Текст книги "Тарзан (Сборник рассказов)"

Автор книги: Эдгар Райс Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 189 страниц)

Как-нибудь, он отважится пойти в лагерь днем и поговорить с этими людьми путем маленьких букашек, знакомых и им, и ему.

Но ему было страшно трудно преодолеть свою робость дикого лесного существа, и так день шел за днем, а Тарзан все не осуществлял своего намерения.

Обитатели лагеря, осмелевшие благодаря привычке, забирались уже дальше и дальше в джунгли в поисках за орехами и плодами. Не проходило дня без того, чтобы профессор Портер с озабоченно-безучастным видом не шел прямо в пасть смерти. А м-р Самюэль Филандер, который никогда не был крепким, теперь превратился в тень своей собственной тени от постоянного беспокойства и душевной тревоги, вызванных его сверхчеловеческими усилиями охранять профессора.

Прошел месяц. Тарзан, наконец, окончательно решился посетить лагерь днем.

Полдень уже миновал. Клейтон ушел на северный мыс бухты, чтобы сторожить проходящие суда. У него была собрана там огромная груда сухих веток, которые он мог зажечь в виде сигнала в то мгновение, когда на дальнем горизонте появится пароход или парусник.

Профессор Портер бродил вдоль берега к югу от лагеря с м-ром Филандером, который шел рядом с ним и уговаривал его повернуть обратно, прежде чем они оба сделаются снова потехой какого-нибудь дикого зверя.

Когда остальные ушли, Джэн Портер и Эсмеральда тоже отправились в поиски плодов, все дальше и дальше углубляясь в джунгли.

Тарзан безмолвно ждал их возвращения у дверей маленького домика. Мысли его были устремлены к прекрасной белой девушке. Его мысль теперь всегда была с нею. Он только боялся, не испугается ли она его, и это опасение чуть не заставило его оставить свое намерение.

Им овладело нетерпеливое ожидание ее возвращения. Тарзану так хотелось насладиться ее присутствием, ее близостью! Быть может, ему даже удастся коснуться ее. Этот обезьяна-человек ничего не знал о боге, но он был так полон поклонения своему божеству, как едва ли кто-либо из смертных.

В ожидании ее, он занялся писанием печатными буквами послания к ней. Намеревался ли он сам отдать его ей, – он не знал; но ему доставило бесконечное удовольствие видеть свои мысли выраженными на бумаге, – а в этом деле в конце концов он совсем не был уж таким дикарем!

Он писал:

Я – Тарзан, из племени обезьян. Я хочу вас. Я ваш. Вы моя. Мы будем здесь всегда жить вместе в моем доме. Я буду носить вам самые лучшие плоды, самых нежных оленей, самую вкусную дичь, которая скитается по джунглям. Я буду охотиться для вас. Я – величайший из охотников джунглей. Я буду сражаться за Вас. Я – самый могучий из бойцов джунглей. Вы Джэн Портер – я это узнал из вашего письма. Когда вы увидите это, вы будете знать, что это для вас и что Тарзан, из племени обезьян, любит вас.

В то время, как он стройный, словно молодой индеец, стоял в ожидании у ее дверей, кончив свое письмо, его чуткие уши уловили знакомый звук. В лесу по нижним ветвям передвигалась большая обезьяна.

Одно мгновение он напряженно прислушивался. Внезапно из джунглей донесся раздирающий душу крик женщины, и Тарзан, уронив на землю свое первое любовное послание, кинулся в лес.

Клейтон тоже услышал крик, так же, как и профессор Портер, и м-р Филандер. Через несколько минут все они, запыхавшись, собрались у хижины, забрасывая друг друга набегу перекрестным градом вопросов. Взгляд, брошенный в хижину, подтвердил их худшие опасения. Джэн Портер и Эсмеральды в ней не было. Немедленно Клейтон бросился в джунгли в сопровождении обоих стариков, громко окликая девушку по имени. Около получаса носились они по лесу, пока Клейтон не наткнулся на распростертое тело служанки.

Он нагнулся к ней, пощупав ее пульс и послушал биение сердца. Она была жива. Он стал трясти ее.

