нам лучше всего добраться до нашего отеля.

– Возьмите катер-такси, – гласил совет. – Прямо перед вокзалом вы найдете любое их количество. Но ни при каких обстоятельствах не нанимайте гондолу. Это обойдется очень дорого.

Забрав из камеры хранения свой багаж, мы приступили к поискам катера-такси. Вокруг не оказалось ни одного. Гондол же, наоборот, стояла целая флотилия, и в каждой – по гондольеру в просторных черных штанах, и каждый – с жаждой денег в глазах.

Ну, будь, что будет, – решили мы и влезли в одно из этих романтично покачивающихся суденышек. Старый венецианец, опиравшийся на длинный шест, взял с нас за посадку по 1000 лир, его юный помощник за 2000 лир запихнул наш багаж под мокрые сиденья, а третий за 500 лир сказал: – Аванти[42]42
  Аванти – Вперед (итал.)


[Закрыть].

Поездка на гондоле была чистым удовольствием, лишь слегка омрачаемое чувством стыда, что обычно приходит к израильскому гражданину, когда он непринужденно откинувшись, сидит на своем мягком сидении и вынужден при этом наблюдать, как его сосед с напряжением выгибает спину в гребле. Гондолы как таковые напоминают те исторические транспортные средства, с которыми когда-то викинги покорили половину Европы. Во всяком случае, гондолы, похоже, происходят из того времени, когда было разрешено рабство, и еще не были изобретены чемоданы.

Наш викинг, однако, вел себя вполне миролюбиво и даже пел трепетным голосом свое "О соле мио"[43]43
  О соле мио – О, мое солнце (итал.)


[Закрыть]…

Самая лучшая из всех жен была этим заметно увлечена и едва не плакала от умиления, если бы при каждом третьем толчке шестом самый тяжелый из наших чемоданов не ударял ее по голени.

Я же про себя уже представлял, как викинг предъявит нам счет к оплате и как я расстрою ему удовольствие.

– Amico[44]44
  Amico – Друг (итал.)


[Закрыть], – скажу я ему, – со мной такие штуки не проходят. Какому-нибудь салаге ты можешь уши крутить, а мне нет…

– Двадцать тысяч лир, – гондола подошла к отелю. – Venti mille[45]45
  Venti mille – Двадцать тысяч (итал.)


[Закрыть]!

– Амико…

Дальше у меня не пошло. Гондольер сразу же начал ругаться и браниться, выкрикивая:

– molto[46]46
  molto – много (итал.)


[Закрыть] багаж, molto устал, molti bambini[47]47
  molti bambini – много детей (итал.)


[Закрыть] дома и Санта Мария делла Кроче за углом.

Это было ужасное представление. Поэтому я поспешил как можно скорее отделаться от него этими 20000 лир, и поскольку он не мешал мне выгрузить чемоданы, я дал ему еще 1000 лир сверху.

И что же? Он засунул деньги в самый дальний карман своих штанов, ухмыльнулся, но не тронулся с места.

– Arrividerci[48]48
  Arrividerci – До свидания (искаж. итал.)


[Закрыть], – крикнул я ему. – Давайте, двигайте отсюда. Чего еще ждете?

– Чаевых, – пропел он. – Совсем чуть-чуть чаевых, синьор…

– Это уже слишком! Не вы ли уже прикарманили двадцать тысяч моих лир? И разве я добровольно не добавил вам еще тысячу?

– Да, верно, – кротко возразил викинг. – Но это были официальные чаевые, добавьте еще и от себя лично.

Ни слова не говоря, я повернулся к нему спиной. Я не дал ему ничего, кроме еще одной 500-лировой купюры.

Портье, который безмолвно наблюдал всю сцену издали, спросил меня, почему мы не приехали на катере-такси. И разве мы не знали, что только безумцы берут гондолы. И сколько, должно быть, этот жулик выжал из меня.

– Из меня никто ничего не выжимал, – высокомерно ответил я. – Он попросил пятнадцать тысяч лир и получил пятнадцать тысяч лир.

Портье вскинул ошеломленный взгляд к небу, взял со своего стола официальное издание "Настольной книги по перевозкам иностранцев в городе Венеции" и открыл страницу с тарифами на гондолы:

– Влюбленные парочки с восемью чемоданами – 8000 лир, – прочитал он.

