Текст книги "Именем закона. Сборник № 3"

Автор книги: Эдуард Хруцкий

Соавторы: Гелий Рябов,Игорь Гамаюнов,Александр Тарасов-Родионов,Борис Мегрели
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц)

Хмелев вошел в кабинет нарочито медленно.

– Сгинул Рахманин.

– Саша, выражайтесь яснее, пожалуйста, – сказала Миронова.

– Исчез, сбежал, скрылся. В доме семь по улице Маши Порываевой он больше не проживает. Приятель, приютивший его, ничего не знает, кроме того, что Рахманин исчез два дня назад.

Глава 9

Позвонила Миронова.

– У Рахманина алиби. В ночь гибели Комиссаровой он находился у бывшей жены Маргариты Анатольевны Садовской в Кузьминках. Изливал душу.

– Ну и слава богу! – вырвалось у меня. – Зачем же он придумал прогулку и где он сам?

– Сам он теперь живет у приятеля-художника в мастерской на Красноказарменной. А прогулку придумал, играя в благородного рыцаря, чтобы не бросить тень на бывшую жену. У Садовской нынешний муж был в командировке. В общем, банальная ситуация, за исключением того, что бывшие супруги сохранили человеческие отношения. Садовская по собственной инициативе пришла в прокуратуру…

Голованов чувствовал себя плохо. Он выглядел еще хуже, чем на похоронах.

– С вашего разрешения я прилягу, – сказал он.

– Почему не предупредили по телефону? Я бы не стал вас беспокоить. Отложим разговор.

– Нет-нет. Раз надо, значит, надо. Да и приятно мне, не скрою, беседовать с вами.

– Ну хорошо. Когда утомитесь, дайте знать. Вы помните, какие драгоценности были у Надежды Андреевны?

Голованов как ни старался, а скрыть волнения не смог.

– Помню.

– Мой вопрос встревожил вас?

– Неприятные воспоминания, Сергей Михайлович. Когда мы разошлись, Надя вернула мне все подарки, которые я сделал: часть драгоценностей и даже вечерние платья.

– Часть? А другую часть?

– Другую часть мы продали. Денег вечно не хватало. Мы жили на широкую ногу. Рестораны, поездки в Суздаль, Ростов, Таллинн, Ригу, на Балтику, на Черное море, встречи с друзьями. Их надо принять, к ним надо сходить. С пустыми руками не пойдешь. Деньги… Где их было взять? Потихонечку продавали вещички. Надя вернула, что осталось. Все лежало в моем чемодане. Когда обнаружил это, было поздно что-либо предпринимать, то есть возвращать. Надя ведь не хотела со мной разговаривать.

– У вас сохранились эти драгоценности?

– Нет, Сергей Михайлович. Жизнь свободного художника – вещь трудная. Все продал. Все – это сказано громко. Кольцо с бриллиантом в полтора карата, кольцо с изумрудом в два карата и золотой браслет с японскими искусственно выращенными жемчугами. Драгоценности по-настоящему те, что мы с Надей продали. Кольцо с бриллиантом чистой воды в два карата, кольцо с рубином в полтора карата, кольцо с изумрудом в два с половиной карата и небольшими бриллиантами вокруг, а также другие мелочи. Сейчас им цены не было бы. А тогда мы спустили их за бесценок. Красивая жизнь требует много денег.

– Сожалеете?

– Что вы?! Я ведь был счастлив.

– Драгоценности продавали через комиссионный магазин?

– Каюсь, через знакомых.

– У Надежды Андреевны были свои драгоценности?

– Цепочка, кольцо с аметистом и кольцо с дымчатым топазом. Даже по нынешним временам это нельзя назвать драгоценностями. Почему вы заинтересовались драгоценностями, Сергей Михайлович? Кто-нибудь насплетничал о моих драгоценностях или что-то пропало?

– Извините, Виталий Аверьянович, но я не могу ответить на ваш вопрос.

– Не извиняйтесь. Это я так спросил. О наших отношениях с Надей в театре долго сплетничали. Обо мне ходили самые невероятные слухи. Будто бы я был богат как Крез. Судачили не без оснований, конечно. Я одевал Надю так, что она своим видом вызывала у этих несчастных оборванцев черную зависть. Что актеры получают? Гроши. А хочется красивой жизни, красиво одеться. На них ведь больше обращают внимания, чем на нас с вами, Сергей Михайлович. Конечно, я был богат, но не как Крез. А, что об этом говорить?! Все в прошлом, и Нади нет. Вот я сказал, что в театре сплетничали, завидовали Наде. Все это так. Но Надю любили в коллективе. Вы вообще знаете театр?

