Текст книги "Заколдованный замок"

Автор книги: Эдит Несбит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Как тут приятно и прохладно! Наверно, статуям не бывает жарко. Как бы я сейчас хотела быть статуей!

Затем раздался короткий вскрик, в котором смешались ужас и мука. Крик оборвался молчанием – каменным молчанием.

– Что случилось? – спросил Джеральд. Но он уже знал, что случилось. Он поспешно пролез в каменную пещеру. В тесное отверстие проникало достаточно света, чтобы разглядеть какую-то белую фигурку, прислонившуюся к серому камню. Все еще стоя на коленях, Джеральд нащупал в кармане спички, и когда яркая вспышка превратилась в устойчивое пламя, поднял голову и увидел то, что и должен был увидеть – застывшее, белое, каменное, безжизненное личико Кэт. Волосы ее тоже стали белыми. Руки, одежда и башмаки сияли безразличной, неживой белизной мрамора. Желание Кэтлин исполнилось: она стала статуей. На миг – очень долгий миг! – внутри динозавра воцарилось полное молчание. Джеральд словно лишился дара речи – слишком внезапно, слишком страшно все произошло. То, что случилось с Кэтлин, показалось ему хуже всего того, что было с ними до сих пор. Очнувшись наконец от транса, он высунул голову из немого каменного мира в залитый солнечным светом зеленый простор и обратился к Джимми.

– Джимми, – сказал он размеренно, спокойно и обыденно, – Кэтлин решила, что это кольцо исполняет желания. Она заказала желание, и оно исполнилось. Теперь я понимаю, зачем она удрала от нас. И надо же, эта идиотка не нашла ничего лучше, как пожелать превратиться в статую.

– И что, превратилась? – спросил снизу Джимми.

– Поднимись и посмотри сам, – И Джимми, отчасти карабкаясь сам, отчасти с помощью Джеральда, забрался внутрь динозавра.

– Действительно, статуя, – молвил он с изумлением и страхом. – Какой ужас!

– Никакого ужаса! – отрезал Джеральд. – Пошли! Надо все рассказать Мейбл.

Они вернулись к Мейбл, изо всех сил старавшейся лежать без движения, чтобы не потревожить траву и кусты, скрывавшие ее немыслимый рост. Они враз объявили ей новости, словно откупорили бутылку новогоднего шампанского.

– Ой-ей-ей! – завопила Мейбл и принялась извиваться так, что покрывавшие ее листья и хворост в один миг рассыпались, так что она почувствовала, как солнце пригревает ей ноги. – Ой-ей-ей! Как же теперь быть?

– С ней все обойдется, – попытался успокоить ее и себя Джеральд.

– Конечно, а как же я? – не унималась Мейбл. – Кольца-то у меня теперь нет. А мое время кончится раньше, чем ее. Неужели вы не можете принести мне кольцо? Вы должны снять его у нее с пальца. Как только я стану нормального роста, я тут же надену кольцо ей на палец – вот честное слово!

– Нечего булькать, – заворчал Джимми (всхлипывания заменяли Мейбл в этом монологе запятые и точки). – С тобой-то ничего страшного не произошло.

– Ты не знаешь, ты просто не представляешь, каково быть такого вот роста! – жаловалась Мейбл. – Ну, пожалуйста, постарайтесь добыть мне кольцо. В конце концов, это мое кольцо – больше мое, чем кого-нибудь из вас, потому что это я нашла его и я сказала, что оно волшебное.

Джеральд не мог остаться равнодушным, когда взывали к справедливости и закону.

– Боюсь, что кольцо превратилось в камень, – заметил он. – Во всяком случае, обувь у нее стала каменной и вся одежда тоже. Но я пойду, посмотрю. Может быть, что-нибудь и получится… Ну, а если это невозможно – значит, невозможно, и не нечего понапрасну разводить панику.

Забравшись внутрь динозавра и снова чиркнув спичкой, Джеральд разглядел темный ободок кольца на белой руке статуи Кэтлин.

Пальцы ее были вытянуты вперед. Джеральд ухватился за кольцо. Неожиданно для него оно легко соскользнуло с холодного и гладкого мраморного пальца.

