Текст книги "Заколдованный замок"

Автор книги: Эдит Несбит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Мне так жаль, что мы вас напугали, – разливался Джеральд. – Мы просто не подумали, что вы можете испугаться. А здорово нам удался этот фокус, верно?

– Ну вот! – сказал Джимми. – Он хочет их уверить, будто это мы во всем виноваты.

– Так оно и есть! – стояла на своем Мейбл.

– В самом деле, потрясающий фокус, – признала мадемуазель. – Но как же вам удалось двигать эти… эти манекены?

– Э, мы сотню раз такое проделывали! Обыкновенные веревочки, вот и все, – объяснил Джеральд.

– Это тоже правда, – просияла Кэт.

– Покажите нам еще раз этот ваш замечательный фокус, – произнесла мадемуазель, отважно спускаясь на первый этаж.

– Ох, а я уже их всех убрал! – огорчился Джеральд («Вот именно!» – прошептала Кэт, обернувшись к Джимми). – Мы так расстроились, когда вы испугались, и решили, что вам будет неприятно еще раз их увидеть.

– Раз так, – прощебетала мадемуазель, заглянув в столовую и убедившись, что призраки и впрямь исчезли, – то мы должны славно поужинать и поболтать о вашем замечательном спектакле.

Джеральд подробно объяснил, с каким удовольствием его брат и сестра примут это приглашение, но что же касается его самого, то долг велит ему проводить Мейбл домой; конечно, мадемуазель очень добра, и Мейбл с радостью осталась бы переночевать, но только ее тетя так любит ее, что будет вне себя от беспокойства. Нет, Лиз не может проводить Мейбл, потому что Лиз сама боится выходить в сумерки – разве что ее провожает жених.

А потому Мейбл надела шляпу, завернулась в плащ, который ей не принадлежал, и вместе с Джеральдом вышла на крыльцо, выслушав все добрые пожелания и приглашения на завтра.

Как только дверь за ними захлопнулась, Джеральд резко ухватил Мейбл повыше локтя и поволок за угол, в боковую улицу, которая упиралась в задний двор школы. Зайдя за угол он остановился.

– Так, – свирепо произнес он. – А теперь я хочу знать, с кем я имею дело. Тебе обязательно все время быть такой идиоткой?

– Сам ты идиот! – автоматически ответила Мейбл. Она уже поняла, что разговор пошел всерьез.

– Я ведь не боюсь Головастиков – вреда от них не больше, чем от ручного кролика. Но если ты решишь быть идиоткой, ты, конечно же, испугаешься, и вся моя работа пойдет прахом. Так что если ты собираешься вести себя как идиотка, то скажи сразу – тогда мы вернемся домой и скажем, что ты боишься темноты и что я сам дойду до замка и предупрежу твою тетю.

– Никакая я не идиотка! – заявила Мейбл. – И ничего я не боюсь! – добавила она, испуганно оглядываясь.

– Ты должна будешь разделить со мной опасности и превратности судьбы, – торжественно произнес Джеральд. – По крайней мере, я на это рассчитываю. Ты знаешь, я бы не доверился в этом деле и родному брату. Но если ты меня подведешь, то в жизни не услышишь от меня ни единого слова. Я и остальным велю с тобой не разговаривать.

– Да ты просто свинья! Нечего меня запугивать! Я и так храбрая!

– Мейбл, – заговорил Джеральд низким взволнованным голосом (он угадал, что пора сменить пластинку). – Мейбл, я знаю, что ты очень храбрая. Потому-то я так все и устроил. Я уверен, что под твоим черно-белым платьицем бьется сердце льва. Могу ли я положиться на тебя? До самой смерти?

Мейбл хорошо понимала, что ответить она может только «да», а иначе лишится репутации отважной и внушающей доверие девочки. А потому она, не задумываясь, так и сказала.

– Жди меня здесь. Ты стоишь у самого фонаря. Когда увидишь, что я возвращаюсь вместе с ними, вспомни о том, что они ручные, как змеи… то есть, я хотел сказать, как голуби. Ты должна разговаривать с ними, как с самыми обычными людьми. Все ясно?

Он уже хотел бежать, но она остановила его неожиданно разумным вопросом:

– А в какой гостинице ты собираешься их поселить?