– Эсмеральда! – кричал он ей в ухо. – Эсмеральда! бога ради, скажите, где мисс Портер? Что случилось? Эсмеральда! Негритянка медленно открыла глаза. Она увидела Клейтона, увидела кругом себя джунгли.

– О, Габерелле! – простонала она и снова упала в обморок.

К этому времени подошли профессор Портер и м-р Филандер.

– Что нам делать, мистер Клейтон? – спросил старый профессор. – Где нам искать ее? Бог не может быть настолько жестоким, чтобы отнять теперь у меня мою дочку.

– Мы, должны прежде всего привести в чувство Эсмеральду, – ответил Клейтон. – Она может сообщить нам, что случилось. – Эсмеральда! – крикнул он снова, грубо тряся негритянку за плечи.

– О, Габерелле! Хоть бы умереть! – вопила бедная женщина, крепко зажмурив глаза. – Дай мне умереть, господи, но не дай мне видеть опять эту ужасную образину. Зачем послал ты дьявола за бедной старой Эсмеральдой? Она никому зла не сделала, никому, господи, никому. Она совершенно неповинна ни в чем, господи, да, неповинна ни в чем!

– Ну, ну, Эсмеральда, – прикрикнул Клейтон, – перед вами не бог, а мистер Клейтон. Откройте глаза. Эсмеральда исполнила, что ей было велено.

– О, Габерелле! Слава господу богу! – проговорила она.

– Где мисс Портер? Что случилось? – спрашивал Клейтон.

– Разве мисс Джэн нету здесь?.. – воскликнула Эсмеральда, поднимаясь с изумительной быстротой для особы ее объема. – О, господи, теперь я вспомнила. Должно быть, оно унесло ее. – И негритянка принялась рыдать и вопить причитания.

– Кто унес? – крикнул профессор Портер.

– Большое толстое животное, покрытое волосами.

– Горилла, Эсмеральда? – спросил м-р Филандер, и трое мужчин затаили дыхание, когда он высказал ужасающую мысль.

– Я думала, это был дьявол, но, должно быть, это был один из тех, кого вы зовете горильмантами. О, моя бедная крошка, моя маленькая птичка, бедная… – И снова Эсмеральда разразилась несдерживаемыми рыданиями.

Клейтон немедленно стал искать следы, но не мог найти ничего, кроме массы примятой поблизости травы, а его лесные понятия были слишком ничтожны для истолкования того, что он видел.

Весь остаток дня трое мужчин занимались поисками в джунглях. Но когда спустилась ночь, они волей-неволей были вынуждены с отчаянием в сердце прекратить эти поиски, потому что они не знали даже куда, по какому направлению унесло Джэн Портер животное.

Было уже далеко после захода солнца, когда они добрались до хижины. Убитое горем небольшое общество сидело теперь безмолвно в маленькой комнате.

Наконец, профессор Портер прервал молчание. Тон его голоса уже не был тоном ученого педанта, разводящего теории об абстрактном и неведомом. Это был тон человека действия – тон решительный, но вместе с тем проникнутый таким неописуемо-безнадежным горем, что вызвал ответную волну отчаяния в душе Клейтона.

– Я прилягу, – сказал старик, – и постараюсь заснуть. Завтра рано утром, как только рассветет, возьму с собой столько пищи, сколько могу снести, и пойду искать Джэн, пока не найду ее. Без нее не вернусь!

Его спутники не сразу ответили. Каждый из них был поглощен в свои печальные мысли, и каждый знал, как знал это и старый профессор, что означали его последние слова:

профессор Портер никогда не вернется из джунглей.

Наконец, Клейтон встал и, нежно положив на руку сгорбленное плечо старого профессора, сказал:

– Я, конечно, пойду с вами. И не говорите мне, что я не должен этого делать.

– Я знал, что вы это предложите, что вы захотите идти, м-р Клейтон, но право – не делайте этого. Джэн теперь вне человеческой помощи. Я просто потому иду, чтобы вместе с нею погибнуть, а также чтобы сознавать, что та, которая была так недавно моей дорогой маленькой дочуркой, не лежит одиноко и покинутая всеми в страшных джунглях. Одни и же те стебли и листья покроют нас с нею и одни и те же дожди будут поливать нас. Нет, я должен идти один, пото-му что она была моей дочерью, единственным, что оставалось у меня на свете и что я любил!

