Текст книги "Тарзан (Сборник рассказов)"

Автор книги: Эдгар Райс Берроуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 189 страниц)

Тарзан и потерпевшие кораблекрушение

I

Иной раз бывает трудно решить, с чего начать повествование. Одна моя знакомая, рассказывая о соседке, которая, спускаясь в подвал, упала с лестницы и сломала при этом ногу, успевала перечислить все браки и смерти, случившиеся в семье пострадавшей на протяжении нескольких поколений, и лишь после этого излагала суть дела.

В данном случае я мог бы начать с Ах Куиток Тутул Ксиу из племени майя, основавшего в 1004 г. н. э. Аксмол на Юкатане; потом перейти к Чаб Ксиб Чаку, краснокожему, разрушившему Майяпан в 1451 г. и вырезавшему всю семью тиранов Коком, но этого я делать не стану. Просто упомяну, что Чак Тутул Ксиу, потомок Ах Куиток Тутул Ксиу, в силу необъяснимой тяги к перемене мест и по совету Ах Кин Май, главного жреца, покинул Аксмол в сопровождении большого числа своих единомышленников, знати, воинов, женщин и рабов и отправился на побережье, где, соорудив несколько больших каноэ-катамаранов, пустился в плавание по безбрежным просторам Тихого океана. С тех пор на его родине о нем ничего не было слышно.

Произошло это в 1452 или 1453 году. Отсюда я мог бы совершить большой прыжок во времени лет эдак на 485 или 486 и перенестись в день сегодняшний на остров Аксмол, расположенный в южной части тихого океана, где правит король Чит Ко Ксиу, но и этого я делать не собираюсь, ибо не хочу опережать события, о которых пойдет речь.

Вместо этого перенесемся на палубу парохода «Сайгон», стоящего в Момбасе в ожидании погрузки диких животных для отправки их в Соединенные Штаты. Из трюма и клеток, расставленных на палубе, раздаются жалобный вой и грозный рев пойманных зверей; зычный рык львов, трубный клич слонов, непристойный «хохот» гиен, трескотня обезьян.

Возле поручней возбужденно разговаривают двое.

– Говорю же тебе, Абдула, – горячился первый, – мы практически готовы к отплытию, последняя партия должна прибыть на этой неделе, а расходы с каждым днем увеличиваются. Пока ты его привезешь, может пройти целый месяц. А вдруг ты его вообще не получишь?

– Дело верное, сахиб Краузе, – ответил Абдула Абу Неджм. – Он ранен, как сообщил мне Ндало, в чьей стране он сейчас и находится, так что взять его будет не трудно. Подумайте, сахиб! Настоящий дикарь, с детства воспитанный обезьянами, друг слонов, гроза львов. Улавливаете? В стране белых людей он один принесет больше денег, чем все ваши дикие звери вместе взятые. Вы станете богачом, сахиб Краузе.

– Насколько я понимаю, он говорит по-английски ничуть не хуже самих чертовых англичан, о нем я слышу уже не первый год. По-твоему, в Америке я смогу выставить в клетке белого человека, говорящего по-английски? Абдула, ты вечно твердишь, что мы, белые, чокнутые, а у самого-то с головой все в порядке?

– Вы не поняли, – ответил араб. – Полученное ранение лишило его дара речи и способности понимать человеческий язык. В этом смысле он ничем не отличается от любого из ваших животных. Они же не могут никому пожаловаться – их все равно не поймут – вот и он не сможет.

– Афазия, – пробормотал Краузе.

– Как вы сказали, сахиб?

– Так называется болезнь, в результате которой теряется способность говорить, – пояснил Краузе. – Она вызывается повреждением мозга. Но в таком случае дело принимает иной оборот. Твое предложение выглядит заманчивым и вполне реальным, но все же…

Он заколебался.

– Вы не любите англичан, сахиб? – спросил Абдула.

– Еще как! – выпалил Краузе. – А почему ты спросил об этом?

– Он – англичанин, – ответил араб елейным тоном.