– Ой-ей-ей! – Джеральд ошеломленно запустил руки в свою шевелюру. – Вот видишь, Мейбл, ты уже выручила меня! – Даже в этот момент хитрость (или деликатность) не покинула его. – Я совершенно забыл! Я хотел тебя спросить – может быть, в Замке найдется какая-нибудь комната или что-то в этом роде, где бы их можно было оставить на ночь? Ведь со временем это колдовство пройдет, как было с невидимостью, и они превратятся просто в груду старых пальто и зонтиков. Потом мы спокойно перенесем все это домой. Так найдется у вас в замке пустая комната?

– Вспомни про потайной коридор, – сказала Мейбл, но тут калитка заднего двора распахнулась, и старший Головастик, высунув голову, недоверчиво оглядел улицу.

– Порядок! – бросил Джеральд и побежал ему навстречу, а Мейбл изо всех сил принялась удерживать себя от того, чтобы не побежать в противоположном направлении. Ей это удалось и, хоть это, может быть, не так уж важно, но она очень гордилась этим и в тот день, и позднее, когда ей на ум приходили события той ночи.

Очень тихо, очень осторожно (чтобы не обеспокоить неистового дядюшку) Головастик выбрались с заднего двора.

– На цыпочках, на цыпочках, дорогая, – наставляла дама в шляпе колпаком даму в шляпе с цветами, и Джеральд, несмотря на все свои страхи, ухмыльнулся, пытаясь представить, как ей удастся встать на цыпочки – на цыпочки клюшки для гольфа или на цыпочки рукоятки зонтика.

Мейбл сочла, что может без ущерба для своей репутации отступить вплоть до углового фонаря, но уж там-то она заставила себя остановиться, и никто в целом свете, кроме самой Мейбл, не сможет понять, чего ей это стоило. Вы только представьте себе – твердо и недвижимо стоять на свету, в то время как эти немыслимые, пустые изнутри чудища надвигаются на вас, кто постукивая (почти бесшумно) костяными или деревянными стопами, кто едва касаясь земли юбкой (как леди в шляпе с цветами), под которой даже и ног-то никаких нет!

Но она стояла непоколебимо. Ладони у нее замерзли и вспотели одновременно, но она продолжала стоять, твердя про себя: «Они не настоящие… не настоящие. Это просто сон, а на самом деле они не настоящие. Они не могут быть настоящими…» Но тут к ней подошел Джеральд, а вместе с ним вокруг нее столпились и все Головастики.

– Это наш друг Мейбл, – объявил Джеральд. – Она играла Принцессу в нашем спектакле.(«Будь мужчиной!» – шепнул он ей в самое ухо).

Несколько ужасных секунд Мейбл не знала, удастся ли ей «быть мужчиной», как того требовал Джеральд, или же она превратится в вопящую, обезумевшую от ужаса девчонку и бросится в дом. Достопочтенный Головастик неуклюже взял ее за руку («Неправда, неправда!» – зажмурившись повторяла она), а дама в цветочной шляпе ласково похлопала ее по плечу перчаткой, натянутой на зонтик и пробормотала:

– Хорошенькая, умненькая девочка! Ты пойдешь рядом со мной, не правда ли, дорогая? – произнесла она чрезвычайно задорно и кокетливо, причем отсутствие в ее речи согласных ее ничуть не смутило.

После чего все они, как ни в чем не бывало, вышли на Хай-стрит.

Выглядели они, конечно, странновато, но обитатели Лиддлсби ложатся спать рано, а полиция в Лиддлсби, как и в других местах, носит крепкие башмаки, грохот которых разносится за милю. Если бы где-нибудь поблизости раздался стук знакомых башмаков, Джеральд успел бы перехватить нежелательного свидетеля. Пока что он прямо-таки лопался от гордости за Мейбл, слыша, как вежливо она отвечает на любезные замечания добродушного Головастика. Он не знал, как отчаянно ей хотелось завопить – завопить так, чтобы сбежались и полисмены, и обитатели тихих домов. Одним словом, завопить так, чтобы погубить все дело.

