Текст книги "Фуриец (СИ)"
Автор книги: Эдвард Кейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 26 страниц)
– Да дура какая-то сидела. – Ответил я, застегнув ремень. – Сучка какая-то, хахаль её сынок местного прокурора.
Я взял кусок ткани и приложил обратно к ране, но потом убрал, так как кровь запеклась. Как приедем, сразу к Марте на перевязку. Пусть подлечит.
– Как же они иногда бесят-то, – произнёс Берт. – Ничего не могут – только пить за рулём и своими папками грозиться.
– Что тут поделаешь? – спросил я. – Есть среди них и стоящие люди, но при таком разгуле очень трудно сдержать себя. Когда-то да и наступает тот момент, в котором такие личности получают свое.
– Как с Мериновым, – утверждая, проговорил Берт.
***
Время 16:00. Солнце начало заходить за горизонт, утопая в стекле небоскрёбов. Снова пошёл редкий снег, тающий прямо при приземлении. Наверное, ближе к Новому году только начнут появляться сугробы. А пока их нет. Становилось прохладнее – окна стали запотевать. «Градусник», приложение в моем телефоне, показывал «+3» градуса по Цельсию. Не так прохладно, но раньше таких температур не видывал. Ветер слабый: три метра в секунду. Теперь, после войны, из-за использования ядерного оружия климат Земли стал теплее, значит, зима, как поздняя осень, не превышает минус пятидесяти градусов.
Когда прочитывал это в интернете, я подумал, что производители шуб обанкротились, так как в них жарко теперь. Думаю, нечего убивать животных из-за пушнины. Глупо думать, что шуба – показатель роскоши, что раз носишь на себе шкуру жестоко убитого зверя, то от этого становишься лучше. Знали бы, как эту «роскошь» производят, так ни в жизнь не стали бы носить. Хотя для некоторых будет плевать, как произведено, лишь бы дорогой наряд был на плечах: он ведь автоматически делает носителя умнее и привлекательнее, а на самом деле ничего у них, кроме шкуры на плечах, нет – пустые люди. И вот такие люди смотрят на фурийцев, как европеец на негра в восемнадцатом веке: всего лишь вещь, с которой можно шкуру содрать. Примерно такие же люди пребывали в рядах Меринова, так как главная их идея – массовое уничтожение фурийцев.
Зима не зима, а солнце живёт, как и раньше, и садится уже в три-четыре часа, причём делает это резко, отчего не успеваешь заметить, попав из светлого в тёмное время суток. От пасмурной погоды небо сменилось на полутёмные сумерки. Не знаю, как Берту, а зима мне понравится, уверен в этом. Вот только она протекает в период с конца декабря по начало февраля. Опять всё тот же интернет и разговоры коллег, которые живут фурийцами много лет. Они говорили, что срок зимы таков. Между летом и зимой двухнедельная весна и месячная осень. А остальное время – летняя погода, тёплая и приятная со слегка прохладным ветерком и яркими лучами.
На лето время выходит длинное. В июне и в июле температура достигает своего пика – сорок два градуса по Цельсию. Они оказались моими самыми нелюбимыми месяцами: в это время я и Берт проходили курс подготовки спецназа, потом сидели и учили всякие законы, так как мы ещё и детективами работаем. В общем, вместо моря, отдыха и пляжа мы провели время за учёбой. Оно того стоит: теперь у меня работа мечты. Дожить бы до пенсии: за три месяца работы участвовал уже в двух штурм-операциях, в одной из которых умудрился схватить пулю в живот.
Если получится дожить до старости, то будет, что внукам рассказать. В мире пока нет никакого пожилого фурийца: нет фуриек-бабушек и фурийцев-дедушек. Так самому старому фурийцу чуть меньше пятидесяти, а фурийцу, появившемуся живорождением, еще нет двадцати. И это я опять из интернета вычитал: фурийцы растут быстрее, чем люди. До трёх лет темп роста у обоих одинаковый, но после трёх фуриец растёт быстрее. И десятилетний фуриец имеет такие же показатели, как и у двенадцатилетнего человека. И так следует, по данным учёным, совершеннолетия фуриец достигает в шестнадцать лет.