– Я пойду с вами, – просто сказал Клейтон. Старик поднял голову и внимательно посмотрел на энергичное, красивое лицо Уильямса Сесиля Клейтона. Быть может, впервые он прочел на этом лице любовь, таившуюся в сердце молодого человека, – любовь к его дочери.

Обычно профессор Портер был слишком занят своими собственными учеными мыслями, чтобы замечать мелкие факты, случайные слова, которые бы давно подсказали всякому другому, что молодые люди все ближе и ближе тяготеют друг к другу. Теперь он стал припоминать все, одно за другим.

– Как хотите, – согласился он наконец.

– Вы можете рассчитывать также и на меня, – заявил м-р Филандер.

– Нет, мой дорогой старый друг, – возразил профессор Портер, – всем нам идти не следует. Было бы большой жестокостью оставить бедную Эсмеральду здесь одну; да и всем троим не достигнуть большего результата, чем одному. Без того достаточно уже мертвых в этом жестоком лесу. Пойдемте, господа, попытаемся немного заснуть.

XIX
ЗОВ ПЕРВОБЫТНОСТИ

С того времени, как Тарзан, приемыш обезьян, ушел из племени больших антропоидов, оно было раздираемо постоянными распрями и ссорами. Теркоз оказался жестоким и капризным царем; многие из более старых и слабых обезьян, на которых он чаще всего привык обрушивать свой зверский нрав, ушли далеко вглубь страны, забрав с собой свои семьи, в поисках тишины и безопасности.

Но, наконец, и оставшиеся были доведены до отчаяния постоянными придирками Теркоза, и тут один из них вспомнил прощальный совет Тарзана.

– Если у вас будет жестокий повелитель, – сказал он, покидая их, – не поступайте так, как поступают другие обезьяны, – пусть никто из вас не пытается восстать против него в одиночку. Вместо того, пусть двое, или трое, или четверо соберутся вместе и все сразу нападут на него. Тогда ни один властитель не осмелится быть иным, чем ему следует, потому что четверо всегда справятся с любым вождем.

Вспомнив этот мудрый совет, обезьяна повторила его многим из своих товарищей, так что, когда Теркоз вернулся домой, то его ждал теплый и дружный прием.

Особых формальностей не было. Как только Теркоз приблизился к сборищу, пять огромных волосатых зверей бросились на него.

В душе Теркоз был отъявленным трусом, какими обыкновенно бывают нахалы и среди обезьян, и среди людей. Поэтому Теркоз не принял боя, исход которого был для него ясен, но вырвался и скрылся в ветвях деревьев.

Он сделал еще две попытки вернуться в племя, но всякий раз на него нападали и прогоняли его. Наконец, поняв, что его никогда не примут обратно, он ушел в джунгли, горя ненавистью и бешенством.

Несколько дней он там без цели бродяжничал. Гнев его все разрастался, и он искал какое-нибудь слабое существо, на котором он мог бы излить всю душившую его злобу.

В таком состоянии духа это ужасное человекоподобное чудовище, перекидываясь с ветки на ветку, неожиданно встретило в джунглях обеих женщин.

Он был как раз над ними, когда заметил их. Первое указание на его присутствие Джэн Портер получила только тогда, когда большое волосатое тело прыгнуло на землю рядом с нею, и она увидела его страшную образину, его оскалившийся отвратительный рот, не дальше фута от себя.

Пронзительный крик вырвался у Джэн, когда рука зверя схватила ее за плечо. Потом она увидела ужасные клыки, которые разверзлись над ее горлом. Но прежде, чем они коснулись прекрасной кожи, антропоид уже передумал.

Его жены остались в племени. Он должен заменить их другими. Эта белая безволосая обезьяна будет первой в его новом хозяйстве. Он грубо вскинул ее на свои волосатые плечи и вспрыгнул на ветку, готовя Джэн участь, которая в тысячу раз хуже смерти.

Крик ужаса негритянки раздался только один раз вместе с криком Джэн Портер, а потом, – как это всегда полагалось у Эсмеральды в критических моментах, требовавших полного присутствия духа, – она упала в обморок.