Они встретили только одного человека, который, хоть и удивился процессии чучел, но (в силу особых обстоятельств) не испугался, а когда, проспавшись, рассказал об увиденном жене, она сперва не поверила, а потом истолковала это как Божье наказание (мужу, разумеется), что было не так уж и несправедливо.

Мейбл чувствовала себя участницей какого-то сложного и безвкусно затянутого ночного кошмара. Но ведь рядом с ней шел Джеральд – Джеральд, который спросил ее, будет ли она вести себя как идиотка. Так вот, она не будет вести себя как идиотка. Она продолжала любезно вставлять реплики в светскую, хоть и лишенную согласных болтовню этих немыслимых существ. Сколько раз ее тетка называла каких-нибудь знакомых «немыслимыми», а еще чаще – «невозможными». Теперь она знала, что эти слова означают на самом деле.

Летние сумерки сменились лунной летней ночью. Тени Головастиков на белой дороге стали гораздо страшнее, чем сами Головастики. На минутку Мейбл пожелала, чтобы стало совсем темно, но тут же с содроганием отказалась от этой мысли.

Джеральд покорно отвечал на вопросы Головастика в цилиндре. Он рассказал уже и о своей учебе, и о занятиях спортом, и о хобби, и о надеждах на будущее, в то же самое время ломая голову над тем, когда же кончится действие кольца. Кольцо, похоже, считало семерками. Что же выйдет на этот раз – семь, четырнадцать или двадцать один час? Он запутался в таблице умножения на семь (ее и среди бела дня неохота повторять) и пришел в себя только у самых ворот Замка Ядлинг.

Ворота, само собой, были заперты.

– Понимаете, – пролепетал он, когда Головастики понапрасну попытались отворить ворота, – сейчас уже очень поздно. Тут есть другой путь. Но вам придется пролезть в дыру.

– Но ведь с нами дамы! – возразил достопочтенный Головастик, но дамы запротестовали, уверяя, что они обожают приключения.

– Потрясающе романтично! – воскликнула дама с цветами на шляпе.

Они сделали небольшой крюк и вышли к пещере – не так-то легко было найти ее при свете луны, искажающем привычные пропорции. Джеральд шагал впереди, уверенной рукой сжимая добытый в саду фонарь, Мейбл жалась к нему, а за ними, постукивая неуклюжими деревянными ногами следовала толпа головастиков. Гласные переливались у них во рту, выражая то изумление, то женские страхи, то мужскую уверенность. Они прошли через пещеру, миновали узкий проход, изгородь и арку.

Из-под арки они вынырнули в залитый луной волшебный итальянский сад. Из крашенных картонных губ вырвалось дружное: «О!», а достопочтенный головастик прибавил к этому: «Место просто замечательное – ручаюсь честью!»

Старинным мраморным террасам и змеящимся, усыпанным гравием дорожкам никогда не приходилось откликаться на звук столь странных шагов. Даже сам заколдованный сад не видал, наверное, столь нелепых теней на своих сероватых, ровных, росистых лужайках. Примерно так думал Джеральд (точнее: «У них здесь у всех глаза повылезли бы, если бы они такое увидели»). Но тут он увидел, как соскочил со своего пьедестала Гермес – спрыгнул и устремился к нему и его спутникам с тем же бесцеремонным любопытством, с каким уличный мальчишка устремляется в уличную свару. Он знал, что он один различает движение статуи, знал, что все дело в кольце, которое позволяет ему видеть то, чего не видят другие. На всякий случай он стянул кольцо с пальца – все правильно, Гермес стоял себе на своем пьедестале, столь же неподвижный, как вылепленный под Рождество снеговик. Он снова надел кольцо – вот он, Гермес, так и вьется вокруг честной компании, заглядывая в картонные лица!

– Это отличная гостиница, – произнес Головастик в цилиндре. – Сад здесь устроен, можно сказать, с большим вкусом.

– Нам придется пройти через заднюю дверь, – внезапно вмешалась в разговор Мейбл. – Парадный вход закрывают в полдесятого.

Плотный приземистый Головастик в клетчатой синей с желтым кепочке пробормотал что-то насчет «приключений, напоминающих ему славную молодость».