– Извини, старушка! – ласково сказал он, пожимая каменные пальцы. Тут ему пришло в голову, что Кэтлин, пожалуй, может его слышать. Поэтому он рассказал статуе, что собирается теперь делать, – рассказал во всех подробностях, так что, когда, похлопав мраморную сестренку по плечу он вернулся в заросли рододендронов, он смог уже отдавать приказы с решимостью прирожденного вождя (так он назвался в этот раз). И поскольку другим пока еще не удалось сочинить никакого плана, то они приняли план Джеральда (попробовали бы они не согласиться с идеями прирожденного вождя!).

– Держи свое ненаглядное колечко, – сунул он талисман Мейбл. – Теперь ты уже ничего не будешь бояться, верно?

– Ага, – с удивлением подтвердила Мейбл. – Я уже и забыла, чего я боялась. Послушай-ка, я могу остаться здесь или забраться подальше в лес, только вы укройте меня всеми этими плащами, чтобы я ночью не замерзла. И тогда я буду дежурить на случай, если Кэтлин вдруг перестанет быть статуей.

– Вот именно, – подтвердил Джеральд. – Таков и был план прирожденного вождя.

– А вы оба отправляйтесь домой и скажите мадемуазель, что Кэтлин осталась на ночь в Ядлинг-Тауэрсе. Тут уж никакого вранья нет.

– Никакого вранья! – усмехнулся Джимми.

– Колдовство действует семь часов или несколько раз по семь часов, – напомнил Джеральд. – Ты была невидимкой двадцать один час, я – четырнадцать, Лиз – семь. Когда оно стало кольцом желаний, оно начало с семи, но сколько часов оно будет работать сейчас, совершенно непонятно. Так что еще неизвестно, кто из вас придет в норму раньше. Во всяком случае, после того как мы пожелаем мадемуазель спокойной ночи, мы вылезем в окно и проберемся сюда, чтобы еще разок на вас глянуть. По-моему, тебе лучше устроиться поблизости от динно-завра, а мы укроем тебя плащами.

Мейбл переползла под прикрытие высоких деревьев и там поднялась на ноги. Она была высокая, словно тополь, и нелепая, как неправильный ответ, выданный после того, как лучший ученик сорок минут ломал себе голову над зануднейшим уравнением. Усевшись на корточки возле динозавра, она без труда просунула слишком длинное, но по-прежнему худое лицо в расщелину, чтобы посмотреть на белую фигурку Кэт.

– Все будет в порядке, милочка! – заверила она каменную статую. – Я буду совсем близко. Если ты почувствуешь, что оживаешь, сразу позови меня.

Статуя стояла неподвижно, как обычно это делают статуи, и Мейбл, выдернув голову из брюха ящера, улеглась на землю, а мальчики укрыли ее плащами и пожелали спокойной ночи. После этого они ушли домой. Другого выхода не было. Нельзя же было допустить, чтобы мадемуазель встревожилась и послала полицию разыскивать их. Было совершенно ясно, что любой констебль свихнется, как только обнаружит всеми разыскиваемую Кэт в желудке динозавра, да еще в виде статуи; что же касается мадемуазель, то она, будучи француженкой, заведомо легко расстраивается, а потому может совершенно потерять контроль над собой. Мейбл же…

– Если кто-нибудь встретит ее в ее теперешнем виде, то тут же сбрендит, – рассуждал Джеральд. – Это только мы можем все выдержать.

– Мы же не взрослые, – отозвался Джимми. – И потом, мы уже вроде как привыкли к таким штучкам. Нас теперь так легко не пронять.

– Бедная Кэтти! – вздохнул Джеральд.

– Ну, конечно, бедная, – не совсем искренне согласился Джимми.

Солнце скрылось за черными верхушками деревьев, и ему на смену медленно выплыла луна. Мейбл, укрыв свое немыслимо длинное тело множеством плащей, жилеток и шерстяных брюк, заснула, убаюканная мягкой прохладой сумерек. Внутри динозавра спала Кэтлин – живая девочка внутри мраморной статуи. Она слышала слова Джеральда и видела, как он зажигал спичку. В своей мраморной оболочке она оставалась прежней Кэтлин, но камень не позволял ей ни пошевелиться, ни закричать. Правда, кричать ей и не хотелось – мрамор, облепивший ее, вовсе не казался ей холодным и жестким. Камень был пронизан теплом, уютом и надежностью – спина не уставала, а вытянутые вперед неподвижные руки не сгибались. Словом, все было хорошо – лучше не бывает. Нужно было просто спокойно и тихо ждать того момента, когда она выйдет из каменного панциря, чтобы вновь стать той Кэтлин, которой она всегда была. Вот она и ждала – спокойно и тихо, а потом и ожиданию наступил конец, и все растворилось в призрачной дымке. В уютной замкнутости мрамора Кэтлин заснула мирно и сладко, словно в своей постели.

