Текст книги "Тарзан (Сборник рассказов)"

Автор книги: Эдгар Райс Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 126 (всего у книги 189 страниц)

XXIII
УЖАСНАЯ НОЧЬ

Джэн Клейтон сидела в ветвях дерева, где оставил ее Верпер, и ей казалось, что эта долгая ночь никогда не кончится. Но наконец взошло солнце, и через час после восхода на тропинке показался одинокий всадник. Сердце молодой женщины вновь наполнилось надеждой.

Просторный бурнус и широкий капюшон скрывали лицо и фигуру всадника; но Джэн хорошо знала, что это г. Фреко: ведь и он носил арабский костюм, а кроме него никто не знал, что она здесь, и только он мог прийти за ней.

То, что она видела, рассеяло страхи бессонной ночи; но она многого не видела. Она не видела ни темного лица под белым капюшоном, ни колонны смуглолицых всадников, медленно ехавших за поворотом тропинки следом за своим предводителем.

Наклонившись вперед, она радостным криком приветствовала приближающегося всадника. При первом ее слове человек взглянул вверх; Джэн Клейтон увидела темное лицо Абдул-Мурака и в ужасе отпрянула назад, но было поздно. Он уже видел ее и теперь крикнул ей, чтобы она спустилась. Она не хотела спускаться, но когда отряд темных кавалеристов подъехал к своему начальнику, и по его приказанию один из солдат стал взбираться на дерево, чтобы стащить ее вниз, она увидела, что сопротивление будет бесполезно. Тогда Джэн медленно спустилась на землю и, подойдя к абиссинцу, во имя человеколюбия и справедливости просила отпустить ее.

Рассерженный своим недавним поражением, потерей золота и бегством пленников, Абдул-Мурак менее всего был склонен сдаться на мольбы женщины.

Разжалование, а может быть и смерть ждали его дома за неудачи и несчастья, постигшие его. Но хороший подарок мог смягчить гнев Менелика, и уж, конечно, этот нежный цветок чужой расы будет принят императором с большой благосклонностью.

Когда Джэн Клейтон окончила свою речь, он кратко ответил, что готов оказать ей покровительство, но что он должен отвести ее к своему повелителю.

Молодой женщине незачем было спрашивать, на что она нужна его императору, и снова погасла надежда в ее душе. Она покорно дала поднять себя в седло позади одного из солдат и под новым конвоем стала продвигаться к тому, что теперь уже казалось ей неизбежной судьбой.

В битве с разбойниками Абдул-Мурак потерял своих проводников. Сам он был совершенно незнаком с местностью и сбился с дороги. Поэтому, после своего бегства с поля битвы, он очень мало подвинулся на север. Сейчас он направляется на запад в надежде наткнуться на какую-нибудь деревню, где он мог бы найти проводников. Но, когда наступила ночь, он был так же далек от своей цели, как и на заре.

Унылые, павшие духом, мучимые голодом и жаждой, абиссинцы расположились лагерем в дикой чаще джунглей. Львы, привлеченные лошадьми, дико рычали подле тернистого заграждения, и гул их диких голосов сливался с ржаньем насмерть перепуганных коней. Ни люди, ни звери не могли заснуть. Число часовых было удвоено, не столько на случай нападения львов, сколько для поддерживания костров, которые были лучшей защитой от львов, чем тернистое заграждение.

Было около полуночи, но Джэн Клейтон, несмотря на бессонницу прошлой ночи, не могла даже задремать. Предчувствие несчастья, словно черный полог, висело над лагерем. Храбрые воины абиссинского императора нервничали и волновались. Абдул-Мурак то и дело подымался со своего ложа и беспокойно шагал взад и вперед между привязанными лошадьми и трещащими кострами. Молодая женщина видела его огромный силуэт на фоне яркого пламени костров и по его быстрым, нервным движениям поняла, что он боялся.

Рычанье львов становилось все громче и яростнее; земля колебалась от невероятного шума и рева. Лошади пронзительно ржали, стараясь порвать сдерживавшие их веревки. Один из солдат, более смелый, чем его товарищи, бросился в середину брыкающихся, обезумевших от страха животных, тщетно стараясь успокоить их.

Огромный лев, свирепый и бесстрашный, подскочил к самой ограде, ярко освещенной пламенем костров. Часовой поднял ружье и выстрелил, и крошечный свинцовый шарик навлек все силы ада на маленький лагерь.