Они миновали озеро с мраморными берегами, в глубине которого сверкали золотые рыбки и плескалось огромное доисторическое чудовище. При свете луны вода переливалась, словно огромный бриллиант, и только Джеральд смог разглядеть огромного ящера, бултыхавшегося среди водяных лилий.

Они торопливо поднялись по ступеням Храма Флоры. Задняя стена храма (в ней арок не было) примыкала к одному из отвесных холмов (его можно даже назвать скалой), что оживляли пейзаж итальянского сада. Обогнув статую богини, Мейбл что-то нащупала пальцами в стене, и Джеральд, подняв фонарь, нащупал его лучом высокую и узкую дверь – камень, скрывавший потайной ход, медленно отодвигался под опытной рукой Мейбл.

– Сюда, пожалуйста! – пригласила она, запыхавшись. Где-то около позвоночника кожа ее стала совсем холодной и вся покрылась мурашками.

– Мой мальчик! Вы с фонарем пойдете вперед, – весело потребовал деревенского вида Головастик.

– Я… Я должен остаться здесь и закрыть за вами дверь, – возразил Джеральд.

– Это сделает Принцесса. Мы поможем ей, – подхватила дама в цветочной шляпе (Черт бы побрал ее любезность!).

Джеральд продолжал хладнокровно настаивать, чтобы именно ему доверили затворить дверь.

– Вы же не хотите подвести меня, верно? – мягко убеждал он, и Головастики (в последний раз проявившие разум и снисходительность) согласились наконец с его просьбой.

– Возьмите фонарь! – Джеральд протянул свой светильник старшему из Головастиков. – Вы поведете всех, сэр. Идите прямо вперед.

– Там есть ступеньки, – шепотом обратился он к Мейбл.

– Нет, нет – их долго не будет. Сперва будет длинный коридор, а потом надо завернуть за угол.

– Шептаться невежливо! – протрубил приземистый Головастик.

– Сам вы невежливый! – успокаивающе прошептала дама. – Нечего обращать на него внимание – он просто выскочка, – И она с жутковатой игривостью сжала руку Мейбл.

Достопочтенный головастик с фонарем в руке возглавил процессию, остальные доверчиво последовали за ним и наконец последнее чудовище скрылось в проходе, а Мейбл и Джеральд остались у самого входа, едва осмеливаясь дышать, словно одного вздоха могло оказаться достаточно, чтобы вернуть или задержать эту страшную процессию. Оба они готовы были разрыдаться от облегчения, но радость их, как тут же выяснилось, была преждевременной. Внезапно в проходе загремели быстрые, раздраженные шаги, и едва они успели захлопнуть дверь, как Головастики наперли на нее с другой стороны. То ли они увидели в темном коридоре что-то с их точки зрения опасное, то ли в их пустые головы забрела наконец мысль о том, что этот длинный темный коридор не мог быть входом – даже боковым – в сколько-нибудь приличную гостиницу, то ли внезапно пробудившийся инстинкт самосохранения предупредил их о том, что с ними хотят сыграть недобрую шутку – но, как бы то ни было, Головастики, утратив все свое дружелюбие и безобидность, впали в свирепое исступление. Вопли: «Нет!», «Мы не пойдем!» и «Пусть он идет первым!» разорвали дремотную тишину лунной ночи. Пронзительно визжали дамы, хрипло и решительно басили Головастики покрепче, но, что хуже всего, все семеро дружно навалились на узкую каменную дверь, которую ребята хотели было, да не совсем успели затворить за всей этой жутковатой компанией. Сквозь узкую каменную щель они различали при свете фонаря взвихрившуюся черную толпу, руку в перчатке, пытающуюся ухватиться за дверь, костлявые зонтики, рвавшиеся вперед в попытке удержаться в том мире, из которого они навеки будут изгнаны, если эта дверь захлопнется. Ничего нормального, ничего человеческого не осталось в их лишенной согласных речи – только злоба, только угроза, только невыносимый страх.

Набитая носовыми платками перчатка опустилось на плечо Джеральда; ужас, который он до сих пор лишь воображал себе, теперь проник за магический круг кольца. В одно мгновение (в такое мгновение перед утопающим проходят картины всей его жизни) он увидел, о чем он посмел просить Мейбл – и чем, в свою очередь, пожертвовала она.

