Текст книги "Заколдованный замок"

Автор книги: Эдит Несбит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Лиз дома, – ответила Мейбл, – и сегодня ни с кем встречаться не будет.

– Хорошо, хорошо, только не говорите ей, что я выставил себя таким дураком, пожалуйста, не говорите ей, мисс. Это настроит ее против меня, если она решит, что у меня бывают какие-то приступы, а у меня никогда ничего подобного не бывало, отродясь не бывало, мисс.

– Мы ничего не скажем о вас Лиз.

– И вы извините меня за грубость?

– Ну конечно! Мы же знаем, что вы ни в чем не виноваты, – утешила его Кэтлин. – Вам надо пойти домой и отдохнуть. Все будет в порядке. Всего доброго.

– Приятного вам дня, мисс, – медленно произнес он. – Я так и чувствую, как ее пальцы ухватили меня за руку. А моему боссу, начальнику то есть, вы не скажете? Знаете ли, когда у человека припадки, это может повредить ему на любой работе.

– Нет, нет, все будет в порядке. До свидания! – произнесли дети хором. Он медленно удалился, осторожно обогнув колодец, после чего воцарилось молчание, вскоре, однако, нарушенное воплями Лиз.

– Сдайте меня полиции! – стонала она. – Посадите меня в тюрьму! Сердце мое разбито!

Плюх! – и здоровенная капля растеклась по камню дверного порога.

– Собирается дождь, – решил Джимми, но то была всего лишь слеза безутешной Лиз.

– Сдайте меня полиции, сдайте меня полиции! – рыдала она (Плюх-кап-Плюх!) – Только не здесь, не в этом городе, где меня все знают, где я считалась уважаемой девушкой (Плюх-кап-плюх!). Я пройду пешком десять миль, и пусть меня заберет чужой полисмен, а не наш Джонсон, ведь он ухаживает за моей кузиной! (Плюх-кап-плюх!). Спасибо, что не сказали Альфу, будто я украла кольцо. Я не украла, не украла, я только одолжила его, ведь у меня сегодня выходной, а жених мой сами видите какой щеголь!

Дети, как завороженные, следили за слезами, которые становились видимыми, едва покинув невидимый нос Лиз. Наконец, Джеральд взял себя в руки и заговорил.

– Поймите же, наконец, что мы вас не видим!

– Он тоже так говорил, – всхлипнула Лиз.

– Вы сами не сможете увидеть себя, – продолжал Джеральд. – Посмотрите на свою руку.

По всей видимости, именно это Лиз и попыталась сделать, потому что в следующую секунду раздался вопль, который вполне мог бы привлечь полисмена, окажись он поблизости, и Лиз бесповоротно впала в истерику. Дети старались, как могли, припоминая все, что они читали в книгах относительно истерик, но вы сами знаете, как трудно помочь горничной, когда она стала невидимкой, да к тому же еще и надела свой лучший наряд. В результате выходная шляпка Лиз оказалась безвозвратно загубленной, а любимое синее платье утратило изрядную долю своей привлекательности. Они попытались жечь перо под носом у Лиз, выбрав для этой цели метелку, которой со шкафов сметали пыль, но внезапно огонь вспыхнул сильнее, вонь резко усилилась и Джеральд едва успел загасить пламя, поняв, что накидка из перьев – гордость Лиз – тоже решила поучаствовать в спасении своей хозяйки.

Это средство оказалось вполне действенным. Лиз очнулась с глубоким вздохом и произнесла: – Не вздумайте жечь мой страусиный палантин – мне уже лучше.

Они помогли ей подняться на ноги, после чего она присела на нижней ступеньке лестницы. Медленно, осторожно и ласково дети объяснили ей, что она и в самом деле стала невидимкой, потому что когда крадешь – или даже одалживаешь – чужое кольцо, то последствия из этого могут выйти самые непредсказуемые.

– Но я же не могу оставаться в таком виде, – простонала Лиз, не обнаружив своего отражения в зеркальце, которое ребята специально принесли ей с кухни. – Неужто я теперь так навсегда и останусь?! Мы же собирались пожениться после Пасхи. Кто же возьмет девушку, еcли ее и разглядеть-то нельзя?

– Это ненадолго, – принялась утешать ее Мейбл. – Это… Это как корь, это скоро пройдет. Наверное, уже завтра все уладится.