– Назови свою цену.

– Расходы на сафари – ничтожная сумма – и стоимость одного льва.

– Такая знатная добыча, а ты что-то скромничаешь, – засомневался Краузе. – Почему? Я думал ты заломишь как всегда грабительскую цену.

Глаза араба сузились, лицо исказилось гримасой ненависти.

– Он мой враг, – процедил Абдула.

– Сколько времени потребуется?

– Около месяца.

– Жду ровно тридцать дней, – сказал Краузе. – После этого отплываю.

– Мне скучно, – захныкала девушка. – Момбаса! Как я ненавижу этот город!

– Вечно ты недовольна, – проворчал Краузе. – Дернул же меня черт связаться с тобой. Через три дня отплываем, независимо от того, явится эта арабская собака или нет. Тогда у тебя, я надеюсь, появится для нытья новый повод.

– Абдула, наверное, привезет очень интересный экспонат? – спросила девушка.

– Еще какой!

– А конкретно, Фриц? Розовый слон или красный лев?

– Это будет дикарь, но об этом ни гу-гу – английские свиньи ни за что не разрешат мне взять его на борт, если пронюхают.

– Дикарь! С головой, заостряющейся кверху, словно яйцо? На верхушке – пучок волос, по всему лицу расползся нос, зато подбородка вообще нет. Он так выглядит, Фриц?

– Сам я его не видел, но, вероятно, ты не далека от истины. Специалисты описывают их именно такими.

– Гляди, Фриц! А вот и Абдула.

Смуглый араб поднялся на борт и направился к ним с невозмутимым выражением лица. Удалась его затея или нет – было неясно.

– Мархаба! – поприветствовал его Краузе. – Эй кхабар?

– Новости самые хорошие, – ответил Абдула. – Я поймал его. Привез в клетке и оставил на окраине города. Клетка затянута циновками от любопытных взглядов. Один аллах знает, чего стоило это предприятие! Мы набросили на него сеть, но прежде чем удалось связать ему руки, он убил троих воинов Ндало. Ну и силища у него! Как у слона! Пришлось держать его связанным, иначе бы он в миг разнес клетку в щепки.

– У меня есть железная клетка, с которой ему не справиться, – произнес Краузе.

– Я бы не судил столь категорично, – предостерег араб. – Если ваша клетка не в состоянии выдержать напор слона, то советую не развязывать нашего пленника.

– Для слона моя клетка маловата, но для этого сгодится.

– И тем не менее, я бы не стал развязывать ему руки, – стоял на своем Абдула.

– Он что-нибудь сказал за это время? – поинтересовался Краузе.

– Нет, ни слова. Сидит и глядит. В глазах ни ненависти, ни страха. Напоминает мне льва, кажется, вот-вот зарычит. Приходится кормить его с рук, и когда он жрет свое мясо, урчит, словно лев.

– Чудесно! – воскликнул Краузе. – Он произведет сенсацию. Я уже вижу этих дураков американцев, горящих желанием выложить кругленькую сумму, чтобы поглазеть на него. А теперь слушай: в сумерках я отчалю и пойду вдоль берега, а ты грузи клетку на одномачтовое судно за чертой города и дожидайся моего сигнала: три короткие вспышки прожектора, потом мигнешь ты.

– Считайте, что уже сигналю, – отозвался Абдула Абу Неджм.

К тому времени, когда Абдула принял сигнал с «Сайгона», поднялся ветер и море заволновалось. Одномачтовое судно, маневрируя, подошло наконец к пароходу с подветренной стороны. Были спущены тросы, которые прикрепили к клетке с дикарем. Абдула направлял поднимаемую в воздух клетку. Неожиданно «Сайгон» сильно накренился в сторону, клетка взмыла в воздух вместе с вцепившимся в нее Абдулой. Клетка ударилась о борт парохода и поползла вверх. «Сайгон» дал задний ход и налетел на суденышко. Вся команда затонувшего судна погибла, а Абдула оказался на борту парохода, следующего в Америку. Абдула запричитал, наполняя воздух стенаниями и призывами к аллаху сохранить ему жизнь.

