Текст книги "Мечи Эглотаура. Книга 1 (СИ)"

Автор книги: Эдуард Мухутдинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

Сушеные плоды хлебного дерева и в самом деле оказались весьма неплохи. С терпким соленым привкусом, они замечательно подходили к элю, смягчали его горечь и кислость. Однако с пивом были бы не так удачны – хоть я и не стал пробовать, однако оценил умозрительно, и угадал – барон подтвердил мое предположение. Эвгульские хлебные плоды с местным пивом дают столь ядовитую субстанцию, что человек, рискнувший попробовать ее, неделю мучается животом сам и мучает окружающих…

Получив столь блестящее подтверждение своего острого ума, я откинулся на спинку стула – здесь были стулья, вот что удивительно, не табуреты! – и принялся неторопливо поглощать эль, грызя эвгульские крекеры. Бдрыщ хрустел и булькал с энтузиазмом, но, к моему удивлению, в малых количествах. Сравнительно с его размерами, конечно… Барон делал то же самое. Ясно было, что он является не меньшим ценителем подобного редко случающегося комфорта, потому и желанного порой, что редкого.

– … Всю неделю, чтоб тбписты свалились им на голову, торговцев шмонали, – донесся возмущенный голос от столика напротив. Некий добротно одетый, добротно же сложенный тип, размахивая руками, громко сетовал на судьбу, обращаясь к собеседнику, грустному невзрачному человечку. – И почему? Какой-то вор, переодевшись торговцем, вывез из столицы фургон, наполненный ворованными девицами!

Собеседник что-то произнес, что – я не расслышал.

– Нет! Да! Всех этих девиц звали Жюльфахранами, вот ведь беда какая. Кто-то серьезно охотится за принцессой, но зачем всех так именуемых тибрить? Хватило бы и одной – самой главной, так нет же, у Гаклека дочь украли, у Роктайхура украли, Йанц тоже всю городскую стражу на уши поднял… Щас все зверски сожалеют, что не придумали других имен, да ведь поздно, да!

Опять неслышная реплика.

– Да всех шмонали, всех! Только пару дней назад осаду сняли – у-у, это самая настоящая осада была, Райа окружили и без тщательного досмотра никого не пускали. Щас сюда ехал – посты, посты, проверки, обыски… Но то – ерунда! Неделю назад я чуть с ума не сошел, проверяли, чтоб их, часа два. А смысл? Принцессу-то ведь все равно свистнули уже, а значит, в Райа ее нету!

Я насторожился. Чем-то история не понравилась.

– Да не, просто, как я слышал, отряд гвардейцев догнал похитителей, разметал на месте, кого живым взяли – повесили, а ее высочество под великой охраною везут обратно. Скоро будет, не сегодня – завтра.

Все понятно. Значит, Жуля – действительно одна из тех похищенных дочерей богатых торговцев, которых угораздило назвать дочек в честь принцессы. Стала жертвой коллективного похищения девушек. А саму принцессу домой везет целая гвардия. Меня же отрядом солдат не назовешь? Хе-хе…

– Скажите, любезный Хорс, – нарушил молчание барон. – Есть ли у вас некие более серьезные мотивы предполагать приближение Конца Света?

– Абсолютно никаких, – помотал я головой. – Разве что… Разве что несколько странных сновидений, случившихся по дороге. В частности, в одном из них прозвучало название замка Эглотаур, якобы тесным образом связанного с моими приключениями.

Я вдруг понял, что вокруг наступила гробовая тишина. Некоторые, в том числе и добротный торговец, в ужасе вытаращили на меня глаза. Кахтугейнис поперхнулся и теперь давился элем, не осмеливаясь почему-то кашлять.

– Что случилось? – недоуменно спросил я.

– Никогда… кха-кхааа… никогда не произносите в Райа этого слова, господин Хорс, – наконец прохрипел барон.

– Какого слова? Эгло…

– Да! Да! Кхааа…

Я огляделся, пытаясь понять причину паники. Все отводили глаза, чтобы не встретиться со мной взглядом; тогда я поспешно уткнулся в кружку носом и минуты две сопел, выцеживая из нее эль. Снова подняв голову, я увидел, что народ успокоился, Кахтугейнис прокашлялся, и только изредка кто-нибудь бросал на меня настороженный взгляд. Несколько человек, правда, спешно покинули трактир, но это уже их проблемы…

– В чем дело, господин Охара? – спросил я. – Что вас так напугало?