– Может быть, даже сегодня ночью, – подхватил Джеральд.

– Мы будем вам помогать, и никому ничего не скажем, – уверила Кэтлин.

– Даже полиции, – зловеще прошипел Джимми.

– А теперь надо приготовить чай для мадемуазель, – решил Джеральд.

– И для нас тоже, – напомнил Джимми.

– Нет, – возразил Джеральд. – Мы будем пить чай на свежем воздухе. Мы устроим пикник и возьмем с собой Лиз. Я пойду и куплю кекс.

– Я не стану есть кекс, мастер Джерри, – заявила Лиз. – Даже и не пытайтесь меня уговаривать, я не допущу, чтобы вы видели насквозь, как это кекс торчит у меня в желудке. Не хватало еще, чтобы я расхаживала по улице, а все могли видеть кекс прямо у меня в середке. Боже мой, Боже мой – и все это только за то, что я на денек одолжила кольцо!

Они заверили ее, что кекс не будет просвечивать, поставили чайник на огонь, поручили Кэтлин отворить мадемуазель дверь (мадемуазель вернулась усталая и отчего-то грустная), дождались Кэтлин и Джеральда со снедью и всей толпой отправились в Ядлинг-Тауэрс.

– Пикник там устраивать не разрешается, – предупредила Мейбл.

– Нас это не касается, – отрезал Джеральд. – Так, Лиз, берите Кэтлин под руку, а я пойду сзади, чтобы ваша тень не бросалась в глаза. Ради Бога, снимите вы эту шапку! Она отбрасывает такую тень, что нас примут за беглецов из сумасшедшего дома!

Шляпа, перейдя в руки Кэт, стала видимой и тут-то и обнаружилось, сколь малая доля воды, выплеснутой на лицо Лиз, попала по назначению.

– Моя лучшая шляпка! – сказала Лиз и замолчала. Несколько минут раздавалось только ее сопение.

– Послушайте, – сказала наконец Мейбл, – не стоит так унывать. Считайте, что это всего лишь сон. Как раз такой сон и приснился бы вам, если вам стало стыдно, что вы без спроса взяли кольцо.

– Ага, сон! А когда я проснусь?

– Скоро, скоро. А теперь мы завяжем вам глаза и проведем через потайную дверь. И не вздумайте сопротивляться, а то тут же появится полиция – ее-то как раз и не хватает в вашем сне.

У меня нет ни времени, ни сил, чтобы подробно описать способ, каким Лиз попала в пещеру. Достаточно сказать, что она летела вниз головой – девочки столкнули ее, а мальчики подхватили внизу. Хорошо, что Джеральд предусмотрительно связал ей руки, не то быть бы им расцарапанными в кровь. А так пострадала только Мейбл, ладошка которой попала между камнем и яростно топающим башмаком. Не стоит также передавать и все те слова, которые произнесла Лиз, пока ее тащили вдоль изгороди под арку, ведущую к волшебному итальянскому пейзажу. Ее словарь почти иссяк к тому времени, когда ее опустили на землю под плакучей ивой, что росла возле статуи Дианы, привставшей на цыпочки и натягивающей лук (вот интересно, удастся кому-нибудь попасть в цель из такого положения?).

– Ну вот, – произнес Джеральд, снимая повязку с ее глаз. – Теперь все будет хорошо – настало время чая и кекса.

– Давно пора выпить чаю, – подтвердил Джимми (на этот раз он был прав).

Убедившись, что ее ребра стали только невидимыми, но отнюдь не прозрачными и что ее сотрапезники не смогут сосчитать число булочек, попавших в ее желудок, Лиз приналегла на еду, как и все остальные. Телятина, картофель и рисовый пудинг на обед, затем несколько часов треволнений – и запоздавший полдник покажется вам на редкость вкусным.

Легкая, прохладная зелень сада постепенно сменялась серыми тенями. Потом в зелени проступила позолота, серые тени почернели, а озеро возле храма Феба, в котором вверх ногами отражались лебеди, залил коралловый отблеск туч, сгрудившихся вкруг закатного солнца.

– Как красиво! – восхитилась Лиз. – Прямо как на открытке, что из самых дорогих.

– Мне пора домой, – вздохнула Мейбл.