– Тебе чертовски повезло – ты уцелел, – успокоил его Краузе. – В Америке заработаешь кучу денег. Я стану показывать тебя как шейха, поймавшего дикаря; они хорошо заплатят, чтобы увидеть настоящего шейха из пустыни. Куплю тебе верблюда и будешь разъезжать по улицам с плакатом, рекламирующим мой аттракцион.

– Чтобы меня, Абдулу Абу Неджма выставили, словно дикого зверя! – завопил араб. – Никогда! Краузе пожал плечами.

– Как угодно, – сказал он, – но не забывай, что тебе захочется есть, а в Америке осталось не так уж много ничейных финиковых пальм. Во время рейса я, так и быть, стану тебя подкармливать, но по прибытии будешь заботиться о себе сам.

– Неверный пес! – неслышно выругался араб.

II

Утро следующего дня выдалось погожим. Дул свежий ветер. «Сайгон» шел на северо-восток, бороздя просторы Индийского океана. Животные на палубе вели себя спокойно. Деревянная клетка, укрытая циновками, стояла в центре палубы. Из нее не доносилось ни звука.

Джанетт Лейон поднялась вслед за Краузе на палубу. Ее черные волосы развевались на ветру, легкое платье обволакивало фигуру, привлекая взгляд необычайной пленительностью форм. Вильгельм Шмидт, второй помощник капитана, прислонившись к поручням, наблюдал за ней сквозь полуопущенные веки.

– Покажи мне своего дикаря, Фриц, – попросила девушка.

– Надеюсь, он еще жив, – сказал Краузе, – вчера ночью его здорово потрепало, когда поднимали клетку на борт.

– Что же ты раньше не поинтересовался? – возмутилась девушка.

– Все равно мы ничем не смогли бы ему помочь, – ответил Краузе. – По словам Абдулы, с ним опасно иметь дело. Пойдем глянем на него. Эй, ты! – крикнул он матросу-ласкару. – Сними-ка циновку вон с той клетки.

Матрос бросился выполнять приказ. Подошел Шмидт.

– Что там у вас, м-р Краузе? – поинтересовался он.

– Дикарь. Что, в новинку?

– Встречал я как-то одного французишку, от которого жена сбежала с шофером, – отозвался Шмидт. – Дикарь дикарем.

Матрос развязал веревки и стал стягивать циновку. В клетке на корточках сидел гигант, спокойно глядя на людей.

– Так он же белый! – воскликнула девушка.

– Белый, – отозвался Краузе.

– И вы собираетесь держать человека в клетке, словно дикого зверя? – спросил Шмидт.

– Он белый только снаружи, – проворчал Краузе. – Это англичанин.

Шмидт плюнул в клетку. Девушка разгневанно топнула ногой.

– Никогда больше так не делайте, – воскликнула она.

– А тебе-то что? Разве ты не слышала – это всего лишь грязная английская свинья, – процедил Краузе.

– Он человек, к тому же белый, – возразила девушка.

– Это бессловесная тварь, – ответил Краузе. – Говорить не умеет, человеческого языка не понимает. А то, что в него плюнул немец – для него большая честь.

– Все равно, пусть Шмидт прекратит издевательство.

Пробили рынду, и Шмидт удалился, чтобы сменить на мостике первого помощника капитана.

– Сам он свинья, – проговорила девушка, глядя вслед Шмидту.

С капитанского мостика спустился Ханс де Гроот и присоединился к Краузе и девушке, стоявшим возле клетки с дикарем. Приятной наружности, лет двадцати двух-двадцати трех, голландец был нанят на корабль первым помощником капитана в Батавии перед самым отплытием, когда обнаружилось, что его предшественник загадочным образом «упал за борт».

Шмидт, полагавший, что эта должность по праву принадлежит ему, возненавидел де Гроота и не скрывал этого. То, что они враждовали, никого на борту «Сайгона» не удивляло, ибо вражда являлась здесь скорее правилом, нежели исключением.

