Текст книги "Тёмный гений Уолл-стрит: Непонятая жизнь Джея Гулда, короля баронов-разбойников (ЛП)"

Автор книги: Эдвард Ренехан мл.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

Гулд не посетил ни одного представления «Двенадцати искушений» или любой другой феерии, поставленной Фиском. К весне 1870 года и он, и его родственники покинули старый особняк Миллеров рядом с Юнион-сквер и переехали в более просторные дома на фешенебельной Пятой авеню, где Гулд жил в таунхаусе на Пятой авеню, 578, на полпути между пересечениями Пятой с Западной Сорок седьмой и Западной Сорок восьмой улицами.[331]331
  Миллеры жили в квартале от дома 518 по Пятой авеню.


[Закрыть] Хотя на первом этаже дома Джей создал для себя тщательно продуманную библиотеку, свой домашний офис для ночных посиделок он устроил в нелюбимом углу подвала. На крыше он оборудовал простую оранжерею для своих цветов: роз, гиацинтов и особенно орхидей, которыми он недавно увлекся. Рядом с теплицей плотники построили небольшой сарайчик. Здесь, помимо садовых инструментов, он хранил старинный сундук (реликвия старого дома в Роксбери), набитый ботаническими справочниками. И такой расклад его вполне устраивал. «У меня есть недостаток, – сказал Гулд одному репортеру примерно в это время, – я не общителен. Люди с Уолл-стрит любят компании и спорт. Стоит человеку заработать там 100 000 долларов, как он тут же покупает яхту, начинает гонять на быстрых лошадях и вообще становится спортом. Мои вкусы лежат в другом направлении. По окончании рабочего дня я возвращаюсь домой и провожу остаток дня с женой, детьми и книгами из своей библиотеки. У каждого человека есть свои природные наклонности. Мои – домашние. Они не рассчитаны на то, чтобы сделать меня особенно популярным на Уолл-стрит, и я ничего не могу с этим поделать».[332]332
  Edwin P. Hoyt. The Goulds: A Social History. 65.


[Закрыть]

На самом деле, необщительность была очень кстати для человека, которого обычно не жаловали в вежливом обществе. Затянувшаяся газетная слава Джея после «черной пятницы» в сочетании с его широко разрекламированными махинациями с ценными бумагами Erie за счет и на беду иностранных акционеров сделали его изгоем в обществе. Уже будучи одним из самых презираемых людей в Соединенных Штатах, Гулд получил хороший совет – наслаждаться жизнью в кругу своей семьи. По счастливому стечению обстоятельств, именно там он предпочел бы находиться в любом случае. Но даже преданность Джея семье вызвала негативную реакцию общественности. Газеты цитировали мнение многих грубых и неотесанных спекулянтов с Уолл-стрит о том, что Гулд – сноб, готовый проводить с ними время только тогда, когда нужно заработать деньги. Репортеры, сами не чуждые внеурочному общению на Уолл-стрит, были склонны придерживаться того же мнения. Не один журналист не преминул сравнить замкнутого Гулда с открытым сердцем и буйной популярностью Фиска. В то время как один из них публично играл роль зловещего негодяя, другой наслаждался ролью очаровательного, неудержимого плохиша. В итоге домашние инстинкты Джея во многом способствовали тому, что у публики сложилось впечатление, будто у него нет друзей и, следовательно, нет лояльности к кому-либо, кроме своих родственников. Ближе всего Гулд был к ночной жизни, когда после ужина иногда прогуливался в отеле на Пятой авеню, чтобы понаблюдать за послеобеденными торгами и методично поболтать с биржевыми брокерами, которые часто посещали бар и лобби заведения. Его разговор почти всегда был финансовым и без юмора, его вопросы были целенаправленными, а его антенны были наготове в поисках любой полезной новости, пока он бродил среди трейдеров.

Знакомые привыкли к тому, что каждый вечер он задерживался в отеле менее чем на час – только для того, чтобы пощупать пульс рынка. В свою очередь, они не заметили никаких изменений в молчаливом поведении Гулда летом 1870 года, когда Элли с детьми уехала на пляж в Лонг-Бранч, штат Нью-Джерси, на целых восемь недель. На протяжении всего периода холостяцкой жизни Джей по-прежнему проводил вечера рано. Он регулярно отказывался от перспективы провести ночь в городе с Фиском, полным нимф, и каждые выходные отправлялся в Лонг-Бранч. Члены экипажа вспоминали, как он сурово сжимал в руках портфель, прогуливаясь по палубам парохода «Плимут Рок», принадлежащего компании «Фиск и Гулд» и курсирующего между Манхэттеном и побережьем Джерси каждую пятницу днем и воскресенье вечером.

