Текст книги "Озорство"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

– Вот как? – хмыкнул Паркер.

Кольберт стоял перед огромным окном, из которого открывался потрясающий вид на деловую часть города.

– Я звонил в ваш участок минут двадцать назад, – сказал он. – И продиктовал свое сообщение детективу, назвавшемуся Джиниро.

– У нас были срочные дела в городе, – ответил Клинг.

– Мы не получили вашего сообщения, – добавил Паркер.

– А я хотел вам передать, что миссис Уилкинс зарегистрировала сегодня утром завещание Питера. Вы можете ознакомиться с ним, когда пожелаете.

– Мы уже знаем его содержание, – сообщил Клинг. – Вчера мы разговаривали с миссис Уилкинс.

– А мне об этом ничего не известно, – проговорил Кольберт.

– Голову даю на отсечение, что известно, – возразил Паркер.

Кольберт пристально посмотрел на него.

– Мистер Кольберт, помните ли вы, где были с двенадцати до половины первого дня двадцать пятого марта, – спросил Клинг.

– Сразу не припомню, – ответил Кольберт. – А почему вас это интересует?

– Может быть, в вашей записной книжке сохранились сведения, где вы были в указанное время? – подсказал Паркер.

– Да, я обязательно просмотрю за...

– Потому что нам стало известно, – продолжал Паркер, – что в указанное время вы были в магазине хозяйственных товаров фирмы «Сав-Мор» на углу улиц Речной и Болотной.

– И купили там двадцать две банки с красками, – закончил Клинг.

– Кто вам это сказал? – с улыбкой спросил Кольберт.

– Девушка, которая может опознать вас, – ответил Клинг.

– Не желаете ли встретиться с ней? – поинтересовался Паркер.

* * *

Он помнил те времена, когда начальник службы детективов проводил сборы каждый день с понедельника по четверг в своем управлении, находившемся в центре города. Но в отличие от теперешних сборов их целью было не опознание предполагаемых преступников. Для отбывания этой повинности все городские участки посылали по два детектива в каждый из указанных дней.

Они сидели на складных деревянных стульях в гимнастическом зале, а на сцену выводили правонарушителей, арестованных накануне за совершение тяжких преступлений, и начальник службы детективов допрашивал их.

Начальник стоял перед микрофоном на возвышении в конце зала и рассказывал, в чем состояло преступление человека, выставленного на эстраде для всеобщего обозрения, описывал обстоятельства ареста, а потом преступника или преступницу держали там пять, десять минут – столько, сколько начальник считал нужным в зависимости от тяжести содеянного. Благодаря этому детективы имели возможность знакомиться с преступным миром нашего прекрасного города.

Смысл затеи заключался в том, что люди, совершившие однажды серьезное правонарушение, часто становятся рецидивистами, и когда они снова начинают конфликтовать с законом, полицейские знают, с кем имеют дело. В те времена поддержание общественного порядка было персональной обязанностью полицейских. Некоторые дальновидные детективы присутствовали на сборах через каждые две недели. В эти дни они не выходили на работу в свои участки и с удовольствием разглядывали человеческие отбросы, выставленные на сцене в главном управлении.

В наши дни эти формальные сборы больше не проводятся.

Детективов собирают только в случаях, подобных сегодняшнему, когда главным действующим лицом была Мириам Хартман, негритянская девушка, работавшая за кассовым аппаратом номер шесть в магазине фирмы «Сав-Мор». Предполагалось, что именно с ней рассчитался Джеффри Кольберт в дождливую мартовскую среду за двадцать две банки с красками.

В 87-м участке комната для сборов, или демонстрационный зал, как иногда величали это помещение, и в половину не была так же технически оснащена, как в некоторых недавно открытых участках. В цокольном этаже здания выбрали помещение, переоборудовали его, построили там большой помост, оградили его полупрозрачным щитом, поставили двенадцать стульев. Люди, находившиеся в зале, отлично видели сквозь щит сидевших на помосте предполагаемых преступников, а те их не видели. Комната не была оборудована кондиционером, и "летом там иногда было очень душно. Но сейчас, в начале апреля, Мириам Хартман не ощущала никаких неудобств. Она сидела перед огороженным щитом и ярко освещенным помостом и ждала начала действа. Если ей здесь не слишком удобно, черт с ней, подумал Паркер.

Для сегодняшнего опознания детективы выпустили на помост троих усатых мужчин. Двоих из них, хулиганов, они взяли из камер предварительного заключения. Третьим был патрульный полицейский, которого попросили переодеться в штатскую одежду. Еще трое мужчин были без усов. Один из них – канцелярист, а остальные двое – патрульные полицейские. Все в штатской одежде. Вместе с Кольбертом их было семеро, четверо усатых и трое без усов. Причем двое усатых были примерно такого же роста, как и Кольберт.