– Театр – храм искусства.

– Для непосвященных. К вам кто-нибудь приходил из театра по собственному желанию, порыву души? Ах да, вы же не имеете права отвечать на подобные вопросы. Думаю, что не приходил. А могли бы прийти. Да, Надю в театре многие любили, несмотря на ее непростой характер. Уверен, что пришли бы и рассказали о зависти, о подсиживаниях, о многом, что подтвердило бы заявление этой дамы на похоронах. А возьмите сами похороны. Ни слова о том, что было смыслом жизни Нади. Все срежессировано. Ко мне приходил один мой приятель из театра, рассказал кое-что. Андронов собрал труппу, чтобы сообщить о смерти Нади. Почтили ее память вставанием и минутой молчания. Как будто все пристойно. Но Андронов в туманных выражениях дал понять, что Надя покончила с собой по причине личных мотивов и никто, мол, не должен мешать следствию. Кто осмелится в театре игнорировать рекомендации главного режиссера? Вот так Андронов сделал первый шаг, чтобы оградить себя и театр от смерти Нади. Он не допустит, чтобы на театр упала тень.

– Вы сказали «первый шаг». Значит, будет и второй?

– Думаю, будет. Они попытаются избавиться от Виктора.

– Рахманина?

– Рахманина, Сергей Михайлович, Рахманина. Они откажут ему под благовидным предлогом. Мне так думается.

– Кто – они?

– Андронов и Герд. Герд – это теневой кабинет Андронова.

– Они считают, что Рахманин довел Надежду Андреевну до самоубийства?

– Они, Сергей Михайлович, подозревают Виктора. Весь театр его уже подозревает.

– Почему?

– Вы полагаете, что подозревать – прерогатива прокуратуры и милиции? Не только вы, Сергей Михайлович, можете подозревать. Человеку вообще свойственно подозревать других, себя. Подозревать – значит сомневаться. Поэтому он анализирует, делает выводы, иногда правильные, иногда ошибочные.

– Скажите, Виталий Аверьянович, Надежда Андреевна вела дневник?

– Вела.

– Вы видели дневник?

– Ну конечно, раз я говорю, что вела. Я так полагаю, дневник пропал, раз вы спрашиваете о нем?

Вот тут мне ничего не оставалось, как подтвердить предположение Голованова.

– Надя вела дневник странным образом. Годами ничего не записывала. При мне она лишь один раз взяла его в руки, что-то записала и вырвала лист, разорвала на мелкие кусочки и отправила в унитаз. Что за тайны, спросил я. Она и призналась, что давно ведет дневник. Как я ни просил ее почитать мне что-нибудь, уговорить не удавалось. Мы оба посмеялись и на том о дневнике забыли.

– Как дневник выглядел?

– Обыкновенная школьная толстая тетрадь в черном коленкоровом переплете.

– Вы утомились, Виталий Аверьянович?

– Да, немного.

– Все, ухожу.

Я был в прихожей, когда Голованов сказал:

– Сергей Михайлович, как вы думаете, этично будет, если я поставлю на могиле Нади памятник? Виктор, при его положении, вряд ли сможет это сделать. Анна Петровна тем более. Спрашиваю вас не как работника милиции, а симпатичного мне человека.

– Спасибо за добрые слова, Виталий Аверьянович. Но как работник милиции, я бы спросил вас: откуда у вас деньги?

– Осталось кое-что из прежней жизни. Думал, на черный день. Но чернее дня быть не может.

– Не знаю, что посоветовать. Есть же Виктор. Ему решать.

– Пожалуй. Преждевременно это. Когда лежишь один в четырех стенах, разные мысли лезут в голову. Наши желания порой опережают события.

…Я сидел в кабинете один. Хмелев ушел в буфет. Мне даже есть не хотелось. Я потерял нить расследования. Мысли о Рахманине, о кольце с деньгами, о дневнике бегали наперегонки.. Я не знал, за какой погнаться.