Приехав, наконец, к пункту назначения, мы вышли из машины, закрыв двери и заблокировав авто. Машина Берта стояла там же, на месте парковки. Так как уже совсем стемнело, были включены фонари вдоль дороги. Репортёры и журналисты разбежались по редакциям и телестудиям, собрав всё необходимое для колонок в газете и рубрик в новостях телеканалов. Вход в больницу был полуразрушенным: видны дыры от пуль, на первых двух этажах стёкла были разбиты, но там, где были кабинеты врачей, горел свет лампочек. На первом этаже были видны фигуры тамошних работников и некоторых полицейских, которые остались вместе с Кином. Они помогали сотрудникам больницы разгребать мусор и завал, которые устроили бандиты, нанятые Мериновым. Для меня остаётся загадкой: зачем он послал их в больницу, а не в отделение? Кин прислал доказательство того, что это люди Меринова: на них всех была татуировка в виде паука тарантула, которая, кстати, была у самого главаря.
Войдя в коридор, я обнаружил, что Кин разговаривает с главврачом больницы, рысь с татуировками на голове, – до мутации был, наверное, маори; видимо, после метаморфозы и остались у него, – Уильям Джонсон. Он был в белом халате, синих джинсах и в тёмных мокасинах. Прически нет, так как у фурийцев очень медленно растут волосы. У фуриек как и у людей. Подойдя к Кину, Берт сказал:
– Шеф, прибыли по указанию. И это, – он запнулся, – Айзек ранен.
– Ранен? – Переспросил Кин, подняв бровь. – Пусть тогда идёт на перевязку. Мистер Джонсон, у вас есть свободные медсёстры?
– Да, есть, – ответил спокойным голосом Джонсон. – Идите в «291» кабинет, второй этаж, там вас будет ждать медсестра Тайм.
– Повезло, Айзек, – Берт толкнул меня по плечу, – заодно с Мартой повидаешься.
Во время штурма второго этажа больницы меня не было – действовала группа быстрого реагирования. Может, они тут такой беспорядок не устраивали или уже его устранили. Одним словом, второй этаж выглядит не таким побитым, в отличие от первого этажа, где были заложники. Везде уже практически прекратили очистку, кроме совещательной: там был ещё мусор и прочий хлам, оставшийся от рейда бандитов Меринова, которые сейчас пребывают в морге.
Перед кабинетом, перед которым стоял я, был коврик с вышивкой «Вытирайте ноги». Дверь кабинета, за которой сидела Тайм, была белоснежного цвета из толстого и прочного пластика, который сливался с полом и стенами. Я постучался. Звонок был, но не работал – точнее, выбит корпус пулей. Из кабинета донёсся женский голос: «Заходите». Открыв дверь, я увидел Марту, сидящую за столом, писавшую что-то на компьютере.
– Что делаешь? – Спросил я, войдя в комнату.
Таблички над дверью не было, был только номер. Всем было известно, что это медпункт и небольшой склад лекарств. Был деревянный коричнево-дубового цвета шкаф. Напротив шкафа – кожаный медицинский лежак на гравитационной подушке, который пока что был посажен на столбы, и подушка на нём. Рядом с окном был ещё вещевой шкаф – там обычно была пара вешалок для одежды, а рядом со шкафом была арка и небольшой склад лекарств. Посередине всего этого был широкий стол, куча бумаг, компьютер и торчали два лисьих уха, принадлежавшие Марте. Светодиодные лампы были в потолке и ни на миллиметр не выходили.
– Да вот, – она сделала жест рукой, показывая, что работа не так важна, но нужна начальству, – считаю сколько лекарств осталось, сколько годны, расфасовываю и пишу об этом отчёт.
– Да, трудоёмко, – сказал я, упершись об стену и схватив ладонью запёкшуюся рану. – Мне тоже предстоит такая же работа завтра, когда труп увезут и заставят писать об расследовании отчёт.
– Чей труп? – Ушки, видневшиеся над кучей бумаг, удивлённо зашевелились. – Этого Э.Д.М?
– Да, его, – ответил я, на конце слова сделав выдох, – за все его деяния.
– Можешь ещё раз сказать, что он совершил? – Спросила она, перелистывая большую стопку бумаг. – А то от этих отчётов я забываю.