Взойдя на борт судна в пятницу, 19 августа, Гулд обнаружил себя в окружении шестисот человек из полка ополчения Фиска, все они направлялись в Лонг-Бранч на ежегодный летний бивуак. Спустя десятилетия Джордж Гулд вспомнит, как вместе со своим несолдатским отцом посещал Девятый полк в «Лагере Джея Гулда», где Джорджу в возрасте шести лет разрешили стрелять из винтовки в волны океана. «Поскольку им предстоит питаться в гостиницах, – заметил корреспондент „Геральд“ об изнеженном полку Фиска, – они не берут с собой пайки, обременяющие их ранцы, а набивают их белыми панталонами, белыми перчатками и другими дилетантскими украшениями отдыхающих солдат».[333]333
  Нью-Йорк Геральд. 20 августа 1870 года.


[Закрыть] Благочестивая Элли Гулд аплодировала Фиску за то, что он отправил своих людей на воскресную службу, хотя человек из «Геральд» заметил, что это была первая проповедь, которую Фиск услышал за девять лет. «Он был очень тронут необычной сенсацией и пролил слезы. Для него это было лучше, чем спектакль».[334]334
  Нью-Йорк Геральд. 22 августа 1870 года.


[Закрыть]

Частично причиной внезапной потребности Фиска в летней военной службе стал распад его личной жизни на Манхэттене. Незадолго до отъезда в Лонг-Бранч со своими людьми он получил холодное отношение от Джози. После этого, пока Фиск «тренировался» в Лонг-Бранче, Джози завела себе нового любовника: тридцатидевятилетнего Эдварда С. Стоукса, известного как Нед. Красавчик и женатый, видный в обществе Стоукс занимал должность генерального менеджера Бруклинской нефтеперерабатывающей компании, принадлежавшей его овдовевшей матери. По словам современника, хорошо его знавшего, у Стоукса «был один большой недостаток…У него была горячая кровь, и, будучи человеком нервного, сангвинического темперамента, он мог в любой момент вспыхнуть, если считал себя оскорбленным или обиженным. Он всегда был чувствителен к оскорблениям и быстро обижался на обиду».[335]335
  Нью-Йорк Геральд. 18 января 1871 года.


[Закрыть] Годом ранее, когда из-за вспыльчивости, неразумности и воровства корпоративных средств самого Стоукса «Бруклин Ойл» начала подавать признаки краха, Стоукс уговорил Фиска, тогда еще своего друга, войти в совет директоров компании и сделать крупные инвестиции. Позже Фиск обеспечил выгодные тарифы железной дороги Эри на перевозку нефти Стоукса между Пенсильванией и Нью-Йорком и предоставил Стоуксу фактическую монополию на все крупные закупки нефти и керосина на Эри. Взамен Стоукс украл женщину Фиска. «Мисс Мэнсфилд, – писал биограф Фиска Р. У. Макэлпайн, – хотя не испытывала к Фиску настоящей любви или страсти, принимала его как любовника, за его деньги. Но Стоукса она действительно любила; или, если любовь – слишком возвышенное слово, чтобы использовать его в отношении женщины, столь мирской и расчетливой, можно с уверенностью сказать, что она питала к Стоуксу пылкую страсть».[336]336
  R. W. McAlpine. Жизнь и времена полковника Джеймса Фиска-младшего. 329.


[Закрыть]

Фиск, конечно, регулярно крутил романы со множеством актрис и танцовщиц. Но Джози всегда оставалась единственной неизменной в его романтической жизни. Кроме того, весь Нью-Йорк знал о нескромной связи Фиска с Мэнсфилд, поэтому его внезапное изгнание из особняка, за который он заплатил, вызвало большое смущение. Джози, в свою очередь, похоже, не понимала, что, когда мужчина содержит женщину, он, как правило, ожидает от нее взамен достаточной степени исключительности. «Меня всегда снабжали шелками, винами, едой и всем, что я только могла пожелать, – скажет она позже, – но он никогда не позволял мне никакой свободы».[337]337
  Нью-Йорк Геральд. 18 января 1872 года.