Капитан Ларсен, который не мог подняться с постели из-за жестокого приступа лихорадки, не разговаривал с Краузе, зафрахтовавшим судно, а члены команды, состоявшей в основном из ласкаров и китайцев, в любой момент были готовы перерезать друг друга. В общем, пленные звери были самыми благородными существами на борту.

Де Гроот в течение нескольких секунд разглядывал человека в клетке. Реакция его оказалась такой же, как и у девушки и Шмидта.

– Это белый человек! – воскликнул он. – Надеюсь, вы не будете держать его в клетке, словно дикого зверя?

– Именно это я и собираюсь делать, – обозлился Краузе. – Не ваше собачье дело. Не суйтесь, куда не следует, – и он бросил сердитый взгляд на девушку.

– Дикарь принадлежит вам, – сказал де Гроот, – но хотя бы развяжите ему руки. Держать его связанным – излишняя жестокость.

– Развяжу, – недовольно буркнул Краузе, – как только на палубу поднимут железную клетку, иначе с его кормежкой хлопот не оберешься.

– Он ничего не ел и не пил со вчерашнего дня, – воскликнула девушка. – Мне все равно, кто он такой, Фриц, но я даже с собакой не стала бы обращаться так, как ты обращаешься с этим беднягой.

– И я не стал бы, – отозвался Фриц.

– Он ничтожнее собаки, – раздался за их спинами голос. Подошел Абдула. Он приблизился к клетке и плюнул в человека, находящегося в ней. Девушка влепила Абдуле звонкую пощечину. Рука араба схватилась за кинжал, но вмешался де Гроот, сжав его запястье.

– Зря ты так, – сказал Краузе. Глаза девушки метали молнии, кровь отхлынула от лица.

– Я не собираюсь стоять и безучастно смотреть, как он издевается над человеком, – сказала она. – Это касается и всех остальных. – И Джанетт взглянула прямо в глаза Краузе.

– Я поддерживаю ее, – добавил де Гроот. – Может быть, то, что вы держите его в клетке, – и не мое дело, но оно станет моим, если вы не соизволите обращаться с ним достойно. Вы уже распорядились насчет железной клетки?

– Буду обращаться с ним так, как мне заблагорассудится, – прошипел Краузе. – А что, интересно, вы предпримете в противном случае?

– Изобью, – ответил де Гроот, – а в первом же порту сдам властям.

– А вот и железная клетка, – сказала Джанетт. – Пересадите его и снимите веревки.

Краузе испугался угрозы де Гроота сообщить обо всем властям и сбавил обороты.

– Да ладно вам, – произнес он благодушным тоном, – не стану я его мучить. Я выложил за него немалые деньги и собираюсь заработать на нем кругленькую сумму. Какой же мне резон относиться к нему плохо?

– Вот и постарайтесь относиться к нему хорошо, – сказал де Гроот.

Поднятую из трюма большую железную клетку поставили вплотную к деревянной, дверь в дверь. Краузе достал револьвер. Затем обе двери были подняты. Человек в клетке не шелохнулся.

– Перебирайся, ты, немой идиот! – заорал Краузе, наставляя на человека револьвер. Тот даже не взглянул в сторону Краузе.

– Принеси железный прут, эй ты там, – скомандовал Краузе, – и пихни его сзади.

– Погоди, – сказала девушка, – дай-ка я попробую. – Она подошла к противоположной стороне железной клетки и стала жестами подзывать пленника. Тот глядел на нее, не шевелясь.

– Подойдите на минутку, – позвала она де Гроота. – Дайте ваш нож, а теперь сомкните запястья, словно они у вас связаны. Да-да, вот так. – Она взяла нож и стала изображать, будто перерезает веревку на руках у де Гроота. Затем снова поманила человека из деревянной клетки. Он приподнялся, ибо не мог выпрямиться во весь рост в низкой клетке, и перешел в железную.