– Наркоторговля, скупка незаконного оружия, захват здания и заложников и много чего еще ужасного, за что можно приговорить к смертной казни.
– Захват заложников? – переспросила она. – Помнится, что ты не говорил об этом.
– Всё-таки вспомнила, – буркнул я. – Сегодня что было?
– Но я думала, что это не он, – сомневалась она.
– На всех участниках была татуировка в виде паука. И в той группе, которую брали в особняке, и в той, которую поубивали во дворе торгового дома, и в этой, которая была здесь.
– И за это полагается смертная казнь? – Удивилась она.
– Да, – сказал я, наклонившись от стенки. – Если вина доказана, то да.
– А она доказана?
– Да, несколько из его людей сдали его, от местных было много звонков насчёт одного торгаша наркотиками. Так и там мы его поймали с поличным.
– Понятно. А какого это было, убивать?
– Я убиваю хладнокровно, без жалости и сожаления. Выстрел – готово. Ни единой эмоции.
– Я имела в виду, что ты чувствуешь, когда убиваешь.
– Ничего. Говорю же – ноль эмоций. На горячую голову убивают только люди или неопытные – меня учили убивать хладнокровно.
Но иногда меня пробирала дрожь, когда приходилось отнимать чужую жизнь. Я хотел это сказать, но от чего-то промолчал. Потом же, после каждого выстрела, дрожь уходила в никуда – и становилось легче. Однако, думаю, что это будет продолжаться до поры до времени. А потом уже скажется и это.
– Ясно, если работа такая.
– Да, работа есть работа. Закону нужны хранители, без этого никак, – улыбнулся я, махнув хвостом. – Теперь юго-восточный Апрометаль будет спокойным. Гопниками и пьяницами будет заниматься человеческая полиция. Кстати, а они здесь были?
– Хотели зайти, но увидели, что здесь твой босс – и сразу расхотели. Да и в больнице поживиться нечем, кроме морфия. Если ресторан или ювелирный магазин ограбили бы, то налетели со всех районов, как стервятники на тушу буйвола.
– Ха-ха, – рассмеялся я, – что верно, то верно. От них мало толку.
– М-да.
Она отошла от стола и, закрыв ноутбук, раскинула руки вдоль кресла, на котором сидела, а потом отнесла бумаги в соседнюю комнату и, придя обратно, уселась в кресло на колёсиках. На вид и не скажешь, что она сильно устала, но её голубые глаза выдают сполна: веки вот-вот слипнутся, и лисица заснёт прямо на рабочем месте в объятии бумаг и ноутбука. У фурийцев не видно кожи, поэтому и нельзя заметить, устали ли они или нет. Можно понять по другим элементам, – уши и хвост, – но лучше всего усталость выдают глаза. Они становятся туманными, словно потеряли свою силу, как глаза старца. Опустив уши от усталости, она подложила руку под подбородок и о чём-то задумалась, а может, пребывает в прострации. Обычно у тех, кто сильно устаёт, бывает такое. Чтобы она пришла в себя, я пощёлкал пальцами вокруг её глаз.
– А что с твоей рукой? – Она наконец увидела меня.
– Когда задерживали главаря бандитов, выстрелили в меня, – ответил я.
– Ужас. Кровь уже свернулась. Давай пойдём, я тебе перевязку сделаю.
– Да кровь уже остановилась, ты только дезинфицирующую жидкость дай; я пойду, меня там Берт ждёт.
– Да стой ты, – она подошла ко мне, положив свою руку на плечо.
– Давай уж, давай.
Она зашла в ту комнату и, достав оттуда йод, пинцет и прочие принадлежности, села рядом со мной и намочила ватный диск и пинцет дезинфицирующей жидкостью. Мой боевой костюм, в котором пребываю до сих пор, ей не мешал, так как именно вокруг раненого места я оторвал ткань, которую прижимал к ранению. Сначала она прошлась по ране диском, протерев грязь, осевшую в трещине мышечной ткани, затем, намочив пинцет ещё раз жидкостью, вновь забрала оттуда мусор покрупнее, а точнее, волокна ткани из моей «куртки». Она спросила: «Какого чёрта приложил грязной тканью к ране? Хорошо, что заражение не пошло, а то пришлось бы пару волокон плоти отрезать». Я проигнорировал это забавно прозвучавшее заявление и продолжал сидеть и смотреть на руку и как её кропотливо обрабатывает Марта. Привязав бинт, намоченный дезинфицирующей жидкостью, она повернулась ко мне боком.
