Текст книги "Тайны волхвов. В поисках предания веков"
Автор книги: Эдриан Джилберт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
Папу, да и всех западных христиан, сильно заботило свободное передвижение паломников и их доступ к Святым местам. С самых ранних дней паломники прокладывали пути в Святую землю, дабы иметь возможность посетить места, связанные с пастырством Христа. Самыми привлекательными и важными для них были Церковь Гроба Господня в Иерусалиме и Церковь Рождества в Вифлееме. С утраты Византией мощи и подъемом Священной Римской империи Карла Великого в VIII веке латинская церковь воспользовалась возможностью для строительства в Иерусалиме новых, католических пристанищ для паломников. Тем не менее собственно начало великой эпохи паломничества приходится на X век, когда улучшение экономических условий на родине и относительно мирное сосуществование христианской империи Византии и исламского мира обеспечили свободный поток европейцев в Константинополь и саму Святую землю. Такое счастливое положение дел продлилось почти до конца одиннадцатого столетия, когда над Восточной империей нависла новая беда.
На протяжении некоторого времени Византия испытывала давление с Востока, со стороны новых соседей, явившихся из Центральной Азии. Эти народы – туркмены или тюрки – были язычниками, обращенными в ислам и уже опустошившими Персию. Теперь они намеревались вторгнуться в пределы империи. На протяжении столетий Армения выступала в качестве полезного буферного государства между собственно Анатолией и более обширными просторами к востоку от реки Араке. Положение Византии резко ухудшилось после того, как Персия пала под натиском турок-сельджуков, объявивших Исфаган своей новой столицей, и халиф Багдада признал лидера сельджуков Тогрул-бека главой мусульман-суннитов и царем Востока и Запада. К 1054 году турки глубоко вторглись в Армению и в 1066 году разграбили главный город Каппадокии – Кесарию. И без того ужасное положение осложнилось для императора Романа из-за политики его предшественника Константина X, значительно сократившего вооруженные силы. И все же Роман решил противостоять турецкой угрозе и, собрав армию, состоявшую главным образом из наемников из числа Франков, скандинавов, норманнов и турок, отправился весной 1071 года на отвоевание утраченной территории Армении. 26 августа у крепости Ман-зикерт на южном рукаве Верхнего Евфрата он встретился с армией сельджуков под командованием Алп-Арслана, поспешно выступившего на север. Если и были сомнения относительно исхода битвы, они испарились, когда из армии Романа дезертировали наемники-турки, перешедшие под знамена своего родственника, и западноевропейские наемники отказались участвовать в том, что они заранее посчитали проигранной битвой. Как и следовало ожидать, Роман с оставшимися верными ему греческими и армянскими войсками был разбит наголову; сам император был ранен и пленен. Весть о его разгроме шокировала весь христианский мир. Неожиданно пришло понимание того, что Римская империя (а Византия все еще считалась таковой), столкнувшись с величайшей угрозой со времен нашествия ислама, уже не в состоянии защитить свои территории. Теперь открылся простор для полномасштабного турецкого вторжения в Анатолию, облегченного к тому же тем фактом, что ее население заметно сократилось в результате давнего проведения близорукой политики этнических чисток.
Однако турецкая экспансия не ограничилась Анатолией. С 1055 года, когда Тогрул впервые занял Багдад, усилился нажим на Святую землю. В 1071 году Иерусалим был захвачен одним вассалом Алп-Арслана, а за ним вскоре пали Дамаск, Алеппо и другие сирийские города. Хотя с христианами этого региона обращались вполне прилично, нестабильность и неопределенность, терзавшие отныне Святую землю, и риск подвергнуться бандитскому нападению при путешествии через Анатолию осложнили жизнь паломников. В 1073 году новый император – Михаил VII понял необходимость обратиться за помощью к Западу для отражения угрозы со стороны сельджукидов и написал папе Григорию VII, поздравив его с инаугурацией. Он привлек внимание папы к беде, в которой оказалась империя, и попросил о помощи. Папа с сочувствием отнесся к этой просьбе, поняв, что она сулит прекрасную возможность убедить православные церкви прийти «под зонтик» Рима. Михаил и не подозревал, что его призыв к оружию приведет к одной из величайших военных авантюр Средневековья – первому крестовому походу.