По привычке я стал листать перекидной календарь назад, проверяя, все ли записанное мной сделано. Я наткнулся на запись: «Бутылка. Экспертиза». Я позвонил в научно-технический отдел, почти уверенный, что услышу: «В картотеке не проходят». На том конце провода после стандартного «одну минутку», которая растянулась на три, девичий голос сказал:

– Имеются отпечатки Егора Ивановича Орлова, осужденного за грабеж…

…Материалы, которыми мы располагали на Орлова по кличке «Дуб», давали достаточно оснований подозревать его в убийстве или, по меньшей мере, в причастности к смерти Комиссаровой. Тридцатишестилетний Орлов, уроженец и воспитанник когда-то знаменитой среди московских уголовников Марьиной рощи, четырежды отбывал в колониях различные сроки наказания. Следы пребывания в квартире Комиссаровой, оставленные на бутылке из-под водки, говорили о том, что он находился там после гостей. Но почему, ограбив Комиссарову, он ограничился одним кольцом и двадцатью пятью рублями, я понять не мог.

– Ты, конечно, считаешь, что Орлов убил Комиссарову, – сказал Самарин.

– Да, Владимир Иванович.

– Дай вам власть, так вы все преступления списали бы за счет рецидивистов. А рецидивисты тоже люди, и закон требует одинакового отношения ко всем гражданам. Что ты предъявишь Орлову, кроме заключения дактилоскопической экспертизы, какие доказательства?

– Разве этого мало?

– Мало. Установлена связь Орлов – Комиссарова?

– Можно предположить, что Орлов приходил к Комиссаровой двадцать седьмого августа, то есть в день перед ее смертью, дважды. Первый раз в двадцать два тридцать. Но никто из свидетелей его не видел.

Самарии поморщился.

– На чем основывается это предположение?

– После того как мы получили заключение, были опрошены свидетели. Грач, Рахманин и Голованов вспомнили, что в двадцать два тридцать кто-то позвонил в квартиру. Комиссарова пошла открывать дверь. Вернулась она быстро. Никто не обратил внимания на этот звонок. Обычное дело – позвонила соседка, кто-то ошибся. Не придали звонку значения, и поэтому ни один свидетель не вспомнил о нем. Сейчас Рахманину кажется, что Комиссарова вернулась за стол растерянной.

– Почему четвертого свидетеля не опросили?

– Герда? Опросили. Он ничего не помнит.

– Связи Орлова установили?

– Все его связи ведут в колонии. Дружки Орлова отбывают сроки.

– А новые связи?

– Он не успел обзавестись ими. Орлова освободили двадцать второго августа. В Москву он прибыл двадцать пятого.

– А двадцать седьмого пошел к Комиссаровой.

– Наколка? Тогда почему, кроме кольца и двадцати пяти рублей, он ничего не взял? На Комиссаровой висела золотая цепочка, на руке кольцо с аметистом, в прихожей новенькая дубленка.

– А он не убивал ее.

– Только ограбил? Непохоже это на ограбление.

– Непохоже. Орлов был у Комиссаровой или до или после ее смерти. В первом случае она добровольно отдала кольцо и деньги, раз Орлов распивал там водку. Во втором – увидев труп, Орлов испугался, что ему припишут убийство, выпил для успокоения водки и дал дёру. Но уходить с пустыми руками ему не хотелось. Он прихватил то, что попалось под руку и можно было положить в карман и не бросалось бы в глаза.

– Кошелек с деньгами лежал в сумке, а следов нет.

– Тогда Комиссарова добровольно отдала деньги и кольцо. Двадцать второе, двадцать пятое и двадцать седьмое августа. Это что-то да значит. Была связь Орлов – Комиссарова. Была. Ты говорил о погибшем брате Комиссаровой. Напомни-ка мне.

– Брат Комиссаровой Алексей Пьяных был отпетым негодяем. Случается, что один из близнецов берет в ущерб другому ум, талант, здоровье…

– Без лирики.

– Пьяных занимался разбоем. Погиб в семнадцать лет; уходя от преследования, спрыгнул с Крымского моста и утонул.

– Тело нашли?

– Нет.

– Ты проверял? Вижу, что не удосужился. Плохо стал работать, Серго. Так нельзя. Знаю, знаю, что устал, не был в отпуске. Я тоже не был в отпуске. В клинику вот не могу лечь. Так нельзя. Как же ты не отработал этот эпизод?! Может быть, сейчас мы не ломали бы голову, а беседовали бы по душам с Орловым.