Девушка стояла вплотную к решетке, держа в руке нож. Матрос опустил дверь железной клетки. Узник подошел к девушке и, повернувшись к ней спиной, прислонил запястья к решетке.

– Ты говорил, что он глуп, – сказала Джанетт Краузе, – но это не так. По одному его облику видно. – Она перерезала путы, сковывавшие побелевшие вспухшие руки человека. Тот обернулся и поглядел на нее, не говоря ни слова, но глаза его, казалось, благодарили девушку.

Де Гроот стоял рядом с Джанетт.

– Впечатляющий экземпляр, верно? – спросил он.

– И красивый, – отозвалась девушка и тут же повернулась к Краузе. – Вели принести воды и пищи, – распорядилась она.

– Хочешь стать его нянькой? – усмехнулся Краузе.

– Хочу, чтобы с ним обращались по-человечески, – ответила она – А что он вообще ест?

– Не знаю, – откликнулся Краузе. – Так что же он ест, Абдула?

– Этот пес не ел двое суток, – ответил араб, – так что, думаю, он будет жрать практически все. В джунглях он, словно зверь, питается сырым мясом, добытым на охоте.

– Постараемся снабдить его и мясом, – сказал Краузе. – Кстати, таким образом будем избавляться от падали, если она у нас появится.

Он отправил матроса на камбуз за мясом и водой. Человек в клетке уставился на Абдулу и глядел так долго и пристально, что араб сплюнул на палубу и отвернулся.

– Не хотел бы я оказаться на твоем месте, если он, не дай Бог, вырвется из этой клетки, – произнес Краузе.

– Не стоило развязывать ему руки, – ответил Абдула. – Он опаснее льва,

Вернувшийся матрос вручил мясо и воду Джанетт, которая передала их дикарю. Тот отхлебнул глоток воды, затем прошел в дальний угол клетки, уселся на корточки, вонзил в мясо крепкие белые зубы и урча принялся есть.

Девушка вздрогнула, мужчины неловко задвигались.

– Так же ест и большеголовый, – сказал Абдула.

– То есть лев, – пояснил Краузе. – А под каким именем этого человека знают туземцы, Абдула?

– Его зовут Тарзан из племени обезьян, – ответил араб.

III

«Сайгон» пересек Индийский океан, и на Суматре Краузе взял на борт двух слонов, носорога, трех орангутангов, двух тигров, пантеру и тапира. Опасаясь, что де Гроот осуществит свою угрозу и сообщит властям Батавии о присутствии на корабле заключенного в клетку человека, Краузе не зашел в этот порт, а двинулся дальше в Сингапур за обезьянами, еще одним тигром и несколькими удавами. Затем «Сайгон» взял курс через Южно-Китайское море к Маниле, последнему порту на долгом пути к Панамскому каналу.

Краузе благодушествовал. Пока все его замыслы осуществлялись без сучка и задоринки, а если удастся доставить груз в Нью-Йорк, можно сорвать солидный куш.

Однако, знай Краузе, что происходит на «Сайгоне», вряд ли он испытывал бы такое воодушевление. Ларсен продолжал болеть и не выходил из своей каюты, и хотя де Гроот считался хорошим офицером, он был новичком на судне. Как и Краузе, он не знал того, о чем говорили на полубаке и на палубе в ту ночь, когда на вахту заступил Шмидт. Второй помощник капитана имел долгую и серьезную беседу с Джабу Сингхом, ласкаром. Разговор велся шепотом. После этого Джабу Сингх долго и серьезно беседовал на полубаке с остальными ласкарами.

– А как же дикие звери? – спросил Чанд у своего соплеменника Джабу Сингха. – Что делать с ними?

– Шмидт сказал: выбросим всех за борт вместе с де Гроотом, Краузе и остальными.

– Звери стоят много денег, – возразил Чанд. – Их надо сохранить, а потом продать.

– Нас поймают и вздернут, – вздохнул другой ласкар.

