Текст книги "Тайны Старого и Нового света. Заговоры. Интриги. Мистификации"

Автор книги: Ефим Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 35 страниц)

Самое странное, что ночью Джонсон неожиданно покинул отель «Кирквуд» – ушел в дождливую тьму, кажется, не сопровождаемый ни одним человеком, и вернулся только на рассвете. В восемь часов утра 15 апреля к нему пришел сенатор от штата Невада У. Стюарт. Он утверждал позднее, что Джонсон находился в состоянии совершенного опьянения, костюм его был в полном беспорядке, растрепанные волосы запачканы грязью. Потребовались услуги доктора и парикмахера, чтобы быстро привести Джонсона в приличный вид перед последовавшей вскоре церемонией вступления на пост президента.

Цепь малообъяснимых поступков – если учесть, что Джонсон отнюдь не был ни глупцом, ни запойным пьяницей. Некоторые исследователи, учитывая, что современники не упоминали о присутствии жены Джонсона в Вашингтоне, склонны подозревать какую-то любовную интригу. Еще менее понятен отказ Джонсона давать какие-либо объяснения относительно записки Бута. А вопросы задавались настойчиво – единственной причиной могло быть, что Джонсон был действительно знаком с Бутом и боялся это прямо отрицать, чтобы не быть уличенным во лжи. Сыщики, пытавшиеся расследовать этот вопрос, уверяли, что Джонсон, когда он был губернатором штата Теннесси, познакомился с Бутом в Нэшвилле.

Смерть Линкольна, утверждали враги Джонсона, была единственным для него шансом стать президентом. После всего происшедшего во время его вступления на должность вице-президента Джонсону было трудно рассчитывать на выдвижение своей кандидатуры на следующих выборах.

На посту президента Джонсон круто изменил политический курс, ориентированный теперь на «прощение» южных плантаторов и на их возвращение к власти в южных штатах. Несомненно, он был, в частности, заинтересован в доказательстве того, что Джефферсон Девис не принимал участия в подготовке убийства Линкольна. Тем самым открывался путь для освобождения Девиса, которым если и не снималась полностью ответственность с южных лидеров, то фактически они амнистировались за их главное преступление против американского народа – организацию и ведение гражданской войны, повлекшей за собой огромные людские и материальные жертвы.

Характерна позиция южан при первых известиях о том, что агентов Конфедерации обвиняют в подготовке убийства Линкольна. Они не только отвергали эти обвинения, но и утверждали, что преступление в театре Форда было вредно для интересов Юга. Забыв о своих проникнутых исступленной ненавистью нападках на погибшего президента, которого изображали чудовищем и кровожадным тираном, южане, например один из руководителей южной разведки в Канаде, Биверли Такер, которого называли в числе подстрекателей Бута, печально вопрошали, какой смысл был для Юга менять милосердного и великодушного Линкольна на Джонсона, никак не проявлявшего чувств гуманности и прощения. Однако намеки на то, что лицом, которому более всего было выгодно убийство Линкольна, является Эндрю Джонсон, вскоре быстро исчезли, когда выяснилось, что новый президент повел линию на сохранение и восстановление политической власти плантаторов в южных штатах.

В первое время после вступления Джонсона на пост президента сторонники побежденной Конфедерации не скрывали своего презрения к «пьяному портному из Теннесси». Орган «медноголовых», упоминая древнеримского императора Калигулу, приказавшего сделать своего жеребца сенатором, писал, что Джонсон – «бесстыжий, пьяный скот. По сравнению с ним даже лошадь Калигулы выглядит вполне респектабельно». Но уже вскоре южане заговорили о Джонсоне как о «нашем президенте».