Пуля оставила глубокую болезненную борозду в боку зверя и привела его в неописуемую ярость, но не лишила огромное тело его мощи и силы.

Если бы лев не был ранен, то колючие загромождения и яркое пламя костров может быть отпугнули бы его; но теперь боль и ярость заставили его забыть об осторожности, и с громким злобным ревом он одним прыжком перескочил через барьер и очутился среди лошадей.

Лошадь, на которую бросился лев, отчаянно ржала от страха и боли. Несколько лошадей порвали свои уздечки и бешено метались по всему лагерю. Люди вскочили и бросились к заграждениям с ружьями наготове, и вдруг из джунглей целое стадо львов, ободренных примером товарища, бесстрашно бросилось на лагерь.

По одиночке, по двое, по трое перескакивали они через заграждение, и маленькое загороженное пространство лагеря наполнилось криками и воплями людей и ржаньем лошадей, отчаянно борющихся за свою жизнь с зеленоглазыми чудовищами джунглей.

Когда первый лев бросился на лагерь, Джэн Клейтон вскочила на ноги, и теперь она стояла, пораженная ужасом, глядя на кровавую бойню, кипевшую вокруг нее. Мчавшаяся во весь опор лошадь сбила ее с ног, а через секунду лев, гнавшийся за другой насмерть перепуганной лошадью, задел ее, и она снова упала на землю.

Среди треска ружейной пальбы и рева хищников слышались стоны жертв, схваченных обезумевшими при виде крови львами. Скачущие хищники и мечущиеся лошади мешали абиссинцам действовать совместными силами: каждый думал только о себе – ив общей схватке беззащитная женщина была совершенно забыта. Спастись было невозможно. Вокруг жужжали наугад выпущенные пули солдат, неслись лошади, рыскали львы. Дьявольски хитрые, кровожадные хищники теперь начинали плотным кольцом окружать людей и животных, оскалив желтые клыки и выпустив длинные, острые когти. Время от времени львы кидались в кучу перепуганных людей и лошадей, и иногда какая-нибудь лошадь, доведенная до бешенства страхом или болью, прорывалась сквозь кольцо, перескакивала через заграждение и мчалась в джунгли. Но для мужчин и для женщины не было спасения.

Пораженная случайной пулей лошадь упала подле Джэн Клейтон; лев прыгнул через тушу умирающего животного прямо на воина, стоявшего напротив. Человек поднял свое ружье и ударил им по широкой голове Нумы, но в следующий момент он был уже на земле, и хищник стоял на нем.

Крича от ужаса, солдат слабыми кулаками колотил лохматую грудь в напрасном старании оттолкнуть от себя огромную кошку. Лев опустил голову; разверстая пасть с желтыми клыками закрылась над искаженным от ужаса лицом, и что-то захрустело в зубах хищника. И, повернув назад, он перешагнул через труп лошади и поволок за собою безжизненную окровавленную ношу.

Джэн смотрела на это широко раскрытыми глазами. Она видела, как лев, спотыкаясь о тело своей жертвы, прошел в двух шагах от нее, и, словно прикованная, не могла оторвать от него глаз.

Труп мешал льву двигаться, и это еще больше разъярило его. Он злобно тряс безжизненное тело. Он ворчал и рычал, и бросил наконец этот предмет, который стеснял его движения. Он поднял голову и оглянулся в поисках новой жертвы, на которой он мог бы сорвать свою злобу. Его гневные желтые глаза остановились на женщине, щетинистые губы раскрылись, показывая обнаженные клыки. Ужасающий рев вырвался из дикой груди, и громадный зверь пригнулся к земле и приготовился прыгнуть на эту беззащитную жертву.

***

Рано заснул лагерь, в котором лежали крепко связанные Верпер и Тарзан. Двое чутких часовых мерно шагали взад и вперед, внимательно вглядываясь в непроницаемую мглу джунглей.

Тарзан не спал. Тихо, но мощно растягивал он веревки, связывавшие его кисти. Мускулы напряглись под гладкой загорелой кожей его плеч и рук, жилы на лбу раздулись от силы напряжения. Одна веревка порвалась, другая, третья – и одна рука освободилась.

Из джунглей донесся глухой гортанный звук, и человек-обезьяна застыл, безмолвный и неподвижный как статуя. Его уши и ноздри сквозь черную мглу старались уловить то, чего не могли разглядеть глаза.