К полудню небольшая часть наших затрат вернулась. В ресторане какая-то дама, сидевшая за соседним столиком, уронила на пол нож, и вспомнив свое хорошее воспитание, я нагнулся, чтобы поднять и передать ей его, за что она сунула мне в руку 200 лир. С быстрым "Grazie"[49]49
  Grazie – Спасибо (итал.)


[Закрыть] моя жена схватила купюру, спрятала ее в сумочку, и через некоторое время отметила, что скупая старая ведьма могла бы дать и больше…

О сумме счета в ресторане я по благородству своему умолчу. В конце концов, надо принять в расчет двух одетых в золоченые униформы официантов, постоянно стоявших у нас за спиной, необдуманно одетые в белоснежное столы, и привилегия, заключавшаяся в том, что нам поливали салат маслом из персонально принесенного от директора драгоценного, старинного хрустального графина. А ведь все это стоит денег. Вот только на поездку на гондоле мы не потратим больше ни единой лиры.

Только еще лишь однажды оказались мы в когтях этих морских разбойников.

Мы как раз собирались нанести визит вежливости в еврейское гетто и буквально падали с ног, усталые от ходьбы и угнетенные воспоминаниями о Венецианском купце, которому был закрыт путь по Большому Каналу, когда меня вдруг совершенно случайно осенила мысль, что нам-то, возможно, ввиду особых обстоятельств, не закрыт, и раз уж мы здесь, и раз уж так хочется, так почему бы и нет…

Быстрее, чем можно было произнести слово "Шейлок", нас окружила толпа вооруженных викингов, угадавших ход моих мыслей, загородила все без исключения пути отхода и не оставила мне никакого иного выбора, как накормить одного из них, самого дружественного на вид (другие разбежались, изрыгая гнусные проклятия).

– Quanto costa[50]50
  Quanto costa – Сколько стоит? (итал.)


[Закрыть]? – спросил я с только мне одному присущей находчивостью.

– 19000.

Я извлек из кармана официальную брошюру и указал ему строчку с 8000 лир. Далее последовал эпилептический приступ гондольера, который я оказался не в силах выдержать. Поморщившись, я сделал новое предложение:

– 13000.

– 17500.

– Ну, ладно, 16000.

– 17500.

– Договорились, – сказал я. – Но это значит 17500 за все, про все, включая чаевые, амортизационные отчисления, налог на транспорт, расходы на ремонт и бебиситтера. 17500 – и все. Понимаете?

– Si, Signor[51]51
  Si, Signor – Да, господин (итал.)


[Закрыть]. 17500 и больше ни лиры.

Гондола бесшумно скользила по грязной воде. Мы сидели в напряженном молчании. В чем спрятана ловушка, которую нам наверняка приготовил этот викинг? Что нас ожидает? Гондола бесшумно скользила дальше, ну, совершенно бесшумно.

– Что происходит? – нервно спросила самая лучшая из всех жен. – Почему он не поет? Я не могу больше выносить эту тишину.

Она повернулась к гондольеру:

– O sole mio, s'il vous plait[52]52
  «O sole mio», s'il vous plait – «О, мое солнце» (итал.), пожалуйста (франц.)


[Закрыть]!

– Prego, Signora[53]53
  Prego, Signora – Слушаюсь, госпожа (итал.)


[Закрыть]!

И над водой зазвучал его томный тенор. Сладостная, обольстительная мелодия нагоняла сентиментальные чувства. Нам даже показалось, что в груди этого обветренного пирата живет столь потрясающая человечность… что в волнах Большого Канала прекрасной Венеции тонет всякая меркантильность… что суетный мир отступает перед добротой, пением и улыбками…

Но тут улыбка на лице моей супруги сменилась гримасой испуга:

– Боже мой, – прошептала она, – ведь это же я его попросила!..

Но было слишком поздно. Мы уже остановились у отеля.

– 30000, – спокойно произнес гондольер. – 17500 за поездку и 12500 за серенаду.

Самая лучшая из всех жен вздрогнула всем телом, ее прекрасное лицо передернулось от подобной мерзости, она вплотную подступила к этому шантажисту и потребовала объяснить, почему, собственно, какое-то жалкое "О соле мио" оценено в 12500.