– Вот и всё, – сказала она.
– Марта, – обратился я к ней, – хотел спросить, ты также здесь и медсестрой работаешь, ну, считаешь лекарства, сколько надо и прочее.
– Ну, да, – улыбнулась она, смотря голубыми глазами на меня. – Это называется «работать медсестрой».
– Но ты же помощница хирурга, а ещё медсестрой работаешь…
– Так-то я медсестрой работаю. Клепаю такие мелкие раны, что вроде твоей. Также в список дел медсестры входит дежурство на скорых автомобилях, – она встала и положила инструменты на стол. – А это подработка.
– Отчёты о количестве медицинских принадлежностей?
– Да, – она села рядом со мной.
– Понятно. У меня такого нет, – сказал я, положив руку на чуть выше локтя, где сейчас сиял при свете лампы бинтовая повязка. – Отчёт пойманных преступников входит в мои обязанности. Можно сверхурочные получить только на ночном дежурстве. Но поверь, оно того не стоит. Сержантской зарплаты вполне хватает. Так теперь после этого дела меня и Берта повысят до звания лейтенанта.
– До лейтенанта? – Переспросила она, услышав эту новость. – Поздравляю, это хорошо.
– Конечно, хорошо, – ответил я, помахав хвостом. – Зарплата выше будет, а это ещё лучше.
– Угу, – улыбнулась она.
Она пододвинулась поближе ко мне и прижалась сильней к моему боку. Я обнял её раненой рукой, положив руку на ее бедро и ощутив маленькое тёплое тело. Видимо, она не против такого. Лиса наклонила голову так, что она оказалась у меня под подбородком. Я опустил лицо пониже, прижавшись к её чёрным, как уголь, волосам. Так приятно у неё пахнут они свежей лавандой. Второй рукой я гладил Марту по голове. От этого она подняла свой взгляд на меня. Мы смотрели друг другу в глаза, пытаясь что-то прочесть в них, будто в них скрыт смысл наших дальнейших отношений, словно в предсказывающем шаре. Потихоньку, закрывая глаза, мы приближались друг другу до тех пор, пока наши губы не соприкоснулись, ощутив приятную теплоту и нежность. Обняв второй рукой её за плечо, я прижал её к себе как можно ближе, словно не хочу отдавать. Так и, поцеловавшись, сидели полубоком. Не заметили, как пошёл мелкий снег на тёмной улице, подсвеченной фонарями.
Разорвав поцелуй, Марта положила свою голову на моё плечо. Мы ещё продолжали сидеть, обнявшись, минут пять. Так приятно, оказывается, чувствовать тепло другого тела, которое тоже прижалось к тебе. У Марты, как у женщины, температура тела была ниже, чем у меня, поэтому я чувствовал куда более приятное соприкосновение. Потом она посмотрела на меня сонным взглядом.
– Спать уже хочешь, лисёнок, – сказал я, гладя её по голове.
– Так будешь меня называть? – Усмехнулась она, приложив свою голову на меня, и терлась об мой мех.
– Тебя не устраивает? Могу по-другому.
Я улыбнулся, смотря на неё и на её привлекательные формы. Всё-таки она может заманивать самцов, манипулировать ими, как хочет. Требовать от них больше, желать, что хочет. Стоит только ей что-то сказать, то любой, даже я не смогу устоять перед её чарами. Ей так и хочется сделать что-то приятное. Ей, миловидной красотке, с пышной привлекательной грудью, стройным телом и притягательными литыми бёдрами, с пушистым лисьим хвостом и ушами, которые хочется потрогать. Что привлекло меня в ней, так это её скулы – они отличались от скул других лисиц, не такие, как у других. Они были идеально округлённые. У меня, например, они немного заострённые. Все такие качества могли делать её желанной и привлекательной женщиной. Но, видимо, она молода, хоть и ей двадцать четыре, поэтому ещё не знает, как всё происходит. Может, я её первый мужчина, и из-за этого, наверное, она не знает, что да как. Если бы имела опыт в отношениях, то давно с необычайной лёгкостью играла бы со мной, заставляя сделать то или это, доказывать перед ней, что люблю её. А я бы поддался её чарам и, словно невольник, выполнял все её поручения.