Опять раздался таинственный звук в густой листве за лагерем. Часовой внезапно остановился, пытаясь разглядеть что-нибудь во мраке. Волосы стали дыбом на его голове. Он глухим шепотом окликнул своего товарища.

– Ты слышал? – спросил он. Тот, дрожа, подошел поближе.

– Что слышал? – спросил он.

Снова повторился странный звук, и сейчас же в ответ на него раздался такой же звук из лагеря. Часовые прижались друг к другу, вглядываясь в черную пустоту, откуда донесся голос.

Деревья склонялись над заграждением в противоположной от них стороне. Они не осмелились приблизиться туда. Они онемели от страха и не могли даже разбудить своих товарищей – и стояли, оцепеневшие от ужаса в ожидании того страшного, что должно было появиться из джунглей.

Часовым недолго пришлось ждать. Что-то большое, темное спрыгнуло с дерева в лагерь. При виде этого призрака один из часовых пришел в себя. Он громко закричал, чтобы разбудить своих товарищей, и, подскочив к костру, подбросил в него охапку хвороста.

Белый офицер и черные солдаты вскочили на ноги. Пламя костра поднялось высоко, освещая весь лагерь, и проснувшиеся люди в суеверном страхе отступили назад перед тем, что представилось их глазам.

Десять или двенадцать огромных волосатых чудовищ показались под деревьями на противоположном конце лагеря. Белый великан при помощи одной освобожденной руки поднялся на колени и кричал что-то этим страшным ночным посетителям на странном лающем языке.

Верперу удалось сесть. Он тоже видел дикие лица приближающихся человекоподобных и не знал, радоваться ему или пугаться. Огромные обезьяны с ревом подскочили к Тарзану и Верперу. Чолк шел впереди. Бельгийский офицер громко крикнул, приказывая своим людям стрелять. Но негры не двигались, исполненные суеверного страха перед волосатыми лесными людьми и уверенные, что белый великан, который мог сзывать зверей джунглей, был больше, чем просто человек.

Вытащив револьвер, офицер выстрелил, и Тарзан, зная, какое впечатление произведет пальба на его робких друзей, крикнул им, чтобы они поторопились.

При звуке выстрела несколько обезьян повернулись и бросились бежать. Но Чолк и с полдюжины других кинулись вперед и, по приказанию человека-обезьяны, схватили его и Верпера и понесли их с собою в джунгли.

Путем угроз, упреков и ругательств бельгийскому офицеру удалось уговорить свою дрожащую черную команду дать залп по удалявшимся обезьянам.

Это был разрозненный, разорванный залп, но одна пуля попала в цель. Когда джунгли скрыли в себе волосатых спасителей, Чолк, несший Верпера на широком плече, зашатался и упал.

Через секунду он снова был на ногах, но по его нетвердой походке Верпер понял, что он был тяжело ранен. Он ковылял далеко позади других и только спустя несколько минут после того, как они по приказанию Тарзана остановились, он медленно доплелся до них, покачиваясь из стороны в сторону, и свалился под тяжестью своей ноши.

При своем падении Чолк уронил Верпера так, что тот упал лицом вниз, и тело обезьяны лежало поперек его спины. Руки Верпера, все еще связанные у него на спине, почувствовали прикосновение чего-то, что не было частью волосатого тела обезьяны.

Совершенно механически его пальцы нащупали этот предмет. Это была мягкая сумочка, наполненная маленькими твердыми зернышками. У Верпера захватило дыхание. Он узнал этот предмет. Это было невероятно – и все же это была истина.

Он лихорадочно пытался снять сумочку с обезьяны и надеть ее на себя, но связанные руки не могли справиться с этой задачей. Ему, однако, удалось засунуть сумочку за пояс своих брюк.

Тарзан сидел недалеко от него и старался распутать последние узлы связывавших его веревок. Наконец он отбросил от себя последнюю веревку и поднялся на ноги. Он приблизился к Верперу и, опустившись на колени, стал осматривать обезьяну.

– Он мертв! – объявил он. – А какое это было великолепное существо!

Теперь он повернулся к Верперу и стал разрывать его пути. Прежде всего он освободил его руки и потом занялся узлами на лодыжках.

– Я справлюсь с остальным, – сказал бельгиец. – У меня есть маленький перочинный нож, который они не заметили, обыскивая меня.

Таким образом он избавился от услуг человека-обезьяны, чтобы открыть свой ножичек и перерезать ремень, на котором висела сумочка через плечо Чолка. Справившись с этим, он переложил ее из-за пояса к себе за пазуху. Потом он поднялся и приблизился к Тарзану.