Кахтугейнис сердито возразил:

– Кавалера Сребряного Кленового Листа не так-то просто напугать, юноша, поэтому постарайтесь выбирать слова. Иначе можно и шпагу в сердце схлопотать.

– Простите, баро… господин Охара, – смутился я. И вправду, мы ж в столице, здесь нельзя пренебрегать этикетом и ритуалами. – Что вас в моих словах так насторожило?

– Хм… Одно лишь упоминание места, как вы заметили, любезный Хорс, способно вогнать в ужас каждого второго обитателя Райа. Да и не только Райа – во всем Тратри боятся и опасаются его.

– Места?

– Правильнее было бы сказать – замка, однако и прилегающие к нему парк и лес издревле называют так же. Собственно, это место является частью столицы, однако ввиду неких неуловимых и необъяснимых традиций считается едва ли не враждебным государством.

– Неужели? Вы меня окончательно заинтриговали. Чем же замок заслужил подобное мнение?

– Это очень старая история… Впрочем, вы наверняка уже слышали легенду про Харта – Императора Эльфов, проклятого и отверженного сначала своим народом, потом остальными, а в конце концов – и самим собой?

– Вообще-то, эта часть истории мне неизвестна, – пробормотал я. – Я не знал, что его, оказывается, прокляли все, кому не лень… Однако да, легенду я слышал. И что же?

– В замке, являющемся сердцем этого места, прошли последние дни Харта. Согласно одной из версий, разумеется. Другие гласят самые разные варианты, вплоть до того, что Харт до сих пор жив и замурован в подвалах замка. Но все легенды сходятся в одном – что памятник, выстроенный умерщвленному брату, стал роковым в судьбе Эхартиэля. И все же ни одна достойная доверия история никоим образом не доносит до нас сведения о том, когда и как рок настиг Харта. Многие поздние доработки пытаются заполнить этот пробел, но то лишь фантазии. Впрочем, лучше и точнее поведают лишь историки. Вам бы познакомиться со знаменитым Серотаем Федферовани, вот ему ни один другой историк даже в подметки не годится. Только где ж нынче носит неугомонного дракона…

– Я знаком с ним. Не далее как вчера имели продолжительную пьянку…

– О, так господин Федферовани в Райа? – оживился барон.

– Увы, нет, – мрачно ответил я. – Остался в Габдуе. Вместе с господином Лемом. Менестрелем.

Барон кивнул.

– Лемона Деодери в Тратри даже младенцы знают. Почтеннейший поэт и актер. Вы еще не видели его знаменитых «Бесед в преддверии беды»?

– Нет. Хотя я слышал много других сочинений, например, про великого Антора…

– Это не то, – отмахнулся барон. – Бессмертие господин Лемон сделал себе именно «Беседами». О, лишь мастер может исполнять подобное во всей полноте смысла. Каждое слово, каждое движение выверено. Интонации – ключ к пониманию, но даже движение пальца важно. Нет, милейший, если вы не увидите пьесу, считайте, что утратили нечто великое. Я слышал, правда, только о трех выступлениях автора, одно имел счастие зреть собственной персоной… Лемон после этих представлений месяцами отлеживался. А другие актеры, хотя и могут воспроизвести почти все, что требуется для полной передачи эмоций и смысла, но… все же чего-то им не хватает. Может быть, долгой жизни, коею господин Деодери оказался не обделен? Не знаю, не могу сказать, увы…

– Господин баро… Охара…

– Да ладно, – махнул рукой Кахтугейнис. – Чего уж там.

– Хорошо. Господин барон, не уводите разговор в сторону. То, что Лем – величайший менестрель современности, я уже знаю, он мне все уши прожужжал. Мы говорили об Эг… об этом месте. Или местности, не знаю уж, как будет правильней.