Но Джэн Портер ни разу не теряла сознания. Правда, что страшная образина, прижимавшаяся близко к ее лицу, и зловонное дыхание, обдававшее ее ноздри, парализовали ее. Но сознание ее было ясно, и она понимала все, что происходило когда зверь нес ее. Все же она не кричала и не боролась. Внезапное появление обезьяны до такой степени сбило ее с толку, что ей стало теперь казаться, что ее несут к берегу.

Она решила сохранить свою энергию и силу голоса до той поры, когда увидит, что они достаточно близко от лагеря, чтобы привлечь оттуда столь желанную ей помощь.

Бедное дитя! Если бы она знала, что ее несут все дальше и дальше в непроходимую глушь джунглей!

Крик, который встревожил Клейтона и обоих стариков, привел Тарзана, приемыша обезьян, прямо туда, где лежала Эсмеральда. Но не на Эсмеральде сосредоточился его интерес, хотя он и удостоверился, что она невредима.

Одно мгновение Тарзан исследовал землю и ближайшие деревья, пока инстинкт обезьяны, соединенный с разумом человека, не рассказали ему, так изумительно знавшему жизнь лесов, все происшествие так же ясно, как будто он видел его своими глазами.

И тотчас помчался он по свежему следу, который никакой другой человеческий глаз не мог бы заметить, и тем более объяснить. Больше всего следов на концах ветвей, где антропоид перебрасывался с ветки на ветку, но по ним трудно установить его направление, потому что под тяжестью его тела ветвь склоняется вниз и неизвестно, подымалась или спускалась по ней обезьяна; зато ближе к стволу, где следы слабее, направление яснее означено. Вот тут, на ветке, большой лапой беглеца была раздавлена гусеница, и Тарзан инстинктивно чувствует, куда ступит теперь та же большая лапа – и действительно он находит там микроскопическую частичку уничтоженного червя, иногда простой влажный след.

Дальше, маленький кусочек коры отодран когтем, а направление излома указывает на направление беглеца. Там и сям на какой-нибудь большой ветке или на стволе дерева, которых коснулось волосатое тело, застрял крошечный обрывок волос. По тому, как он втиснут под корой, он говорит Тарзану, что он идет правильно.

Он не замедляет своего бега, чтобы подметить все эти, на вид столь слабые, признаки зверя. Для Тарзана они ярко выделяются среди мириады других повреждений, шрамов и знаков на ветвистом пути. Но больше всего помогает ему запах, потому что Тарзан преследует по ветру, и его развитые ноздри так же чувствительны, как ноздри собаки.

Есть люди, которые думают, что существа низшего порядка специально одарены природой лучшими обонятельными нервами, чем человек, – но это только дело развития.

Жизнь людей – не в такой сильной зависимости от совершенства их чувств. Способность к рассуждению освободила человека от многих обязанностей; чувства до известной степени атрофировались, так же как мышцы, двигающие уши и волосяной покров головы, атрофировались от недостаточного употребления.

Мускулы имеются и у ушей и под кожей головы, но они недоразвиты оттого, что в них не нуждаются.

Но, то с Тарзаном, обезьяньим приемышем. С первых дней детства его существование неизмеримо больше зависело от остроты его зрения, слуха, обоняния, осязания и вкуса, чем от более медленно развивающегося органа разума.

Менее всего у Тарзана было развито чувство вкуса, и он мог с почти одинаковым удовольствием есть роскошные плоды и сырое мясо, долго пролежавшее в земле; в этом, впрочем, он мало чем отличался от наших утонченных гурманов!

Почти бесшумно мчался Тарзан по следу Теркоза и его добычи; но звук его приближения все же достиг до ушей убегавшего зверя и заставил его еще быстрее бежать.

Три мили были покрыты, прежде чем обезьяна-человек настиг их и Теркоз, видя, что ему не уйти, соскочил на открытую небольшую поляну, чтобы сразиться здесь за свою добычу, или же, бросив ее, спастись бегством.

Он еще прижимал к себе огромной лапой Джэн Портер, когда Тарзан, точно леопард, прыгнул на арену, которую природа как бы нарочно создала для этого первобытного боя.