КРЕСТОВЫЙ ПОХОД
ДЛЯ ОСВОБОЖДЕНИЯ СВЯТОЙ ЗЕМЛИ
В ноябре 1095 года новый папа Урбан II созвал Собор в Клермоне, во Франции, изложил на нем свои планы по возвращению Святых мест и пригласил добровольцев отправиться в крестовый поход на Восток. Отклик оказался ошеломляющим, и вскоре несколько плохо управляемых армий, состоявших главным образом из франков и норманнов, были уже на пути в Константинополь. Дворяне, возглавившие эти войска, были младшими братьями и сыновьями из французских аристократических семей, жаждавшими приключений и надеявшимися на выгодные предложения. Самыми известными среди них были герцог Нижней Лотарингии Годфри Бульонский; его брат Болдуин, позже коронованный королем Иерусалима; граф Раймон Тулузский, земли которого стали убежищем еретиков-альбигойцев; герцог Нормандский Робер, старший сын Вильгельма Завоевателя; принц Тарантский Бомонд и его энергичный племянник Танкред. Эти дворяне, сотни других рыцарей и тысячи вассалов, не говоря уже об обычных паломниках, образовали несколько армий, выступивших через Балканы на Константинополь. Они объединились в величайшей экспедиции, намеревавшейся не только отвоевать Иерусалим, но и основать собственные княжества герцогства.
И раньше организовывались бесчисленные экспедиции византийцев против турок и других захватчиков. Многие из них, вроде неудачника Романа, набирали наемников из числа ранков, норманнов, англо-саксонов и т. п. Новую авантюру отличали религиозная направленность и независимость от византийского руководства, и поэтому она до сих пор вызывает наш интерес. После эпического путешествия, сопряженного со множеством трудностей и отсрочек, крестоносцы в конце концов добрались до Иерусалима 7 июня 1099 года. Поскольку они затратили пятнадцать месяцев на взятие Антиохии и не желали мириться с новыми задержками у стен Иерусалима, они тут же осадили город. Мусульманский гарнизон сдал город 17 июля, но этот жест оказался напрасным. Европейцы совершили одно из самых зловещих злодеяний, перебив почти все мусульманское и еврейское население и оставив в живых лишь христиан, пришедших в ужас от того, чему они стали свидетелями. Это потрясающее зверство вызвало новый шок, на этот раз во всем мусульманском мире, который со временем скажется на судьбе потомков крестоносцев. Если до этих ужасных событий христиане, евреи и мусульмане сожительствовали в Иерусалиме бок о бок в относительном согласии, то после подобного холокоста между ними возникла гораздо большая взаимная подозрительность.
Первый – и единственный успешный – крестовый поход произвел глубокое впечатление на европейское мышление. «Этнически очищенный» от своих еврейских и мусульманских жителей, Иерусалим стал христианским городом и вскоре получил в цари европейца – Болдуина I.
ВОЗВЫШЕННАЯ ИСТОРИЯ СВЯТОГО ГРААЛЯ
С самого начала кампании крестоносцы были заражены своего рода лихорадкой, подходящей скорее воинам ислама, нежели христианам. Они верили, что ведут Священную войну, что если они погибнут на поле битвы или даже вне его, но при исполнении своего долга, то им гарантировано место в раю. Сегодня подобная вера может оказаться наивной, но в то время она считалась вполне нормальной. Отчасти это объяснялось растущим мистицизмом, который вскоре проявится в другой заметной традиции Средневековья – богоискательстве. Его истоки следует искать не в Византии, а в далекой Британии, которая после Норманнского завоевания в 1066 году заинтриговала норманнов своими легендами Артуровского цикла.