– Да. Вы правы. Простите. Так вот. С замком связана не одна сотня жутких, омерзительных, таинственных, страшных и просто пугающих историй, которые по большей части являются досужим вымыслом или бредом сумасшедшего. Как, скажем, того же Ровуда, менестреля, носящего заслуженное прозвище «как дурак».

– Да, знаком, – кивнул я.

– Со всеми-то вы перезнакомились, – усмехнулся барон. – Однако, как обычно и бывает, часть историй все же реальна. Или реальна частично. И это уже не то что настораживает, а пугает на самом деле.

Кахтугейнис подался вперед, состроив заговорщицкую мину, и я машинально повторил его движение. Бдрыщ без какого-либо яркого выражения на лице смотрел на нас, и я поневоле позавидовал ему: ни забот, ни хлопот.

– Некоторые смерти, настигшие побывавших внутри замка, были ужасны. Об этом говорят останки несчастных, найденные много позже в окрестностях. Другие смерти, возможно, были ужасны не менее, о чем, однако, не могут рассказать даже останки, ибо таковых не найдено.

– Какие останки, какие смерти? – не понял я. – Кто и зачем лез туда?

– Искатели приключений всегда находятся. Даже в наше просвещенное время, после того как на заре своего правления король Альтеррад отправил отряд специально подготовленных воинов на штурм, взятие и разрушение замка… и ни один из них не вернулся, – даже после этого находятся смельчаки, безумцы и просто наивные глупые люди, которые пытаются проникнуть на упомянутую территорию и прихватить какой-нибудь сувенир.

– И что же? Неужели никто не может похвастаться успехом? – не поверил я.

– Почему же, было несколько счастливцев. Впрочем, еще как посмотреть, потому что все они в очень скором времени померли в страшных мучениях от неизвестной болезни, секрет которой не разгадали даже придворные маги, хотя и утверждали, что источник ее именно магический… Да и то, дальше парка и леса им не удалось пройти. Из тех же, кто зашел дальше, живым не возвратился никто. Некоторое время подходы к замку охранялись королевской гвардией, но попытки дурней становились только чаще и настойчивей. Потому стражу вскоре убрали. Разумные по доброй воле туда не сунутся, а коль сунется безумец, что ж – туда ему и дорога…

Я задумчиво потянул эль, захрустел эвгульским хлебцем.

– И какие-нибудь мысли у вас есть, барон?

Кахтугейнис усмехнулся.

– Мысли-то есть, любезный Хорс, однако то всего лишь мысли, и вряд ли они представляют какую-то ценность для современности. Посему не буду обременять вас своим видением проблемы, а только спрошу: каким образом вам стало известно слово, не требуемое для произношения? Разумеется, не нужно упоминать про сон, это к делу не относится.

– Напрасно, – пробормотал я, – так как я его действительно услышал во сне. А сон был несколько необычный. Имелись в нем и колдуны, и говорящие здания, и какие-то тухлые пророчества, и тьма, и свет, и надежда… Одного лишь не было – нормального ответа на вопрос, кто я и откуда взялся…

После того, как я рассказал барону свой сон, опустив некоторые подробности, беседа как-то сама собой сошла на нет. Втроем мы одолели еще кружек пять эля, несколько эвгульских хлебцов и решили расстаться. Луна давно перевалила середину ночного пути, когда мы, качаясь, выбрались из трактира.

– Знаете что, любезный Хорс, – заявил барон заплетающимся языком, хлопая меня напоследок по плечу, – завтра у нашего милостивейшего короля прием в честь возвращения принцессы. На правах кавалера Сребряного Кленового Листа, я приглашаю вас на сие событие. Думаю, вы произведете фурор среди придворных, как человек, незапятнанный цивилизацией, неразвращенный комфортом и роскошью. Это тихое общество, в котором постоянно зреют заговоры и интриги, давно пора всколыхнуть. А то скучно жить становится. Вы как, не против, уважаемый, э?

– Да запросто, – уверил я его, – вскохы… вскокы… всколыхнем, во! Как вы умудрились это сказать?

– Пить надо меньше, – мудро рассудил Кахтугейнис.

– Да уж… Однако же, барон, я здесь не один!

– Вы о чем? А, да… Милейшего Бдрыща можете пока оставить присмотреть за вещами. Более двух колоритных фигур двор не выдержит.