– Spezialista! – с готовностью гордо ответил он. – Tenore! Molto голос, molto старание, molto bambini, Santa Maria…

Он получил свои 30000 лир и ничего более, кроме 1500 лир чаевых. Но ни лиры больше. Всему есть предел. Удовлетворенный, он сел в свою гондолу и отчалил. И мы еще долго слышали издалека его "О соле мио"…

С тех пор мы дали себе страшную клятву никогда больше не пользоваться гондолами. Однако, это было связано с известными трудностями, поскольку известие, что пара сумасшедших иностранцев платит любую запрашиваемую цену, распространилась среди гондольеров с быстротой лесного пожара. С самого утра они толпились у наших дверей:

– Bella[54]54
  Bella – Прекрасный (итал.)


[Закрыть] тур по Венеции! Bellissima[55]55
  Bellissima – Самая лучшая (итал.)


[Закрыть] гондола! Только 26500 лир! Включая «О соле мио»!

Пришлось отучить себя от посещения ресторанов. Проблема, как мы сможем кормиться без раззолоченных официантов, разрешилась легко и счастливо, когда мы открыли для себя те чудодейственные автоматы, которыми во все возрастающем количестве оснащают все прогрессивные коридоры Европы. Нам объяснили назначение его разных прорезей, кнопочек и выдвижных ящичков:

"Вот сюда 1000 лир… Сюда нажмите… Тут будет сэндвич с сыром alla Milanese[56]56
  alla Milanese – По-милански (итал.)


[Закрыть]… Вот отсюда забирать… Сюда ударить кулаком…".

Однако, когда мы выполнили все эти предписания, никакого сэндвича не выпало, а только внезапно вспыхнул стеклянный глазок с предупреждающей надписью:

"Пожалуйста, еще 500 лир. Добро пожаловать в солнечную Италию".

Я попытался решить проблему 50 лирами, нажал, потянул, ударил кулаком, еще раз потянул и, действительно, нащупал завернутый в целлофан сэндвич с сыром, между прочим, отменного вкуса. В благодарность я бросил 10 лир в одну из еще не использовавшихся мною прорезей. В ответ выскочил один из выдвижных ящичков с запиской: "Grazie!".

Но вот, наконец, настал день нашего отъезда. Для гарантии я заранее заказал моторный катер-такси, который должен был подвезти нас к вокзалу за час до отправления поезда. Я был заранее согласен с любой ценой, лишь бы из мести не давать этим пиратам на гондолах никаких денег. Катер-такси не пришел. Не знаю, почему, но не пришел. Такое случается. Особенно в Италии.

Когда до отправления нашего поезда осталось всего полчаса, мы в отчаянии, как сумасшедшие, стали метаться взад и вперед по маленькому причалу у нашей гостиницы:

– Гондола! – кричали мы. – Гондола! – орали мы.

Ничего. Ни одной гондолы. Ни единой. Гондолы вымерли. Не было больше никаких гондол. И только в последнее мгновение мы услышали странный шорох, который, как оказалось, издавал какой-то старик, дремавший прямо под нашим причалом.

В гондоле!

Мы ринулись вниз и разбудили его:

– Presto[57]57
  Presto – Скорее (итал.)


[Закрыть]! Tempo! К главному вокзалу! Быстрее, быстрее!

На страшном лице пирата приоткрылись тяжелые веки, и в его глазах отчетливым сигналом проступила цифра 50000. Мы как будто услышали звук встроенного кассового аппарата…

На поезд мы опоздали. Запыхавшиеся, мы бросились навстречу адмиралу, выделявшемуся среди вокзального персонала формой высокого ранга, и спросили его, когда будет следующий поезд на Милан.

– Милан? – погрузился в раздумья амирал. – Милан… это будет в 5.30!

– Ха-ха-ха! – рассмеялся я ему в лицо, чтобы выказать свое презрение к такому непристойному предложению. – Четыре – это крайнее, что я могу принять!

– 5.15!

– 4.20!

– 5! И ни минутой раньше!

– 4.30! Но только из уважения к вам!