Когда Теркоз увидел, кто его преследовал, он сразу подумал, что похищенная им самка– жена Тарзана: они, очевидно, были той же породы – оба белые и безволосые. И Теркоз был в восторге от возможности больно отомстить ненавистному врагу.

Внезапное появление таинственного богоподобного человека подействовало как бодрящее вино на измученные нервы Джэн Портер.

По описаниям Клейтона, своего отца и м-ра Филандера она догадалась, что должно быть это и есть то самое изумительное существо, которое спасло их, и она видела в нем друга и защитника.

Но когда Теркоз грубо толкнул ее в сторону, чтобы броситься навстречу Тарзану, Джэн Портер рассмотрела огромные размеры обезьяны, ее могучие мускулы и огромные клыки, и сердце ее упало. Разве мог человек, каков бы он ни был, победить такого мощного противника?

Они сшиблись, как два разъяренных быка и, как два волка, старались добраться до горла друг друга. Против длинных клыков обезьяны у человека было узкое лезвие ножа.

Джэн Портер всем своим гибким, молодым телом прильнула к стволу большого дерева, прижав крепко руки к нервно дышащей груди, и с широко раскрытыми глазами, в которых отражалась смесь ужаса и восхищения, смотрела на бой первобытной обезьяны с первобытным человеком за обладание женщиной – за обладание ею.

Когда большие мускулы спины и плеч человека вздулись от напряжения и огромный бицепс и предплечье остановили страшные клыки, завеса веков цивилизации и культуры разверзлась перед отуманенным взором девушки из Балтиморы.

А когда длинный нож раз десять упился горячей кровью Теркоза и громадная туша его безжизненно пала на землю, первобытная женщина с распростертыми объятиями бросилась к первобытному мужчине, который сражался за нее и завоевал ее.

А Тарзан?

Он сделал то, что сделал бы на его месте всякий мужчина, у которого течет в жилах красная кровь. Он взял женщину в свои объятия и стал осыпать поцелуями ее трепещущие губы.

Одно мгновение Джэн Портер лежала в его объятиях с полузакрытыми глазами. Одно мгновение – первое в ее молодой жизни – она узнала, что такое любовь.

Но завеса упала так же внезапно, как поднялась. Сознание оскорбления покрывало лицо Джэн Портер ярко вспыхнувшим румянцем. Женщина оттолкнула от себя Тарзана, человека-обезьяну, и закрыла лицо свое руками.

Тарзан был изумлен, когда девушка, которую он безотчетно любил какой-то отвлеченной любовью, вдруг очутилась добровольной пленницей в его объятиях. Теперь он был не менее изумлен тем, что она отталкивает его.

Он приблизился к ней еще раз и взял ее за руку. Она бросилась на него, как тигрица, нанося своими крошечными руками удары в его большую грудь.

Тарзан не мог ничего понять.

Еще за минуту до того, он был намерен как можно скорее вернуть Джэн Портер ее родственникам, но эта минута уже канула в смутном и невозвратном прошлом, а вместе с нею кануло и его доброе намерение.

Тарзан, обезьяний приемыш, преобразовался в один миг, когда почувствовал теплое гибкое тело, крепко прижавшееся к нему.

Прекрасные губы слились с его губами в жгучих поцелуях и выжгли глубокое клеймо в его душе– клеймо, отметившее нового Тарзана.

Он снова положил руку на ее плечо. Она оттолкнула его. И тогда Тарзан, обезьяний приемыш, поступил как раз так, как это сделал бы его отдаленный предок.

Он поднял свою женщину и понес ее в джунгли.

Рано утром на следующий день, четверо людей, оставшиеся в хижине у моря, были разбужены пушечным выстрелом Клейтон выбежал первым и увидел, что там, за входом в маленькую бухту, стоят на якоре два судна.

Одно было «Арроу», а другое – небольшой французский крейсер, на борту которого толпилось много людей, смотревших на берег. Клейтон, как и остальные, которые теперь присоединились к нему, ясно понимал, что пушечный выстрел имел целью привлечь их внимание, если они еще оставались в хижине.

Оба судна стояли на значительном расстоянии от берега, и было сомнительно, чтобы даже в подзорную трубу они могли заметить четыре фигурки, махавшие шляпами так далеко за мысами бухты.