Самарин был искренне огорчен из-за моей промашки. В общем-то, я старался всегда все проверять. Не мог же я предположить, что Алексей Пьяных воскреснет из мертвых?!

– Сдается мне, ты не готов к беседе с Орловым, – сказал Самарин. – Совсем не готов.

Глава 10

Брат Комиссаровой Алексей Пьяных был жив. Нельзя сказать, что он здравствовал, но он был жив. Алексей Пьяных по кличке «Фикса» находился в колонии, отбывая наказание за очередной разбой. Пять раз он приговаривался к различным срокам наказания с того времени, когда он спрыгнул с Крымского моста, пытаясь уйти от преследования. Я понял, почему Надежда Комиссарова убедила Анну Петровну в гибели брата. Но я не мог понять, поддерживала ли она отношения с ним. В многочисленных ответах по телетайпу на наши запросы, вообще в материалах, которые мы получили, не было и намека на это. В одном мы не сомневались: Пьяных следил за жизнью сестры. Мы даже допускали, что он вымогал у нее деньги. Впрочем, в своих предположениях мы заходили слишком далеко.

В колонии бок о бок с Алексеем Пьяных пять лет провел Егор Орлов.

…Орлов забивал «козла» во дворе. Играл он азартно, стуча костяшками домино так, будто пытался вбить их в хилую столешницу.

Партия закончилась, и он сгреб со стола десяти– и двадцатикопеечные.

– Дуб, потолковать надо, – наклонившись к нему, сказал я.

Он окинул меня оценивающим взглядом, перешагнул через скамейку, бросил партнерам «выхожу» и неожиданно побежал.

Я хорошо знал планировку двора. В таком же дворе, окруженном огромным домом с арками, мне довелось расследовать двойное убийство. Поэтому я не помчался за Орловым, зная, что он неминуемо окажется у ближайшей арки, где на всякий случай я оставил Хмелева.

Пересекая двор, я глазами искал Орлова. У арки я и увидел его. С ножом в руке он надвигался на Хмелева, а Хмелев, раскинув руки с растопыренными от напряжения пальцами, отступал к стене. Говорил же я ему, чтобы занимался самбо, подумал я, а в другую секунду возникло недоумение: почему он не выхватит пистолет? Наверно, он напрочь забыл о пистолете. Это был первый случай вооруженного нападения на него.

Когда я выбил из руки Орлова нож, Хмелев вспомнил о пистолете.

– Оставь! – сказал я.

– Здравствуйте, Орлов, – сказала Миронова.

– Наше вам, Ксения Владимировна!

– Давно не виделись, а, Орлов?

– Давно, Ксения Владимировна. Соскучились?

– С вами не соскучишься, Егор Иванович. Тактика у вас прежняя? Ничего не видели, ничего не слышали, ничего не знаете?

– Ничегошеньки, Ксения Владимировна. Комиссарову не знаю и в квартире ее никогда не был.

– Тогда перейдем к следующему этапу. Орлов, вам предъявляется заключение дактилоскопической экспертизы о том, что на бутылке из-под водки «Кубанская», стоящей в ночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое августа сего года на столе в квартире Комиссаровой по адресу Молодежная улица, дом шесть, обнаружены отпечатки пальцев вашей правой руки. Каким образом они там оказались, если вы утверждаете, что никогда там не были?

Орлов долго изучал заключение.

– Это ваше дело докапываться, каким образом, – наконец сказал он. – Не был я там.

– Вам знаком этот гражданин? – Миронова показала Орлову фотографию Алексея Пьяных.

В глазах Орлова появился страх.

– Я не убивал, не убивал, не убивал! – закричал он.

– Без истерик, Орлов.

– Не убивал я! Она была жива!

– В какое время вы были у Комиссаровой?

– В час ночи.

– Долго вы находились в квартире?

– Да две минуты.

– У Комиссаровой кто-нибудь был?

– Да одна она была в квартире.

– Как вы провели время с половины одиннадцатого до часу ночи? – спросил я.

– С половины одиннадцатого? А что было в половине одиннадцатого?

– В половине одиннадцатого вы позвонили в квартиру Комиссаровой. Не так ли?

– Если вы это знаете, то должны знать, что не убивал я!