Проснулась она словно от толчка, осознав, что вовсе не лежит в своей кроватке, и даже вообще не лежит, а стоит, и что по ее затекшим ногам уже бегут мурашки. Руки ее, застывшие в жесте ужаса и изумления, тоже почувствовали усталость от неудобного положения. Она протерла глаза, зевнула и тут же все припомнила. Она была мраморной статуей, заключенной в брюхе каменного динозавра.

– Теперь я снова ожила, – подумала она. – Теперь я могу выйти отсюда.

Она села и свесила ноги в отверстие, призрачно сиявшее серым светом, но в ту же секунду медленный, плавный рывок швырнул ее куда-то вбок, на каменную стенку. Динозавр тронулся с места.

– Ох! – вздохнула Кэтлин, – Какой ужас! Должно быть, уже взошла луна, и это чудище ожило – точь-в-точь как рассказывал Джеральд.

Динозавр двигался медленно. Сквозь отверстие в его брюхе Кэтлин различала бегущую мимо поверхность травы, ветки, мох, разлетавшиеся от его тяжелой поступи. Пока он бежал, она не решалась спрыгнуть – ведь она могла попасть под огромные неуклюжие стопы чудовища. Затем другая мысль встревожила ее: «Где сейчас прячется Мейбл? Что если огромная стопа заденет какую-нибудь часть опасно вытянувшейся великанши? При том росте, которого достигла Мейбл за вечер, трудно не наступить на нее, если она вдруг окажется на пути – ее даже обойти невозможно. А динно-завр вряд ли будет очень стараться не наступить на нее. С чего бы ему проявлять такую осторожность?» И Кэтлин все с большой тревогой смотрела сквозь круглое отверстие под ноги динозавру. Огромный ящер раскачивался из стороны в сторону. Он бежал все быстрее и быстрее, и Кэтлин по-прежнему не решалась прыгать на ходу. Во всяком случае, они должны были уже отбежать достаточно далеко от того места, где оставалась Мейбл. Быстрее, все быстрее мчалось чудовище. Пол под ногами Кэтлин накренился, и она не сразу догадалась, что динозавр бежит под горку. Он продирался сквозь рощу вечнозеленых дубов – ветви вокруг трещали и разлетались в стороны, гравий с хрустом вжимался в землю. Затем каменная лапа ударила по каменному покрытию. Одно мгновение тишины – и Кэтлин услышала плеск воды. Они подошли уже вплотную к тому бассейну, где при свете луны купались динозавр и каменный Янус, а Гермес летал над ними, забавляясь и дразня своих товарищей. Кэтлин одним толчком вывалилась из нутра динозавра, откатилась в сторону по скользкому мрамору, окольцевавшему бассейн и, задыхаясь, поднялась на ноги, прислонившись к чьему-то пьедесталу. Очень даже вовремя – она еще катилась по мраморному берегу, а чудовищная ящерица уже тяжело и неуклюже соскользнула в воду. Огромная волна накрыла белый ковер кувшинок, и динозавр, отфыркиваясь, поплыл к центральному острову.

– Осторожнее, моя прекрасная леди, я прыгаю! – раздался голос с высоты пьедестала, и в ту же секунду прекрасный Феб соскочил с пьедестала, установленного в его маленьком храме, лихо заскользил по ступенькам и приземлился в каком-нибудь метре от нее.

– Ты новенькая, – произнес Феб, обернув к ней голову через точенное плечо. – Если бы мы хоть раз встречались, я бы тебя вспомнил.

– Да, – подтвердила Кэт. – Я совсем, совсем новенькая. А я и не знала, что вы умеете разговаривать.

– Почему бы и нет? – улыбнулся мраморный бог. – Ты же разговариваешь.

– Но я-то живая.

– А я нет? – удивился он.

– Конечно, да, – подтвердила Кэтлин, чуть удивленная, но вовсе не испуганная. – Только я думала, что сперва нужно надеть кольцо, и только потом можно увидеть, кто как двигается.