– А вот я не пойду домой в таком виде, – заявила Лиз. – Лучше уж я останусь тут и буду жить как дикарь в той белой хибаре без стен и дверей.

– Она говорит о храме Диониса, – фыркнула Мейбл.

Внезапно солнце почти отвесно ушло за черную линию деревьев на гребне холма, и белый храм, только что отливавший розовым, почти почернел.

– Там можно жить и не как дикарю – пусть даже и без стен, – заметила Кэтлин.

– Сплошные сквозняки, – пробурчала Лиз. – Да и со всеми этими ступеньками не намоешься! О чем они только думали, когда понастроили столько домов без стен! Кто станет… – Тут она замолчала и, похоже, уставилась куда-то, разинув рот. – Кто это? – спросила она наконец ослабевшим голосом.

– Что ты имеешь в виду?

– Вон ту белую штуку, что спускается по ступенькам. Ой, да это же тот молодой человек, который только что был статуем!

– После захода солнца статуи оживают, – Джеральд попытался произнести эти слова как можно небрежнее.

– Сама вижу, что оживают, – ответила Лиз. Как ни странно, она не испугалась и даже не была удивлена. – А вон еще один. Смотри-ка, у него на ногах крылышки – такие маленькие, ровно у голубя.

– Меркурий, должно быть, – предположил Джеральд.

– Сандалии с крылышками были у Гермеса, – поправила его Мейбл.

– Не вижу я никак статуй, – не вытерпел Джимми. – Эй, ты чего щиплешься?

– Ты что, не понимаешь? – зашипел Джеральд (мог бы и не шептать, ибо поглощенная быстрыми, изящными движениями невидимых статуй, Лиз не обращала на них никакого внимания). – Неужто ты не понимаешь, что когда солнце заходит, статуи оживают, но увидеть их можно, только если ты сам невидимка, и я… то есть я хотел сказать, ты их не боишься, разве что если дотронешься до них.

– Вот пусть Лиз и дотронется до какой-нибудь из них! Интересно, испугается она или нет? – предложил Джимми.

– Он прыгнул в воду, – отрывисто доложила Лиз. – Ох, и здорово плывет! А тот, с голубиными крылышками, летит над водой, и дразнит его – ну и забавляется! Красиво, взаправду красиво! Вроде купидончиков на свадебном пироге. А вон еще один мальчишечка – длинноухий такой, а с ним олененок. А та дама! Как она играет со своим малышом – так и подбрасывает его и ловит, ровно мячик! И как это она не боится расшибить его? Но все равно, смотреть на них одно удовольствие!..

Широкий парк простирался вокруг них. Тени становились все глубже, а тишина все сгущалась. Они видели, как сияют в сумерках белые неподвижные статуи, но совсем иные картины открывались глазам Лиз. Она молча созерцала их, и дети тоже притихли – а вечер опускался на них, словно плотный и темный ковер. Наступила ночь, над деревьями поднялась луна.

– Ага! – воскликнула Лиз. – А вот и этот прелестный мальчонок с оленем – он бежит прямо ко мне, ах ты, душечка!

В следующую минуту она уже вопила пронзительным голосом, и вопли ее быстро удалялись, сливаясь с грохотом торопливых шагов.

– Скорее! – крикнул Джеральд. – Скорее! Она притронулась к статуе и испугалась. Так было и со мной. Бежим! Она весь город сведет с ума, если примчится туда. Все услышат только ее вопли да стук башмаков! Бежим! Бежим за ней!

Они помчались вслед, но Лиз успела сильно опередить их. К тому же, пока она бежала по траве, шаги ее становились бесшумными, и им приходилось пережидать, пока грохот разлетавшегося из-под ее башмаков гравия не указывал им верное направление. Лиз подгонял страх, а за страхом не угонишься!

Она мчалась напрямик, невидимая в призрачном лунном свете, отшатываясь от никому не видимых опасностей, таившихся в зарослях и гротах.

– Я останусь здесь. До завтра! – пропыхтела Мейбл, когда они в пылу преследования выбежали на каменную террасу. – Она пробежала мимо конюшни.

– На задний двор! – скомандовал Джеральд, когда они влетели в ворота школы. Джимми пролетел через двор, предусмотрительно обогнув достославный колодец.