[Закрыть] Когда в начале сентября Фиск вернулся на Манхэттен, он встретился с Мэнсфилд и отверг ее прямое предложение о том, что в обмен на его постоянную поддержку она могла бы продолжать иногда общаться с Фиском, но при этом встречаться со Стоуксом. «Так не пойдет, Джози», – сказал он. «Нельзя одновременно вести два паровоза по одному пути в противоположных направлениях».[338]338
  У. А. Сванберг. Джим Фиск. 209.


[Закрыть]

Британские акции все еще оставались связанными в октябре 1870 года, когда еще три директора Erie, дружественные Гулду (среди них был шурин Гулда Дэниел Миллер-младший), добились переизбрания с большим перевесом. На том же собрании совет директоров Erie проголосовал за ратификацию всех действий, правил и программ, принятых руководством с августа 1869 года. Вскоре после этого, пока британский иск медленно продвигался по федеральным судам, Гулд предпринял попытку укрепить финансы железной дороги, выпустив консолидированные ипотечные облигации, призванные заменить хаотичный беспорядок предыдущих долговых выпусков компании. Но на этот раз пресловутая Алая женщина с Уолл-стрит, демонстрирующая возраст и немощи, которые не могли скрыть никакие румяна, оказалась не в состоянии соблазнить покупателей. Один только Гулд получил 3 миллиона долларов в 60 лет. До 1871 года «Эри» продолжала терпеть неудачу. Никогда не приносящая пользы как железная дорога, она становилась все более бесполезной как инструмент для спекуляций.

В то время как строительство «Эри» завершалось, Гулд оказался втянут в опасную конфронтацию со своим давним союзником Джеймсом МакГенри. Гулд и МакГенри объединили свои усилия в 1868 году, чтобы помочь спасти проблемную компанию Atlantic & Great Western Railway (A&GW) – комбинацию из трех ширококолейных коротких линий, соединяющих Джеймстаун (штат Нью-Йорк), Мидвилл (штат Пенсильвания) и Франклин Миллс (штат Огайо) через узловой пункт в Кливленде. Сдав линию в аренду компании Erie, МакГенри и Гулд создали выгодный маршрут для перекачки нефти между Кливлендом и восточным побережьем. Однако последовавшие за этим разногласия между двумя мужчинами заставили Гулда в одностороннем порядке (и совершенно незаконно) изменить условия аренды в пользу «Эри». В ходе последовавшей за этим судебной тяжбы Гулд с февраля 1870 года мог контролировать A&GW на своих условиях, в то время как МакГенри пытался реорганизовать компанию и предотвратить судебное разбирательство по делу о лишении прав собственности. Только в октябре 1871 года МакГенри окончательно восстановил контроль над компанией.

Однако то, что он получил, не представляло особой ценности без транспортной развязки Эри, а новая аренда на выгодных условиях казалась невозможной до тех пор, пока Гулд оставался во главе более крупной железной дороги. Таким образом, в конце 1871 года МакГенри попытался заключить союз с британскими инвесторами Эри, их общей целью было сместить Гулда с его трона. МакГенри также объединился с новым генеральным прокурором Нью-Йорка, реформатором-республиканцем Фрэнсисом Ченнингом Барлоу, избранным в ноябре 1871 года. Хотя он родился и вырос в Нью-Йорке, тридцатисемилетний Барлоу имел корни в нескольких видных бостонских семьях. Он также был героем войны. Отличившись во время сражений при Антиетаме и Чанселлорсвилле, Барлоу был временно парализован выстрелом из винтовки при Геттисберге, когда защищал холм, впоследствии известный как Холм Барлоу.[339]339
  Пройдя за время войны путь от рядового до генерала, юный Барлоу стал известен как «мальчик-генерал».


[Закрыть] К тому времени, когда он объединил свои усилия с МакГенри, Барлоу, который до этого служил маршалом США в Южном округе Нью-Йорка, уже успел помочь Берту с федеральной петицией против Гулда. Кроме того, в своей новой роли генерального прокурора он был готов сотрудничать с Сэмюэлем Тилденом в преследовании Твида по обвинению в коррупции.