Феб понял ее – вот молодец! – хотя она, надо признаться, выражалась довольно туманно.

– Ну, это только для смертных, – проворчал он. – Мы-то можем спокойно видеть и слышать друг друга в те часы, когда жизнь принадлежит нам. Это часть чудесного волшебства.

– Но ведь я, как вы говорите, смертная.

– Вы столь же скромны, сколь и прекрасны, – небрежно отозвался Феб, он же Аполлон. – белые волны зовут меня! Я иду! – И круги текучего серебра разошлись по озеру, снова и снова расходясь от проворных рук Солнечного бога, умело рассекавшего гладь озера.

Кэтлин повернулась и пошла наверх, к зарослям рододендрона. Нужно было найти Мейбл и поскорее вернуться. Хорошо бы Мейбл была уже такого роста, чтобы с ней можно было показаться на глаза людям. Может быть, в этот колдовской час свершилось и ее превращение. Эта мысль ободрила Кэтлин и она поспешила вперед. Она миновала заросли рододендрона, припомнила, как выглядывало здесь из-за гладких листьев размалеванное картонное лицо, и уже совсем собралась испугаться, но почему-то так и не испугалась. Мейбл она нашла без труда – ей бы не удалось так легко найти ее, если бы к ней уже вернулся обычный рост. Еще издали при свете луны она разглядела вытянувшуюся, словно огромный червяк, фигуру в двенадцать футов длиной. Мейбл спасла, укрывшись плащами, брюками и жилетками. Больше всего она сейчас напоминала водопроводную трубу, которую в лютый холод укутывают разным тряпьем. Кэтлин ласково коснулась щеки Мейбл, и та проснулась.

– Что такое? – сонно пробормотала она.

– Это я, – ответила Кэт.

– Ой, какие у тебя холодные руки! – удивилась Мейбл.

– Просыпайся! – попросила Кэтлин. – Надо обсудить наше положение.

– Не могли бы мы вернуться домой? Я так устала, и вообще, нам давно уже пора выпить чаю, – пожаловалась Мейбл.

– Ты слишком длинная, тебе нельзя идти домой, – вздохнула Кэтлин, и тут Мейбл все вспомнила.

Она еще немного полежала, не открывая глаз, а потом вдруг беспокойно зашевелилась и вскрикнула:

– Ой! Кэтти! Что это такое со мной происходит? Я вроде игрушечной змейки, когда ее сворачивают, чтобы спрятать в коробку. Я – ой, я!..

Кэтлин, глядя на нее, не могла не признать, что это и в самом деле было похоже на то, как сворачивается, почти совсем исчезая в руках у детей, игрушечная змейка. Заблудившиеся где-то ноги Мейбл внезапно оказались прямо у нее перед носом, нелепые длинные руки враз укоротились, а длинное, казавшееся неимоверно изможденным лицо приобрело нормальные очертания.

– Ты уже в порядке, в полном порядке! Ой, как я рада! – вопила Кэтлин.

– Я знаю, что я в порядке, – пробурчала Мейбл, вновь ставшая самой собой – не только по внутренней сути, которая оставалась неизменной, но и с виду.

– Ты в порядке! Ура! Ура! Вот здорово! – весело твердила Кэтлин. – А теперь мы можем бежать домой!

– Домой? – повторила Мейбл, усаживаясь и глядя своими темными глазами на Кэтлин. – Домой? В таком виде?

– В каком виде? – почти рассердилась Кэтлин.

– Посмотри на себя! – велела Мейбл.

– А что я? – удивилась Кэтлин. – Почему ты не хочешь идти домой?

– Ты что, правда забыла? – спросила Мейбл. – Посмотри на себя – на руки посмотри – посмотри на свое платье!

Кэтлин поднесла руки к лицу. Они были мраморно-белыми, как и ее платье, и обувь, и носочки, и даже – насколько она могла разглядеть – кончики волос. Она была белой как снег – только что выпавший, нетронутый снег.

– Что это такое? – с дрожью в голосе спросила она. – Почему… почему я вся такого ужасного цвета?

– Ты не помнишь? Кэт, неужели ты не помнишь? Ты ведь еще не стала самой собой. Ты – статуя!

– Как же так? Я ведь живая! Я же говорю с тобой.