– Нет, не надо, – отказалась она и захихикала. – Меня ещё никто так не называл.
– Ладно, буду называть так, лисёнок. – Сказал это ей, и она замахала хвостом. – Я пойду, меня уже Берт заждался.
– Хорошо, – произнесла она, вздохнув в мою шею.
– А ты когда домой пойдёшь?
– Время полпятого, через час смена закончится. А ты?
– Не знаю, сколько ещё надо сделать. Приду, как смогу.
– Хорошо, буду ждать, – мы крепко обнялись, затем я встал, попрощался с ней и вышел за дверь.
Спускаясь по лестнице, я оставался в эйфории или в радости, что тот случай в машине не оказался очередным порывом течки Марты, когда в такую пору фурийка может легко заигрывать с фурийцем, а потом бегать от него. Кстати, от неё не так сильно пахнет течкой, как тогда утром. Видимо, сумела хорошо замаскировать своими духами.
Чуть не грохнувшись с лестницы, я проснулся от того «сна». Также пробудился мой желудок. На меня напал жуткий голод. Ел в последний раз часов пять назад. Здесь в больнице есть столовая, но она разрушена – не работает. Может, есть рядом поблизости кафе, столовые и другие сети общепита?
Спустившись на первый этаж, где меня ждал Берт, я подошёл к нему. Он сидел на кожаном белого цвета диване, сложив руки на груди крестом и смотря куда-то. Глаза у него были такие же уставшие, как и у меня. Все устали, даже энергичный Айрон, который может работать сутки напролёт, теперь стоит рядом с кофейным аппаратом и ищет в кармане мелочь для кофе. Я подошёл к Берту и уселся на этом диване. Рядом с нами была регистратура, где сидела медоед-фурийка, которая медленно перебирала бумаги. В конце коридора было трое слесарей и ремонтников, восстанавливающие разрушенные стены и стёкла окон и рам.
– О, Айзек, – уставшим голосом сказал Берт, посмотрев на меня, – ну как, поговорил с ней?
– Да, – ответил я, усевшись удобнее на диване, – поговорили, вон, повязку наложила.
Я поднял локоть, показывая, что Марта сделала мне: белый медицинский бинт, который был ещё ходовым товаром для мелких ран и порезов, но уже не использовался в хирургических операциях, так как стоплуд – кожаная упругая ткань – быстро останавливающая внешнее кровотечение, куда лучше справлялся.
– Ты сам как? Что сказал Кин насчёт того, что Меринов был застрелен?
– Не ворчал, не ругался, – вздохнув, ответил он, наклонившись вниз и положив руки на колени. – Говорил, что всё равно – живым или мёртвым. Так как от смертной казни всё равно не отвертелся бы. Улики на то, что его группа спланировала теракт на больницу, хватает сполна.
– Да, но если улик не было бы насчёт причастия Меринова к ним, то они бы отвечали за свои действия.
– Но это не так. Говорю же: улики – это татуировка в виде паука. Те же татуировки были и у тех, когда бы брали Меринова. Только вот не ясно, как он смог организовать всё это?
– Я предполагаю, что вот так: он попросил Холдена об звонке, так как имеет право на это, даже находясь под арестом; раз в день может. Вот и он каким-то калибром сказал оставшейся группе захватить какое-нибудь здание, чтобы все мы отвлеклись и упустили его.
– Тоже вариант, – Берт улегся на спинку дивана. – Но зачем гадать, если есть Холден?
– Да, спросим у него. Только у нас есть две закорючки.
– Какие же?
– Шеф может и не отпустить, – улыбнулся я.
– Да отпустит, не переживай, – Берт сделал жест рукою. – Если ты насчёт того, зачем он нас вызывал, то не переживай, всё схвачено. А вторая?
– Меня слегка настораживают доказательства.
– Чем же? – Произнёс он, сделав удивлённое лицо.