Кто-то невидимый, но очень энергичный уже сотрясал входную дверь. Церковные часы пробили половину десятого.

– Половина десятого, – еле выговорил Джеральд. – Попробуйте потянуть кольцо. Может быть, сейчас оно слезет.

Он обращался к пустым ступенькам, но через секунду Лиз, сама Лиз, растрепанная и запыхавшаяся, в сбившемся набок платье с отстегнувшимся воротничком, протянула им руку – вполне видимую руку, – и на ее ладони замерцало в призрачном свете луны темное магическое кольцо.

– Я на минутку, – извинился поутру жених Лиз, заглядывая с порога в коридор, где она возилась с тряпкой и метлой. – Жаль, что ты не смогла придти вчера.

– Мне тоже жаль, – отвечала Лиз, плюхнув влажную фланелевую дорожку на верхнюю ступеньку. – Чего ты делал?

– У меня вроде голова болела, – неуверенно произнес жених. – Ну, я и решил полежать. А у тебя как?

– Ничего особенного, – отрезала Лиз.

– Стало быть, все это мне приснилось, – уверила она себя, когда ее возлюбленный скрылся за поворотом. – Будет мне, однако, урок – не хватать второпях чужие побрякушки.

– Стало быть, они ничего ей не рассказали, – облегченно вздохнул жених. – Все от солнца – говорят, в Индии с людьми еще и не такое бывает. Надеюсь, это не войдет у меня в привычку.

Глава шестая

Город праздновал успех Джонсона. Это он выследил бандитов, подстроил им ловушку и вернул похищенное серебро. Камень в окно он не бросал – должно быть, это просто привиделось Мейбл и ее тете. Но записка с предупреждением – это уж точно его рук дело. Джеральд после завтрака сходил за газетой и зачитал вслух две колонки бреда, который «Лиддлсби Обсервер» выдавал за чистейшую истину. Пока он читал, рты слушателей открывались все шире и шире, а когда он дошел до заключительного пассажа: «Наш талантливый соотечественник, превосходящий господ Лекока и Холмса в детективных талантах, чье продвижение по службе представляется нам столь же несомненным, сколь и заслуженным», за столом воцарилось растерянное молчание.

– Ладно, – заговорил наконец Джимми. – По крайней мере, он не заложил нас, верно?

– Все-таки неприятно, что он так хвастается, – вздохнула Кэтлин. – Это как будто… как будто мы виноваты, что он столько врет. Ведь если бы не ты, Джерри, то ничего бы и не было. Как он может так похваляться?

– Н-ну, – протянул Джеральд, пытаясь быть справедливым, – он ведь должен был хоть что-нибудь сказать. Я рад, что… – тут он внезапно замолчал.

– Чему ты рад?

– Это подождет, – отозвался он величественно, словно откладывая на потом дела государственной важности. – Так что мы делаем сегодня? Скоро придет прекрасная Мейбл, которая очень хочет получить назад свое кольцо. Ты и Джимми хотели попробовать надеть его. Кстати – мадемуазель уже много дней не получала никаких знаков внимания от нашего героя!

– Мне надоело, что ты называешь себя «нашим героем», – заворчал Джимми. – Уж, во всяком случае, ты не мой герой.

– Вы оба мои, – поспешно вступилась Кэтлин.

– Вот хорошая девочка! – насмешливо отозвался Джеральд. – Присмотри за своим маленьким братиком, чтобы он не капризничал, пока не придет няня.

– Ты пойдешь с нами? – перебила его Кэтлин.

В ответ Джеральд пропел:

 
«Лежит на ярмарку мой путь,
Там встречу я кого-нибудь!
Милой я куплю букет —
Лучше роз цветочков нет!»
 

– Хотите идти вместе – надевайте башмаки да пошевеливайтесь! – добавил он.

– Я не пойду, – сказал Джимми и надулся.

Кэтлин в отчаянии взглянула на Джеральда.

– Ах, Джеймс, Джеймс! – укоризненно покачал головой Джеральд. – Ты не даешь мне забыть, что ты всего-навсего мой маленький братец! Будь ты кем-нибудь другим, я бы разделался с тобой, как с Тернером или Моберли – а так что прикажешь с тобой делать?

– Зато ты не называешь их «маленьким братцем», – стоял на своем Джимми.