Действия Джонсона представляли собой столь очевидный разрыв с непримиримой позицией, которую он на словах занимал в годы войны, что радикальным республиканцам она стала казаться лишь прикрытием тайного сговора с южанами и средством пробраться к власти. Первым шагом должны были стать баллотировка в одном списке с Линкольном и занятие поста вице-президента; вторым – устранение президента и занятие поста главы государства для осуществления своих тайных замыслов свести на нет победу Севера в гражданской войне. Конгрессмен Л. Лоан заявлял: «Пуля убийцы, которую нацелила и послала рука мятежника, сделала Эндрю Джонсона президентом… Платой за это возвышение было предательство республиканцев и преданность партии измены и мятежа». Другой конгрессмен, Д. Эшли, говорил, что Джонсон «пришел на пост президента через врата убийства».

Таков был обычный ход мыслей, и ему-то попытался придать убедительность Л. Бейкер, когда в своих показаниях юридическому комитету палаты представителей заявлял, что якобы видел переписку Джонсона с лидерами Конфедерации.

Конечно, одного из заговорщиков, Этцеродта, казнили не столько из-за того, что он незадолго до покушения узнал о планах Бута, сколько потому, что он намеревался убить Эндрю Джонсона. Но, с другой стороны, почему все же Бут послал свою записку вице-президенту? Вдова убитого президента, упоминая об этой записке как о важной улике, выражала убеждение, что «ничтожный, спившийся Джонсон» был в каком-то сговоре с убийцами ее мужа. Что было правдой, а что ее маскировкой – поручение Этцеродту убить Джонсона или намерение Бута переговорить с ним незадолго до покушения на Линкольна? Вопросы, остававшиеся без ответа и накладывавшие свою тень на обострявшуюся конфронтацию президента и конгресса.

Утраченная нить

Но вернемся к событиям 14 апреля 1865 года. Убийство Линкольна вызвало смятение в столице. По Вашингтону ходили дикие слухи, что убиты все члены правительства, убит и генерал Грант, акт о капитуляции был отменен мятежниками и их войско окружило город. «Проклятие мятежникам, это их работа», – заявил морской министр. Это было общим мнением. Утром 15 апреля в письме американскому послу в Лондоне Адамсу Стентон писал, что убийство – «результат заговора, спланированного и осуществленного мятежниками».

Расследование дела было поручено бригадному генералу, главе военно-юридического бюро армии (в прошлом – военному министру) Джозефу Холту. Выходец из пограничного (между Севером и Югом) штата Кентукки, он слыл ожесточенным противником южан. Через 10 дней после выстрела Бута Стентон на основании представленной Холтом записки официально объявил: «Военное министерство располагает информацией, что убийство президента было организовано из Канады и одобрено в Ричмонде». На основе тех же материалов 5 мая после обсуждения вопроса кабинетом министров было решено, что президент издаст заявление о награде в 100 тыс. долларов за арест на территории США Джефферсона Девиса, по 25 тыс. – за арест южных резидентов в Канаде Клемента Клея, Томпсона, Джорджа Сэндерса и Биверли Такера и 10 тыс. – за арест Уильяма Клерли.

…Вечером 14 апреля крайняя тревога царила в правительственных сферах. Второе после президента лицо в государстве, Эндрю Джонсон, самоустранился от руководства действиями властей в ночь с 14 на 15 апреля. Следующий по рангу, государственный секретарь Сьюард лежал, тяжело (и, как думали, смертельно) раненный сообщником убийцы президента. Фактическим главой исполнительной власти в эти часы и дни оказался военный министр Стентон. Именно он начал отдавать приказы, находясь у постели умирающего Линкольна. Стентону подчинялись армия и разведка, тайная полиция и военная цензура. Он осуществлял контроль над телеграфной связью. Для поимки преступника решающее значение имело своевременное оповещение местных властей и населения о произошедшей трагедии. Всякое промедление могло оказаться решающим и позволить заговорщикам уйти от преследования, укрыться в надежных убежищах или бежать за границу.