В 1091 году близкий родственник Вильгельма I Завоевателя, граф Глостера Роберт Фицхэммон внезапно захватил замки Южного Гламоргана. Хотя Уэльс был еще далеко не покорен, этот факт порадовал Вильгельма II, брата герцога Нормандии Роберта, и Фицхэммон был пожалован титулами Завоевателя Уэльса и князя Гламоргана. В отличие от Англии, норманны были относительно хорошо приняты в Уэльсе и почти сразу же начали вступать в браки с представителями главных уэльских семей. Поскольку многие из них были потомками бретонцев из Северной Франции, их интересовала история Британии времен саксонских нашествий и заселения Бретани и Нормандии эмигрантами из Британии. Норманны быстро сообразили, что этот бретонский «контакт» давал им чуть ли не законное право притязать на Британию. Уэльские легенды о короле Артуре, правившем в Британии в VI веке, полюбились норманнскому двору. Если Артур разбил саксов в Битве при Бэдоне, то их собственный уэльский герцог Вильгельм снова разгромил английскую армию при Гастингсе. В этом смысле Вильгельм не узурпировал трон Британии, а вернул его законным владельцам. Норманны ассимилировали и другие вещи из уэльского мистического фольклора, в том числе и легенды о событиях, последовавших за Распятием. Согласно различным версиям, вскоре после Воскресения Иосиф из Аримафеи доставил в Британию чашу, которая известна под названием «Грааль» и которой, как считается, пользовался Христос во время Тайной вечери. Чаще приписывали чудодейственные свойства, и последовавшая утрата британцами чаши неизбежно должна была обернуться катастрофическими последствиями для королевства короля Артура.
Хотя легенда о Граале в той изысканной форме, в которой мы знаем ее сегодня, не была записана до середины XII века, то есть почти пятьдесят лет спустя после первого крестового похода, практически нет сомнений в том, что идея поиска религиозных приключений уже в 1097 году увлекала европейскую аристократию. И наоборот, опыт первого крестового похода и его последствия оказали глубокое влияние на «артуровскую» мифологию. Одно из самых важных событий крестового похода произошло во время длительной и изнурительной осады Антиохии, когда под полом Храма Св. Петра было найдено копье, которым, как считали многие, был пронзен бок Христа.
Рассказывают, что у некоего Петера Бартоломью, слуги паломника из Прованса по имени Вильям Петер, было видение, во время которого он встретился со Св. Андреем. Последний взял его дух с собой в Церковь Св. Петра, которая в тот момент еще находилась в руках турок и использовалась как мечеть, и показал ему участок пола в южном приделе, сказав, что там спрятано копье, которым был пронзен бок Христа. Петеру велели рассказать об этом епископу Ле Пюи и собственному сюзерену графу Тулузскому Раймону. Ошеломленный подобным «ясновидением», робкий крестьянин Петер Бартоломью побоялся предстать перед столь важными господами с рассказом о своем видении и не сразу решился выполнить поручение святого. В конце концов, когда город был взят и пол храма раскопан, Петер извлек копье из земли. Эта находка стала поворотным пунктом крестового похода, не отмеченного до тех пор особым успехом. Видения Петера и обнаружение копья в указанном им месте придали бодрости приунывшим было участникам похода. Прихватив копье с собой в качестве талисмана, европейцы атаковали турецкую армию, которая в свою очередь осадила город, и одержали победу при численном меньшинстве. Этого было достаточно для того, чтобы все, кроме самых закоренелых скептиков, признали копье подлинным.