– Ладно, ладно – больше не буду. Вперед, мой герой и моя героиня! Преданный Месрур склоняется перед вами в нижайшем поклоне.

Как и было условленно, они встретили Мейбл на углу площади, где по пятницам вырастали киоски, палатки и зеленые навесы, а в них продавалась свинина и свежая птица, фрукты и овощи, посуда и ткани, игрушки и сладости, инструменты и украшения. Этот и прочий занятный товар раскладывался на столах, тележках (а лошади, доставившие эти тележки, отдыхали неподалеку), деревянных ящиках, а иногда, если товар был достаточно прочным, прямо на гладких каменных плитах рыночной площади.

Солнце весело сияло, и вся природа, по словам Мейбл, казалась веселой и улыбчивой. Среди связок овощей дети обнаружили цветы и заколебались, не зная, что выбрать.

– Как хорошо пахнет резеда! – заметила Мейбл.

– Но розы – это все-таки розы! – изрекла Кэтлин.

– Гвоздики дешевле, – объявил Джимми, и Джеральд, сунувшийся было к чайным розам, тут же согласился с ним.

Итак, они накупили гвоздик – букетик желтых, букетик белых, словно густая сметана, и букетик красных, словно румяные щечки куклы – той самой куклы, с которой Кэтлин ввиду ее неописуемой красоты не решалась играть. Они принесли гвоздики домой. На самом пороге школы Кэтлин вспомнила, что у нее есть отличная зеленая ленточка, чтобы перевязать их как следует.

Джеральд тихонько постучался в дверь комнаты, где мадемуазель обычно проводила весь день.

– Антре! – раздался голос мадемуазель, и Джеральд вошел в комнату. Против своего обыкновения, мадемуазель не читала – она сидела, склонившись над блокнотом для рисования. На столе возле нее лежала какая-то заграничная коробочка с красками и стояла баночка с разноцветной водой, равно привычная и великим акварелистам и ребенку, неуклюже разводящему на белом листе краски, впервые в жизни купленные за шесть пенсов.

– Примите в знак нашей любви, – произнес Джеральд, быстро выхватив букет из-за спины и опустив его на стол перед ней.

– Ах, как это мило! Я обязательно должна поцеловать вас. А ну-ка! – И прежде, чем Джеральд успел объяснить, что для этого он уже чересчур взрослый, она быстро клюнула его на французский манер в каждую щеку.

– Вы рисуете? – поспешно спросил он, чтобы сгладить неловкость оттого, что с ним обошлись как с младенцем.

– Я пытаюсь нарисовать вчера, – ответила она, но не успел он как следует задуматься над тем, как может выглядеть «вчера» на рисунке, она показала ему изящный и точный набросок Ядлинг-Тауэрса.

– О, замечательно! – одобрительно произнес он. – Можно остальным тоже посмотреть? – Дети подошли ближе, а с ними и Мейбл, которая неловко спряталась за спинами остальных, выглядывая через плечо Джимми.

– Здорово у вас получается! – с уважением произнес Джеральд.

– Какой смысл иметь талант, если вся жизнь уходит на обучение малышей? – вздохнула мадемуазель.

– Это действительно скверно, – признал Джеральд.

– Вам тоже видно? – обратилась мадемуазель к Мейбл и добавила: – Эта ваша подружка из города, верно?

– Добрый день, – ответила Мейбл как воспитанная девочка, – Нет, я не из города. Я живу в Ядлинг-Тауэрсе.

Эти слова произвели немалое впечатление на мадемуазель. Джеральд замер, молясь в душе, чтобы мадемуазель не оказалась снобом.

– Ядлинг-Тауэрс, – медленно повторила она. – Это просто поразительно. Вы принадлежите к семье лорда Ядлинга?

– У него нет семьи, – возразила Мейбл. – Он даже не женат.

– Я имела в виду, что вы, наверное, его кузина или сестра, а, может быть, племянница?

– Нет, – ответила Мейбл, сильно покраснев. – Я не такая уж важная персона. Я племянница экономки лорда Ядлинга.

– Но вы знакомы с лордом Ядлингом, не правда ли?

– Нет, – сказала Мейбл. – Я вообще его ни разу не видела.

– Значит, он никогда не приезжает в свой шато… в свой замок?