– Орлов, вы не ответили уже на два вопроса. Знаком ли вам этот гражданин? – Я указал пальцем на фотографию Пьяных. – Второе. Как вы провели время с половины одиннадцатого до часу ночи?

– Это гражданин Алексей Пьяных. С половины одиннадцатого до часу ночи я дожидался ухода гостей Комиссаровой на лестнице рядом с ее квартирой. Довольны?

– Спасибо за четкий ответ. Если вы ответите так же на следующий вопрос, мы сможем перейти к третьему этапу беседы, – сказала Миронова. – С какой целью вы приходили к Комиссаровой?

– Когда? В половине одиннадцатого или в час ночи?

– У вас были разные цели?

– Разные, разные. В половине одиннадцатого я пришел выполнить поручение Фиксы, ну, гражданина Пьяных. Он мне наказал передать привет сестре.

– И больше ничего?

– Нет, больше ничего, кроме привета.

– Вы позвонили в квартиру Комиссаровой в половине одиннадцатого. Комиссарова открыла дверь. А дальше?

– Она сказала, что у нее гости, и велела прийти утром в десять к книжному магазину. Там у них рядом книжный магазин.

– Почему же вы остались?

– Какой резон мне было шастать к ней еще раз? Дай, думаю, дождусь, когда гости умотаются, может, деньгу какую подкинет, пожалеет несчастного. Я ей о братане расскажу, как ему живется-тужится в колонии. Дождался. О братане она слышать не захотела, но меня пожалела и дала сначала двадцать пять рублей, потом, подумав, колечко с дешевеньким камушком. Денег, говорит, в доме больше нет, даже пустой кошелек показала, а колечко, говорит, продай, выручишь, говорит, хоть какие-то деньги. Хлопнул рюмку водки на прощание и ушел себе, благодарный за прием и ласку.

– За что же вас так приласкала Комиссарова? За какие такие красивые глазки? – спросил Хмелев.

– Не за мои красивые глазки, а по доброте своей души, – ответил Орлов.

– Кольцо продали? – спросила Миронова.

– Конечно. На следующий же день. У комиссионного магазина. Неизвестному лицу.

– А теперь, Орлов, расскажите все по порядку. Начните с колонии.

…Рассказ Орлова убедил нас в том, что Алексей Пьяных был отпетым мерзавцем. Он не любил даже мать. Он легко отказался от нее, когда на свидании после его первого ареста Надежда Комиссарова сказала ему: «О матери забудь». Он забыл о ней, за деньги. Зная о привязанности сестры к матери, он шантажировал Комиссарову двадцать три года. Она безропотно давала ему деньги даже в периоды безденежья. Он оставлял ее в покое лишь на время, когда попадал в колонию. Я мог себе представить, как облегченно вздыхала Комиссарова, узнав об очередном аресте Алексея. Уму непостижимо, что сестра может радоваться аресту брата, но здесь был особый случай. Я также мог себе представить, какой ужас охватывал ее, когда Пьяных вновь возникал перед ней…

Орлов вошел в дом на Молодежной ровно в половине одиннадцатого. Он знал от Алексея Пьяных, когда Комиссарова возвращается из театра.

По виду Орлова она сразу поняла, кто перед ней. А тот сказал:

– Привет от брательника.

Из приоткрытой двери доносились голоса.

– У меня гости. Приходите утром в десять к книжному магазину, – сказала Комиссарова и захлопнула дверь.

Орлов подумал, что Комиссарова даст ему деньги для Пьяных. Но Пьяных не поручал ему ничего, кроме того, что Орлов уже сделал. Спускаясь в лифте, Орлов почувствовал, что появилась возможность перехватить деньги. Он позарез нуждался в них. У него не было ни копейки. С каждым этажом вниз в нем укреплялась уверенность, что Комиссарова намерена дать ему для Пьяных деньги. Он решил их присвоить, а там будь что будет. Срок Пьяных заканчивался лишь через два года. Приняв решение, Орлов подумал, что незачем откладывать все на завтра. Он остановил лифт и нажал на кнопку седьмого этажа. Это сработал рефлекс. Он привык спускаться сверху к квартире, которую собирался обокрасть.

Ожидая своего часа, Орлов прикидывал варианты разговора с Комиссаровой. Главное, что его волновало, – как выцарапать побольше денег.