– Толкай, толкай изо всех сил! – вскричал он, уткнувшись в пьедестал Флоры и пытаясь сдвинуть его с места.

– Я не могу – не могу больше! – стонала Мейбл, тоже пытаясь упереться пятками в пьедестал, для чего ее ножки оказались слишком коротки.

– Мы не можем их выпустить – просто не можем! – задыхался Джеральд.

– Попробуйте только не выпустить! – раздалось из-за каменной двери. Ярость и отсутствие неба делали эти звуки нечленораздельными, но страх обострил слух Джеральда, и он различал каждое слово.

– Это еще что такое? – прогремел у них за спиной новый голос, произносивший, слава Богу, согласные полновесно и четко. Еще одна тень упала на мраморный пол Храма Флоры.

– Идите сюда! Помогите удержать дверь! – окликнул незнакомца Джеральд. – Если они выберутся, то всех нас убьют.

Сильное плечо, обтянутое вельветовой курткой, протиснулось между Джеральдом и Мейбл, крепкая мужская пятка уперлась в пьедестал Флоры рядом с пяткой Джеральда – и узкая, тяжелая каменная дверь постепенно начала подаваться. Вот она наконец захлопнулась, пружина замка щелкнула, и распаленная, бурлящая, яростная толпа чудищ осталась внутри, а Джеральд и Мейбл – наконец-то! – остались снаружи, в безопасности. Мейбл бросилась на пол, рыдая от усталости и облегчения. Даже если бы я оказалась в тот миг в Храме Флоры, я бы постаралась отвернуться. А потому я так и не знаю, позволил ли себе Джеральд подобную разрядку.

Незнакомец, что с виду был похож на лесника, посмотрел на пол (конечно же, только на Мейбл) и тихо сказал:

– Ладно, ладно, не будь дурочкой! Кто вы такие и что здесь, в конце концов, происходит?

– Я не могу вам это рассказать! – вздохнул Джеральд.

– Так или иначе, но мы должны в этом разобраться, верно? – дружески продолжал незнакомец. – Давайте выйдем на свет и обсудим сложившуюся ситуацию.

Несмотря на то, что душа Джеральда по-прежнему висела вверх тормашками, он сразу же понял, что человек, употребляющий такие выражения, должен был иметь неодолимую склонность к романтике. В то же время он вполне отчетливо понимал, что подобного человека не «заткнешь» какой-нибудь выдумкой, как ему это до сих пор удавалось в отношении Лиз, Джонсона и даже мадемуазель. Если же попытаться рассказать ему правду, то это уж точно не «заткнет».

Джеральд поднялся на ноги (если, конечно, он до сих пор почему-либо не стоял) и схватил влажную и горячую ладошку все еще всхлипывавшей Мейбл. В ту же минуту незнакомец ухватил его за другую руку и вывел обоих детей из тени Храма Флоры в полосу нестерпимо белого лунного света, заливавшего мраморные ступени. Там он уселся, пристроив обоих детей по бокам, зажал их ручонки локтями, обтянутыми вельветом, как если бы хотел их обогреть, и потребовал: «Ну, валяйте!»

Мейбл только всхлипнула в ответ. Простим ей это – даже Жанна д'Арк и прочие великие героини имеют право разок в месяц хорошенько выплакаться.

Джеральд колебался.

– Ничего не выйдет. Я мог бы сочинить историю, но с вами это не пройдет.

– Я готов воспринять это как комплимент моей проницательности, – заметил незнакомец. – А почему бы тебе не рассказать правду?

– А правде вы не поверите, – безнадежно вздохнул Джеральд.

– А ты все же попробуй! – предложил «лесник». Он был чисто выбрит, и его большие глаза так и сияли при свете луны.

– Не могу, – повторил Джеральд, и это была чистая правда. – Или вы примете нас за сумасшедших и отправите в лечебницу, или же… Нет, ничего хорошего из этого не выйдет. Спасибо, что помогли нам, а теперь нам хотелось бы пойти домой.

– Интересно, – насмешливо сказал незнакомец, – есть ли у вас хоть капелька воображения?

– По крайней мере, мы сумели придумать их! – возмутился Джеральд, на миг позабыв о всяком благоразумии.