– Нет, – уверенно сказал Джабу Сингх. – Пока мы стояли в Сингапуре, Шмидту стало известно, что Германия и Англия объявили друг другу войну. Это английский пароход. Шмидт утверждает, что немец имеет право захватить его. Говорит, что мы получим денежное вознаграждение, но животные, по его мнению, не представляют никакой ценности и будут только мешать.

– Я знаю одного человека на острове Иллили, который с радостью приобрел бы их, – упорствовал Чанд. – Нельзя позволить Шмидту выбросить зверей за борт.

Ласкары переговаривались на своем родном диалекте, уверенные в том, что матросы-китайцы не понимают их. Однако они ошибались. Лум Кип, пересекший однажды Китайское море на фелуке, команда которой состояла из ласкаров, выучил их язык. А также возненавидел ласкаров, потому что они третировали его на протяжении всего рейса и не поделились добром, захваченным в результате пиратских вылазок. Однако Лум никак не показал, что понял смысл разговора, – его лицо сохраняло обычное выражение глубокого безразличия, а сам он невозмутимо попыхивал своей длинной трубкой.

Человек в большой железной клетке часто целыми часами расхаживал взад-вперед. Время от времени он подпрыгивал, хватался за решетку потолка клетки и, перебирая руками и раскачиваясь, двигался бросками от одного конца клетки до другого. Стоило кому-нибудь приблизиться, как он прекращал упражнение, ибо проделывал его не для забавы, а для того, чтобы сохранить в форме свое могучее тело и не дать ему деградировать за время заточения.

Джанетт Лейон часто навещала его, проверяя, регулярно ли его кормят и всегда ли у него есть вода. Она пыталась научить его своему родному языку – французскому, но в этом не преуспела. Тарзан сознавал, что с ним произошло, и, хотя не мог говорить и не понимал речи людей, мыслил он по-прежнему связно и логично. Он задавался вопросом, сумеет ли когда-нибудь выздороветь, однако не сильно тревожился из-за неспособности общаться с людьми. Больше всего его беспокоило то, что он не мог общаться с ману, обезьянкой, или с Мангани, большими обезьянами, к которым он относил орангутангов, находящихся на палубе в соседних клетках. Увидев груз на «Сайгоне», Тарзан понял, какая судьба его ожидает, но также осознал, что рано или поздно совершит побег. Чаще всего эта мысль посещала его, когда на палубе появлялся Абдула.

Ночью, когда поблизости никого не было, он попробовал решетку на прочность и убедился, что сумеет при случае раздвинуть прутья и выйти на волю. Но если он сделает это сейчас, когда пароход еще находится в море, его попросту застрелят, ибо он знал, что его боятся. Он стал дожидаться благоприятного момента с терпеливостью дикого зверя.

Когда на палубе появлялись Абдула или Шмидт, он не спускал с них глаз – эти люди плюнули в него. Абдула имел все основания ненавидеть его, поскольку Тарзан разрушил его прибыльный бизнес работорговца и браконьера по части слоновой кости. А второй помощник капитана, будучи задирой и в то же время трусом, относился к нему как к расовому врагу, который не в состоянии дать отпор.

Абдула, ненавидевший Краузе и девушку и игнорируемый де Гроотом, общался в основном со Шмидтом, и вскоре они, обнаружив между собой много общего, стали близкими приятелями. Абдула, искавший повод отомстить Краузе, с готовностью согласился помочь Шмидту в предприятии, затеваемом вторым помощником.

– Ласкары все как один на моей стороне, – заявил Шмидт Абдуле, – но китаяшкам мы ничего не сказали, они враждуют с ласкарами, и Джабу Сингх утверждает, что его люди не станут лезть на рожон, если китаяшки согласятся на наши условия и получат свою долю.

– Их не так уж много, – сказал Абдула. – Если они взбрыкнутся, мигом окажутся за бортом.

– Проблема в том, что они нужны для управления кораблем, – пояснил Шмидт, – а что касается того, чтобы от них избавиться, то я передумал. За бортом никто не окажется. Все они станут военнопленными, и, если что-то сорвется, нас никто не сможет обвинить в убийстве.