Жадность снова овладела им. Забыты были все добрые намерения, пробужденные в нем доверием Джэн Клейтон. То, что сделало оно – уничтожила сумочка.

Верпер не мог себе представить, каким образом сумочка попала к большой обезьяне. Может быть, человекоподобное существо видело его стычку с Ахмет-Зеком, увидело сумочку у араба и забрало ее себе? Но сумочка эта, во всяком случае, содержала в себе сокровища Опара: это было несомненно, и это было все, что нужно было знать Верперу.

– Теперь, – сказал человек-обезьяна, – исполните ваше обещание и покажите мне место, где вы видели мою жену.

Продвигаться за медленно двигавшимся бельгийцем была утомительная и скучная работа. Человека-обезьяну раздражало это промедление, но европеец не умел бежать по ветвям, как его спутники, и поэтому они продвигались вперед крайне медленно.

Обезьяны некоторое время следовали за ними, но потом им это надоело. Передняя обезьяна остановилась на лужайке, и остальные присели подле нее. Они сидели и из-под нахмуренных бровей смотрели вслед удалявшимся людям, пока те не скрылись из виду. Тогда одна обезьяна растянулась под деревом, другие последовали ее примеру, и таким образом Верпер и Тарзан продолжали свой путь вдвоем. Тарзана поведение обезьян нисколько не удивило и не огорчило.

Не успели они отойти подальше от лужайки, как издалека до них донеслось львиное рычание.

Тарзан не обратил внимания на знакомые звуки, пока из той же стороны до него не долетел слабый звук выстрела. И когда за этим последовало отчаянное ржание лошадей и почти беспрерывная перестрелка, смешивавшаяся со свирепым рычанием целого стада львов, он сразу же насторожился.

– Кто-то попал в беду, – сказал он, поворачиваясь к Верперу. – Я пойду туда. Это могут быть друзья.

– Может быть, ваша жена между ними, – сказал бельгиец.

Найдя сумочку, он стал бояться человека-обезьяны и все время думал, как бы скрыться от этого гиганта-англичанина, который одновременно был его освободителем и тюремщиком.

При этих словах Тарзан подскочил, словно его подстегнули хлыстом.

– Боже мой, – крикнул он, – она может быть там, и на них нападают львы! Они уже в лагере, я слышу это по ржанью лошадей, а вот это кричит человек. Останьтесь здесь. Я вернусь к вам. Я раньше должен пойти туда.

И, вскочив на дерево, он легко и быстро понесся вперед, тихо и неслышно, как бестелесный дух.

Минуту Верпер стоял на том месте, где его оставил человек-обезьяна. Потом хитрая улыбка появилась у него на губах.

– Остаться здесь? – проговорил он про себя. – Остаться здесь и ждать, пока ты вернешься и отнимешь от меня мое сокровище? Нет, мой друг, я не дурак.

И, повернувшись на запад, Альберт Верпер пробрался сквозь густую сетку вьющихся растений и навсегда скрылся от лорда Грейстока.

XXIV
ДОМОЙ

По мере того как Тарзан продвигался вперед к лагерю абиссинцев, все сильнее становилась его уверенность, что люди не могут там справиться с рассвирепевшими хищниками. Наконец между деревьями показался огонь лагерных костров, и в следующую секунду гигантская фигура человека-обезьяны повисла на суке, свешивавшемся над лагерем. Он кинул быстрый взгляд на кровавую бойню внизу, и этот взгляд сразу охватил все поле битвы. Глаза его остановились на фигуре женщины, стоявшей в двух шагах от огромного льва. Только круп лошади разделял ее от свирепого хищника.

Лев уже готовился к прыжку, когда Тарзан увидел эту трагическую картину. Голый и невооруженный человек-обезьяна висел почти над самым львом. Медлить было нельзя. Тарзан ни на мгновение не колебался.

Положение Джэн Клейтон казалось ей самой таким безвыходным, что она словно окаменела под взглядом льва и с полной апатией ожидала его нападения. Она равнодушно ждала тех коротких мучений, которые причинят ей страшные клыки и кривые, жестокие когти, прежде чем наступит полное забвение горя и страданий.

К чему было бежать? Не лучше ли пасть сейчас же? Ведь все равно спасения не было. Она не закрыла даже глаз, чтобы не видеть раскрытой пасти льва. Она видела, как лев подобрал под себя задние ноги, готовясь к прыжку; и в тот момент, когда он уже подскочил, сильное бронзовое тело спрыгнуло с дерева на землю.