История Петера Бартоломью свидетельствует о том, что участниками крестового похода двигал мистицизм и что та особая роль, которая отводится Копью Лонгина в более поздних легендах о чаше Грааля, почти определенно заимствована из реального опыта реальных рыцарей. Вполне вероятно и то, что, по крайней мере, часть крестоносцев активно разыскивала и другие вещи, связанные с Распятием, в том числе и чашу Грааля. Это и было – как мне представляется – главной причиной, по которой контингент рыцарей под командованием Болдуина Булоньского (ставшего позже королем Иерусалима) и племянника Бомонда – Танкреда оставил армию, осадившую Антиохию, и отправился на восток, дабы овладеть Эдесой. Знаменитый город претендовал на то, что первым принял христианство, и имел, как мы увидим позже, особое значение для легенды о Граале.
После Константинополя и Антиохии Эдеса была третьим по величине христианским городом Византийской империи. Занимая опасное положение на окраине империи в Северной Месопотамии, она никогда не была защищена от нападения. В 609 году ее захватил персидский царь Хосров, в 628 году ее отвоевал обратно Ираклий, а в 639 году ею овладели арабы-мусульмане. Во время первого крестового похода она временно оказалась снова в руках христиан под правлением армянина по имени Торос. Номинально он был вассалом Византийской империи, но на практике считал себя вправе поступать так, как ему заблагорассудится. Положение его было все же довольно шатким, так как его небольшое княжество со всех сторон окружали враждебные мусульмане. Поэтому Торос считал большой удачей присутствие в регионе огромной армии крестоносцев. Будучи преклонного возраста и не имея наследников, он был рад поделиться властью в Болдуином в обмен на европейскую защиту города и на этих условиях пригласил франков в Эдесу. Болдуин и Танкред (позже ставший князем Галилеи и регентом Антиохии) с их рыцарями были восторженно встречены в Эдесе. В причудливой церемонии, когда Болдуину пришлось раздеться по пояс и потереться обнаженной грудью о грудь сначала Тороса и затем его супруги, Болдуин был усыновлен ими и объявлен их наследником. Вскоре армянина растерзала обезумевшая толпа, и Болдуин стал де-факто сюзереном первого государства (графства) крестоносцев.
Историческое восприятие крестовых походов в качестве благопристойного прикрытия элементарных амбиций молодых французских рыцарей, жаждавших обзавестись собственными княжествами и герцогствами, уже вышло из моды. Такая точка зрения, прежде отстаивавшаяся лордом Рансимэном (автором знаменитой исторической трилогии о крестовых походах), была развенчана Джонатаном Райли-Смитом, редактором недавно изданной «Оксфордской иллюстрированной истории крестовых походов». Последний пишет:
«В то время как после второй мировой войны и Нюрнбергского процесса интеллектуальное развитие могло предрасположить людей к более критическому подходу к крестоносцам, участие такого большого числа мужчин и женщин в этом движении все еще часто объяснялось их неискушенностью или жаждой материальных выгод, и последняя точка зрения нашла мощную поддержку в виде разумного, но весьма слабо обоснованного предположения, что крестоносцы появились в результате семейной стратегии экономического выживания…
В самом деле, трудно было приписать искренним мужчинам и женщинам столь отвратительную идеологию как побуждение к крестовым походам; легче было поверить в то, что они были слишком недалекими, чтобы понять, чем они занимаются, или утверждать, что их стимулировало – какие бы объяснения они ни давали – стремление заполучить землю или добычу, хотя и трудно подкрепить последнее объяснение. Все знали, что ведение войны было дорогостоящим делом в Средние века, и распространялись сообщения, если даже их игнорировали, о тех финансовых жертвах, которые предстояло принести рыцарям и их семьям ради участия в крестовых походах».
Организация крестовых походов была делом дорогим и отнимающим много времени, а их цена обычно превосходила любую материальную компенсацию, которая могла быть получена. Больше того, слишком часто участие в походе приводило к смерти. Очевидно, что движение крестоносцев, по крайней мере первоначально, было по сути своей актом искупления. Оно сочетало военную службу с паломничеством и в таком виде имело большую привлекательность для дворянства, любимым чтением которого были описания деяний короля Артура и его «Рыцарей Круглого стола». Отправиться в крестовый поход было способом войти в легенду и посоревноваться на деле с такими, как Гавейн и Ланселот, ну и, разумеется, сам король Артур.