– За все это время он ни разу не приезжал. Говорят, приедет на следующей неделе.

– Почему же он там не живет? – продолжала мадемуазель.

– Тетя говорит, что он слишком бедный, – пояснила Мейбл и принялась рассказывать всю его историю, как ее рассказывали в комнате экономки: дядя лорда Ядлинга оставил все деньги, которыми только мог распорядиться по своей воле, не нынешнему лорду Ядлингу, а его троюродному брату, и теперь у бедного лорда денег едва хватает, чтобы содержать в порядке старый замок, а самому очень скромно жить где-то в другом месте. У него никогда не будет столько денег, чтобы самому жить здесь и принимать гостей, а продать замок он тоже не может, потому что он маератный.

– Что значит «маератный»? – удивилась мадемуазель.

– Эта значит, что завещание придумано так, что он всегда мается, – пояснила Мейбл, гордясь как своими юридическими познаниями, так и вниманием со стороны слушательницы. – И раз уж твой дом попал в эту самую маету, ты уже никому не можешь продать его или даже завещать, кому хочешь, но только своему сыну, даже если тебе этого и не хочется.

– Но почему же его дядя поступил так жестоко – оставил ему замок, а денег не дал? – настаивала мадемуазель, а Кэтлин и Джимми, стоявшие возле нее, все более удивлялись столь острому ее интересу к тому, что им казалось величайшим занудством.

– Я и об этом могу все рассказать, – похвасталась Мейбл. – Лорд Ядлинг хотел жениться на одной девушке, а его дядя не хотел, чтобы он женился, потому что она была не то служанкой в гостинице, не то танцевала в балете – я точно не знаю – да только он сказал, что все равно на ней женится, и тогда его дядя сказал «Ах, так!» и оставил все его троюродному брату.

– Но ведь вы сказали, что он не женат.

– Нет – потому что эта девушка ушла в монастырь, и ее, наверное, уже замуровали живьем.

– Замуровали?

– Замуровали в стене, – сказала Мейбл, для наглядности ткнув пальцем в бледно-желтые и красные розы на обоях. – Так они всегда делают в монастырях, чтобы человек умирал медленной смертью.

– Ничего подобного! – возмутилась мадемуазель. – В монастыре живут очень добрые и хорошие женщины, и одно лишь там плохо – постоянно заперта дверь. Бывает ведь и так, что девушка хочет уйти оттуда и не может, особенно если ее родные сами отправили ее в монастырь ради своего богатства и благополучия. Но то, что вы говорите – замуровать в кирпиче, чтобы она умерла – нет, так никогда не делается! А этот лорд – он что же, не стал искать свою возлюбленную?

– Нет, нет, он все время искал ее, – заверила Мейбл, – Но, знаете ли, монастырей, наверное, целая тысяча, и он понятия не имел, куда ему сунуться, а все письма возвращались назад, и…

– Боже мой! – не утерпела мадемуазель. – Похоже, что в комнате экономки обсуждают решительно все!

– Конечно, мы там почти все знаем, – скромно подтвердила Мейбл.

– Как вы думаете, он ее найдет? Или нет?

– Найдет, найдет, – проворчала Мейбл. – Когда он совсем состарится, расхворается и будет почти при смерти – вот тут-то та добрая монахиня, что все время поправляет подушку у него под головой, в самый последний момент, когда он уже совсем будет умирать, откроется ему и скажет: «Любовь моя!» И тогда его лицо просияет неземной любовью, и он скончается с ее драгоценным именем на иссохших губах.

Мадемуазель ошеломленно уставилась на Мейбл.

– Это что, пророчество? – наконец пролепетала она.

– Вовсе нет, – возразила Мейбл. – Это из книжки. Если хотите, я расскажу вам еще дюжину историй про самую роковую любовь на свете.

Тут мадемуазель слегка подпрыгнула, словно о чем-то внезапно вспомнила.

– Уже пора обедать, – объявила она. – Ваша подруга Мабель, несомненно, будет сегодня нашей сотрапезницей, и потому в ее честь мы устроим небольшой праздник. Мои прелестные цветы – о, Кэтлин, поставьте их, пожалуйста, в воду! Я побегу за кексом. Всем вымыть руки – и будьте наготове, когда я вернусь.