Широко раскрылись ее глаза от изумления, когда она увидела бронзового гиганта. Она забыла о льве, о своей собственной опасности – перед чудом этого воскресения. С полуоткрытыми губами, прижав к груди руки, молодая женщина наклонилась вперед, зачарованная странным видением.

Она видела, как мускулистое тело вскочило на спину льва. Она видела, как лев был с силой отшвырнут в сторону в самый тот момент, когда он был уже почти на ней.

Тарзан, ее Тарзан был жив! Крик невыразимой радости сорвался с ее губ и замер, когда она увидела, что ее муж был совершенно беззащитен и что лев, оправившись от удара, повернулся к Тарзану, чтобы отомстить.

У ног человека-обезьяны лежало разряженное ружье убитого абиссинца; изуродованное тело последнего лежало на том месте, где его оставил Нума. Быстрый взгляд, искавший на земле какое-нибудь орудие для защиты, заметил винтовку, и, когда лев поднялся на задние лапы, чтобы схватить дерзкое существо, осмелившееся поставить свою ничтожную силу между Нумой и его добычей, тяжелое ружье с шумом прорезало воздух и раскололось на широкой голове.

Не как обыкновенный смертный нанес удар Тарзан из племени обезьян, а с безумной яростью, как дикий зверь со стальными мускулами, развитыми лазаньем по деревьям.

Расколовшийся ствол ружья вошел глубоко в расколотый череп, и тяжелое железное дуло согнулось под острым углом.

В тот момент, когда лев бездыханный упал на землю, Джэн Клейтон бросилась в объятия мужа. На короткий миг он прижал дорогое существо к своей могучей груди, но потом вспомнил об угрожающих им опасностях. Со всех сторон львы бросались на новые жертвы. Метавшиеся лошади угрожали растоптать их. Пули оставшихся еще в живых абиссинцев жужжали над самыми их головами.

Оставаться здесь дольше – значило погибнуть. Тарзан схватил свою Джэн и поднял ее к себе на плечо. Абиссинцы видели, как голый гигант соскочил с дерева в лагерь, и теперь с удивлением смотрели, как он снова вскочил на дерево и исчез так же неожиданно, как и появился, унося с собой их пленницу.

Они слишком были заняты самозащитой, чтобы пытаться остановить его; и они не хотели тратить драгоценных пуль, которые в следующий момент могли пригодиться, чтобы предотвратить нападение дикого врага. И Тарзан беспрепятственно скрылся, унося с собой Джэн. И еще долго до них доносился шум бойни, пока наконец разрозненные звуки не замерли в отдалении.

С сердцем, переполненным радостью, Тарзан направлялся со своей драгоценной ношей к тому месту, где он оставил Верпера.

Он был так счастлив, что решил простить бельгийца и даже помочь ему скрыться от преследующих его властей. Но когда он пришел к этому месту, Верпера там не оказалось. Тарзан несколько раз выкликал его имя, но ответа не последовало.

Убедившись, что человек умышленно скрылся от него, Джон Клейтон решил, что он вовсе не обязан подвергать свою жену дальнейшим опасностям в поисках бельгийца.

– Своим бегством он признал свою вину, Джэн, – сказал он. – Мы предоставим его участи, которую он сам себе уготовил.

Словно возвращающиеся домой голубки, они направились к месту, где некогда был их счастливый дом, а теперь царило опустошение и разорение. Но скоро все это будет восстановлено покорными черными руками преданных вазири.

Их путь лежал мимо деревни Ахмет-Зека, и они увидели на ее месте обгоревшие и дымящиеся остатки частокола и хижин, немых свидетелей гневной мести могучего врага.

– Это дело вазири! – воскликнул Тарзан.

– Да благословит их бог! – проговорила Джэн.

– Они должно быть недалеко впереди нас, – сказал Тарзан. – Там Басули, а с ним и другие. Золото пропало, пропали сокровища Опара, Джэн. Но мы имеем друг друга и вазири. Нам остались любовь, преданность и дружба. Что значат золото и драгоценности по сравнению с этим!

– Если бы только был жив Мугамби, – отвечала она, – он и другие смельчаки, положившие свою жизнь за меня!

Молча, охваченные радостью и тихой печалью, подвигались они вперед сквозь знакомые джунгли. Под вечер до ушей Тарзана долетел слабый звук отдаленных голосов.