О. Эйзеншимл и шедшие по проложенному им пути другие исследователи внимательно изучили все телеграммы, посланные военным министром в часы и дни после выстрела в театре Форда. Первая депеша была написана Стентоном не ранее 1.30 ночи, более чем через три часа после убийства, а отправлена из Вашингтона еще через три четверти часа, в 2.15 ночи. Это было очень существенное промедление, помешавшее новости попасть в утренние газеты, которые как раз примерно в два часа ночи начинали печататься в типографиях. Большинство газет не держали собственных корреспондентов в Вашингтоне, а те, которые имели, побоялись бы сообщить без официального подтверждения столь сенсационную новость, как смертельное ранение президента.

В посланной с таким запозданием телеграмме Стентона была опущена самая важная подробность – фамилия Бута, хотя убийцу опознали тут же, в театре Форда. Разумеется, знание фамилии преступника в любом случае облегчило бы его розыски, поскольку дело шло об известном актере. Бут был назван впервые только в депеше, посланной через два часа после первой. Между тем совершенно несомненно, что военный министр от самых различных лиц успел значительно раньше получить сведения о том, что убийца – Бут. Масса последующих телеграмм (за одним исключением), называвших фамилию Бута, не сообщала приметы убийцы, хотя они были отлично известны властям. Любопытно, что имя Бута не упоминал в своей телеграмме, посланной в 11 часов вечера, и корреспондент Ассошиэйтед Пресс Л. А. Гобрайт. Имя преступника не фигурировало и в более подробной телеграмме, отправленной им в 1.30 ночи. Более того, вскоре после первой телеграммы, переданной в 11 часов вечера, Гобрайт послал другую – совсем непонятную по смыслу. Эта телеграмма была напечатана в утреннем выпуске газеты «Нью-йоркская трибуна» 15 апреля 1865 года в следующем виде: «Наш вашингтонский представитель приказал „остановить“ депешу относительно президента. В ней ничего не сообщается о том, правдива или ложна эта депеша». В своих воспоминаниях, написанных в 1868 году и вышедших в следующем году, Гобрайт предпочел по каким-то причинам говорить о чем угодно, кроме этой непонятной «второй телеграммы». Может быть, потому, что люди, бывшие у власти в 1865 году, оставались на своих постах и в момент подготовки мемуаров.

Между прочим, вскоре после убийства полицейские ворвались в номер, который Бут снимал в отеле «Националь», и нашли среди его вещей неопровержимые доказательства того, что актер был южным разведчиком.

Еще больше необъясним случай с Геролдом. Один из детективов, Рош, уже к полуночи 14 апреля установил, что Геролд являлся сообщником Бута. А 20 апреля – через шесть дней после этого – военное министерство в своих телеграммах и официальных заявлениях называло его по-разному, но всегда неверно: «Гаролдом», «Гарролдом», «Геродом», «Гарродом» и «Герродом», крайне усложняя тем самым розыск.

В ночь с 14 на 15 апреля, поистине видевшую немало труднообъяснимых событий, произошло еще одно странное происшествие – на два часа из-за какой-то неисправности прекратил работу военный телеграф. В печати высказывали подозрение, что заговорщики перерезали провода. Если это так, то число участников заговора было значительно большим, чем это представлялось на суде. Странно, однако, что по прошествии двух часов злоумышленники сами взяли на себя труд снова соединить провода. Никакого официального извещения ни о причинах нарушения связи, ни о самом этом факте не было. Выступавший свидетелем перед юридической комиссией палаты представителей начальник телеграфа майор Экерт сослался на технические причины на передаточных станциях и утверждал, что прекратилась связь лишь по некоторым, но не по всем линиям. Надо добавить к тому же, что это нарушение связи имело место еще до того, как Стентон собрался послать в 1.30 ночи свою первую телеграмму об убийстве президента.