И что это у него все милейшие?

– Разумеется, барон. Я хочу сказать, что я с дамой…

– О! Тогда совсем другое дело… Знаете что? – барон доверительно заглянул мне в глаза. – Я пришлю вам двоим пригласительный билет на прием. По нему вас пропустят во дворец без каких-либо проблем. Где вы остановились?

Я сказал. Барон поперхнулся и даже, по-моему, покраснел. Но в неярком свете уличного фонаря трудно разглядеть, поэтому утверждать не стану.

– Да, знаю. Хорошо, я пришлю слугу, который передаст вам документ. А теперь – до свидания. Надеюсь еще и завтра с вами поговорить, любезный Хорс.

– До свидания, барон. Рад был с вами повидаться.

– До свидания, мой большой друг, – сказал Кахтугейнис Бдрыщу.

– Ы? Угу.

Барон усмехнулся, развернулся и неровной походкой зашагал прочь. Дуболом вопросительно посмотрел на меня. Я вслушивался в звук шагов, пока он не стих в темноте ночного Райа. Где-то вдалеке брехали собаки, свистел городовой, по параллельной улице протопал отряд стражи.

– Ну что ж, Дуболомище, – философски выразил я мысль, только-только успевшую оформиться в голове. – Вот и еще один день прошел. А чего мы достигли? Практически ничего! Барон вроде бы задал пищу для ума, но если вдуматься, то ничего нового и интересного не сообщил. Что же, будем пытаться бездельничать и дальше – если получится. Ах, черт! – вдруг вспомнил я. – Вот ведь что беспокоило на корабле! Я не спросил Лема, какую-такую Бездну он имел в виду! Ну и что, нет – так нет. Не плыть же сейчас в Габдуй…

Дуболом согласно кивал и потихоньку тащил меня к ночлегу. Думаю, что сам бы я не смог добраться – количество выпитого эля превысило некие разумные пределы, а насильно объявлять организму, что я совершенно трезв, почему-то не хотелось. Наверное, потому, что уже на все было наплевать.

До постели я добрался уже без помощи Дуболома, рухнул в нее, не раздеваясь. Жуля недовольно поморщила носик во сне – видимо, учуяла запахи алкоголя и вонючих ночных улиц, – но не проснулась, а только натянула одеяло на голову. Я пьяно ткнулся губами ей в щеку, после чего уставился в потолок и очень быстро заснул.

Глава 27. Старые лица – новые лица

Девять заповедей сатанизма:

Сатана предоставляет терпимость вместо воздержания.

Сатана предоставляет полноценное существование вместо духовных мечтаний.

Сатана предоставляет истинную мудрость вместо лицемерного самообмана.

Сатана предоставляет доброту к тем, кто это заслуживает, вместо любви, потраченной впустую на заискивания.

Сатана предоставляет месть вместо подставления другой щеки.

Сатана предоставляет ответственность ответственному вместо заботы о психических вампирах.

Сатана представляет человека только как другое животное – иногда лучше, чаще хуже, чем те, что ходят на всех четырех – который, из-за его «Божественного духовного и интеллектуального развития» стал наиболее порочным животным из всех.

Сатана представляет все так называемые грехи как поступки, ведущие к физическому, умственному, или эмоциональному вознаграждению.

Сатана – лучший друг, которого Церковь когда-либо имела, так как Он единственный, кто сохраняет этот бизнес все эти годы.

Антон Шандор ЛаВей. «Сатанинская библия»

Бодун встречал меня хмуро, закинув ногу на ногу, а руку на руку, развалившись в кресле прямо посреди каменистой площадки, изобилующей щелями, из которых вырывались мутные фонтаны. Одет хозяин Похмелья был как-то необычно, в форменную одежду, никакие знаки различия коей мне, однако, знакомы не были. Впрочем, не так уж много я и знаю, чтобы вот так сразу судить. Может, это мундир кадрового офицера армии Похмелья?.. Я сел напротив него на камень, имевший очертания кресла, с неудовольствием глянул на стаю вохепс, дающую сверху советы на птичьем языке, и воззрился на сидящего.