– Их малостью и недостоверностью. Ладно, соглашусь, что это он приказал своей резервной группе сделать отвлекающий манёвр, пока сам он, с помощью тех трёх бандитов, будет вырываться из участка. Но те доказательства, которые позволили нам схватить во внутреннем дворе торгового дома, меня настораживают.
– Ну, вот сам посмотри, – он начал отсчитывать доказательства улик против Э.Д.М. на пальцах. – Было множество заявлений в полицию о наркоторговле, вербовании людей в группировку, рэкет, так ещё пара видеокамер засекла, как он и его люди избивали подростков. По этому видео мы сфотографировали его, и эту фотографию узнавали потерпевшие, так что и сведений и улик хватает, чтобы оправдать его смерть! Да и всё дело в целом! Есть потерпевшие, которых мы навещали, есть записи с беспилотного аппарата. Да ты не беспокойся, даже за то, что он сегодня устроил, то есть приказал своим шестёркам захватить больницу, уже пожизненное полагается. Ты просто вынес другой вердикт для Меринова. И всё. А доказательств на вину всей группировки навалом, так что незачем волноваться. Пусть они волнуются, ведь им не сносить голов.
– Ну, спасибо тебе.
Я слегка обрадовался, что так и так всё равно Меринову не сносить головы. Никак. Никакой бы адвокат не смог защитить его от правосудия.
– Что-нибудь ещё? – Берт улыбнулся, показывая передние белые зубы.
– Да, – ответил я, – зачем нас Кин вызвал?
– Ему надо было доложить о Меринове всё, что было. О его побеге, пострадавших, и прочее. Не бойся, я доложил насчёт этого.
– Ну, надеюсь, что больше ничего ему не надо?
– Надо, – кратко ответил Берт.
– И что же?
– Сообщить о смерти Меринова его семье.
– Ну, значит, можем хотя бы час свободно провести: я есть хочу.
– Ну, это можем. Пошли, чего сидишь?
– Заодно в кафе зайдём, – я встал и пошёл вместе с ним.
– Да, давай.
Кин так же стоял около входа, но теперь был один. Это один из первых фурийцев. Ему где-то с человеческими годами сорок пять или сорок восемь лет. Он один из первых. Как-то одним вечером, когда мы устроили с коллегами междусобойчик, он рассказал нам свою историю.
Он не помнил своей былой жизни. Помнил, что проснулся в какой-то капсуле. Выливалась жидкость зеленоватого цвета. Потом его резко оглушили. Затем проснулся в бараке, где была жуткая антисанитария; человек умер бы уже через месяц, но фуриец – нет. Он жил один ото всех, сам не зная, почему. Кто он и что с ним случилось – не знал. Шеф догадывался, что служил в какой-то элитной группе, за это, наверное, и жил в камере-одиночке. Каждый день его заставляли дробить камень, рубить деревья. Но, как и все фурийцы, любил свободу, так что надолго не задержался. Сговорившись с другими фурийцами, устроили бунт. Орудиями труда, с которыми их заставляли работать, они и поубивали всех людей. Среди лабораторного персонала были и женщины. Но они презирали фурийцев, считая, что они должны быть только рабами. Самцов создавали как суперсолдатов: крепкая кожа, острые когти, более острые клыки и большая сила. Я, Берт, Кин и другие фурийцы можем с лёгкостью поднять вес в двести-триста килограмм. И невероятная живучесть. А самок сделали не такими сильными и живучими, полагая, что они и не нужны для войны. Так, рабыни. Но война решила по-другому. Как только Кин со всеми другими фурийцами сбежал, они примкнули к армии «Альянса». Кин начал службу в лесах Панамы, где был механиком-водителем в огнемётном танке. Затем отучился и стал служить лейтенантом в элитной фурийской роте при высадке в Майами. Шеф закончил службу в Вашингтоне, получив за заслуги звание майора. Приехав сюда, он выучился и стал шефом третьего отделения ФСБ в городе. Всего их здесь пять, остальными участки – людские. Теперь он – один из пяти полковников ФСБ в городе Апрометаль. На момент окончания военной службы ему было сорок лет. Насчёт его личной жизни я не знаю. Как я раньше говорил, у него есть брат, Джек. Он возглавлял одну из немногих фурийских крепостей на Аляске. Но о том, как он нашёл его, я не в курсе: ирбис умалчивает об этом. Также, если посмотреть внимательнее, то на его безымянном пальце есть обручальное кольцо. Значит, он женатый. Но меня это не сильно интересует. В общем, для шефа третьего отделения в городе он подходит и соответствует этому.