После долгих препирательств мы сошлись на 4.45. Я был так признателен адмиралу, что оставил еще 500 лир для машиниста.

Мы покинули Венецию с пустыми карманами, но, действительно, не позже 6.23.

Волшебный порошок

К числу многочисленных талантов итальянской нации, безусловно, относится и незаурядно развитая способность к предпринимательству.

Я не могу припомнить, чтобы моя жена, или я сам, или мы оба возвращались из итальянского магазина только с вещами, за покупкой которых, собственно, и заходили туда. Владелец даже самого маленького итальянского магазинчика обладает неотразимой техникой продажи, которую он сопровождает непрерывным фонтаном болтовни и по-настоящему обаятельных улыбок. Вот и наполняется стремительно наш чемодан всевозможными платками, шалями и галстуками всевозможных расцветок, остроносыми ботинками, салатными приправами и маслами, обвязанными соломой, красивыми ручками и зажигалками. Мы просто не в состоянии сказать всем этим итальянским продавцам решительное "нет". И от каждого маленького торгового лотка, который мы видели на улице, исходила притягательная магнетическая сила.

А потом произошла эта история с волшебным порошком.

Как-то я увидел недалеко от Домского собора взволнованную толпу, окружившую парня с этакой деревенской внешностью. Молодой человек держал грязно-белую салфетку с многочисленными пятнами мерзкого вида и взволнованно размахивал ею в воздухе, при этом выкрикивая без единой паузы:

– …жена в ужасе вскрикивает и подпрыгивает рвет волосы пучками и кричит папа кричит она ты опять свой пиджак свою рубашку свой галстук загадил или свою пижаму свои подштанники свои носки или бог знает что она кричит непрерывно но никакого повода для волнения девушка только спокойствие вы просто возьмите этот волшебный порошок и немного посыпьте им пятно и погрузите ненадолго в воду и когда вы его вынете у вас рот от изумления откроется пятно исчезнет оно уйдет оно удалится его там больше не будет оно превратится в ничто станет невидимым оно никогда больше не появится и папа получит поцелуй и все будет в порядке…

Вторую часть своего выступления молодой человек сопроводил убедительной демонстрацией, во время которой он попеременно окунул свой лоскут в бензин, скипидар, лимонный сок и серную кислоту и еще в какие-то растворы, однако пятно не исчезало. Потом он посыпал его небольшим количеством волшебного порошка, обмакнул в тазик с водой – и глядь: пятно исчезло, испарилось, стало невидимым и более не появлялось.

– …и тут и там все как новое и если домашняя хозяйка в ужасе вскрикивает и подпрыгивает и вырывает пучками волосы папа дает немного волшебного порошка и получает поцелуй упаковка сто лир не больше чем коробок спичек два года гарантия пятно исчезает…

Никакого сомнения: сама добрая судьба свела меня с этим экономным парнем. Я взял пять упаковок с инструкцией по применению, поспешил в гостиницу и схватил драгоценный шелковый платок, что мы купили на днях, с искусным, чернильного цвета, пятном.

И жена вскрикнула в ужасе подпрыгнув вырывая пучками волосы но никакого повода для беспокойства девушка только спокойствие только спокойствие мы просто берем этот волшебный порошок и посыпаем немного и погружаем ненадолго в воду и вытаскиваем его наружу и пятно еще тут и его видно и оно имеется и не уходит и стало еще больше.

Папа не получил поцелуй.

Я подумал, что волшебный порошок, вероятно, удаляет пятна только определенного вида. Тогда я поспешил обратно к собору.

Но молодой человек должно быть посыпал себя большой дозой волшебного порошка. Он совершенно исчез прочь стал невидимым, его там больше не было.

Если ему попадется в руки эта книга, пусть он пришлет мне как можно скорее пять упаковок итальянских пятен. Я заплачу.

Спагетти алла монументале

Общеизвестно, что каждый народ имеет свои собственные национальные блюда (у израильтян, например, это арабский шиш-кебаб).

Для итальянцев спагетти означают не просто национальное блюдо, а психопатологическое, травматическое, передаваемое по наследству принудительное лечение. Итальянцы едят беспрерывно, причем именно спагетти. В этом нет ничего дурного, если бы спагетти ели только они. Но если даже кто-то и заказывает бифштекс, официант первым делом приносит ему чан со спагетти. Без спагетти нет мяса, нет рыбы, нет закусок, нет спагетти.