– Сможете управлять судном без Ларсена и де Гроота? – поинтересовался араб.

– А как же, – отозвался Шмидт. – На моей стороне Убанович. Поскольку он из России, да к тому же «красный», он терпеть не может Краузе и ненавидит всех, у кого хоть на пфенниг больше, чем у него. Я назначу его первым помощником, но ему придется присматривать и за работой в машинном отсеке. Джабу Сингх станет вторым помощником. О, я давно все продумал.

– А вы будете капитаном? – спросил араб.

– Конечно.

– А я? Кем стану я?

– Вы? О, черт! Да хоть адмиралом!

После обеда Лум Кип обратился к де Грооту.

– Может, вас ночью убивать, – зашептал он.

– Ты это о чем? – опешил де Гроот.

– Вы знать Шмидта?

– Конечно, а в чем дело?

– Сегодня ночью он захватывать пароход. Ласкары захватывать пароход. Убанович захватывать тоже, человек в длинной белой одежде захватывать тоже. Они убивать Ларсена, убивать вас, убивать Клаузе, убивать всех. Китаец не захватывать пароход, не убивать. Понимать?

– Ты что, накурился опиума, Лум? – спросил де Гроот.

– Не курить. Подождать, там сами увидеть.

– А матросы-китайцы? – де Гроот не на шутку встревожился.

– Вас не убивать.

– Они дадут отпор ласкарам?

– А как же. Вы давать им оружие.

– Оружия нет, – сказал де Гроот. – Скажи им, чтобы вооружались железными прутьями, ножами и всем, чем можно. Понял?

– Я понимать.

– Когда начнется заваруха, вы, ребята, бросайтесь на ласкаров.

– Так и сделать.

– Спасибо тебе, Лум. Этого я не забуду. Де Гроот немедленно отправился к Ларсену, но тот в беспамятстве метался по кровати. Затем зашел в каюту Краузе, где обнаружил его самого и Джанетт Лейон, и объяснил им ситуацию.

– Вы верите китайцу? – спросил Краузе.

– Он не стал бы сочинять такую бессмыслицу, – ответил де Гроот. – Да, я верю ему. Он – лучший матрос на пароходе, тихий, незаметный. Добросовестно выполняет свою работу, ни во что не встревает.

– Что же нам делать? – спросил Краузе.

– Я немедленно арестую Шмидта, – сказал де Гроот.

Неожиданно дверь в каюту распахнулась, и на пороге с автоматом в руках возник Шмидт.

– Черта с два ты меня арестуешь, проклятый ирландец, – прорычал он. – Мы заметили, как этот грязный китаяшка нашептывал тебе кое-что, и сразу смекнули, что именно.

За спиной Шмидта толпились человек шесть ласкаров.

– Взять их, – скомандовал Шмидт. Отстранив вожака, матросы бросились в каюту. Де Гроот заслонил собой девушку.

– Не прикасайтесь к ней своими грязными лапами! – вскричал он.

Один из ласкаров попытался оттолкнуть его и схватить Джанетт, но был сбит с ног быстрым ударом. Мгновенно вспыхнула потасовка. Де Гроот и Джанетт отражали нападение в одиночку – Краузе тихо уполз в угол и безропотно позволил связать себе руки. Джанетт схватила тяжелый бинокль и оглушила одного из ласкаров, а де Гроот свалил с ног еще двоих. Однако силы были неравны. В конце концов их обоих связали, а де Гроот от удара по голове потерял сознание.

– Это бунт, Шмидт, – прошипел Краузе из своего угла. – Тебя вздернут на рее, если не освободишь меня.

– Это не бунт, – ухмыльнулся Шмидт. – Судно английское, и именем моего фюрера оно переходит в наши руки.

– Но я-то немец, – возразил Краузе, – и зафрахтовал пароход я. Это немецкое судно.

– О нет, – произнес Шмидт. – Оно зарегистрировано в Англии и идет под английским флагом. Если ты немец, значит, предатель, а мы в Германии знаем, как поступать с предателями.