– Ну, здравствуй, здравствуй, – приветствовал Бодун.

– Что, Бодунушка, невесел, что ты сопельки развесил? – сострил я.

– Фу, как несмешно и пошло, – ответил он. – Это уже твой четвертый визит ко мне, Хорс. Такого быть не может, однако такое есть. Как объяснишь?

– А никак, – пожал я плечами. – Тянет сюда, вот и все. Разве ж я виноват? Все это – только мой сон, и ничто более.

– Да? Как же тогда расценить твои успешные попытки споить исключительно почтенного похмельника – Лема?

– Я его не спаивал, он сам себя споил!

– Я все знаю, Хорс, – Бодун встал, причем мне тоже пришлось встать, из вежливости; подошел вплотную и… навис надо мной. Сколько помню, он всегда был ниже почти на голову, а тут вдруг оказалось, что я могу увидеть его глаза, только задрав голову. Глаза же… были жесткие, холодные, и в них горел странный огонь безумия. Меня пробрала дрожь. Сверху нагло орали вохепсы. – Я все знаю. Любой, кто побывал здесь хоть раз, навечно остается открыт для меня. Ты же четырежды открыт. Не отпирайся.

Ах вот как? Ну ладно же!

– Что ж! Тогда давай устроим допрос с пристрастием, – рассердился я. – Кто я? Что я такое? Что мне нужно здесь и в мире? Какая тварь осмелилась разбудить меня в лесу дебильным телефонным звонком во Вселенной, где и слова-то такого не знают – «телефон»? Какого черта я притащился в этот имбецильный город, таща за собой несчастную девицу и двух копытных, один из которых, к тому же, возможно, еще и демон? Давай, Бодун, отвечай! Если ответишь исчерпывающе хоть на один вопрос, я признаю твое право на привилегии!

Человечек предо мной съеживался и съеживался, пока не принял прежние размеры. Выглядел он сконфуженным.

– Да уж, – пробормотал Бодун наконец. – Верно говорят, не суй другого в колодец – сам упадешь. Ну и вопросики ты задаешь, Хорс Взыскующий Истины. Ты сам-то хоть понял, что наболтал?

Я яростно посопел в ответ.

– Да, Хорс, истина твоя, – признал Бодун. – Прав у меня на тебя нету. На любого другого, даже на Лема – есть. А на тебя нет. Как это ни странно и ни удивительно. Вот и попытался восстановить справедливость. Неудачно, ты уж согласись и не держи зла.

– Зло я буду держать, когда ты у меня кружку пива отнимешь, – постепенно успокаивался я. – Или снова попытаешься той гадостью напоить.

– Упаси Тбп, – испугался Бодун. – Что мне, задница не дорога? Нет, даже не проси!

– Ладно, убедил.

Помолчали. Причем собеседник мой становился все мрачнее и мрачнее, и это было непонятно.

– Скажи, Хорс, – разомкнул он наконец уста. – Скажи, чем тебе не нравится мир?

– Чего-чего?

– Поведай мне, зачем ты вознамерился его уничтожить?

– Ну, знаешь! – Я рассердился, со злостью пнул камень, на котором сидел. Здоровенный булыжник сорвался с места и улетел в поднебесье, провожаемый моим озадаченным взглядом. – Почему каждый, кому не лень, твердит о каких-то замыслах, про которые я слыхом не слыхивал?!

– Так ты что, не знаешь? – Бодун казался сбитым с толку. Забавное зрелище, скажу я вам! – Нет, в самом деле не знаешь?

– Чего я не знаю, провались ты к черту!

Что-то хрястнуло, земля содрогнулась, пошла трещинами, но выдержала.

– Поосторожней со словами, колдун доморощенный, – испугался Бодун. – Не знаю, кто он такой, твой Черт, но к нему в руки попасть почему-то не хочется. А по поводу знания… Если ты и вправду не ведаешь… Что ж, идем, покажу кое-что.

Он развернулся и зашагал по тропинке. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним.