– Если ты имеешь в виду тех людей, которых я помог тебе запереть, – произнес незнакомец (он как раз высвобождал ладошку Мейбл из-под своего локтя, чтобы поудобнее обнять ее), – то ведь я видел их и слышал их голоса. И при всем уважении к твоей фантазии, я сомневаюсь, чтобы тебе удалось изобрести что-нибудь хотя бы в половину столь же реальное.

Джеральд уткнулся локтями в колени, а лицом в ладони.

– Подумай хорошенько! – настаивал человек в вельветовой куртке. – А пока ты думаешь, я постараюсь объяснить тебе мое положение. Ты, по-моему, плохо понимаешь, кто я такой. Я приехал сюда из Лондона, чтобы принять охрану этого имения.

– Так я и думал – вы лесничий! – вставил Джеральд.

Мейбл прислонилась лицом к плечу незнакомца.

– Неузнанный герой, – вздохнула она.

– Ничего подобного! – возразил он. – Вернее всего будет называть меня бейлифом. И вот, в первый же вечер, едва я вышел подышать воздухом, напоенным светом луны, и приблизился к загадочному белому зданию, как сразу же услышал шум борьбы и крики, призывающие на помощь. Захваченный вполне понятным побуждением, я поспешил на помощь и в самом деле помог вам запереть людей, мне совершенно неизвестных – скорее, загнать их за эту каменную дверь. Так вот, могу я теперь спросить, кого я так удачно запер? И кто такие вы сами?

– Конечно, вы вправе об этом спросить, – признал Джеральд.

– Ну же! – потребовал незнакомец.

– Ну ладно, – приступил было Джеральд. – Дело в том, что… Нет! – решил он после недолгого колебания. – Я просто не могу вам это рассказать.

– Ладно, – сказал незнакомец. – Придется тогда выслушать ваших противников. Ну-ка, пустите меня – пойду отворю эту дверь и сам во всем разберусь.

– Расскажи ему, – заговорила Мейбл. – Все равно, поверит он нам или нет. Расскажи ему – только бы он не открывал эту дверь!

– Хорошо, – согласился Джеральд. – Я все расскажу, Только, мистер Бейлиф, вы должны дать нам слово английского джентльмена – ведь я вижу, что вы джентльмен – более того, вы должны дать нам слово чести, что никому не расскажете об этой истории и что не запрете нас в лечебницу для сумасшедших, даже если она и покажется вам полнейшим бредом.

– Идет! – произнес незнакомец. – Я готов обещать вам это. Но только если у вас тут было сражение или что-то в этом роде, и вы заперли своих противников в той норе, то не лучше ли их выпустить, пока они не перепугались до смерти? В конце концов, они ведь, надо полагать, такие же дети, как и вы.

– Сперва выслушайте, – сказал Джеральд. – Никакие они не дети. Мне как, сразу рассказывать о них, или лучше начать с самого начала?

– Конечно, с начала, – потребовал незнакомец.

Тут Мейбл оторвалась на секунду от облаченного в вельвет плеча и сказала:

– Тогда лучше я начну. Я нашла кольцо и сказала, что оно превратит меня в невидимку. Это была игра, но оно и в самом деле превратило меня в невидимку на двадцать один час. Только не спрашивайте, где я взяла это кольцо. А теперь продолжай ты, Джеральд.

Джеральд продолжал – говорил он довольно долго, потому что, как бы там ни было, а такую историю рассказывать было все же занятно.

– И вот, – заключил он, – мы заперли их тут, а через семь, или четырнадцать, или двадцать один час (одному Богу известно, сколько этих часов будет, но все они будут делиться на семь) они снова превратятся в старые плащи и зонтики. Ожили они в половине десятого. Я надеюсь, что все это кончится через семь часов, то есть, в половине пятого. А теперь, можно нам пойти домой?

– Я провожу вас, – с неожиданной галантностью предложил незнакомец. – Что ж, пошли!

– Вы не поверили нам, – с горечью произнес Джеральд. – Еще бы, кто такому поверит! Я бы мог предъявить вам доказательства, если бы только захотел.

Все трое уже поднялись на ноги. Незнакомец пристально посмотрел в глаза Джеральду. Он смотрел, пока Джеральд не ответил ему тихо:

– Вы же видите, что я не сумасшедший.