Один метр восемьдесят сантиметров. Все семеро белые. Все было устроено так, что никакой беспринципный крючкотвор не смог бы объявить процесс опознания Кольберта недействительным. В этой компании он был не единственным белым, не единственным высоким и не единственным усатым.

Мириам Хартман должна была сделать свой выбор.

Семеро мужчин взошли на помост. Всем им, кроме разве что Кольберта, эта процедура была отлично известна по собственному опыту. Первыми поднялись два хулигана, извлеченные для этой цели из КПЗ, за ними следовали три полицейских, потом шел Кольберт. Шествие замыкал полицейский. Позади них на стене находились указатели роста. Помост был освещен ярким, но не слепящим светом. Никто из мужчин даже украдкой не смотрел в затемненный зал.

Паркер придвинул к себе микрофон.

Одному за другим он приказывал мужчинам сделать шаг вперед, улыбнуться и сказать: «Ну и погодка, а?». Именно эти слова услышала Мириам Хартман от человека, купившего краску. И они один за другим делали шаг вперед, улыбались и произносили: «Ну и погодка, а?». У одного хулигана улыбка вышла довольно мерзкая. После того как очередной мужчина исполнял свою маленькую роль, Паркер говорил ему: «Спасибо. Станьте на место, пожалуйста».

Позже он вспоминал, что Мириам Хартман узнала Кольберта сразу, как только тот ступил на помост. Сыщик нисколько не удивился, когда она сказала: «Это он».

– Второй слева? – уточнил Паркер.

– Второй слева, – подтвердила негритянка и многозначительно кивнула.

* * *

На втором этаже, в комнате для допросов Мейер и Хейз беседовали с Уильямом Гаррисом Гамильтоном. Таково было, согласно водительским правам, полное имя надзирателя, трудившегося в приюте.

Сыщики знали, что им придется долго повозиться с ним.

Пока в их активе было только признание Маргарет Шэнкс.

Старуха наняла Гамильтона, чтобы тот завез куда-нибудь ее мужа и навсегда избавил ее от него. Они до сих пор не установили личность мужчины, известного им под именем Чарли, и личность умершей от сердечного приступа женщины, которую кто-то оставил, одинокую и беспомощную, как ребенок, в безлюдном зале ожидания железнодорожной станции. Если Гамильтон действительно тот самый человек, кто подбросил ее туда, его можно будет обоснованно обвинить в убийстве второй степени.

Это тяжкое преступление класса А так определяется статьей 125.5 уголовного кодекса: «Лицо признается виновным в убийстве второй степени, если при обстоятельствах, доказывающих преступное безразличие к человеческой жизни, оно своим не правомерным поведением создало смертельно опасную ситуацию, ставшую причиной смерти другого лица». Если же не удастся квалифицировать его действия этой статьей, то можно будет предъявить ему обвинение в непредумышленном убийстве второй степени. Тяжкое преступление класса С. Непредумышленное убийство второй степени определяется статьей 125.15 уголовного кодекса так: «Не правомерное действие, повлекшее за собой смерть другого лица».

Гамильтон заявил сыщикам, что он никогда не слышал о женщине по имени Маргарет Шэнкс. А о ее муже Рубине Шэнксе и подавно.

– Так ей что, сорока на хвосте принесла ваше имя? – спросил Хейз.

– Почем я знаю? Знаю только, что никогда не слышал о ней, – ответил Гамильтон.

Он, казалось, был совершенно уверен, что ни при каких обстоятельствах сыщики его не расколют. А если им это и удастся, они все равно останутся с носом. Сыщики разъяснили ему его права и спросили, не желает ли он, чтобы на допросе присутствовал адвокат. Гамильтон не желал этого. Он сидел, покуривая сигарету, за длинным столом в зале и время от времени поглядывал на вставленное в стену зеркало, прозрачное только с одной стороны, давая понять сыщикам, что знает эту штуку и ему наплевать на того, кто стоит за зеркалом и наблюдает за ним. В этот момент за зеркалом никого не было. Сыщики намеревались пригласить в участок Маргарет Шэнкс и устроить ей очную ставку с человеком, который не за здорово живешь избавил ее от мужа. Они также планировали показать его самому Рубину. Интересно, узнает ли старик человека, который привез его на машине из Фокс-Хилла и оставил на игровой площадке недалеко от Речной Гавани? Но всему свое время. А пока допрос шел своим порядком.

Подозреваемому задают беспрерывно одни и те же вопросы, и он, истощив в конце концов запас заготовленных заранее ответов, начинает выкладывать то, что, по его разумению, сыщикам не следовало бы знать.

– Вы всегда выполняли работу, связанную с поддержанием порядка? – спросил Мейер.

– Смотря по тому, что вы подразумеваете под работой, связанной с поддержанием порядка.

Хейзу захотелось съездить ему в зубы.

– Человек, выполняющий эту работу, имеет значок полицейского, – произнес он. – Да вы сами прекрасно знаете что такое работа, связанная с поддержанием порядка.