Однажды, когда нам снова принесли незаказанные спагетти, моя бесстрашная жена осмелилась возразить:

– Простите, но мы не заказывали спагетти.

– Синьора, – назидательно ответил ей официант, – это вовсе не спагетти. Это аллегретти кон брио[58]58
  кон брио – с живностью (итал.)


[Закрыть] алла помодоро ди Отторино Респиги…

Итальянцы вседа называют одни и те же спагетти разными именами. Никто никогда не может с достоверностью знать, что именно он сейчас ест, кроме того, что это спагетти.

Протесты бесполезны, можете говорить, что вам угодно. Кроме того, одной из тяжелейших нош белого человека является освоение искусства подцеплять их на вилку. Семьям, переехавшим в Италию, иногда требуется три поколения, прежде, чем они научатся правильно наматывать эти восьмиметровые резиновые шланги.

Однажды мне это надоело. Я вытащил свой перочинный ножик и разрезал отчаянно извивающиеся жгуты этих спагетти на маленькие кусочки.

Моя супруга готова была сквозь землю от стыда провалиться. Меня же это лихачество спасло от голодной смерти.

Сходная цена за проезд

К сожалению, короткая встреча с горячо любимой нами Италией имело свое начало еще в Израиле, когда туристическое агентство известило нас, что хотя мы и можем посещать все страны Европы без визы, но перед поездкой в Италию желательно персонально посетить консульство. Почему? Потому что заявитель – в данном случае я – как известный писатель и журналист в таком случае имел бы право на особо предпочтительное обслуживание.

Ну, ладно. Я пошел в итальянское консульство и встал в длинную очередь ожидающих.

Примерно через час я предстал перед нервным, заваленным бумагами служащим, который говорил только по-итальянски и при слове "giornalisti"[59]59
  giornalisti – журналисты (итал.)


[Закрыть] воздевал руки к небу.

Этим он, видимо, давал понять, что мне следует обратиться в кабинет, расположенный выше, поскольку я, как известный писатель и журналист, имею право на особо предпочтительное обслуживание.

Ну, ладно. Я поднялся на самый верхний этаж и разыскал там вторую секретаршу, которую мне на нижнем этаже определили как соответствующую моему уровню. Она мне сообщила по-итальянски, что итальянское правительство для известных художников и ученых, желающих посетить Италию, приготовило особые удостоверения, владельцы которого получают гарантированную семидесятипроцентную скидку на проезд по итальянским железным дорогам, и которым оказывается особое гостеприимство, поскольку наше туристическое агентство… но это мы уже знали.

Моя жена – самая лучшая из всех жен – не могла скрыть свою радость по поводу этой милости судьбы и тут же постановила, что на сэкономленные суммы мы купим на флорентийском соломенном рынке еще три сумочки. Я, в свою очередь, отсчитал этой служащей эквивалент шести тысяч лир, после чего меня попросили назавтра придти для выполнения некоторых оставшихся формальностей.

Ну, ладно. Когда на следующий день мы в указанный срок снова появились у этой секретарши, она сообщила, что, к сожалению, не сможет вручить нам чудодейственное удостоверение, поскольку это относится к исключительной компетенции Министерства иностранных дел Италии.

Она, однако, направила уже три настоятельные телеграммы в Рим, в "Ufficio Stampa"[60]60
  Ufficio Stampa – Киоск печати (итал.)


[Закрыть], где нам должны подготовить этот документ.

– Синьорина, – возразил я ей по-итальянски, – у меня нет намерения посещать Рим.

– Вы должны это сделать, – возразила в свою очередь секретарша. – Рим осенью просто великолепен.

Я внес компромиссное предложение, что в таком случае снимаю свою заявку на проездную скидку, но она была неумолима:

– Итальянское правительство придает большое значение тому, чтобы вы увидели всю Италию!