Улыбнувшись, она кивнула детям и умчалась наверх.

– Скачет, прямо как молодая, – неодобрительно заметила Кэтлин.

– Она и так молодая, – возразила Мейбл. – Множество дам только в этом возрасте и выходят замуж. Да что там, я видела дюжину свадеб, где невеста была гораздо старее. А вы и не говорили мне, какая она красивая.

– Разве она красивая? – удивилась Кэтлин.

– Ну, конечно! И, кроме того, самая настоящая прелесть, потому что хочет купить кекс специально в мою честь, да еще называет меня сотрапезницей.

– Действительно, – отозвался Джеральд. – Ведь она получает совсем маленькое жалование, только-только прожить, а вот теперь тратится на нас. Вот что – давайте останемся дома и как-нибудь развлечем ее. Ей, наверное, ужасно скучно.

– Захочет ли она играть с нами? – усомнилась Кэтлин. – Тетя Эмили говорит, что взрослые совсем не любят играть и делают это, только чтобы доставить нам удовольствие.

– Знали бы они, как часто мы играем с ними только для того, чтобы доставить удовольствие им, – вздохнул Джеральд.

– Мы все равно должны устроить представление с этим платьем принцессы – иначе выйдет, что мы наврали, – заметила Кэтлин. – Давайте вовлечем и ее в это.

– Лучше сделать это поближе к полднику, – намекнул Джимми. – Тогда поневоле придется устроить перерыв, и эта ваша дурацкая игра долго не затянется.

– Надеюсь, из вещей ничего не пропало? – осведомилась Мейбл.

– Все в порядке. Я ведь тебе говорила, куда спрятала платье. Пошли, Джимми – надо накрыть на стол. Я уговорю Лиз выставить нарядные блюдца.

С тем они и ушли.

– Хорошо еще, – внезапно спохватился Джеральд, – что разбойники не набрели на бриллианты в сокровищнице.

– Они ничего не знали о них, – шепнула Мейбл. – Я думаю, о них знаем только я и вы, но вы обещали молчать. (Если вы помните, ребята еще в самом начале этой книги поклялись соблюдать тайну). – Я точно знаю, что тетя и понятия не имеет о них. Я случайно наткнулась на потайную пружину. Лорд Ядлинг хорошо оберегал свои тайны.

– Будь у меня такая тайна, я бы тоже оберегал ее.

– Если бы грабители забрались туда, все дело выплыло бы наружу на суде, – продолжала Мейбл. – На суде тебя заставляют рассказывать все, да еще и приврать вдобавок.

– Никакого суда не будет, – пробормотал Джеральд, в задумчивости пиная ножку рояля.

– Почему?

– Как сказано в газете, – неторопливо процитировал Джеральд, – злодеи успели получить предупреждение от своего сообщника, и вся предусмотрительность полиции, намеревавшейся схватить их, как только они вернутся за своей воровской добычей, оказалась тщетной. Полиция идет по следу.

– Какая жалость! – воскликнула Мейбл.

– Нет у них никакого следа, – успокоил ее Джеральд, по-прежнему наказывая за что-то ножку рояля.

– Я не о следе! Я говорила об их сообщнике.

– Очень жаль, если тебе это не нравится – потому что на самом деле «сообщником» был я, – Джеральд наконец оставил в покое ножку рояля и выпрямился, глядя вперед, в пустоту, словно юнга на палубе горящего корабля.

– Я ничего не мог с собой поделать, – сказал он. – Можешь считать меня преступником, но я просто не мог. Не знаю, как сыщики справляются с этим, но я как-то был в тюрьме (папа водил меня), и знаешь… В общем, после того, как я навел Джонсона на след, я вспомнил эту тюрьму и… и просто не смог довести все до конца. Я знаю, что я негодяй и недостоин быть британским подданным!

– По-моему, так и надо было сделать, – утешила его Мейбл. – Расскажи, как ты предупредил их?

– Я подсунул бумажку под дверь дома, где живет один из этих людей, и велел им сидеть тихо.

– А что ты написал в записке? Расскажи слово в слово! – неотступно требовала Мейбл.