– Мы приближаемся к вазири, Джэн, – сказал он. – Я слышу их голоса впереди нас. Они, вероятно, сделали привал на ночь.

Через полчаса они подошли к толпе черных воинов, которых Басули созвал на войну против разбойников. С ними были женщины их племени, которых они нашли в деревне Ахмет-Зека. Посреди толпы рядом с Басули стояла высокая черная фигура, бросавшаяся в глаза даже среди великанов-Вазири. Это был Мугамби, которого Джэн Клейтон считала умершим под обгоревшими развалинами ее дома.

О, что это была за встреча! До поздней ночи пляски, песни и смех будили звонкое эхо темного леса. Вновь соединившиеся друзья без конца рассказывали друг другу о своих приключениях, своих битвах с дикими зверями и дикими людьми, и заря уже занималась, когда Басули в сотый раз описывал, как он с кучкой своих воинов наблюдал за битвой абиссинцев и разбойников, и как после того, когда разбойники бежали, они вылезли из тростников и унесли с собой драгоценные слитки, чтобы запрятать их в таком месте, где никогда не обнаружит их глаз никакого разбойника. Из их отдельных воспоминаний о бельгийце выяснилась истина относительно предательства Альберта Верпера. И только одна леди Грейсток нашла в нем кое-что достойное похвалы, но и ей самой трудно было связать его многочисленные гнусные поступки с единственным примером чести и благородства.

– Глубоко в сердце каждого человека заложено зерно справедливости, – сказал Тарзан. – Твое доверие больше даже, чем твоя беспомощность, пробудили на мгновение заснувшую совесть этого падшего человека. Этим одним поступком он искупил все.

***

Прошло несколько месяцев. С помощью золота Опара верные вазири восстановили разрушенные поместья Грейстоков. Жизнь обширной африканской фермы вошла в свое русло и потекла тихо и мирно, как до прихода Верпера и араба. Забыты были горе и невзгоды прошлого.

Впервые после долгих месяцев труда лорд Грейсток разрешил себе маленькое развлечение. Была устроена большая охота для того, чтобы преданные им труженики могли отпраздновать окончание своей работы.

Охота оказалась очень удачной, и через десять дней тяжело нагруженные охотники повернули обратно и направились к равнине Вазири.

Лорд и леди Грейсток с Мугамби и Басули ехали впереди колонны, смеясь и разговаривая между собой с той дружеской фамильярностью и свободой, которыми общность интересов связывает честных и умных людей каких бы то ни было рас и племен.

Вдруг лошадь Джэн Клейтон испуганно попятилась от какого-то предмета, спрятанного в траве лесной поляны. Зоркий глаз Тарзана искал объяснение испуга лошади.

– Что это? – воскликнул он, соскакивая с седла. Через минуту все четверо окружили кучку человеческих

костей и череп, лежавшие в траве.

Тарзан нагнулся и поднял кожаную сумочку, которая

лежала между обглоданными костями. Крик удивления

сорвался с его губ, когда он прощупал маленькие круглые

предметы внутри ее.

– Сокровища Опара! – воскликнул он, высоко поднимая сумочку. – А вот это – все, что осталось от Верпера! И он указал на кости у своих ног, Мугамби засмеялся.

– Взгляни-ка внутрь, Бвана, – проговорил он, – и ты увидишь, каковы сокровища Опара. Ты увидишь, за что бельгиец положил свою жизнь.

И чернокожий рассмеялся еще громче.

– Чему ты смеешься? – спросил Тарзан.

– Я наполнил сумочку бельгийца речными камешками, прежде чем убежал из лагеря абиссинцев. Я оставил бельгийцу простые камни и взял с собой то, что он украл у тебя. Открой сумочку – и ты увидишь.

Тарзан распутал ремешок, завязывавший сумочку, и насыпал горсточку камешков к себе на ладонь. Глаза Мугамби широко раскрылись от удивления, а Джэн Клейтон громко вскрикнула от восторга, когда из порыжевшей, истасканной сумочки посыпались блестящие, ярко сверкающие камешки.

– Сокровища Опара! – воскликнул Тарзан. – Но как попали они снова к Верперу?

Никто не мог ответить на этот вопрос, потому что Чолк и Верпер были мертвы, а кроме них никто этого не знал.

– Бедняга! – проговорил человек-обезьяна, вскакивая в седло. – Даже после смерти он вернул мне потерянное. Пусть же его грехи покоятся вместе с его костями!