Эсмеральда сняла свой красный передник и бешено размахивала им над головой; но Клейтон, опасаясь, что даже и это может остаться незамеченным, бегом бросился к северному мысу бухты, где им был приготовлен сигнальный костер.

Ему, так же как и тем, кто, затаив дыхание, остались ждать у хижины, показалось, что прошла целая вечность, пока, наконец, он добрался до огромного вороха сухих ветвей и кустарника.

Выйдя из густого леса на открытое место, с которого можно было различить суда, Клейтон был страшно поражен, увидев, что на «Арроу» подымают паруса, а крейсер уже двинулся вперед. Быстро зажег он костер со всех сторон и помчался на самую крайнюю точку мыса, где, сняв с себя рубашку и привязав ее к упавшей ветке, он долго стоял, размахивая ею над головой.

Но суда все удалялись, и он уже потерял всякую надежду, когда вдруг огромный столб дыма, поднявшийся над лесом густой отвесной колонной, привлек внимание дозорного на крейсере, и тотчас же дюжина биноклей была направлена на берег.

Оба судна повернули обратно: «Арроу» спокойно стал, покачиваясь на волнах океана, а крейсер медленно направился к берегу.

На некотором расстоянии он остановился, и шлюпка была спущена и послана к берегу. Когда она подошла, из нее выпрыгнул молодой офицер.

– Мосье Клейтон, я полагаю? – спросил он.

– Слава богу, вы пришли! – был ответ Клейтона, – может быть, даже и теперь еще не поздно!

– Что вы хотите этим сказать, мосье? – спросил офицер. Клейтон рассказал о том, что Джэн Портер похищена и что им нужны вооруженные люди, чтобы продолжать поиски в джунглях.

– Mon Dieu! – печально воскликнул офицер. – Вчера – еще не было бы слишком поздно, а сегодня – быть может, было бы лучше, чтобы бедная девушка не была найдена… Это ужасно, monsieur! Это просто ужасно!

От крейсера отплыло еще несколько шлюпок. Клейтон указав офицеру вход в бухту, сел в его шлюпку и она была направлена в закрытый заливчик, куда за ней последовали и другие лодки.

Вскоре все высадились у того места, где стояли профессор Портер, м-р Филандер и плачущая Эсмеральда.

Среди офицеров последней, отчалившей от крейсера, шлюпки был и сам командир корабля. Когда он услышал историю о похищении Джэн Портер, он великодушно вызвал охотников сопровождать профессора Портера и Клейтона в их поисках.

Не было ни одного офицера или матроса среди этих храбрых и симпатичных французов, кто не вызвался бы в охотники.

Командир выбрал двадцать матросов и двух офицеров – лейтенанта д'Арно и лейтенанта Шарпантье. Шлюпка пошла на крейсер за продовольствием, патронами и ружьями; матросы уже были вооружены револьверами.

Тогда на вопросы Клейтона, как случилось, что они бросили якорь в открытом море и дали им пушечный сигнал, командир, капитан Дюфрен, объяснил, что с месяц тому назад они впервые увидели «Арроу», шедший на юго-запад под значительным количеством парусов. Когда они сигнализировали судну подойти, он поднял еще новые паруса и ушел. Они гнались за ним до захода солнца, стреляя в него много раз, но на следующее утро судна нигде не было видно. В продолжение нескольких недель кряду они крейсировали вдоль берега и уже забыли о приключении с недавней погоней, как вдруг рано утром, несколько дней тому назад, дозорный заметил судно, бросаемое из стороны в сторону среди сильной зыби; руль его бездействовал, и никто не управлял парусами.

Подойдя ближе к брошенному судну, они с удивлением узнали в нем то самое, которое скрылось от них несколько недель тому назад. Его фок-шток и контр-бизань были подняты, как будто были сделаны усилия поставить его носом по ветру, но шторм разодрал в клочья полотнища парусов.

При страшном волнении попытка перевести команду на судно была чрезвычайно опасной. И так как на палубе его не было видно никакого признака жизни, то было сперва решено переждать, пока ветер уляжется. Но как раз тогда заметили человеческую фигуру, цепляющуюся за перила и слабо махавшую им в отчаянном призыве.