– Конечно, ты говоришь со мной, лапочка, – сказала Мейбл, пытаясь утешить ее, словно больного ребенка. – Конечно, говоришь – но тут все дело в лунном свете.

– Но ты же видишь, что я живая.

– Я-то вижу – потому что у меня кольцо.

– Да я в полном порядке! Я чувствую, что я живая!

– Пойми же наконец, – мягко настаивала Мейбл, пожимая мраморную руку, – что ты еще не стала обычной Кэтлин. Ты – статуя. Просто сейчас светит луна, и ты ожила вместе с другими статуями. А потом луна зайдет, и ты снова застынешь. Вот в чем беда, Кэтти, и потому-то мы и не можем пойти домой. Ты пока еще статуя, просто ты ожила вместе с другими. А где динно-завр?

– Он купается, – ответила Кэт. – Там, вместе с остальными.

– Ну вот, – заключила Мейбл, вновь сумевшая отыскать хоть что-то хорошее в безнадежной почти ситуации. – Хоть это хорошо – и слава Богу!

Глава десятая

– Если я статуя, – продолжала Кэтлин, съежившись под плотным мраморным покровом, – если я просто-напросто ожившая статуя, почему же ты меня не боишься?

– Потому что у меня кольцо, – ответила Мейбл. – Веселей, Кэтти! Скоро и тебе будет лучше. Постарайся думать о чем-нибудь другом.

Она говорила так, как обычно говорят с малышом, порезавшем себе палец или поскользнувшемся на посыпанной гравием дорожке и вопящем над своей разбитой, облепленной мелкими камушками коленкой.

– Конечно, – с отсутствующим видом подтвердила Кэт.

– Вот о чем я подумала, – бойко заговорила Мейбл. – Мы могли бы много чего узнать об этом заколдованном месте, если другие статуи не загордятся и согласятся поговорить с нами.

– Они совсем не гордые, – заверила ее Кэтлин. – По крайней мере, Феб совсем не гордый. Он был со мной просто ужас до чего любезен!

– А где он? – поинтересовалась Мейбл.

– В озере – во всяком случае, только что был там, – ответила Кэтлин.

– Тогда пошли, – вскочила Мейбл. – Ой, Кэтти! Как здорово, что я уже не такая отвратительно тощая! – Она вскочила, энергично отряхнув с себя листья и ветки, которыми было замаскировано ее чересчур длинное тело, но мраморно-белая Кэт даже не пошевелилась.

Они сидели рядом на серой, лунной траве, накрытые тишиной ночи. Огромный парк был тих и неподвижен, словно старинная картина, только плеск фонтана да дальний свисток паровоза нарушали это молчание. Но этого тишина казалась еще более тихой.

– Как дела, сестренка? – окликнул их серебряный голос. Они оглянусь, завертев головой, как испуганные птички. Перед ними, отряхивая в лунном свете влагу озера, стоял Феб – веселый, дружелюбный, изысканно-вежливый Феб.

– Ах, это вы! – обрадовалась Кэтлин.

– Кто же еще! – бодро откликнулся Феб. – А кто эта твоя подружка, это дитя земли?

– Это Мейбл, – сказал Кэт.

Мейбл поднялась, присела в реверансе, подумала с минутку и решительно протянула ему руку.

– Я ваш слуга, прекрасная леди, – произнес Феб, удерживая ее руки изящными мраморными пальцами. – Но я хотел бы знать, каким образом вам удается нас видеть и почему вы нас не боитесь.

Мейбл вытянула левую руку, на которой тускло мерцало кольцо.

– Вполне удовлетворительное объяснение, – согласился Феб. – Но, раз вы обладаете таким талисманом, зачем вы сохраняете тщедушный земной облик? Станьте статуей, и мы пойдем вместе купаться в озере.

– Я не умею плавать, – попыталась отговориться Мейбл.

– Я тоже, – добавила Кэтлин.

– Уж ты-то умеешь, – возразил Феб. – Все статуи становятся замечательными спортсменами, когда оживают. И ты, дитя с темными глазами и волосами, подобными ночи, пожелай превратиться в статую и присоединяйся к нашим забавам.

– Лучше не надо, вы уж меня извините, – замялась Мейбл. – Понимаете ли… Это кольцо… Стоит чего-нибудь пожелать, а потом не знаешь, как долго это продлится. Я бы ничего не имела против того, чтобы некоторое время побыть статуей – это даже здорово! – но утром-то мне уже расхочется быть статуей.