Власти проявили известную оперативность, блокировав к утру 15 апреля почти все шоссейные тракты, которые вели из Вашингтона в разных направлениях, а также все железные дороги – они также могли быть использованы убийцей и его сообщниками. Впрочем, эти меры все же запоздали. При принятии их исходили из предположения, что убийца находится в столице, тогда как на деле Бут и Геролд были уже в 30 милях от Вашингтона. К тому же в густом оцеплении, которое было постепенно создано военным командованием, имелся один просвет. Это была дорога, ведущая прямо из Вашингтона в селение Порт-Табако, находящееся в 36 милях от столицы, иначе говоря – основной путь в южные штаты, где Бут мог надеяться найти всяческую помощь и содействие. Неохраняемой до 7 часов 15 апреля оказалась как раз дорога, по которой двинулся и, главное, которую, скорее всего, должен был избрать Бут…

Непонятная оплошность! Ведь это была трасса, многократно использовавшаяся южными шпионами и контрабандистами. Вокруг лежала малозаселенная территория, покрытая большим количеством плохих сельских дорог и топей, в равной мере удобных, чтобы сбивать с толку преследователей. Недаром Бут смог оставаться в этом районе целую неделю, слабо тревожимый погоней. Надо лишь добавить, что в Вашингтоне было отлично известно и об этих особенностях южной части штата Мэриленд, и о том, что тамошнее население сочувствовало Югу, укрывало вражеских лазутчиков. По этому пути заговорщики первоначально намеревались увезти похищенного ими президента (об этом также власти были информированы благодаря показаниям Вейхмана и других лиц). Конечно, если бы Бут не повредил ногу и смог осуществить первоначальный план достигнуть к 4 часам утра 15 апреля Порт-Табако, то утром он уже находился бы на территории Виргинии, далеко опередив преследователей. В этом случае запоздавшее блокирование дороги к Порт-Табако не смогло бы ничего изменить.

Более того, начальник вашингтонской полиции Ричардс, узнав о заявлении конюха Флетчера и, очевидно, сопоставив его с другими имевшимися у него данными, решил, что убийцы бежали в южную часть Мэриленда. Сделав этот совершенно правильный вывод, Ричардс вскоре после полуночи 14 апреля обратился к генералу Огэру с просьбой снабдить полицию лошадьми, чтобы быстро сформировать отряд и послать его по свежему следу. Шеф полиции натолкнулся на категорический отказ, ему было рекомендовано не совать нос не в свое дело. Причины этого отказа понять трудно. Наиболее безобидным мотивом могло быть стремление военных властей сконцентрировать в своих руках всю организацию поиска и заслугу поимки преступника. Неизвестно, консультировался ли Огэр со Стентоном, когда не дал Ричардсу лошадей, но несомненно, что этот отказ лишил власти шанса до рассвета нагнать и захватить Бута и Геролда.

Еще более странный эпизод произошел через неделю с лишним в ночь на 22 апреля, когда майор О’Бирн случайно напал на след Бута и Геролда, покинувших дом доктора Мадда и перебиравшихся через реку Потомак из Мэриленда в штат Виргиния. Майор послал телеграмму в Вашингтон с просьбой позволить продолжать погоню на виргинской территории. Разрешения не последовало.