Ему везло в этот вечер. Ни в подъезде, ни на лестнице его не видела ни одна живая душа. Да и гости у Комиссаровой долго не задерживались. Когда они ушли, он спустился по лестнице и, приложив ухо к двери, услышал женский голос, высокий, жесткий, непохожий на низкий голос Комиссаровой. Он отпрянул и на цыпочках поднялся по лестнице на пол-этажа.

Орлов отчаялся, уже не верил, что женщина с высоким голосом в эту ночь уйдет от Комиссаровой. Но вот дверь открылась, захлопнулась, застучали каблуки по метлахской плитке, загудел лифт, распахивая створки кабины. Орлов перегнулся через перила и увидел со спины сухощавую женщину с тонкими ногами. Женщина вернулась к квартире Комиссаровой, хотела позвонить, но не позвонила, потом неторопливо стала спускаться вниз по лестнице. Через пять минут дверь квартиры Комиссаровой снова открылась. Орлов увидел Комиссарову. Она вынесла ведро с мусором. Выждав еще несколько минут, Орлов позвонил в квартиру.

Все оказалось проще, чем он предполагал. Неизвестно, для чего он строил варианты разговора. Комиссарова не удивилась, увидев Орлова. Очевидно, брат приучил ее к неожиданным появлениям.

В комнате при ярком свете люстры Орлов увидел ее по-новому. В голубом платье с убранными в пучок желтыми волосами, Комиссарова была недоступно хороша, как графиня в исторических фильмах. В его душу вкралось сомнение – сестра ли она Алексею Пьяных?

– Я вернулся из колонии, – сказал он, чтобы начать разговор.

– Я поняла это, – сказала она.

– Ваш брат…

– Требует денег.

Орлов не понял, что с ним произошло, но ему не хотелось врать этой женщине. Он поймал себя на том, что жалеет ее.

– Нет, – сказал он. – Леша передает привет.

– Напоминает о себе. Чтобы я не забыла.

Сам не веря своим ушам, Орлов сказал:

– Да, свое он не упустит.

– Вы, наверно, голодны. Садитесь, ешьте.

Он был голоден, но есть при ней ему не хотелось.

– Я водки выпью, – сказал он и налил в фужер все, что оставалось в бутылке. Выпив, он не удержался, взял кусок колбасы и стал есть.

Думаю, то, как он ел, и сыграло роль в том, на что решилась Комиссарова. Она сунула ему в руку двадцать пять рублей.

– К сожалению, у меня больше нет.

Деньги вернули Орлова на землю. Он стал прежним Орловым. Он как бы заново ощутил, зачем пришел сюда. Он небрежно покрутил ассигнацией.

– Правда, у меня больше нет. – Комиссарова показала пустой кошелек.

Орлов был огорчен и не скрывал этого.

– Обождите, – сказала она, что-то взяла со стеллажа и протянула ему. Это было кольцо с топазом. – Возьмите. Продадите, будут какие-то деньги.

Он помялся. Что-то ему подсказывало, что не следует брать кольцо.

– Больше я ничем помочь не могу.

Он взял кольцо и ушел, не сказав даже «спасибо», ушел, ненавидя своего дружка Алексея Пьяных, презирая свое мужское начало. Одно дело отобрать кольцо, другое – взять его как подарок у женщины. Он не понимал себя и не понимал Комиссарову. Почему она одарила его? Когда он взял кольцо, она сказала:

– Идите. Я устала и хочу лечь.

Это были ее последние слова, услышанные им.

Если все действительно произошло в час ночи, то сосед Комиссаровой Гриндин слышал шаги Орлова, которые он принял за шаги Рахманина. Выходило, что напрасно я относился к показаниям Гриндина с недоверием.

– Значит, вас никто не видел, Орлов? – спросил я.

Он, конечно, понял, почему я спросил об этом.

– Нет, – ответил он.

– Орлов, когда вы вернулись домой? – спросила Миронова.

– Без четверти два.

– Кто это может подтвердить?

– Мать.

– Ваша мать подтвердит, что вы Иисус Христос. В прошлый раз она подтвердила, что вы крепко спали в своей кровати, когда было совершено ограбление квартиры. Помните?

Орлов промолчал.

Рахманин жил у приятеля в мастерской на Красноказарменной улице и звонил мне по утрам, задавая один и тот же вопрос: «Что-нибудь прояснилось?»