Бодун шел недолго. Тропа вывела к скалам, попетляла немного между ними и внезапно оборвалась. Отвесная стена нависала над бескрайним полем, мрачным и бесплодным, как и все в Похмелье… однако то было не Похмелье. Потому что солнце светило обычное, пусть и заслоненное тучами – тоже обычными, и вохепсы в воздухе не летали. Но летало нечто другое…

Сначала я решил, что в глазах рябит. Потом с содроганием понял, что вся кипящая от горизонта и до горизонта безликая масса – чудовищная армия, собранная из всевозможных существ, каких только можно представить.

– Вот, – сказал Бодун.

Блестели на солнце начищенные доспехи рыцарей, отполированные до блеска наконечники копий, щиты, шлемы, броня. Всевозможные народы были в этом скопище, бесчисленное множество рас, народностей, племен. Бодро шагали маленькие гномы, сжимая топоры и секиры мозолистыми руками, эльфы двигались подобно статуям, холодные, надменные; великаны топали кривыми ножищами, опираясь на палицы; орки и гоблины, перемешавшись, с гоготом и скабрезными шутками шли в общем потоке. Люди… Солнце затмило тучей громадных тел – драконы летели, преодолевая за минуты часы пешего хода, великолепные черные властители воздуха… сейчас они казались совсем небольшими из-за множественности и размеров войска.

Не знаю, каким образом я все ощутил. Не мог, ну просто не мог увидеть топоры гномов, палицы великанов, луки и стрелы эльфов. Даже отряд драконов отсюда казался не больше стаи ворон. Однако ж каким-то загадочным, неведомым образом вся армия, все поражающее своими размерами войско оказалось мгновенно охвачено разумом, каждый воин – от мелкого домового, которого нелегкая судьба лишила крова и понесла в страшный мир, до могучего Эвгульского Змия, самого хитрого и коварного из драконов, – каждый стал мною, а я – каждым из них.

Армия еще не сражалась. Но была готова к битве и шла на поле боя, и лишь небесам было ведомо, когда и где оно возникнет. Если будет нужно – вырубят лес, чтобы появилось…

– Вот, – сказал Бодун, и я вздрогнул, сбрасывая наваждение. – Вот твое предназначение. Ты хотел знать? Так знай.

– Что это? – спросил я, хотя подспудно уже начал понимать.

– Армия Конца Света, дорогой мой эсхатолог. А ты – тот, кто ее возглавит.

– Но… Зачем?

– Так надо. Так суждено.

– Ты стал пророком, Бодун?

– Нет. Всего лишь констатирую факт.

Я помолчал, взирая на чудовищное зрелище. Что это значит, в конце концов?!

– Все они погибнут, – грустно сказал Бодун.

– Почему?

– Их время истекло. Мир требует перемен.

– Перемены иногда нужны…

– Да. Но они есть всегда. И однако порой происходят перемены такие, что содрогается Вселенная.

Бодун помолчал.

– Хотел бы я, чтобы это произошло после меня, – тихо сказал он. – Или до. Но хотеть – одно, а реальность – вот она. Прощай, Хорс. Больше я тебя не увижу. Чувствую. Иди с миром, и постарайся принести миру как можно меньше бед. Прощай.

Бодун ушел. Я слышал его затихающие шаги, но не мог оторвать глаз от армии, проходящей внизу. Там наконец кто-то меня заметил, и все больше и больше взоров обращалось в мою сторону. И, к великому удивлению, сквозь многоголосый гул, висящий над равниной, вдруг прорезалось радостное «Ура!». Я увидел воодушевленные чем-то лица, уродливые, красивые, прекрасные, усыпанные шрамами и просто – никакие, руки, лапы и конечности, которые ни так, ни эдак назвать было нельзя, потрясали оружием в восторженном жесте приветствия… кого? Главнокомандующего? Бога?

Я проснулся. Переход от яркого сна был столь резок, что несколько секунд глаза ничего не могли разглядеть в полусумраке комнаты. Жули рядом не было. Голова раскалывалась от боли. Маленький зеленый тощий субъект резво перебежал из одного угла комнаты в другой. Я встряхнул головой – надо меньше пить, уже зеленые чертики мерещатся; боль взорвалась в висках от резкого движения. Надо бы пожелать себе скорейшего выздоровления. Но было лень… В дверь вяло постучались.