Причина на этот раз могла быть одна – очищалось поле для тех лиц, которым военный министр поручил розыск Бута. Главным из них был начальник контрразведки полковник Лафайет Бейкер, которого днем 15 апреля Стентон спешно вызвал в Вашингтон. Надо учитывать, что 20 апреля военным министерством была объявлена награда в 50 тыс. долларов за захват Бута и по 25 тыс. – за поимку Геролда и Джона Саррета. Так что дело шло и об устранении соперника, могущего перехватить столь крупный куш. Однако и здесь много непонятного. В книге, которую Бейкер написал впоследствии, уже находясь в отставке, он утверждал, что, когда он приехал в Вашингтон, ему лишь сообщили общеизвестный факт, что убийцей президента был актер Джон Уилкс Бут. Однако ведь к воскресенью 16 апреля военное министерство знало значительно больше, чем только имя убийцы. Оно имело в своем распоряжении вещи и бумаги Бута, захваченные в гостинице «Националы» (а также пожитки Этцеродта, обнаруженные в отеле «Кирквуд»), Оно получило показания Флетчера о бегстве двух всадников – явно Бута и Геролда – и знало, куда ведут их следы; отчет офицера Роша о Геролде; знало, что соучастником Бута являлся южный разведчик Джон Саррет, что крайне подозрительным является дом его матери, который, вероятно, служил конспиративной квартирой для шпионов Конфедерации, и многое другое. Почему все эти данные не были переданы Л. Бейкеру, трудно сказать, если только он сам, отнюдь не являясь ревностным правдолюбцем, не присочиняет и в данном случае, стремясь преувеличить свою роль в поимке убийцы и, следовательно, в праве на денежную награду. Бейкер уверяет, что генерал Огэр вообще отказал ему в помощи и передаче необходимой информации. Благодаря непонятной ошибке вместо портрета Джона Бута отрядам, преследовавшим преступника, были розданы фотографии его старшего брата – Эдвина. По крайней мере доктор Самуэль Мадд, лечивший Бута, сломавшего ногу, и впоследствии один из подсудимых на процессе заговорщиков, еще ранее, в апреле, заявил в ответ на вопросы офицеров, что был знаком с актером, но не может узнать его на показанной фотографии.

Вместе с тем любопытная история произошла с плакатом, опубликованным 20 апреля, в котором была обещана награда за поимку Бута. (Первый плакат такого рода был выпущен еще 17 апреля с описанием примет Бута и Пейна.) В нем наряду с портретом убийцы была помещена фотография Геролда, снятая, когда он еще ходил в школу, и неизвестного лица, якобы являвшегося Джоном Сарретом (быть может, на ней фигурировал его старший брат). Это более чем странная ошибка, если учесть, что Джона Саррета знало в лицо множество людей и можно было легко установить, действительно ли это его фотография. Немудрено, что такое объявление мало помогло розыскам. Но самое интересное другое – много позднее для публики, которая в огромном большинстве так и не видела плаката, была сфабрикована фальшивка. Она также датирована 20 апреля 1865 года и внешне напоминала подлинный плакат. Однако все снимки были заменены: новая, лучшая фотография Бута, снимок Геролда, сделанный уже после его поимки на ферме Гаррета, и, наконец, портрет Саррета, относящийся к значительно более позднему времени (вероятно, уже к 1867 году). И подлинный и фальшивый плакаты сохранились в архиве, и одного взгляда на них достаточно, чтобы убедиться в подлоге.

К тому времени, когда Л. Бейкер взялся за работу, один военный отряд чуть ли не столкнулся лицом к лицу с беглецами. Отрядом командовал лейтенант Д. Дана – брат заместителя военного министра, – которого явно не послали бы из Вашингтона без особо важного поручения. Действия Дана, в том числе и прямое нарушение письменного приказа о наблюдении за рядом возможных путей бегства Бута, до сих пор приводят в недоумение историков, считающих, что вряд ли он мог действовать так, не получив устного неофициального одобрения от своего начальника генерала Огэра. Только необъяснимые промахи лейтенанта Лана помогли преступникам ускользнуть и на этот раз.

Не будем рассказывать, как Бейкеру и его людям в конце концов посчастливилось напасть на след Бута, как актер и Геролд были настигнуты в ночь с 25 на 26 апреля на ферме Гаррета. Значительно интереснее другое. Сарай, запертый на висячий замок, где скрывались Бут и Геролд, был окружен военным отрядом под командованием лейтенанта Эдварда Догерти и разведчиков – подполковника Эвертона Конджера и лейтенанта Лютера Бейкера, двоюродного брата шефа секретной службы. Бут отказался сдаться, но Геролд поспешил выбраться из сарая и был немедленно схвачен солдатами. Актер все еще продолжал упорствовать, и сарай подожгли. Неожиданно раздался выстрел – Бут был смертельно ранен. Солдаты взломали дверь и вынесли его из горящего строения.