Сказав ему, что я и Берт пошли выполнять его указание, он молча кивнул и уселся на стуле рядом со столиком. Если он не устаёт физически, то сильно устаёт морально. Каждое раскрытое дело нами сопровождается интервью то с тем, кто открыл, то с ним. Репортёры умеют пощипать нервы. Нередко Джим Кин тоже участвует в освободительных операциях вместе с тремя спецназовцами из группы реагирования: он берёт огонь на себя, как сегодня, медленно двигаясь вперед в тяжёлой броне, будто робот, с пулемётом с экспансивными патронами. Я родился позже, когда война закончилась и настал мир, но в дебрях и пустынях Аляски продолжали действовать эти злосчастные последние лаборатории. Говорят, что находят новые секретные лаборатории, где «создают» фурийцев, но отряды спецназа быстро освобождают их.
– На какой машине поедем? – Спросил Берт, выходя из больницы. – На твоей или моей?
– Давай на твоей, – ответил я, спускаясь по ступенькам лестницы. – Сегодня весь день на моей катались. Иначе твой седан заржавеет…
– Давай, только тогда пошли вон туда, – он указал, где находится его припаркованный автомобиль жёлто-коричневого цвета.
– Давай.
Сев в его машину и застегнувшись, он включил радио, и мы поехали выполнять последнее поручение на сегодня от шефа. Машина моего друга была более удобной: не так сильно тратила водородное топливо, как мой чутка подержанный кроссовер, который успеет потратить запас прежде, чем выехать с заправочной станции. Рядом с больницей было небольшое кафе – припарковались во дворе дома, где находился общепит. Зайдя туда, мы увидели, что уже народа практически нет. Обычно по вечерам такие места собирают много клиентов, несмотря на то, какой сегодня день. И веселье может продолжаться до утра, но, в основном, заканчивается ближе к полуночи в сетях общепита. В свою недавно закончившуюся и короткую студенческую пору я и Берт так делали, зависнув в каком-нибудь атмосферном заведении до поздней ночи. Но так как учёба проходила по новой методике, такое мы могли позволять лишь в выходные дни, пока наши знакомые с академии чуть ли не каждый день веселились в таких интересных местах. Сейчас же работаем в полиции, и позволить это мы можем точно так же, как и в коротком студенчестве.
Где-то в углу тихо попивал свой молочный коктейль смуглый человек, одетый в коричневый джемпер и в синие джинсы. Его вид сразу выдавал жуткую усталость, и наверняка поэтому он пришёл в такое тихое место, чтобы отдохнуть от суеты и насладиться сладким напитком. Также в центре сидела красная панда с книгою в руках, медленно попивая кофе и наслаждаясь покоем после шумного дня. Становится понятно, кто является главными посетителями этого тихого заведения – те, кто хочет побыть в тишине от шумного города и в покое от вездесущей суеты, которая может свести с ума любого.
Мы подошли к стойке, где никого не было, кроме полусонного кассира-человека, что вот-вот клюнет носом в электронную кассу и заснёт долгожданным сном. Рядом с кассовой стойкой была витрина со сладостями разных сортов. Берт не стал покупать сладости: не очень любит, но я не откажусь от них. Взяв одну тарелку с клубничным пирогом и один ореховый батончик, я подошёл к основной кассе и заказал говяжий стейк и жареный рис. Напиток брать не стал, так как Берт взял чайник с чаем. Расплатившись, я пошёл к столику, где сидел друг, и, положив поднос с едой, взял вилку с ножом и молча начал есть блюдо, наслаждаясь вкусной и желанной едой. После стольких известий и происшествий у меня разыгрался хищный аппетит – готов был съесть три таких порции. Берт тоже ел в безмолвии и так же упивался долгожданной трапезой. Съев основные блюда и утолив зверский голод, мы наконец прервали тишину.
– И что за чай ты взял?