Возможно, именно благодаря Барлоу «Комитет защиты Эри» МакГенри заручился услугами другого ветерана Геттисберга, генерала Дэниела Э. Сиклса. Сиклз родился в 1819 году и окончил юридический факультет Университета города Нью-Йорка. В его довоенной карьере были должности корпоративного советника города Нью-Йорка, секретаря американского представительства в Лондоне, сенатора штата Нью-Йорк и представителя демократов в США от Нью-Йорка. Двухлетняя карьера Сиклса в Конгрессе была омрачена скандалом в 1859 году, когда он застрелил любовника своей жены, Филипа Бартона Ки, сына Фрэнсиса Скотта Ки, композитора «Знамени, усыпанного звездами». Последующее оправдание Сиклса стало первым в истории страны успешным заявлением о временной невменяемости, которое было организовано адвокатом Эдвином М. Стэнтоном, впоследствии генеральным прокурором и военным секретарем при Линкольне. Во время войны Сиклс участвовал в кампании на полуострове, сражался при Шарпсбурге и Чанселлорсвилле, а затем отправился в Геттисберг, где его умышленное неповиновение привело к фактическому уничтожению третьего корпуса армии Союза. Тем не менее, потеряв ногу от пушечного снаряда конфедератов, Сиклс был награжден Почетной медалью. Уволившись из армии в 1869 году, Сиклз отрекся от Таммани, стал республиканцем и в итоге получил назначение Гранта на пост министра США в Испании. Оказавшись в Мадриде, крепко пьющий и постоянно неверный Сиклс быстро получил прозвище «король янки в Испании» из-за своих необычайно близких отношений со знойной бывшей королевой этой страны, Изабеллой II.

В начале ноября 1871 года, получив от МакГенри предложение в размере 100 000 долларов, Сиклс прервал выполнение своих дипломатических обязанностей и вернулся в Нью-Йорк, чтобы помочь организовать падение Гулда. Месяц спустя он возбудил второй иск против «Эри», параллельный иску Берта, и напал на Олбани, пытаясь отменить Закон о классификации. В то же время комитет МакГенри распространил листовку, в которой информировал акционеров «Эри» о своем намерении «разрушить всю комбинацию „Эри ринг“, не обращая внимания на лица».[340]340
  Широкоформатный плакат Комитета защиты Эри от декабря 1871 года. Историческое общество Нью-Йорка.


[Закрыть] Прочитав эту заметку и осознав, какие силы были направлены против него, Гулд не мог не понять, насколько шатким стало его положение. Не только акционеры «Эри» находились в состоянии открытого восстания, но и система поддержки Гулда, состоящая из его приближенных, была в смятении. Всего за несколько недель до этого республиканское движение за реформы на Манхэттене и в других местах нанесло Таммани ряд убедительных поражений на выборах, в результате чего реформистские элементы получили контроль над законодательным собранием штата. Вскоре Твид – недавно ставший объектом разоблачений в New York Times и почти ежедневной травли сатирическими карикатурами Томаса Наста в Harper's Weekly – будет арестован за мошенничество, уйдет в отставку из правления Эри и потеряет свой высокий пост великого сакхема Таммани. Что касается Фиска, то его неприличная дилемма с Джози Мэнсфилд и Недом Стоуксом привлекла внимание всех газет Нью-Йорка. Негативная огласка еще больше угрожала контролю Гулда над «Эри».

На протяжении всего 1871 года «особый зловонный горшок», как назвал его Джордж Темплтон Стронг, в треугольнике Фиск – Мэнсфилд – Стоукс неуклонно набирал силу аромата.[341]341
  Джордж Темплтон Стронг. Дневник. 12 ноября 1871 года.


[Закрыть] Вскоре после Нового 1871 года оскорбленный и озлобленный Фиск, все еще остававшийся директором Бруклинской нефтеперерабатывающей компании, сумел задокументировать конфискацию генеральным директором Стоуксом около 250 000 долларов из средств компании для личных нужд. Фиск выписал ордер на растрату и приказал надеть на Стоукса наручники. Когда Стоукс отделался формальностью, он тут же развернулся и подал на Фиска иск на 200 000 долларов за злонамеренное преследование: иск в итоге был урегулирован во внесудебном порядке, когда Фиск согласился купить долю семьи Стоукс в Brooklyn Oil. (Эта сделка обеспечила расточительному Стоуксу единовременную прибыль, но лишила его доступа к счетам Brooklyn Oil Refinery Company, которые он ранее использовал как свой личный банк). Некоторое время спустя Стоукс проявил вопиющую степень ненадежности и недобросовестности, когда, несмотря на соглашение с Фиском, возобновил свой иск. Позднее, весной того же года, оба мужчины договорились передать свой спор на рассмотрение нейтрального судьи. Адвокат Кларенс А. Сьюард в итоге постановил, что Стоукс, быстро истративший деньги, полученные от выкупа Фиска, и одновременно пытавшийся поддержать Мэнсфилда, не имеет больше никаких претензий к принцу Эри, кроме дополнительных 10 000 долларов в качестве компенсации за одну ночь, проведенную в тюрьме, организованной Фиском.