Проклиная все на свете, я выкарабкался из кровати и босыми ногами прошлепал к двери. Там был посыльный, принес официальный пакет. За его спиной маячила любопытная физиономия хозяина постоялого двора и непроницаемая рожа Дуболома, взявшего, видимо, на себя роль телохранителя. Но я расписался в получении и тут же захлопнул дверь перед их носами, предоставив догадываться, чем я тут занимаюсь.

В пакете было приглашение на королевский прием. Ни больше, ни меньше. Кахтугейнис сдержал слово. Но только наполовину, так как приглашение оказалось одно, именное. Для Хорса Потерявшего Память. Для Жули и Бдрыща – нет.

Прием назначался на три часа дня. Поскрипев зубами, я все-таки велел себе избавиться от головной боли. Потом начал соображать, сколько же сейчас времени. Через несколько мгновений понял, что это бесполезно, и открыл дверь, собираясь крикнуть хозяина. Однако он еще был тут. Я спросил его о времени и едва не начал рвать на себе волосы, услышав ответ. Почти два часа пополудни. Едва ли успею привести себя в порядок и успеть во дворец. А ведь еще искать, где он находится!

Впрочем, проблемы решились просто. Идти я решил так, как есть – все равно больше ничего нет. Ждать Жулю уже не имело смысла: как я ни жалел, что, скорее всего, пойду на прием без нее, не пойти сам не мог, – королевское приглашение просто так не игнорируют.

Заплатив хозяину за постой и пообещав при случае заглянуть еще, я собственноручно вывел Пахтана из стойла, причем обнаружил, что Халы там уже нету. Оставалось только недоумевать, куда подевалась Жуля. Сразу почему-то вспомнились ее горькие слезы и грустные слова о расставании…

У меня похолодело в груди. Неужели… Нет, не может быть. Я бросился обратно.

Припертый к стенке хозяин признался, что девушка рано утром собралась, забрала лошадь и уехала, никому не сказав ни единого слова. Причем глаза были на мокром месте. Однако решимость и отчаяние подгоняли ее куда-то, куда, видимо, совершенно не хотелось попасть.

Отпустив хозяина, я тяжело задумался. Что все это могло значить? Жуля была пылкой, страстной, любящей, ответственной девочкой, но только тогда, когда ни от кого не зависела ни сама, ни кто-то другой не зависел от нее. Как только пришло время вернуться под родительский кров, вся ответственность сразу пропала. Она побоялась представить отцу, наверное – богатому купцу, такого безродного бродягу, как я. Да еще и с нагрузкой в виде слабоумного амбала. Любовь? Что бы ни утверждали разные проходимцы, все это вилами на воде написано. Пока великие деяния мои свелись к полному разгрому произведения искусства, которым являлся экзаменационный зал Академии, да нескольких придорожных трактиров…

Видимо, так. Вряд ли ее снова похитили – в городе едва ли не военное положение, и никто не смог бы стянуть даже пирожок у лоточника, не то что девицу из гостиницы. Да и хозяин подтвердил, что она уехала сама.

Поэтому, скрепив сердце, которое все равно обливалось кровью, я оседлал Пахтана, ревниво косящегося на меня, забрался в седло и поехал на прием. Дуболому строго велел дожидаться здесь – не хватало сканадалов, и от себя-то не знаешь, чего ждать. Дорогу указали прохожие, попутно порекомендовав обратить внимание на те-то и те-то достопримечательности… поняли, что я приезжий. Но не до них было! Все мысли занимала Жуля. И только когда гвардейцы остановили Пахтана за уздцы, я очнулся от тяжелых мыслей, увидел, что приехал и решил отложить переживания на потом.

По широкой длинной лестнице я поднялся, сопровождаемый подозрительными взглядами стражи, через три ступеньки понатыканной по краям. Но вид был надменный и высокомерный, и никто не попытался меня остановить. Впрочем, я и не представлял, что бы сказать им. Разве что грамоту показать.

А почему, собственно, я должен чувствовать себя не в своей тарелке? Чем я хуже всех них – аристократов и дворян? Не то ли еще нынче ночью доказывал Кахтугейнису? Так в чем же дело? Вперед!..