Ну, ладно. Мы приземлились в Неаполе, увидели его и умерли. После этого мы поехали на поезде в Рим, пока что за полную стоимость. Мы прибыли туда в три утра и попросили заспанного шофера такси отвезти нас в самый дешевый отель. Поскольку он понимал только по-итальянски, он привез нас в Гранд-отель "Маджестик", который мы можем от всей души порекомендовать всем нашим друзьям-миллионерам; это такой маленький постоялый двор, где самый дешевый номер стоит пятьдесят долларов.

Ну, ладно. В конце концов, должны же мы были где-то отдохнуть от бессонной ночи.

На следующее утро мы направились в управление. Я остановил проезжавшее такси и назвал цель с чувством собственного величия:

– Уфицио Стампа!

Спустя полчаса нас высадили перед Римским Форумом, просторным, необычайно впечатляющим местом (я имею в виду эти мерзкие руины).

Я попытался выяснить у шофера хотя бы маленький намек, указывающим на "Уфицио", не говоря уже о "Стампа", но поскольку он понимал только по-итальянски, мы продолжили поездку в направлении Болоньи.

На пути к этому сверхитальянскому индустриальному городу с нами произошло первое чудо: перед самой Сиеной наш автомобиль задержали дорожные полицейские, которые говорили пару слов по-французски, и сообщили нам, что итальянское выражение "Уфицио Стампа" означает не "Минстерство иностранных дел", как мы полагали, а "пресс-бюро", что, естественно, допускает различные толкования.

Мы извинились перед водителем за недопонимание и бодро повернули назад.

Итальянское министерство иностранных дел занимало свыше трехсот дней этой плодородной земли и было выстроено в поздне-муссолиниевском стиле из цельного куска мрамора.

Чтобы не тратить зря времени, мы обратились прямо к двум меченосцам-херувимам, охраняющих вход, и спросили их, где находится пресс-бюро. Один херувим так и стоял, как глухонемой, второй понимал только местный диалект, то есть итальянский.

К этому времени животворное средиземноморское солнце уже перешагнуло зенит, так что наши желудки начали издавать явственное урчание. Оно звучало, как разухабистое пение ямщика на неровной дороге. По этим мелодиям мы и нашли Уфицио.

Дружелюбный служащий встретил и с большим интересом выслушал наш пространный рассказ об удостоверении на особую скидку, которое должно нас тут ждать. К несчастью, единственный язык, которым он владел, был язык его матери, итальянки. Нам показалось, что в потоке его сплетенной из комплиментов речи снова и снова мелькало слово "subito"[61]61
  subito – мгновение (итал.)


[Закрыть], а больше ничего существенного мы не поняли.

Самая лучшая из всех жен не потеряла голову от такого неуважения и остановила служащего внезапным решением, сунув ему под нос наше пресс-свидетельство об аккредитации, отчего он радостно заулыбался и кроме того воскликнул пару раз: "Израиль! Израиль!".

Затем он оставил нас в соседней комнате и вернулся с другим служащим, в котором мы сразу же признали еврея, поскольку у него были черные волосы и соответствующий говор с быстрой жестикуляцией, как у всех итальянцев. Мы были спасены. Вечный Жид обнял нас, потряс за плечи и ликующе воскликнул на безупречном иврите:

– Эйхман! Эйхман![62]62
  Эйхман – Нацистский преступник, путем смелой операции выкраденный израильскими спецслужбами в Южной Америке (прим. пер.)


[Закрыть]

Мы объяснили ему, что пытаемся получить обещанные нам удостоверения на скидку, поскольку не в состоянии больше бросать в пасть этой банде грабителей из Гранд-отеля по пятьдесят долларов.

Вечный Жид погрузился в глубокие раздумья. Потом он сказал:

– Эйхман!

Это был далеко не удовлетворительный ответ, однако, к счастью, в этот момент появился директор Уффицио, элегантный, со светскими манерами тип с беглой итальянской речью. Он исследовал мое свидетельство об аккредитации в течение получаса, пробормотал что-то похожее на "уно моментино"[63]63
  уно моментино – один моментик (итал.)


[Закрыть] и скрылся со своими помощниками в соседнем конференц-зале.

К вечеру он вышел наружу и жестами обратился ко мне с речью, которой не было конца.

– Сэр, – прервал я его в конце концов и, как всегда в таких случаях, собрал все свои знания английского. – Почему вы говорите со мной по-итальянски, когда видите, что я не понимаю ни единого слова.