Стоукс потратил последние 10 000 долларов в сентябре, после чего начал очередное покушение на кошелек Фиска. На этот раз Стоукс обвинил Фиска в краже корпоративных средств как Brooklyn Oil, так и Erie – кражи якобы были зафиксированы в письмах, которые Фиск писал Джози Мэнсфилд до их разрыва. Игра Стокса заключалась в том, чтобы побудить Фиска перекупить его. На самом деле письма не затрагивали никаких аспектов деловой жизни Фиска. Но они затрагивали гораздо более интимные и потенциально постыдные темы.[342]342
  Каждое из тридцати девяти писем было полностью опубликовано в газете New York Herald 14 января 1872 года, через неделю после смерти Фиска.


[Закрыть] Поэтому, когда друзья Фиска призвали его разрешить публикацию этой переписки и покончить с ней, он отказался. «Вы можете смеяться надо мной, – писал он 27 октября, – но я говорю вам, что не могу вывесить на вывеске некоторые из самых чистых мыслей, которые когда-либо будоражили меня… Пусть меня проклинают за это, проклинают за то, высмеивают за другое – но, Господи, это мое сердце, которое Ты хочешь, чтобы я выставил напоказ, и я этого не сделаю».[343]343
  E. H. Mott. Между океаном и озерами. 421.


[Закрыть] Вскоре Стоукс сделал прямое предложение продать письма Фиску за 15 000 долларов, и Фиск клюнул на эту приманку. Затем, после того как деньги были уплачены, а Стоукс снова отказался, Фиск арестовал его по обвинению в шантаже.

Фиск прервал свое утомительное состязание со Стоуксом лишь однажды той осенью, чтобы организовать сбор и транспортировку грузов для помощи жителям Чикаго после Великого пожара. Так же энергично, как за десять лет до этого он мобилизовал помощь солдатам на Антиетаме, вечером 10 октября Фиск лично проехал по улицам Нью-Йорка на экспресс-фургоне, на боку которого красовалась надпись «Здесь принимаются пожертвования для Чикаго». Он ездил от двери к двери, останавливаясь везде, где из окна махали рукой, и собирая товары. В то же время, в ответ на объявление, появившееся за подписью Гулда в ежедневных нью-йоркских газетах, оптовые торговцы и благотворительные организации по оказанию помощи доставили в Оперный театр большие партии продовольствия, одежды, одеял и медикаментов. Позже вечером, в фойе театра, Фиск руководил работой более сотни добровольцев, которые организовывали грузы для перегрузки на терминал Эри в Джерси-Сити и размещения на широко разрекламированном поезде Эри, идущем на запад.

Как только Чикаго был спасен, Фиск вернулся к более важным делам. 26 ноября Джози дала показания в суде по делу о мошенничестве Стоукса. В ходе этого процесса, под умелым перекрестным допросом адвоката Уильяма А. Бича, она предстала в том виде, в котором и была: манипулирующей, жаждущей денег соблазнительницей. Через несколько недель, 6 января 1872 года, судья Б. Х. Биксби полностью отклонил иск Стоукса. В то же утро большое жюри присяжных предъявило Стоуксу и Мэнсфилду обвинения в шантаже Фиска и выдало ордера на их арест. Получив известие о предъявленных обвинениях, разъяренный Стоукс заехал в дом Джози на Западной Двадцать третьей улице, а затем отправился в замок Эри, где потребовал встречи с Фиском. Однако принца на месте не оказалось. Излишне болтливый охранник Эри сообщил Стоуксу, что Фиск обедает в другом конце города, после чего отправится на встречу в отель «Гранд Сентрал» в Гринвич-Виллидж.[344]344
  Возможно, учитывая мрачную связь с Фиском, значительная часть бывшего отеля Grand Central Hotel (позже названного Southern, а затем Broadway Central, чтобы избежать путаницы с вокзалом Grand Central Station Вандербильта) закончила свои дни в двадцатом веке как Mercer Arts Center, конгломерат больших и малых помещений для выступлений (остальная часть здания, к сожалению, превратилась в гостиницу.) Все здание внезапно рухнуло в августе 1973 года, убив четырех человек и ранив многих других. Здание находилось на Бродвее на Третьей улице.