– Да, с землерожденными так часто бывает, – задумчиво произнес Феб. – Но ты, дитя, по-моему не знаешь всех способностей своего кольца. Загадывай свое желание точно, и кольцо в точности исполнит его. Если ты не указываешь срок, начинают действовать колдовские козни изгнанного нами бога Аритмоса, правителя чисел, и они все портят. Ты должна сказать: «Я хочу до рассвета быть статуей из живого мрамора, как и моя подружка, а с рассветом я хочу снова стать Мейбл с темными глазами и волосами цвета ночи».

– Давай, давай, это будет так здорово! – вскричала Кэт. – Давай же, Мейбл! А если мы обе станем статуями, нам не надо будет бояться динно-завра?

– В мире живых статуй нет места страху, – торжественно прозвучал голос Феба. – Мы же братья – мы и ящер, – братья, созданные из наделенного жизнью камня!

– А я смогу плавать, если стану статуей?

– Плавать, нырять, и праздновать ночное празднество вместе с богинями Олимпа, вкушать пищу богов, пить из их чаши, внимать бессмертному пению и ловить улыбку бессмертных уст!

– Празднество! – воскликнула Кэтлин. – Ой, Мейбл, давай же! Ты просто не представляешь, как я проголодалась!

– Это же будет не настоящая еда, – упрямилась Мейбл.

– Для тебя она будет такой же настоящей, как и для нас, – успокоил ее Феб. – Даже в твоем пестром мире реальность всегда реальна.

Мейбл все еще колебалась. Наконец, бросив быстрый взгляд на ножки Кэт, она решила:

– Ладно, я стану статуей. Только сперва я разуюсь и сниму носки. Мраморные башмаки выглядят просто ужасно – особенно шнурки. И мраморные носки тоже никуда не годятся, если они сползают – а мои всегда сползают!

Она стянула с себя башмачки, носки и заодно сняла передник.

– У Мейбл есть вкус к прекрасному, – одобрил ее Феб. – Произноси заклинание, дитя мое, и я представлю тебя олимпийским богиням!

Мейбл робко произнесла заклинание, и в следующее мгновение в лунном свете уже стояли две ожившие белые статуи. Феб подхватил их под руки.

– Побежали! – воскликнул он, и они пустились во всю прыть.

– Ой как здорово! – еле дыша, бормотала Мейбл. – Ты только посмотри на мою ногу – какая она белая! Я думала, что быть статуей очень неловко, а на самом деле это совсем легко!

– Бессмертные не знают, что такое «неловко» – засмеялся солнечный бог. – А сегодня ты одна из нас!

И они помчались под горку – вниз, к озеру.

– Прыгайте! – приказал он. Они прыгнули, и серебристые волны, всколыхнувшись, приняли три белые, светящиеся в ночи фигурки.

– Ой! Я плыву! – изумилась Кэт.

– И у меня получается! – ликовала Мейбл.

– Конечно, получается! – отозвался Феб. – А теперь давайте сделаем три круга вдоль берега, и махнем на главный остров.

Все трое плыли бок о бок. Феб не торопился, стараясь держаться возле детей. Мраморная одежда ничуть не мешала плыть – а вот попробуйте как-нибудь прыгнуть в обычном платьице в фонтан на Трафальгар-Сквер и там поплавать! Они плыли так красиво, так легко, так беззаботно и неутомимо, как, может быть, довелось плавать кому-нибудь из вас лишь во сне. И где еще можно было бы купаться так чудесно, как в этом озере, где даже кувшинки, поднимающиеся на длинных стеблях, ничуть не мешают пловцу, даже если этот пловец – мраморный? Высоко на чистом небосклоне поднялась луна. Плакучие ивы и кипарисы, храмы, террасы, купы деревьев, заросли кустарника и большой, темный старинный дом – все это соединилось в единую прекрасную картину.

– Это самое лучшее, что сделало до сих пор кольцо, – объявила Мейбл, лениво рассекая воду рукой.

– Я так и думал, что тебе понравится, – ласково заметил Феб. – Еще один кружок – и на остров!