Однако, директор не понял ни единого слова, поскольку говорил только на итальянском.

И снова к нам на помощь пришел Вечный Жид:

– У нас же есть interpreti[64]64
  interpreti – переводчики (итал.)


[Закрыть], – воскликнул он и стукнул себя ладонью по лбу.

Это означало решительный поворот к лучшему, может быть, шаг к победе социализма уже в наши дни. Мы выскочили на улицу, шустро промчались через весь город и нашли в прилегающих лесах официального переводчика итальянского правительства, довольно молодого, хорошо одетого мужчину, который принял нас с общеизвестным итальянским гостеприимством. Он, несомненно, был интеллигентом, окончил университет в Падуе по курсу истории искусств, а также имел, как мы смогли установить, пересыпая разговор различными именами, прекрасное представление об итальянской литературе.

Собственно, у него был только один недостаток: он не говорил ни на одном языке, кроме итальянского.

Через некоторое время я поделился с самой лучшей из всех жен своим раздумьем, не прыгнуть ли нам лучше через окно в этот прекрасный сад и не скрыться ли в темноте.

Моя супруга ответила неопровержимым аргументом, что семьдесят процентов – это, в конце концов, семьдесят процентов.

Я ощутил, как во мне поднимается жуткая ненависть к флорентийским соломенным сумкам.

Мы решили вернуться назад, к директору бюро Уфицио: кроме меня самого, еще и моя жена, служащий, Вечный Жид, переводчик и еще какой-то прибившийся к нам молодой человек, постоянно рассказывавший нам анекдоты на неаполитанском диалекте и при этом едва удерживающийся от смеха.

Придя в Уфицио, я подвинул к себе блокнот директора, нарисовал примитивную железную дорогу с облаками дыма над ней и дополнил графическое изображение следующим текстом: "70 % – giornalisto – prego".

Это, несомненно, пролило немного света на ранее совершенно темное дело.

Директор снова бросил свое "uno momentino", схватил издание конституции Республики в кожаном переплете и принялся учить ее наизусть. Между тем, неаполитанский рассказчик анекдотов вручил мне кипу формуляров, которые, как мне разъяснил переводчик, я должен заполнить на понятном, хорошо читаемом итальянском языке.

Я наудачу вписывал в бумаги цифры, даты и знаки препинания. В самых отчаянных случаях я вставлял фразу "Spagetti alla Bolognese"[65]65
  Spagetti alla Bolognese – Спагетти по-болонски (итал.)


[Закрыть].

По завершении этой анкеты изучения общественного мнения, неаполитанец взял меня за руку и вывел на улицу. Мы пересекли Тибр и проследовали к одинокому зданию на окраине города, где поднялись по нескончаемым лестницам и оказались перед окошком, напоминающим билетную кассу.

Поскольку неаполитанец попытался залезть мне в бумажник, наши руки сошлись в немой схватке – пока не выяснилось, что он всего лишь хотел взять у меня шесть тысяч лир. С помощью международного кода я дал ему понять, что уже все оплатил в Тель-Авиве, для чего процитировал главу из "Ада" Данте. И дал ему шесть тысяч лир.

Когда мы вернулись туда, откуда вышли, я нашел самую лучшую из всех жен в весьма тревожном состоянии: поникшую в кресле, вытаращившую остекленевшие глаза и прерывисто дышащую.

Как благородный человек, я должен добавить, что и директор Stampa уже двенадцать часов ничего не ел. Он лишь неустанно листал разные бумаги в поисках моего имени.

Внезапно – я никогда не забуду этот миг – это было как озарение – внезапно я усмотрел на одном из листков, в самом верху, имя Кишон. Трясясь, я показал на соответствующее место и закричал изменившимся от волнения голосом:

– Mio! Mio! Mio![66]66
  Mio – Моё (итал.)


[Закрыть]

Директор недружелюбно посмотрел на меня и утопил в нервозном словесном потоке, который я, вследствие своих скудных познаний в итальянском, вообще не понял, но который для меня, благодаря обилию жестов, значил примерно следующее:

– Да, да. – Bene, bene[67]67
  Bene, bene – Хорошо, хорошо (итал.)