[Закрыть]

Стоукс поймал такси и приехал в «Гранд Сентрал» около четырех часов дня, незадолго до запланированного приезда Фиска. Ричард Вандл, профессиональный игрок, хорошо знавший Стоукса, случайно оказался у входа в Grand Central, когда Стоукс подъехал. Уэндл видел, как Стоукс выскочил из такси, а затем «не совсем бегом, а между бегом и быстрой ходьбой» бросился к дамскому входу, расположенному примерно в двадцати ярдах от главных дверей.[345]345
  У. А. Сванберг. Джим Фиск. 271.


[Закрыть] Оказавшись внутри, Стоукс поднялся по женской лестнице в вестибюль второго этажа, где сотрудники отеля заметили, как он в возбужденном состоянии вышагивал взад-вперед. Через несколько минут Вандл увидел, как Фиск небрежно сошел с борта частного автобуса и вошел внутрь через тот же вход, которым воспользовался Стоукс. Затем игорек услышал выстрелы: два громких выстрела с небольшой паузой между ними.

«Я увидел Эдварда Стоукса у лестницы», – скажет вскоре умирающий Фиск городскому коронеру в продиктованных посмертных показаниях. «Как только я увидел его, я заметил, что у него что-то в руке».[346]346
  R. W. McAlpine. The Life and Times of Col. James Fisk, Jr. 356.


[Закрыть] Фиск был на полпути к лестнице для дам, когда первый выстрел прошил ему живот, отправив его кувырком вниз. Поднимаясь, Фиск получил вторую пулю в левую руку, и в этот момент Стоукс, все еще находившийся на вершине лестницы, отвернулся от своей жертвы. Пересекая вестибюль второго этажа, Стоукс бросил свой пистолет – четырехкамерный «Кольт» – под диван, а затем спустился по главной лестнице Grand Central в вестибюль первого этажа, где объявил, что в кого-то стреляли. «Да, – крикнул бегущий за ним посыльный, который все это видел, – и это сделали вы!»[347]347
  Там же. 336.


[Закрыть] Стоукс, бормоча себе под нос, сидел и ждал, пока тот же мальчик бежал за полицией с соседней станции на Мерсер-стрит.

Поначалу Фиск выглядел вполне здоровым. Опираясь на руку врача-резидента отеля, он смог подняться по лестнице и пройти по короткому коридору в отдельную комнату. Там доктор, Томас Х. Триплер, уложил его на кушетку. Не обращая внимания на относительно небольшую рану на руке Фиска, Триплер разрезал рубашку финансиста, чтобы осмотреть повреждения на его кишечнике. Зонд врача проник на глубину четырех дюймов, не касаясь металла. Слизняк, зарытый глубоко в кишечнике Фиска, найти не удалось. Кровь Фиска была черной. Узнав, что его рана смертельна, Фиск попросил позвать адвокатов Томаса Ширмана и Дэвида Дадли Филда, чтобы он мог продиктовать свою волю. Он также попросил вызвать из Бостона свою жену Люси.[348]348
  В завещании, составленном Фиском в сотрудничестве с Филдом и Ширманом, душеприказчиком был назначен Эбен Джордан, а все имущество Фиска (за исключением аннуитетных платежей в размере 3 000 долларов в год для его отца, мачехи, сводной сестры и нескольких других иждивенцев) оставлено Люси.


[Закрыть] Капитан нью-йоркской полиции Томас Бирнс позже вспоминал, что когда он проводил Стоукса в комнату, Фиск «лежал так, как будто у него ничего не болело». Стоукс же «сохранял строгое достоинство, его лицо было совершенно неподвижным и выражало лишь сильную страсть, которую он старался подавить». Когда Бирнс попросил Фиска опознать нападавшего, Фиск кивнул и ответил: «Да, это тот человек, который стрелял в меня. Это Нед Стоукс».[349]349
  У. А. Сванберг. Джим Фиск. 274.


[Закрыть]

Фиск умирал медленно. Обвиняемый Твид, находившийся на свободе под залог в 1 миллион долларов, внесенный Гулдом, пришел и присоединился к Шеарману и Филду в смертельной схватке, как и Гулд. Поначалу сдержанный, обычно неразборчивый Гулд в конце концов сломался от напряжения. «Все, – заметил один из наблюдателей, – были внезапно поражены, увидев, как Гулд склонил голову на руки и безудержно плачет глубокими, слышными рыданиями».[350]350
  Нью-Йорк Геральд. 8 января 1872 года.