Тотчас же была снаряжена шлюпка и сделана удачная попытка причалить к «Арроу». Зрелище, встретившее взоры французов, когда они вскарабкались через борт судна, было потрясающее.

Около дюжины мертвых и умирающих людей катались туда и сюда при килевой качке по палубе, живые вперемежку с мертвыми. Среди них были два трупа, обглоданные точно волками.

Призовая команда скоро поставила на судне необходимые паруса, и еще живые члены злосчастного экипажа были снесены вниз на койки.

Мертвых завернули в брезенты и привязали к палубе, чтобы товарищи могли опознать их прежде, чем они будут брошены в глубь моря.

Когда французы поднялись на палубу «Арроу», никто из живых не был в сознании. Даже бедняга, давший отчаянный сигнал о бедствии, впал в беспамятство прежде, чем узнал, помог ли его призыв или нет.

Французскому офицеру не пришлось долго задумываться о причинах ужасного положения на судне, потому что, когда стали искать воды или водки, чтобы восстановить силы матросов, оказалось, что ни того, ни другого не было, – не было и признака какой-либо пиши.

Офицер тотчас просигнализировал крейсеру просьбу прислать воду, медикаменты, провизию, и другая шлюпка совершила опасный переход к «Арроу».

Когда подкрепляющие средства были применены, некоторые из матросов пришли в сознание и вся история была рассказана. Часть ее нам известна вплоть до убийства Снайпса и зарытая его трупа поверх сундука с золотом.

По-видимому, преследование крейсера до того терроризировано бунтовщиков, что они продолжали идти в Атлантический океан в течение нескольких дней и после того, как потеряли крейсер из вида. Но, обнаружив на судне скудный запас воды и припасов, они повернули назад на восток.

Так как на борту не было никого, кто бы мог управлять судном, то скоро начались споры о том, где они находятся и какой курс следует держать. Три дня плыли они на восток, но земли все не было видно; тогда они повернули на север, боясь, что дувшие все время сильнейшие северные ветры отнесли их к югу от южной оконечности Африки. Два дня шли они на курс северо-восток и тогда попали в штиль, продолжавшийся почти неделю. Вода иссякла, а через день кончились и запасы пищи.

Положение быстро менялось к худшему. Один матрос сошел с ума и прыгнул за борт. Вскоре другой матрос вскрыл себе вены и стал пить собственную кровь.

Когда он умер, они тоже бросили его за борт, хотя некоторые из них требовали, чтобы трупы держали на борту. Голод превращал их в диких зверей.

За два дня до того, как их встретил французский крейсер, они до того ослабели, что не могли уже управлять судном; в тот же день у них умерло еще три человека. На следующее утро оказалось, что один из трупов частью съеден.

Весь тот день люди лежали и сверкающими глазами смотрели друг на друга, как хищные звери. А на другое утро уже два трупа оказались обглоданными почти до костей.

Но эта еда каннибалов их мало подкрепила, потому что отсутствие воды было куда более сильной пыткой, чем голод. И тогда появился крейсер.

Когда те, кто мог, поправились, вся история бунта была рассказана французскому командиру, но матросы «Арроу» оказались слишком невежественными, чтобы суметь указать, в каком именно месте берега были высажены профессор и его спутники. Поэтому крейсер медленно плыл вдоль всего побережья, изредка давая пушечные сигналы и исследуя каждый дюйм берега в подзорные трубы.

Ночью они становились на якорь, чтобы обследовать все части берега при свете дня. И случилось так, что предшествующая ночь привела их как раз на то самое место берега, где находился маленький лагерь, который они искали.

Сигнальные выстрелы, данные ими накануне после полудня, не были услышаны обитателями хижины, – потому что те вероятно были в это время в глубине джунглей в поисках Джэн Портер, и шумный треск сучьев под их ногами заглушил слабые звуки далеких пушек.

К тому времени, как обе стороны рассказали друг другу свои приключения, шлюпка с крейсера вернулась с продовольствием и оружием для отряда.

Через несколько минут выделилась маленькая группа матросов, и оба французских офицера вместе с профессором Портером и Клейтоном отправились на свои безнадежные и зловещие поиски.