На острове они сразу же очутились посреди тростника и тысячелистника, иван-чая, вербейника и белых сладко пахнущих цветов. Остров оказался гораздо больше, чем выглядел с берега. По краям его плотно росли деревья и кустарник. Возглавлявший процессию Феб, провел их сквозь ряды деревьев, и вскоре совсем близко от них замерцал свет. Еще несколько шагов – и они вышли на опушку леса к источнику света. Деревья, под которыми они только что прошли, образовали темное кольцо вокруг большой расчищенной площадки – они, по выражению Кэт, столпились вокруг светлой поляны, словно зрители на футбольном матче.

Сперва начиналось широкое ровное кольцо травы, затем мраморные ступени, уводившие в округлый бассейн, где не было кувшинок, и лишь золотые и серебряные рыбки мелькали в глубине, как искорки ртути и темного пламени. Вода, мрамор и темно-зеленая трава сияли ясным, белым, лучистым светом, в семь раз более сильным и светлым, чем самая яркая луна. В тихой воде озера и впрямь отражалось семь лун. Легко было понять, что эти луны были всего-навсего отражением: их очертания дробились и расплывались, когда золотые и серебряные рыбки проносились сквозь них, хвостом и перьями разбрызгивая воду.

Девочки подняли глаза к небу, словно ожидая и там увидеть семь лун, – но нет, там по-прежнему светила одна лишь привычная их миру луна.

– Там семь лун! – тревожно сказала Мейбл, вытягивая палец (и как всегда забывая о хороших манерах).

– Конечно, – ласково ответил Феб. – В нашем мире все в семь раз превосходит то, что есть в вашем мире.

– Но вы же один, вас же не семеро! – возразила Мейбл.

– Зато я в семь раз существенней! – ответил солнечный бог. – Понимаете, бывает количество, а бывает качество. Все ясно, не правда ли?

– Не совсем, – призналась Кэт.

– Значит, я плохо объясняю, – махнул рукой Феб. – Дамы уже ждут нас.

На дальней стороне озера собралась толпа – такая белая, что в совокупности казалась просто белым просветом среди деревьев. Там собралось двадцать или тридцать оживших мраморных статуй. Некоторые из них небрежно окунали мраморные ноги в воду, распугивая золотых и серебряных рыбок и нагоняя рябь на семь отражений луны. Другие плели друг другу веник из роз, которые пахли так сильно, что девочки уже издали уловили их аромат. Несколько фигур, взявшись за руки, кружились в хороводе, а двое сидели рядом на мраморных ступеньках и играли в «кошачью колыбельку» (это ведь одна из древнейших игр), причем даже веревочка у них была из мрамора.

Радостные крики и общий смех приветствовали их.

– Феб, ты как всегда опоздал! – закричал кто-то. Другой добавил: – Одна из твоих лошадок, верно, сбила подкову? – А еще один голос, перебивая других, что-то выкрикнул о лаврах.

– Я привел гостей, – объявил Феб, и в ту же минуту вся толпа собралась вокруг девочек. Их поглаживали по волосам, по щечкам, и наперебой осыпали самыми ласковыми прозвищами.

– Готовы ли у вас венки, Геба? – спросила самая высокая и важная среди дам. – Надо сплести еще два!

Геба легкими шагами уже спускалась по ступенькам, и на ее округлых руках висело множество венков из роз. Для каждой из мраморных голов нашелся венок по размеру.

Теперь каждая статуя казалась еще в семь раз прекраснее, чем прежде – а ведь все они были богами и богинями. Дети припомнили, как мадемуазель на их праздничном обеде говорила, что боги и богини всегда увенчивали головы цветами, когда собирались пировать.

Своими руками Геба надела венок на голову Кэтлин и Мейбл, а Афродита Урания, прекраснейшая из богинь, чей голос был так похож на голос мамы в те минуты, когда вы особенно ее любите, обняв обеих девочек, промолвила:

– Идем, мы должны приготовить пир. Эрос, Психея, Геба, Ганимед – соберите фрукты, молодежь!

– А где же фрукты? – удивилась Кэт, видя, как четыре стройные фигуры, отделившись от толпы, направляются к ним.

– Сейчас увидишь! – пообещал Эрос, («Какой прелестный мальчик!» – успели шепнуть друг другу Кэт и Мейбл). – Только поспевай собирать.

– Вот так! – показала Психея, вытянув руку и ухватившись за ветку ивы. Затем она продемонстрировала свою добычу девочкам – в руке у нее лежал спелый большой гранат.