[Закрыть] В какой-то момент к Гулду подошел посыльный из Эри и зашептал ему на ухо, после чего Гулд нажал на кнопку Бирнса и предложил принять меры предосторожности для усиления охраны в Томбсе, городской тюрьме, куда был доставлен Стоукс. Ходили слухи, что Девятый Нью-Йоркский планировал выступить в поход, захватить Стоукса и подвесить его на крыше замка Эри. В качестве меры предосторожности суперинтендант нью-йоркской полиции Джон Келсо расставил по тюрьме 250 мундиров.

К 6:20 утра 7 января, когда Люси приехала из Бостона, Фиск находился в коматозном состоянии от морфия. Он умер в 10:45 утра. Через несколько минут после этого, по словам репортера New York Sun, в дверях салона появилась бедно одетая женщина с маленьким ребенком. Она настояла на том, чтобы отдать дань уважения, объяснив, что, хотя она никогда не встречалась с ним, Фиск в течение шести месяцев не давал ей и ее детям умереть с голоду.[351]351
  Нью-Йорк Сан. 10 января 1872 года.


[Закрыть] Как отмечал в то время один из редакторов, в Нью-Йорке было много людей, которые либо получали, либо знали о многочисленных благотворительных жестах Фиска. «Они помнили, что когда-то он был бедным, работящим парнем, который добился успеха тяжелым, искренним трудом; что его шаги наверх, хотя и украшенные вульгарной, полуварварской демонстрацией, были отмечены сильными следами либеральности и щедрости духа, которые на время отодвинули в тень недостатки его натуры».[352]352
  Нью-Йорк Геральд. 8 января 1872 года.


[Закрыть] Тем временем Мэнсфилд, находившаяся под охраной в доме, который купил для нее Фиск, давая комментарий прессе, характерно сосредоточилась на себе. «Я хочу, чтобы меня четко поняли, – сказала она, – что я никоим образом не связана с этим печальным делом. Мне нужно поддерживать свою собственную репутацию».[353]353
  Нью-Йорк Сан. 9 января 1872 года.


[Закрыть]

В интервью в замке Эри через несколько часов после того, как Фиск испустил последний вздох, Гулд ясно выразил всю глубину своей скорби. «Я не могу в достаточной мере выразить, насколько сильно я страдаю из-за этой катастрофы. Мы проработали вместе пять или шесть лет, и за это время между нами не возникло ни малейшей неприятности. Он был добродушен в своих привычках и любим всеми, кто имел с ним дело». Что касается пристрастий Фиска к вину и женщинам, Гулд сказал: «После разрыва всех связей, существовавших между ним и миссис Мэнсфилд, он стал другим человеком. Он перестал придерживаться многих старых привычек, в которых его обвиняли, и во всех смыслах стал таким, каким его хотели видеть все, кто его любил. Его старые связи быстро разрушались, и если бы он прожил еще некоторое время, в его поведении произошла бы полная реформа, хотя я ни на секунду не утверждаю, что его проступки были столь чудовищны, как их обычно представляют».[354]354
  Нью-Йорк Геральд. 8 января 1872 года.


[Закрыть]

На следующий день, 8 января, тело полковника Джеймса Фиска в военной форме легло в Гранд-Опера. К моменту закрытия дверей в 14:00 20 000 жителей Нью-Йорка отдали дань уважения. Некоторое время спустя солдаты Девятого отряда проводили Фиска в первый путь домой, в Брэттлборо. «Насколько хватало глаз, вдоль 23-й улицы, – сообщала газета „Геральд“, – тротуары были усеяны людьми, а жильцы домов вдоль улицы с многочисленными приглашенными друзьями… занимали окна».[355]355
  Нью-Йорк Геральд. 9 января 1872 года.


[Закрыть] Только особняк Джози сидел закрытым. За катафалком следовала вереница карет. Джей и Элли Гулд сели в первую, вместе с Люси. На старом железнодорожном вокзале Нью-Хейвена (на углу Четвертой авеню и Двадцать шестой улицы, где вскоре будет построен первый Мэдисон-сквер-гарден) ополченцы Фиска поместили гроб в покрытую крепом машину, которую тянул покрытый крепом двигатель. Девять часов спустя, когда Фиск въехал в свой старый родной город, 5000 соседей вышли поприветствовать его в темноте ночи. Он пролежал в доме своего отца Ревера до полудня 9-го числа, после чего родственники отнесли его на кладбище Проспект-Хилл, то самое кладбище, за ограждение которого он полушутя заплатил несколько лет назад.