Чем больше я занимался историей пребывания Болдуина в Эдесе, тем лучше понимал, что за этим эпизодом скрывалось нечто большее, нежели представлялось на первый взгляд. Для крестового похода в целом Эдеса не имела большого стратегического значения, а защита ее оказалась дорогостоящей. Она стояла «не на том» берегу Евфрата, служившего весьма серьезной преградой для подхода подкреплений, и со всех сторон была окружена мусульманскими княжествами. И из Эдесы трудно было отступать. Как и Красе в Каррах в 53 году до н. э., европейцы не могли ожидать какой-либо помощи и при неблагоприятном развитии событий оказались бы в весьма затруднительном положении. С военной точки зрения предпочтительнее было бы провести границу по восточному берегу Евфрата и надежно защитить ее, завладев Алеппо, Дамаском и другими городами Сирии, а не пытаться удержать столь отдаленный аванпост. Но именно так поступил Болдуин. Отсюда единственный возможный вывод: Болдуин отправился в Эдесу не столько по политическим, сколько по религиозным мотивам. Он не мог не знать о необычной истории города, а Торос мог рассказать ему кое-что еще – «Мандилион» пока что оставался в Эдесе.
Христианский мир к тому времени уже утратил чашу Грааля, а эдесский «Мандилион» был очень древним произведением, хорошо известным христианам по всему свету. Хотя он, возможно, и был (и, может быть, есть) простым живописным портретом Иисуса, принадлежавшим кисти Ханнана, секретаря Абгара, в средневековой Европе бытовало мнение, что он получился, когда Христос утерполотенцем свое лицо на пути к Голгофе. Это превращало «Мандилион» в уникальную реликвию – единственную известную вещь (кроме знаменитой чаши с Тайной вечери, местонахождение которой никому не было известно), считавшуюся пропитанной кровью Спасителя. Больше того, это была «подлинная икона», лицо Бога в образе человека, и потому по праву достойная поклонения. В перегретой религиозной атмосфере конца XI века «Мандилион» являлся бесценным сокровищем, намного превосходящим по своему значению жестокое Копье Лонгина. Для рыцаря-христианина спасение «Мандилиона» стало бы наивысшим достижением, не менее важным, чем «зачистка» Иерусалима от неверных.
При таком подходе становится ясным, что главное побуждение крестоносцев было скорее духовным, нежели земным. Для того, чтобы Болдуин и Танкред оставили армию и отправились в Эдесу, ее армянский правитель, должно быть, пообещал им весьма высокое вознаграждение. Дж. Б. Сигал пишет, что примерно в 700 году жители Эдесы, когда от них потребовали уплаты дани, которую они были не в состоянии заплатить, поддались шантажу некоего Афанасия и отдали ему «Мандилион» в залог за 500 динаров. Афанасий заказал одному талантливому художнику копию, и она точно соответствовала оригиналу. Эту копию он и вернул жителям Эдесы, когда они отдали долг, оставив себе оригинал. Он был благочестивым якобитом[73] и позже, с разрешения халифа построил новый баптистерий. В нем он, возможно, и поместил «Мандилион». Как мы уже говорили, ко времени, когда византийцы осадили в 943 году Эдесу и потребовали отдать им «Мандилион» в обмен на пленных мусульман, существовали, по крайней мере, три заслуживающих доверия «Мандилиона», почитаемые в Эдесе, – по одному в каждой из главных сект: мелкитов[74], якобитов и армян. Что случилось потом – не совсем ясно, но вроде бы состоялся своеобразный «конкурс красоты». Византийцы, несомненно, с подачи своих друзей-мелкитов, выбрали тот, который посчитали подлинным, и вернули остальные два. Вполне возможно, что их обманули и всучили копию. Также вполне вероятно, что все предъявленные им «Мандилионы» были подделками, а оригинал был припрятан. В конце концов, если художник сумел изготовить одну убедительную подделку, он с таким же успехом мог изготовить и несколько, да и вообще у него с самого начала могло и не быть подлинника.