– Я написал так: «Полиции известно все, за исключением ваших имен. Вернитесь на путь добродетели, и вы в безопасности. Но еще одно ограбление, и я все расскажу полиции, уж можете положиться на мое слово. Друг». Я сам знаю, что поступил неправильно, но я действительно не мог иначе. Не надо говорить об этом Джимми и Кэт. Они не поймут, зачем я это сделал. Я и сам этого не понимаю.

– Зато я очень хорошо понимаю, – торжественно объявила Мейбл. – Просто у тебя благородное и великодушное сердце!

– Чушь, дитя мое! – взвыл Джеральд, забыв о страдальческой позе юнги на горящей палубе и наконец-то приходя в себя. – Марш отсюда! Да, и вымой хорошенько руки, а то они у тебя все в чернилах!

– Это у тебя руки в чернилах, а у меня вовсе нет, – огрызнулась Мейбл. – Это краска – я помогала утром тете покрасить блузку. В «Домашнем хозяйстве» рассказано, как это надо делать, но только тетя тоже вся стала черная, а блузка все равно пошла пятнами. Жалко, что кольцо не может превратить только часть меня в невидимку – например, руки, если они грязные.

– Может быть, в следующий раз оно даже всю тебя не сумеет сделать невидимой, – зловеще предупредил Джеральд.

– Почему?! – обеспокоилась Мейбл. – Что за фокусы ты проделывал с моим кольцом?

– Никаких фокусов, но посчитай сама: ты оставалась невидимкой двадцать один час; я – четырнадцать, а Лиз – только семь. Значит, каждый раз на семь часов меньше. А теперь…

– Как ты хорошо считаешь! – в ужасе перебила его Мейбл.

– Сама видишь, каждый раз оно действует на семь часов меньше, а семь минус семь будет ноль, значит, на этот раз все будет по-другому, а в следующий раз – право, не знаю, как оно может действовать минус семь часов, разве что сделает тебя более видимой – толще, например.

– Перестань! – возопила Мейбл. – У меня уже голова идет кругом.

– И еще одна штука с этим кольцом, – продолжал Джеральд. – Когда ты надеваешь его, твои родные перестают тебя любить. Вспомни, как вела себя твоя тетка, и Кэтлин ничуть не встревожилась, когда я ушел ночью искать воров. С этим кольцом еще надо будет как следует разобраться. Ага! Вот и мадемуазель с кексами. Вперед, отважные разбойники – мойте руки, если вам дорога жизнь!

К обеду они получили не только кекс, но и сливы, виноград, тартинки с джемом, содовую воду с сиропом, шоколад в нарядной коробочке и «настоящие густые сливки» в особом горшочке. Еще мадемуазель купила большой букет роз, очень украсивший стол. Для «училки» мадемуазель развеселилась невероятно – она щедро выкладывала на стол кексы с тартинками и плела детям венки. Сама она ела мало, но выпила за здоровье гостьи тот прекрасный розовый напиток, который получается, когда содовую воду смешивают с малиновым сиропом. Она даже Джимми уговорила надеть венок – под тем предлогом, что греческие боги и богини всегда увенчивали свои головы цветами, когда садились за праздничный стол.

Ни одна «француженка» от начала времен не устраивала своим подопечным подобного пира. Они шутили, рассказывали друг другу чудесные истории и много смеялись. Джимми показывал фокусы с вилками, пробками, спичками и яблоками – старые, добрые, заслуженно любимые трюки. Мадемуазель рассказала им пару историй из своей школьной жизни, когда она была еще тихой маленькой девочкой с парой тугих «тресе» – а поскольку они не поняли, что такое «тресе», она взяла карандаш и бумагу и нарисовала им прелестную девчушку с двумя короткими и толстыми косичками, которые торчали у нее прямо из головы, словно две спицы, воткнутые в клубок темной шерсти. Она нарисовала им еще множество картинок – она вообще могла нарисовать все, что бы они ни попросили, – но Мейбл вовремя потянула Джеральда за рукав и шепнула ему: «Спектакль!»

– Нарисуйте нам, пожалуйста, французский театр, – дипломатично приступил он.

– Французский театр с виду ничем не отличается от английского, – сказала мадемуазель.

– А вы любите театр – я имею в виду, играть в спектаклях?

– Ну, конечно… Я это очень люблю…

– Тогда все в порядке, – поспешно объявил Джеральд. – Мы устроим для вас спектакль – прямо сейчас, если вы, конечно, хотите.