– На сумасшедшего ты не похож. Нет, ты вполне разумный мальчик. Скажи-ка, может быть, у тебя лихорадка или еще что-нибудь в этом роде?

– Как же, лихорадка! И у Кэтти лихорадка, и у Джимми, и у мадемуазель с Лиз тоже лихорадка? А как насчет того человека, который принял их за чучела, да и вас самих тоже – вы ведь видели, как они передвигаются, и слышали, как они кричат. Вас что, тоже лихорадит?

– Разве что от любопытства. Ладно – надо отвести вас домой.

– Мейбл живет в замке, – сказал Джеральд, когда незнакомец свернул на дорогу, выводившую к главным воротам.

– Я не родственница лорда Ядлинга, – поспешила вставить Мейбл. – Я всего лишь племянница экономки. – Все это время она крепко держала незнакомца за руку. Когда он довел ее до задней двери замка, она подняла голову, поцеловала его и скрылась за дверью.

– Бедняжка! – вздохнул бейлиф, возвращаясь на центральную аллею.

Вместе с Джеральдом он дошагал до ворот школы.

– Послушайте, – предупредил Джеральд, когда они прощались. – Я ведь знаю, что вы собираетесь сделать. Вы хотите снова открыть эту дверь!

– Угадал! – усмехнулся бейлиф.

– Не надо. Подождите хотя бы до рассвета, а лучше всего подождите нас. Мы придем туда к десяти.

– Очень хорошо – я жду вас в десять утра, – согласился незнакомец. – Нечего сказать, странный вы народец!

– Странный, – признал Джеральд. – А вы были бы не странный, если бы… Спокойной ночи!

На следующий день все четверо собрались на ровной лужайке у Храма Флоры. С самого раннего утра они продолжали толковать о событиях предыдущей ночи и о немыслимой отваге Мейбл. К сожалению, было уже не десять часов, а почти половина первого. Лиз (при поддержке мадемуазель) заставила их убрать – и убрать очень основательно – тот «погром» который остался после вчерашнего вечера в столовой.

– Тебя надо наградить крестом Виктории! – пылко уверяла Кэт. – Надо поставить статую в честь Мейбл.

– Если ты поставишь ее в этом саду, она оживет, – устало пробормотал Джеральд.

– Я все равно ее не испугаюсь, – нахохлился Джимми.

– Днем все выглядит иначе, – напомнил ему Джеральд.

– Надеюсь, мы его найдем, – сказала Мейбл. – Он такая душечка, Кэт – самый настоящий бейлиф и джентльмен в душе!

– Тем не менее, его что-то нет, – отметил Джимми. – Наверное, он вам просто приснился, как и все эти живые статуи.

Они поднялись по залитым солнцем мраморным ступеням. Трудно было поверить, что на этом самом месте при свете луны еще вчера творились страшные дела, при воспоминании о которых сжимались сердца Мейбл и Джеральда.

– Надо открыть дверь, – предложила Кэтлин. – Мы можем сразу захватить домой часть плащей и зонтиков.

– Сперва надо прислушаться, – возразил Джеральд. – Может быть, они еще не превратились в плащи.

Они приложили ухо к каменной двери, за которой вчера вечером бушевали и выкрикивали угрозы ожившие чучела. По ту сторону двери царила тишина – ясная, как сам этот летний день. И только отвернувшись от двери, они заметили наконец того человека, которого искали. Он находился по ту сторону Храма Флоры, только теперь он не стоял, а без движения лежал на спине, широко раскинув руки.

– Глядите! – вскричала Кэтлин, протягивая руку. Лицо бейлифа было почти зеленым, лоб прорезала рана. Края раны посинели, но кровь еще капала из нее на белые плиты мрамора.

В ту же секунду Мейбл тоже вытянула руку, указывая в другую сторону – но, в отличии от Кэт, она даже не смогла вскрикнуть. Там, куда она указывала, за большим кустом рододендрона притаилось лицо – неуклюже вырезанная картонная маска, очень белая, с очень красными губами, так и сверкавшими на солнце. Едва все четверо обернулись в ее сторону, маска исчезла, и блестящие на солнце листья сомкнулись.