Мы встретились на Страстном бульваре. В тени все скамейки были заняты.

– Вы знакомы с Гриндиным Василием Петровичем?

– Теперь им заинтересовались? Мы не здоровались.

– Что не поделили?

– Надю. Этот козел пытался ухаживать за Надей в отсутствие жены. Она аккомпаниатор, часто уезжает на гастроли. Когда я переехал к Наде, он продолжал свои попытки. Со мной он был предельно вежлив, шаркал ножкой, но ни во что меня не ставил, ухаживал за Надей открыто – то шоколадку иностранную преподнесет, то сувенир из-за границы. Однажды я вернулся домой поздно, думал, Надя уже спит, и без шума вошел в квартиру. Надя не спала. Она отбивалась от Гриндина. Я его выгнал и сказал, что переломаю ему ноги, если он близко подойдет к Наде.

Глава 11

Я приехал на Петровку в половине девятого. Мне хотелось поработать в тиши и одиночестве. В десять предстояло совещание у Самарина.

Разложив на столе бумаги, я принялся составлять план своего выступления. Зазвонил телефон.

Женский голос попросил Хмелева. Кому-то из его подруг не терпелось поговорить с ним с утра пораньше.

– Хмелев будет позже. Что ему передать?

– Это товарищ Бокарадзе?

– Бакурадзе, с вашего разрешения.

– Простите. Говорит Татьяна Грач, подруга Нади Комиссаровой. Саша сказал мне, что в случае чего я могу обратиться к вам, в его отсутствие. Мы можем встретиться? Желательно сейчас же.

Убрав со стола документы в сейф, я оставил Хмелеву записку и вышел из кабинета.

Татьяна Грач стояла у входа в Эрмитаж, нетерпеливо оглядываясь по сторонам.

– Здравствуйте. Я – Бакурадзе.

– Здравствуйте. Я вас узнала. Вы же были на похоронах.

Мы прошли в сад.

– Чем вы взволнованы, Татьяна Алексеевна?

– Называйте меня Таней, пожалуйста. Извините, что с утра оторвала вас от дела. Но я всю ночь не спала.

– Что случилось?

– Даже не знаю, с чего начать. Когда я волнуюсь, просто глупею. А вы давно на Петровке работаете? Вы совсем не похожи на Пинкертона.

Татьяна Грач долго говорила о пустяках, лишив меня надежды вернуться на Петровку хотя бы за полчаса до начала совещания.

– Я уже собралась с духом, – наконец сказала Грач. – Я была уверена, что Надя покончила с собой.

– Почему?

– Только не перебивайте меня. Ладно? А то я снова начну волноваться. Я была уверена, что Надя покончила с собой. Позвонил Витя и сказал: «Надя покончила с собой». В театре тоже считали, что Надя покончила с собой. Когда все только и говорят, что человек покончил с собой, невольно поверишь в это. Мне в голову не приходило, что могли пропасть Надины вещи. А вчера, когда я узнала, что пропало Надино кольцо, я спросила Витю: «А колье?» «Какое колье?» – ответил он. Меня током пронзило. Говорю, бриллиантовое колье, а он говорит, что сроду у Нади не было бриллиантов. Я как дура доказываю ему, что было, а он стоит на своем. Повесила трубку и думаю: «Здесь что-то не так». Как же может быть такое, чтобы он не знал о колье? Он мне сказал, что нам, женщинам, мерещатся бриллианты. Я же не сумасшедшая, чтобы такое померещилось. Я собственными глазами видела колье в тот вечер, последний в жизни Нади. Я рассказывала Саше, что мы с Павлом Гердом ушли первыми после Вити. Витя повел себя не лучшим образом из-за того, что Надя купила дубленку. В сезон она стоила бы в два раза дороже. Но Витя вошел в раж и собрался хлопнуть дверью. Вот тогда Надя сказала, что у нее есть что продать и вытащила – я даже не знаю откуда, но, кажется, из-под белья в шкафу, – колье. Я прямо ахнула при его виде. Оно сверкало, как тысяча молний. Но Валя Голубовская схватила Надю за руку и сказала: «Сейчас же убери!» Я попросила Надю показать колье. Валя шикнула на меня. Она такая, с норовом. Надя положила колье в карман платья. Вот. А Витя говорит, что не было никакого колье.

– Он видел колье?