Какой бы ни была истина, мы, возможно, никогда не узнаем ее. Однако представляется вероятным, что в 1096 году у Тороса был «Мандилион» – быть может, даже подлинный. Будучи правителем города, он имел доступ ко многим спрятанным сокровищам, которые были собраны на протяжении столетий, и, как узнает позже Болдуин, были поистине несметными. И нет ничего невероятного в том, что среди них находился и один из мандилионов. Если даже и так, если Торос действительно обладал подлинником, он наверняка хранился как самое сокровенное. Армяне, хоть и составляли самый богатый класс горожан, являли собой меньшинство в сравнении с греками и сирийцами, которые наверняка потребовали бы передать им реликвию. Определенно, ее нельзя было выставлять напоказ. Болдуину, видимо, была предложена взятка в виде возможности увидеть и, предположительно, получить ее на хранение после кончины Тороса. Такая взятка вполне стоила того, чтобы оставить армию, осаждавшую Антиохию.
Какой бы ни была правда, – а мы, быть может, так никогда и не узнаем ее, – несомненно одно: во время первого крестового похода «Мандилион» почитался как священная реликвия. Ее связь – по крайней мере в умах христиан – с историей Распятия и с верой в то, что она пропитана святой кровью самого Иисуса, объединяет ее с легендой о чаше Грааля. Последний миф обрел к сегодняшнему дню свою собственную загадочную структуру, почти ничем не связанную с ранними «Артуровскими легендами» Уэльса. Вполне вероятно, что по меньшей мере частично решение Болдуина поселиться в Эдесе объясняется надеждой узнать что-нибудь относительно местонахождения чаши Грааля и о других тайнах, связанных с основами христианства.
И я обнаружил, даже не подозревая о том, что мы столкнулись с чем-то еще – таинственным Замком Грааля. Согласно легендам, чашу Грааля хранил так называемый «царь-рыбак». Именно в его замок и отправился герой Персиваль, или Галаад, дабы добыть чашу Грааля и тем самым вернуть к жизни пустошь, которой была Британия.
Царь-рыбак – это старик, жизнь которого поддерживается магической энергией, излучаемой чашей, и который страдает от неизлечимой раны, якобы нанесенной случайно тем самым копьем, которым пронзили бок Христа. Но рыцарю недостаточно просто явиться в замок и увидеть чашу – он еще должен спросить: «Кому она служит?» Только тогда она станет полностью доступной его взгляду и он сможет взять на себя заботу о ней.
Сама чаша Грааля – это таинственный, потусторонний предмет, связанный с Распятием. Обычно это чаша с Тайной вечери, но иногда это и глубокая тарелка или даже чудотворный камень. История имеет множество версий в зависимости от ее рассказчика, но основными составляющими являются замок, престарелый хранитель, известный как царь-рыбак, с той или иной раной, чудотворный предмет, связанный с кровью, пролитой Христом при Распятии, и странствующий рыцарь. Эдеса же с незапамятных времен славилась своими рыбными прудами, и поэтому ее правитель в буквальном смысле слова был «царем-рыба-ком». В прошлом большинство из этих царей носили имя Абгар, а оно, согласно профессору Сигалу, означает: «увечный» на сирийском языке или «имеющий пупочную грыжу» на арабском. Прославивший Эдесу во всем мире «Мандилион» был, предположительно, не изготовлен «человеческими руками», а оставлен Христом на полотенце, которым утирался. Поэтому и считалось, что он пропитан его кровью. Мало того, он якобы исцелил первого Абгара от его увечья, когда был показан ему апостолом Фаддеем. Если иметь в виду все эти ассоциации, неизбежно напрашивается вывод: Абгары были царями-рыбаками, «Мандилион» – Граалем, а Эдеса – хранившим его таинственным замком. Если Эдеса действительно была потерянным замком Грааля, то и в самом деле не могло существовать более подходящего места. В конце концов именно в этом городе родился, предположительно, Авраам – патриарх арабов, евреев и христиан. По своей святости он равен Иерусалиму, Вифлеему, Мекке или какой-либо еще святыне в иудейском, мусульманском или христианском мирах. Показанная нам торговцем-арабом «лампа Аладдина» хоть и была, видимо, образом бога Луны Сина, вполне могла символизировать царя-рыбака, которым в каком-то смысле был сам Авраам.