Выстрел и пропавшие страницы

Стентон официально приказал захватить Бута, если возможно, живым. Однако – странное дело – один из офицеров, руководивших розыском убийцы, напротив, приказал стрелять в преступника, как только он будет замечен. Этот приказ получили сыщики, напавшие на след актера. Вскоре после того, как тот покинул дом Мадда, они устроили там засаду в надежде, что убийца, преследуемый со всех сторон, снова попытается найти себе пристанище у знакомого доктора. Офицером, отдавшим приказ и находившимся вместе с детективами, был полковник Уильям П. Вуд, начальник тюрьмы Олд Кэпитл и, несомненно, креатура военного министра. Бут был застрелен без всякой видимой необходимости.

Кто произвел выстрел, смертельно ранивший Бута? Сержант Бостон Корбетт заявил, что он, но это не было по существу подтверждено ни одним свидетелем. Правда, через двадцать два года сын фермера Роберт Гаррет будет утверждать, что он видел Бостона Корбетта, стрелявшего в Бута. Но в 1865 году Роберту Гаррету было всего 12 лет, и в его показаниях было много способного породить недоуменные вопросы. А сам Корбетт был крайне неуравновешенным человеком, позднее и вовсе сошедшим с ума. Отдельные свидетели события склонны были считать, что Бут покончил самоубийством. Очень неясно, как Корбетт через стену амбара мог безошибочно попасть в Бута. Подполковник Конджер утверждал, что видел, как стрелял сержант Корбетт. Однако, судя по показаниям других лиц, с места, где стоял в момент выстрела Конджер, он никак не мог видеть Корбетта. Лейтенанту Бейкеру показалось, что выстрелил сам Конджер! Впоследствии он заявил в своих показаниях: «Я тогда предполагал, что Конджер застрелил его, и сказал: „Зачем вы его застрелили?“ Он ответил: „Я не стрелял в него“. Тогда мне пришла в голову мысль, что, если он и стрелял, лучше, чтобы об этом не знали». Стентон, когда ему доложили официальную версию, что Корбетт нарушил приказ и застрелил Бута, воскликнул: «Мятежник мертв – патриот жив, он спас нас от продолжающегося возбуждения, отсрочек и издержек. Патриота следует освободить!» Позднее был пущен слух, что у сарая помимо главной двери была еще запасная, через которую, возможно, скрылся преступник. Он мог бежать либо до того, как подоспели солдаты, либо даже после их прибытия, если они не заметили этот боковой выход.

Бут – или человек, которого считали Бутом, – жил еще некоторое время после выстрела и был в полном сознании. Однако никто из присутствующих не подумал задать ему вопрос, стрелял ли он в себя. В карманах Бута обнаружили некоторые мелочи: солдатский нож, трубку, карманный компас и т. п. Тут же находились какой-то канадский вексель, фотографии любовниц… И главное – небольшая красная тетрадь-дневник. Открытые наудачу подполковником Конджером страницы были заполнены разглагольствованиями, полными хвастливого самолюбования, повторением имен Брута, Вильгельма Телля или перефразированными высокопарными фразами из сыгранных Бутом когда-то ролей.

Забегая вперед, отметим, что подполковник Конджер в своих показаниях, подробно сообщая о различных вещах, обнаруженных у Бута, – пистолетах, компасе и разных мелочах, странным образом не обмолвился ни единым словом о наиболее важном – о дневнике актера. Сам факт существования этого документа всплыл уже после суда над заговорщиками. Лишь через год уволенный в феврале 1866 года в отставку Бейкер опубликовал «Историю секретной службы Соединенных Штатов», в которой сообщил о существовании дневника. Юридическая комиссия, проводившая расследование обстоятельств убийства Линкольна, попросила Бейкера под присягой повторить свое утверждение о дневнике. Бейкер не только сделал это, но и добавил, что с тех пор из дневника были вырваны некоторые страницы.