– Трудно сказать. Он надевал ботинки в прихожей, когда Надя вытащила колье.

– Остальные где в это время находились?

– Валя была в комнате и шикала, Герд мыл руки в ванной, Виталий Аверьянович находился на балконе. Виталий Аверьянович Голованов. Он такой интеллигент! Как только началась склока из-за дубленки, он тут же удалился на балкон.

– Вы кому-нибудь говорили о колье?

– Конечно! Павлу.

– Как он среагировал?

– Сначала заинтересовался, затем отмахнулся. Откуда, говорит, у Нади бриллиантовое колье? Я говорю, наверно, от Скарской. Вы слышали о такой актрисе?

– Слышал.

– Я же говорю, что вы на Пинкертона не похожи. Надя была родственницей Скарской, а у Скарской первый муж был князем. Можете себе представить, какие драгоценности имела Скарская! Надя мне говорила, что Скарская завещала ей часть своих вещей. Но что именно, она не сказала. Наверное, колье.

– Где у вас происходил разговор с Гердом?

– В лифте. На улице мы не говорили.

– Дома у Герда не возвращались к колье?

– Обождите, обождите! Он же спросил меня, в самом ли деле я видела колье. Я еще обиделась на него.

– Значит, ни Герд, ни Голованов колье не видели, но Герд узнал о существовании колье от вас. Колье видели вы и Голубовская. Рахманин в тот вечер мог видеть, а мог и не видеть его. Я правильно понял?

– Правильно. Только, вы уж меня извините, как это Рахманин мог видеть, а мог и не видеть?! Он просто знал, что у Нади есть колье.

– Вы можете описать колье?

– Не только описать, но и нарисовать. У вас есть бумага и карандаш? Я дал ей блокнот и ручку.

Грач рисовала прекрасно.

Колье напоминало морскую звезду. Судя по количеству бриллиантов, оно было чрезвычайно дорогим.

– Бриллиант в центре крупный – карата три, боковые поменьше – карата полтора, остальные мелкие, – сказала Грач. – Учтите, оправа и цепочка из серебра.

– Разве бриллиант оправляют в серебро?

– Оправляли в старину, считая, что золото меняет цвет бриллианта. Из-за серебра я и подумала, что колье из княжеских драгоценностей.

– Я очень вам благодарен. Скажите, Таня, как вы могли забыть о таком колье?

– Я вовсе не забыла. Я молчала и Саше ничего не сказала и следовательнице потому, что никак не связывала смерть Нади ни с колье, ни с кольцом, ни с другими вещами. Вы мне лучше скажите, почему Витя Рахманин отрицает очевидное?

– Разберемся.

– Скорее бы. А то ведь все в отпуск разбегутся.

К счастью, Самарин перенес совещание на четыре часа. Я облегченно вздохнул, когда Хмелев сообщил мне об этом. Было без пяти десять. Я только успел бы достать документы из сейфа. Коротко изложив содержание беседы с Татьяной Грач, я сказал, чтобы он занялся Валентиной Голубовской, и стал накручивать диск телефонного аппарата. Сначала я позвонил Голованову, затем Герду, потом Рахманину и договорился с ними о встречах.

– Я не понял. Голубовская разве вернулась? – сказал Хмелев.

– Нет. Уточни, когда ее группа возвращается. Голубовскую надо встретить. Прежде вырой землю носом, но докопайся, кто когда вернулся домой в ночь на двадцать восьмое августа.

– Понял, – сказал Хмелев, потянув к себе телефонный аппарат.

– Секунду, Саша. Извини. – Я снова набрал номер Голованова. – Виталий Аверьянович, это Сергей Михайлович. Не спросил вас, ничего не надо? Я бы мог купить по дороге.

– Разве что четвертушку черного хлеба, если вас не затруднит. И спасибо вам большое.

– Договорились, – сказал я и передал аппарат Хмелеву. – Звони.

– Новый метод в криминалистике?

– Человек болен. Я пошел.

У Голованова был Николай Тимофеевич Аккуратов, его бывший начальник по «Экспортлесу», высокий бледный мужчина в годах, с шеей и лицом жирафа, но хитрыми, как у лисы, глазами.

– Николай Тимофеевич, посиди в кухне десять минут. Мне надо пошептаться с товарищем насчет наших театральных дел, – сказал Голованов.