К тому времени, когда легенда о Граале была записана должным образом Кретьеном де Труа и Вольфрамом фон Эшенбахом в конце XII века, Эдеса XII века, Эдеса вновь оказалась потерянной для христиан. Европейское графство постоянно подвергалось нападениям турок на протяжении практически всего своего существования. В лице атабека Мосула Имада ад-Дина Зенги турки наконец обрели лидера с полководческим талантом и силой характера, необходимыми для изгнания европейцев. Пока очередной граф – Джоселен находился с основными силами своей армии к западу от Евфрата в Турбеселе, 28 ноября 1144 года Зенги осадил Эдесу. Горожане и духовные лица, вставшие на защиту ее стен, не шли ни в какое сравнение с регулярными турецкими войсками, которые в Сочельник прорвали оборону. Турки пощадили большинство горожан – армян, греков и сирийцев и даже разрешили им и дальше исповедовать свои религии как обычно. Однако, памятуя, вероятно, о массовой резне в Иерусалиме почти за полстолетия до того, турки собрали всех европейцев, которых смогли найти в городе, и казнили, их жен и детей взяли в рабство, а их храмы разрушили.
После еще нескольких побед Зенги вернулся в Мосул как герой-завоеватель, и после того, как его сюзерен был ввергнут, халиф Багдада утвердил его в качестве царя. Но ему недолго пришлось наслаждаться своим новым положением, поскольку в сентябре 1146 года его убил евнух-европеец. Посчитав момент подходящим для контрнаступления, граф Джоселен во главе небольшого войска попытался при поддержке горожан-христиан ворваться в Эдесу, однако не сумел взять цитадель, а через несколько дней с подкреплениями поспешно прибыл сын Зенги – Нур эд-Дин. Сам Джоселен бежал, его войско было истреблено близ берега Евфрата, а сопровождавшие его беженцы – мужчины, женщины и дети – перебиты. Без сдерживающей руки Зенги Эдеса подверглась разграблению поистине ассирийского масштаба. В наказание за их вероломство христиане, пережившие массовую расправу, были отправлены раздетыми на невольничьи рынки Мосула и Багдада. Те, кто не выдержал бы долгого пути – старики и дети, слабые и увечные, были убиты на месте. Весь город был перевернут с ног на голову в результате поисков сокровищ, его великие храмы использовались под конюшни и амбары или были разрушены для строительства на их месте мечетей. Вскоре уже мало что указывало на то, что Эдеса была когда-то большим христианским городом, «оком Месопотамии». Теперь она представляла собой призрачный город – сплошные руины и разбитые мечты. Ему предстояло проспать без малого тысячелетие, а его жители даже не подозревали о хранимых им необычайных тайнах.