Давая под присягой показания на заседании юридического комитета палаты представителей, Л. Бейкер утверждал, что держал в руках тайную переписку Джонсона с лидерами Конфедерации в годы войны и что нынешний президент был южным шпионом. Но Бейкер не сумел ни продемонстрировать эти письма, ни привести какие-либо доказательства их существования. Именно тогда по его адресу членами комитета были сказаны получившие известность слова: «Сомнительно, что он когда-либо говорил правду, даже по чистой случайности». Однако одно заявление Бейкера произвело впечатление: в дневнике Бута, который был передан Стентону, не было вырванных страниц. Бейкер, разумеется, не мог доказать свое утверждение, но столь же голословными, уже по самой сути вещей, могли быть и последовавшие опровержения. Тем не менее вопрос о дневнике, о котором лишь мимоходом упомянула печать в апреле 1865 года, теперь привлек широкое внимание и был втянут в политическую борьбу. Кто вырвал страницы из дневника? Что означает запись в сохранившейся его части о том, что Бут почти уже решил вернуться в Вашингтон с целью оправдать себя и что он уверен в возможности добиться этого? Не путем ли разоблачения своих сообщников? На эти вопросы так и не удалось получить убедительного ответа. Почему, однако, правительство скрыло дневник Бута? Защищая поведение властей, Бингем, бывший прокурором на процессе заговорщиков, разъяснил в палате представителей, что записи в этом дневнике являются заявлениями убийцы после совершения им преступления и не могли иметь какую-либо юридическую силу. Поэтому, мол, их и не представили суду.

Заявление Л. Бейкера, что из дневника были изъяты восемнадцать страниц, которые он видел ранее, произвело настоящую сенсацию. Он утверждал даже, что с этих страниц сыщики Стентона сняли копии, но получили приказ передать их министру. Подполковник Конджер занял колеблющуюся позицию – по его словам, он не знает, находились ли при аресте Бута в дневнике недостающие листы. Стентон категорически отрицал, что в дневнике имелись исчезнувшие страницы.

Надо учесть, что к этому времени Бейкер был крайне обижен на Стентона, считал, что его обошли в наградах за верную службу. Генерал был обижен, что Стентон, вопреки якобы сделанному обещанию, не дал возможности ему включить текст дневника в книгу «История секретной службы Соединенных Штатов». Но как раз это заявление заставляет заподозрить, что на пропавших страницах не было ничего компрометирующего министра – иначе и речи не могло идти о таком обещании. Правда, там могли быть заметки, смысл которых мог ускользнуть от Бейкера, но которые осторожный Стентон все же решил уничтожить… Бейкер позднее признал, что не читал дневника, а лишь слышал о его содержании от других лиц, державших в руках этот документ. Отставной контрразведчик уверяет, что на пропавших страницах Бут описывает, как он спал, согреваясь на трупе только что убитой им лошади. Это не очень правдоподобно: пропавшие страницы содержали записи, сделанные до покушения, и непонятно, зачем Буту было заносить туда заметку о происшествии, случившемся уже во время бегства актера из столицы, тем более что в дневнике остались чистые листы.

Во время расследования особое внимание привлекла одна фраза в дневнике: «Я почти склонен вернуться в Вашингтон и… оправдаться, что, как мне кажется, я смогу сделать». Как мог оправдаться Бут – раскрыть имена своих высокопоставленных сообщников? Или просто громогласно объявить, что он убил президента из «патриотических» мотивов?