– Я поняла! – воскликнула Мейбл. Она тоже коснулась ивы, и в руку ей упала мягкая и сочная груша.

– Вот именно, – улыбнулась Психея (какая она была душечка!).

Геба сняла с ольхи несколько серебряных корзиночек, и все собравшиеся принялись усердно собирать фрукты. Статуи постарше снимали с ветвей дуба золотые кубки, кружки и блюда, наполняя их всевозможными яствами и напитками и красиво расставляя приборы на мраморных ступенях. Таков был пир бессмертных – одни уселись на землю, другие вольготно разлеглись на траве и все вместе приступили к трапезе. О, эта пища, лежавшая на золотых тарелках, о, сладостное чудо напитков, струившихся из золотых чаш в беломраморные уста! Ничего равного этому не было и нет на земле, как нет плодов, подобных плодам ивы, нет смеха, подобного смеху, сиявшему на мраморных губах, и нет песен, подобных песням, что раздавались в тиши той волшебной ночи.

– Ах! – воскликнула Кэтлин, и сок большой груши (третьей по счету) закапал на мраморные ступени, словно золотистые слезы. – Если бы и мальчики были сейчас с нами.

– Что-то они сейчас делают? – вздохнула Мейбл.

– В настоящий момент, – произнес Гермес, только что поднимавшийся в воздух и совершивший огромный круг, словно отпущенный на волю голубь, – они безутешно бродят возле жилища динозавра. Они ускользнули из дома через окно, ищут вас и, отчаиваясь вас найти, плачут – то есть, они бы заплакали, если бы это подобало мужчинам, пусть даже очень юным.

Кэтлин проворно поднялась на ноги, отряхивая крошки амброзии с мраморных губ.

– Большое вам всем спасибо, – вежливо сказала она. – Вы были так добры к нам, и нам было очень хорошо и весело с вами, но теперь нам пора уходить.

– Если вы торопитесь из-за братьев, – ласково сказал Феб, – то проще всего устроить так, чтобы они присоединились к вам. Одолжите-ка мне на минутку ваше кольцо.

Кэт почти с опаской протянула ему кольцо. Он обмакнул его в одну из семи отраженных лун и снова вернул Кэт. Она крепко сжала его.

– Теперь, – подсказал ей солнечный бог, – ты должна пожелать для них того же, чего пожелала себе Мейбл. Повторяй за мной.

– Я знаю, – перебила его Кэт. – Я хочу, чтобы мальчики стали статуями из живого мрамора, точно так же, как я и Мейбл – до рассвета, – а потом снова стали такими, какие они сейчас.

– Эх, если бы ты еще не так торопилась! – заметил Феб. – Ну да ладно, к молодым плечам старую голову не приставишь. Надо было пожелать, чтобы они оказались здесь, и еще… Впрочем, не важно! Гермес, старина, слетай туда и приведи их к нам, да объясни им по дороге, как обстоят дела.

Он снова обмакнул кольцо в отраженную луну, и вновь кольцо вернулось к Кэт.

– Теперь, когда я сполоснул его, оно опять годится для новых чудес, – пояснил он.

– Мы не имеем привычки допрашивать гостей, – произнесла царица Гера, обратив на детей взгляд огромных серых глаз, – но все же всем нам любопытно узнать про это кольцо.

– Это то самое кольцо, – откликнулся Феб.

– Об этом нам прежде всего и хотелось узнать, – продолжала Гера. – Но хотелось бы также спросить – если бы, конечно, расспросы не противоречили законам гостеприимства – как это кольцо попало в руки рожденных землей?

– Это длинная история, – отмахнулся Феб. – Время рассказов наступит после пира, а после рассказов придет черед песни.

Похоже, что Гермес сумел обстоятельно объяснить мальчикам «как обстоят дела» – когда они появились над поляной, держась за крылатые ноги бога и вместе с ним паря в воздухе, они, похоже, не испытывали ни страха, ни смущения. Опустившись на землю, они изящно раскланялись с богинями и заняли свое место на пиру так спокойно, словно им каждый вечер доводилось участвовать в божественной трапезе. Геба уже приготовила им венки из роз, и Кэтлин, глядя на то, как они уплетают за обе щеки здешние яства, порадовалась, что бессмертный грушевый сок, коснувшийся ее губ, не смог заставить ее даже на миг забыть о братьях.