[Закрыть]. Мы допускаем, что это ваше имя. И мы допускаем, что вот это – обозначение иностранного журналиста, который имеет право на скидку на проезд. Ну, и что дальше? Что дальше?

После тупой, молчаливой паузы директор снова обронил свое "моментино", поднял телефонную трубку, долго и нудно говорил с кем-то, явно своим начальством, после чего начал писать доклад в восьми экземплярах, причем самым медленным образом, выписывая его на бумаге большими буквами времен Юлия Цезаря. Как только очередной лист был готов, он сразу же отправлялся спец-курьером государственной контрольной службы. В процессе этого директор бросал на меня столь свирепые взгляды, что я, в конце концов, начал задаваться вопросом, не собирается ли он вместо разрешения на скидку выписать ордер на арест.

Настал момент, когда этот длиннейший протокол был завершен. Как только это произошло, директор, не медля более, умчался посоветоваться с министром внутренних дел, на самом высшем уровне. Только раз потом он сунул голову в дверь и спросил, чего же мы все-таки хотели.

Самая лучшая из всех жен, и это невозможно отрицать, была на грани нервного срыва, у нее срывались с губ лишь короткие резкие крики: "Quanto costa? Quanto costa?".

Тут и сам директор заметил, что мы стали слишком нетерпеливы, позвал портье и поручил ему немедленно принести нам какой-нибудь итальянский журнал. В конце концов мы уснули. Когда мы проснулись, то обнаружили, что нас окружает весь персонал Уффицио Стампа. И все улыбались. В центре стоял директор и собственноручно протягивал мне заветное удостоверение.

Жаль только, что я не мог прочитать текст, поскольку он был на итальянском, но дружеское окружение согрело наши сердца, и мы с надеждой вышли в холодную ночь…

– Удостоверение? Что удостоверение? – спросил портье отеля на ломаном немецком. – Бумага писать, ты завтра едете министерство транспорта. Transportino.

Скорее мертвыми, чем живыми чувствовали мы себя на шелковых постелях под парчовыми балдахинами. За это время Гранд-отель сдал наш крошечный, до смешного маленький пятидесятидолларовый номер, и теперь оставались свободными только бывшие апартаменты Его величества короля Виктора-Эммануила Первого, ежедневная цена сто пятьдесят долларов.

После спокойного, освежающего забытья продолжительностью в десять минут меня разбудила моя жена и предложила более не заниматься вопросом скидок на проезд, даже ни самую малость, поскольку даже самая малость сведет нас в могилу.

– Женщина, – возразил я, – дело не в семидесяти процентах. – Дело в человеческом достоинстве, как таковом…

С небрежно брошенного слова "Transportino" начали мы следующим утром наше новое турне на такси. Мы даже начали испытывать известное расположение к римским шоферам. Водитель понимал нас с полуслова.

Вскоре мы остановились перед грандиозным дворцовым порталом, вход в который охраняли двое с алебардами в помпезных старомодных одеяниях. Мы вошли внутрь, пересекли музей Ватикана, вышли из него с другой стороны, сняли двуколку, только в этот раз сказали не Transportino, а Transportatia, и достигли Сорренто, этого известного, расположенного среди прекрасных дубрав, курорта.

Признаюсь, к этому моменту я был совершенно сломлен в духовном, душевном, физическом и финансовом отношении. Со страхом я покосился на жену.

Оказалось, что я имею настоящего спутника жизни. Самая лучшая из всех жен, сжав губы, повторяла с горестной решимостью:

– Гад будет, кто сдастся. Мы все равно найдем это проклятое министерство транспорта, даже если придется погибнуть.

Невозможно описать душевное состояние, в котором мы снова пустились в поиски. Должно быть, так же чувствовали себя первые христиане, выходящие в Колизее на рандеву со львами…

И еще до заката мы стояли у министерства транспорта.

Как мы его отыскали? Не хватит времени и места описать эту совершенно невероятную историю, в которой сыграли ведущие роли один терпеливый водитель автобуса, один южноафриканский пилот и один добросердечный официант, чей дядя в Ферраре[68]68
  Феррара – Город в северной Италии (прим. пер.)


[Закрыть], по счастью, немного понимал по-английски.