Семья Неда Стоукса наняла лучших адвокатов по уголовным делам, которых можно было купить за деньги. Первый суд над ним закончился тем, что присяжные оказались в подвешенном состоянии из-за обвинений в фальсификации. Второй завершился приговором по делу об убийстве первой степени и смертным приговором, но оба приговора были отменены после агрессивных действий адвокатов Стоукса. Третий суд присяжных признал Стоукса виновным в непредумышленном убийстве, за что он отсидел четыре года в Синг-Синге. После этого, несмотря на то что его не принимали ни в одном респектабельном клубе, Стоукс остался в Нью-Йорке, где и умер в 1901 году в возрасте шестидесяти лет. Что касается Мэнсфилд, то вскоре после убийства она бежала в Европу, где оставалась в течение двадцати пяти лет. Она периодически становилась актрисой, периодически – шлюхой, а одно время была несчастной женой богатого, но пьяного американского эмигранта Роберта Ливингстона Рида. В 1899 году разведенная и стареющая Джози жила на средства брата в Уотертауне, Южная Дакота. Брат умер через десять лет, и тогда Джози вернулась в Европу, а именно в Париж, где вела нищенское существование еще двадцать два года и умерла в 1931 году в возрасте восьмидесяти трех лет.

Наследство Фиска составило чуть менее 1 миллиона долларов – не так много, как некоторые могли предположить, но более чем достаточно. Несмотря на многочисленные публикации, свидетельствующие об обратном, Фиск оставил Люси обеспеченную жизнь. Живя в Бостоне с Фанни Хэррод, Люси регулярно обращалась к Гулду за советом в финансовых вопросах. В письме 1881 года, чтобы развеять слухи о его пренебрежении, Люси назвала Гулда «единственным другом мистера Фиска, который откликнулся на мои реальные нужды и потребности после его смерти».[356]356
  Мори Клейн. Жизнь и легенда Джея Гулда. 122.


[Закрыть] Люси умерла в 1912 году в возрасте семидесяти шести лет. Сегодня она покоится вместе с Джимом и остальными членами семьи Фиск на Проспект-Хилл под богато украшенным памятником, созданным скульптором Ларкином Мидом за 25 000 долларов. «С одной стороны вала вырезан портрет-медальон Джима, каким он выглядел при жизни», – писал старый друг Фиска Фуллер в 1927 году. «По четырем углам массивного основания сидят четыре мраморные молодые женщины: у одной на чашечке, опоясывающей ее чело, вырезан локомотив. Она олицетворяет железную дорогу. Вторая олицетворяет торговлю по воде. Третья олицетворяет сцену. Четвертая олицетворяет торговлю в самом широком смысле этого слова. Тысячи посетителей посмотрели на памятник одному из сыновей Вермонта, и многие из них унесли домой кусочки итальянского мрамора, которые им удалось отколоть и украсть в качестве сувениров. Они сделали памятник более подходящим для того, чтобы увековечить карьеру Джима – поразительную со многих точек зрения, живописную, но небезупречную».[357]357
  Роберт Х. Фуллер. Юбилейный Джим. 564.


[Закрыть]

После убийства Фиск получил самое мягкое обращение со стороны средств массовой информации. Почувствовав привлекательность сюжета о человеческих интересах, писатели усердно работали над тем, чтобы усилить образ Фиска как доброжелательного грабителя, щедрого вора и самого благонамеренного из мошенников. При этом они продолжали по привычке противопоставлять Фиска его предполагаемой темной половине, и репутация последней все больше падала. По крайней мере, в одной из редакционных статей было сказано, что застрелили не того члена команды Гулд-Фиск. Общественность также выразила свое мнение. «Мы не должны судить о Джеймсе Фиске слишком строго», – написал полковник Дж. Г. Дадли в письме, опубликованном в «Геральд». «Он был созданием обстоятельств – закономерным плодом состояния общественной и частной морали, существовавшей на момент начала его карьеры. Он нашел законодательные органы продажными и купил их; он нашел судей продажными и подкупил их; он нашел большую часть общества, любящую вульгарные проявления, лихость и варварское великолепие, и он удовлетворил вкус этой части общества…[Тем не менее] заключительные сцены его смертного одра оправдывают большую часть заблуждений его жизни». Но если писатель простил Фиска за то, что тот был продуктом своего времени и среды, то не проявил такой же любезности к Гульду. «Пусть мантия милосердия покроет грехи [Фиска], и пусть пройдет много времени, прежде чем его коллега [Гулд] снова ослепит и поразит мир».[358]358
  Нью-Йорк Геральд. 21 января 1872 года.


[Закрыть]