После сенсационного заявления Бейкера о дневнике генеральный прокурор армии Л. Холт в тот же день поспешил под присягой объявить, что дневник был сохранен в целости и неприкосновенности. Но Холт не мог знать, какой вид Первоначально имел дневник, так как получил его из рук своего начальства в военном министерстве. Позднее Холт, пытаясь отвести подозрения от Стентона, утверждал, что страницы, возможно, были вырваны самим Бутом, опасавшимся сообщить властям какие-то сведения о своих сообщниках. Стентон в своих показаниях поддержал эту последнюю версию.

Бейкер продолжал утверждать обратное, но он находился, как сказано, в ссоре с военным министерством и вообще, мягко выражаясь, отнюдь не являлся образчиком человека, сообщавшего только и единственно одну лишь правду. Скорее, ему приходилось говорить ее, правду, лишь от случая к случаю. Был ли это такой случай? При допросе конгрессменами Бейкер показал – и это подтвердил Конджер, – что Стентон принял дневник без всяких расспросов. Последующие показания лейтенанта Лютера Бейкера о том, что через несколько дней после захвата Бута он якобы нашел одну из исчезнувших страниц, разорванную на мелкие клочки (это было письмо к некоему доктору Стюарду с просьбой о предоставлении убежища), еще более запутали картину…

Через два дня после смерти Бута Конджер доставил новость Лафайету Бейкеру. Они стремглав ринулись к Стентону, которого застали отдыхающим на кушетке. «Мы захватили Бута!» – громко закричал Бейкер, врываясь в комнату. Военный министр закрыл глаза руками и несколько мгновений сохранял молчание. Потом Бейкер показал вещи, принадлежавшие убийце: два пистолета, нож, компас, трубку и дневник – маленькую тетрадь в красной кожаной обложке.

Тело Бута было доставлено на военный корабль. 27 апреля 1865 года в Вашингтоне труп предъявили нескольким лицам, знавшим преступника. В их числе был доктор Л. Ф. Мей, который за два года до этого делал актеру операцию по удалению опухоли на шее. След от операции служил дополнительным доказательством, что это был труп Бута. Впоследствии протокол об опознании тела многократно подвергался критическому разбору – находили в нем отдельные противоречия, сомнительные места вроде замечания Мея, что труп подвергся сильному изменению и что повреждена была правая нога (тогда как Бут 14 апреля сломал левую ногу). Идентификация трупа была проведена без специального следователя (коронера). Для опознания не привели почему-то посаженного в тюрьму старшего брата Бута Эдвина. Понятно, что симпатизировавшие Югу, да и просто любители сенсаций сразу распустили слух, будто убитый на ферме Гаррета не Бут, что подмена была проведена с целью получить обещанную награду, да и вывести правительство из неудобного положения, поскольку оно не смогло организовать успешный розыск убийцы.

Известная южная разведчица Лорета Веласкез, которая под именем лейтенанта Гарри Бафорда, в военном мундире, с приклеенными бакенбардами и усами, долго и успешно занималась шпионажем, в 1876 году опубликовала свои воспоминания («Женщины на войне»). В них она утверждает, что якобы уже в обычном женском платье она посетила Бейкера как раз в тот момент, когда пришло известие о поимке Бута. Бейкер заметил при этом: «Я собирался добыть его живым или мертвым или достаточно хорошую замену для него». Надо учитывать, что «американский Фуше» умер за несколько лет до публикации мемуаров Веласкез и ей нечего было опасаться опровержения со стороны бывшего шефа контрразведки.

Много позднее были высказаны подозрения, что, быть может, какие-то влиятельные люди сознательно дали Буту уйти от преследования.

В феврале 1869 года президент Джонсон разрешил родным преступника перезахоронить тело на кладбище в Балтиморе. Но и эту церемонию многие рассматривали как инсценировку, так как опять отсутствовал коронер. При новом погребении Эдвин Бут так и не взглянул на труп и, следовательно, не мог опознать его. Это сделали остальные участники похорон, в том числе другой брат Бута – Джозеф. Однако, если они и убедились, что хоронят тело чужого человека и что, следовательно, их брат жив, они, вероятно, промолчали бы об этом.