ХРАНИТЕЛИ ГРААЛЯ
Граф Эдесы Болдуин ненадолго задержался в городе. Вслед за взятием Иерусалима в 1099 году возникли бурные споры относительно управления Священным городом. После долгих дискуссий было решено предложить корону герцогу Нижней Лотарингии – Годфри, поскольку он был достойного аристократического происхождения и согласился остаться в Святой земле после того, как другие важные господа вернулись в Европу. Но согласившись занять этот пост, он отверг помазание и предпочел, чтобы его называли всего лишь «Защитником Гроба Господня». Поскольку церковь противилась светскому правлению над своими собственными назначенцами, его шаг можно посчитать мудрым. Однако царствование Годфри, отличавшееся слабостью перед лицом церкви и таких могучих вассалов, как Танкред, продлилось недолго. Почти ровно год спустя после взятия Иерусалима —18 июля 1100 года он умер от чего-то похожего на брюшной тиф. Снова возникла вакансия на троне, и вскоре стало ясно, что имелся лишь один подходящий кандидат – брат Годфри Болдуин. В отличие от брата он не постеснялся принять священную корону, которая – как считали многие – принадлежала только Христу, и 11 ноября был помазан королем Иерусалима, а графство Эдесы было передано под управление его кузена Болдуина Ле Бурга. Последний, вероятно, был удивлен не менее других переменой своей судьбы, хотя ее и нельзя назвать незаслуженной. Стивн Рансимэн писал:
«Из всех лидеров победил именно Болдуин – бедный молодой сын графа Булони. Один за другим были устранены его соперники. Многие из них вернулись на Запад: Роберт Нормандский, Роберт Фландрийский, Хью из Вермандуа и Стефен из Блуа… Болдуин выждал и ухватился за выпавший ему шанс. Из всех них он показал себя самым способным, самым терпеливым и самым дальновидным. Он добился своего вознаграждения, и будущее покажет, что вполне заслуженно. Его коронация была обнадеживающим завершением истории первого крестового похода».
Болдуин занялся построением своего нового царства на прочной основе. Одна из проблем, постоянно не дававших ему покоя, заключалась в нехватке людей. Крестоносцы были готовы отправиться на восток на войну и даже, возможно, умереть за Христа, но немногие из них желали остаться там на всю жизнь. Большинство дворян имели поместья и семьи в Европе, в тех странах, из которых они прибыли. И их трудно было убедить отказаться от всего, дабы стать вассалами Болдуина. Необходима было найти решение этой проблемы, и таким решением, казалось, стало создание первого рыцарского ордена Тамплиеров. Болдуин умер 2 апреля 1118 года, и трон перешел к его кузену Болдуину II, который также прошел период «ученичества» в качестве графа Эдесы. Дворянин из Шампани Гуго де Пайен явился, как будто, к Болдуину и обсудил с ним основание рыцарского ордена, который поначалу – вскоре после коронации Болдуина – назывался «Бедные рыцари Христа»[75].
Хотя позже орден разрастется и станет самым большим и богатым в Европе, изначально его образовали всего девять рыцарей, и их число не увеличилось в последующие девять лет. Болдуин передал в их распоряжение мечеть Аль-Акса на Храмовой горе в Иерусалиме – подобная привилегия не была пожалована больше никому. Их тесная связь с Храмовой горой видна по тем церквям, которые они построили в Европе – они почти всегда были круглыми в плане наподобие Каменного купола[76]. Тамплиеры процветали при Болдуине II. Их, как и их соперников – Рыцарей приюта Св. Иоанна, считали необходимыми для безопасности государства. И все же они не подчинялись напрямую королю, а великие магистры обладали полной самостоятельностью в оперативных вопросах. В Европе все обстояло точно так же. Благодаря пожертвованиям орден стал чрезвычайно богатым. На деле это была международная корпорация, имевшая свои интересы в банковском деле, судоходстве, организации паломничества, обороне и во многих других областях. Поскольку орден не подчинялся местным королям, совсем не удивительно, что он вызывал зависть, особенно у короля Франции Филиппа IV Красивого. В 1307 году Филипп приказал арестовать всех тамплиеров в своем королевстве и конфисковать их земли в пользу короны. Под его давлением папа повелел остальным королевским домам Европы сделать то же самое, и все они, хоть и с неохотой, подчинились, за исключением короля Португалии. На основании неубедительных доказательств тамплиеры осуждались за ересь и богохульство. Хотя большинство тамплиеров выдержали наказание пытками, с помощью которых у них вырывали признания, Великий магистр Жак де Моле и нормандский настоятель Джефри де Карне были публично сожжены на костре.