Герольд с некоторым недоумением разглядывал меня. Ну да, одет я не столь пышно, как прочие гости, так ведь то – аристократы всякие, вельможи. Им по статусу положено. А тут всего лишь какой-то непонятный тип, недавно потерявший все воспоминания. Куда там до драгоценностей и бархата! Спасибо, что вообще не в тряпье пришел.

– Как представить? – спросил глашатай.

– Хм-м… Скажи так: Хорс Мемраластест, странник в поисках истины.

– Менестрель? Ну так тебе не сюда, для отродья есть служебный вход…

– Я приглашен. И не зови меня отродьем, могу обидеться.

Герольд презрительно фыркнул. Черт, как надоели мне все эти многозначительные пренебрежительные жесты. Ведь потом каются, что не подумали.

– И кем же ты приглашен, менестрель?

– И я не менестрель. Вот билет.

Я протянул картонку. Герольд двумя пальцами взял ее, будто боялся запачкаться, бросил взгляд… Второй. Впился глазами в иероглифы по краям листка и поднял потрясенный взор. Впрочем, он быстро овладел собой. Почтительно отступив, герольд сделал шаг в зал.

– Хорс Мемраластест, Странник В Поисках Истины. – Именно так он сказал, каждое слово звучало увесисто, будто являлось солидным княжеским титулом. Сквозь неприязнь к недалекости этого человека я почувствовал уважение к его профессионализму.

Стражники расступились. Я вошел. Осмотрелся. Толпа.

Люди как люди. Только пороскошнее да поглупее. Есть хитрые и жестокие лица, есть наивные и простодушные; впрочем, немного – такие при дворе долго не выдерживают. Лица властные, угодливые, порочные, сытые, благодушные и фальшивые – то есть лицемерные. Умные, талантливые, осененные печатью божественного происхождения, а также низвергнутые этой печатью с небес; печальные и задумчивые, равнодушные, безразличные, тоскливые, скучающие; красивые, уродливые и непонятно какие; наконец, непроницаемые. Все о чем-то беседуют. Похоже, давно – разделились на кучки, каждая обсуждает свои проблемы. Я неторопливо пошел по зале, мимоходом прислушиваясь к разговорам; ничего интересного, впрочем. Чувствовались заинтересованные взгляды, еще бы – незнакомый человек, ведь при дворе все давно должны друг друга знать, постоянно общаются. Новые, конечно, появляются, это всегда интересно, но через несколько дней он становятся такими же знакомыми и скучными, как и прочие.

Я ощутил эти мысли словно свои и даже поверил, что они мои. Но потом понял, что нечто подобное уже было – во сне, когда якобы беседовал со зданием. От того сна, кроме интересной гипотезы о вестнике, осталось одно неплохое умение – понимать, что ты думаешь сам, а что тебе пытаются внушить или мысленно передать другие. Я невзначай огляделся. Вроде бы никто не глядел слишком пристально. Похоже, просто я улавливаю мысли нескольких людей сразу. Будь человек один, так бы не получилось; но если сразу три или четыре думают об одном и том же, то кто-то с повышенной чувствительностью – я, например – может прочесть их ненаправленные мысли.

– О, вы давно приехали? – защебетала миловидная девушка, преграждая мне дорогу. Ростом она была почти с меня, то есть – довольно высокой. Я пригляделся. Красива. Бархатная кожа, легкий румянец, что так идет молодым, пушистые ресницы, тонкие брови, правильный нос, четко очерченные губы, лишь тронутые помадой, в противоположность некоторым дамам с этой тусовки, с которых помада аж сыпется. Золотистые волосы, необычные, изумрудного оттенка глаза, в которых помимо искреннего интереса явно присутствует острый ум. Как там говорил Ровуд? Красивая женщина обычно дура. Если женщина и красива, и умна, то она стерва. А если не стерва, то – не женщина. Просто ангел спустился с небес и дурит головы смертным… Или это не Ровуд говорил? Хм. Неважно. Девушка явно и красива, и умна. А вот насчет стервозности… Надеюсь, этого узнавать не придется, у меня ведь есть Жуля. Была… – Я здесь вас раньше не встречала.