У чая был странный аромат. Он был приятным на запах, но он же слегка насторожил меня своим привлекательным благовонием.
– Успокаивающий, – коротко ответил он, взяв наполненный чаем стакан. – Под конец дня в самый раз. Тина каждый раз под окончание дня заваривает его.
– Понятно, почему ты сразу заваливаешься спать, – съехидничал я.
– Это ты на что сейчас намекаешь? – С нотками смеха спросил он. – На то, что у меня не стоит?
Он рассмеялся в громком смехе. Дело в том, что если сказать фурийцу, что у него проблемы с половой системой – показать себя глупцом, не знающим о них ничего. Смотря на то, что фурийцы практически ничем не болеют, логично подумать, что и проблем с половой жизнью у них нет. Из-за того, что нас создавали не только для войны, но и для быстрого размножения, у мужских особей проблем с этим нет, благодаря тому же тестостерону, который отвечает за их изящную мускулатуру.
Посидев немного в тишине, Берт, успокоившись от приступов смеха, сказал:
– Ну что, как там с Мартой? Тогда она не шутила в машине?
– Нет, не шутила, – ответил я, сделав глоток горячего чая.
– Правда? – Скривив чёрную бровь на охровом меху, усмехнулся ягуар.
– Да. Сложилось у меня с ней.
– Хе, это хорошо, – проговорил Берт, допив свою чашку.
– Да, лучше не бывает. Для полного счастья одного не хватает.
– И чего же?
– Чтобы Кин нас не заставлял писать доклад о деле «Тарантула».
– Этого мы не получим! – Рассмеялся Берт, стукнув по столу. – Чтобы шеф не заставил нас писать отчёт?! Да ни в жизнь!
– Да всё уж понял, Берт. Придётся опять поздно домой приходить, – я замолчал, но через мгновение опять заговорил: – А сейчас сколько времени?
– Полшестого вечера, – сказал Берт, достав свой телефон из кармана брюк. – Давай закругляться: кафе до шести работает.
– Хорошо, – согласился я, поставив чашку на поднос.
В заведении стояла приятная слуху тишина. Смуглый человек мирно попивал свой напиток, отдыхая после напряжённого дня, красная панда утопала в своей книге, изредка останавливаясь лишь на глоток кофе, а кассир продолжал клевать носом, облокотившись об стену. За весь день наконец-то спокойно на душе: никто не кричит, не за кем гоняться. Сидишь себе да пьёшь и ешь, и никто не трогает.
Сейчас надо заехать к Мериновым, чтобы рассказать им всю горькую правду об их муже и отце, чем эта тварь занималась в буднее время, чем промышляла, губя простых людей и одурманивая сознание молодёжи. Быть может, они знали, что делает их глава семейства? Вдруг, узнав о его смерти, накинутся на меня, словно стервятники?
Закончив трапезничать, мы вышли из кафе и направились к машине. Сев в салон, я спросил у Берта, по какому адресу проживает семья Меринова.
– Телеса, 23б, западный Апрометаль, – ответил он.
– Ух ты, на «улице небоскрёбов» проживают? – Усмехнулся я, узнав их адрес.
– Да, – сказал Берт. – Квартира «37».
– Понятно.
Патрулируя улицы города, обычно обязательно заедешь даже без всяких причин на пафосную «улицу небоскрёбов».
Это самая роскошная улица города Апрометаль, поэтому здесь чище, чем в остальных районах. Именно в этих офисных зданиях проводят переговоры самые влиятельные корпорации страны, заключая контракты на миллиарды рулл. Именно в отелях этого района селятся звёзды эстрады и кино, когда бывают в турах. Здания достигают в пятьдесят-шестьдесят этажей, верхушки которых по утрам и по вечерам обволакивают объёмистые облака, отчего они становятся похожими на высочайшие горы, чьи острия скрыты в густой пелене. Величественные стеклобетонные офисные здания, кроме своей основной задачи, играют роль обзорных площадок города, с которых весь город как на ладони. На одном из них, взобравшись по лестнице или на лифте и выйдя на площадку, можно увидеть целый город, который разлёгся на обширной равнине и показывает с высоты птичьего полета свой величавый вид, своё богатство, грандиозность послевоенной архитектуры.