– Я работал надзирателем в тюрьме. Это работа, связанная с поддержанием порядка? – сказал Гамильтон.

Теперь ясно, почему он думал, что сможет противостоять сыщикам. Он был немного знаком на практике с уголовным процессуальным правом, поякшался с такими же, как он сам, мерзавцами, которые влипли и отбывали сроки лишь по своей глупости. Он был хитрее и смышленее всех знакомых ему жуликов, хитрее и смышленее вот этих двух допрашивавших его ничтожеств. А может быть, это ему только казалось? Но он пытался сейчас доказать свое превосходство над ними. Мистер Хладнокровие. Улыбается и покуривает сигарету. У Хейза зачесались руки вбить ему эту сигарету в глотку.

– В какой тюрьме? – спросил он.

– Кастелвью. В северной части города.

– Давно ли вы работаете в приюте?

– Полтора года.

– Слышали что-нибудь о пропаже одеял?

– Нет. Были украдены одеяла?

– Много одеял, – уточнил Мейер. – С начала этого года исчезло двадцать шесть одеял.

– А я и не знал.

– Часть этих одеял появилась в городе.

– И об этом мне ничего не известно.

– Одно из них на железнодорожной станции «Уитком-Авеню».

– Понятия не имею, где это находится.

– Линия Харб-Вэлли, – подсказал Хейз.

– И это мне ничего не говорит.

– Тянется на север до самого Кастелвью. Вы сказали, что работали там. Было дело?

– Да.

– И ничего не слышали о линии Харб-Вэлли?

– Почему же не слышал? Конечно, слышал. А вот о станции «Уитком-Авеню» ничего не знаю.

– И значит, не могли отвезти туда на машине маленькую старушку. Так?

– Так.

– И тем не менее взяли ее из дома, где она жила, завернули в одеяло, украденное из приюта...

– Ничего не знаю ни о ней, ни об украденных одеялах.

– А старичка по имени Чарли знаете?

– Многих моих знакомых зовут Чарли.

– А вот этот Чарли дал нам отличный словесный портрет. Прямо как будто с вас списан.

– Вот как?

– Вот так, – подтвердил Мейер. – Сорок – сорок пять лет. Рост около ста восьмидесяти сантиметров. Глаза карие, волосы темные. Ну чем не вы?

– Чарли? А фамилия у него есть?

– Вот ее-то мы и хотим узнать от вас.

– Я же сказал вам, что знаю несколько десятков Чарли.

– По его словам, вы были тогда одеты в джинсы и коричневую кожанку. И сейчас вы точно так же одеты.

– Тысячи мужчин, одетых точно так же, как я, разгуливают в этот момент по нашему городу.

– Часы вашей работы в приюте? – спросил Хейз.

– Они меняются.

– Как же?

– По скользящему графику.

– Смены у вас восьмичасовые?

– Да.

– Три смены в день?

– С восьми до четырех, с четырех до полуночи и с полуночи до восьми, – кивнув головой, ответил Гамильтон.

– Точно так же, как у нас, – проговорил Мейер.

Гамильтон цокнул языком.

Хейзу захотелось влепить ему ногой ниже пояса.

– Пять дней работаете, два отдыхаете? – спросил он.

– Да.

– Ваши выходные дни?

– Четверг и пятница.

– Значит, сегодня у вас выходной.

– Да, сегодня у меня выходной. Вот поэтому-то вы и нашли меня за игрой в тотализатор.

– Вы работали в ночную смену тридцать первого марта?

Хейзу было отлично известно, что Гамильтон работал той ночью в приюте, потому что собственными глазами видел его там.

– Не помню, – ответил Гамильтон.

– Как это не помните? Ведь это же было всего три ночи назад.

– Да, кажется, работал в ночную смену.

– А двадцать четвертого марта? В этот день вы не работали в ночную смену. Так?

– Не помню.

– Если вы работали на этой неделе в ночную смену, значит на прошлой неделе ваша смена длилась с четырех до полуночи. Так?

– Возможно, так оно и было, – согласился Гамильтон.

– Посмотрим сюда, – сказал, Мейер. Открыл записную книжку на странице, где был напечатан календарь, и снял колпачок с шариковой ручки. – Вчера и сегодня вы выходной... это второе и третье апреля.

Гамильтон молчал.

– А предыдущие пять дней вы работали в ночную смену.

Это было с двадцать восьмого марта по первое апреля.

– Возможно, так оно и было, – повторил Гамильтон.

– Да, так оно и было, – подтвердил Мейер. – А перед этим вы отдыхали два дня. Двадцать шестого и двадцать седьмого, четверг и пятница...

Гамильтон подавил зевоту.

– А пять дней до этого вы работали с четырех до полуночи.

– Гм-мм.

Разговор этот ему надоел до смерти.

– С двадцать первого по двадцать пятое, – продолжал Мейер.

Гамильтон вздохнул.

– Следовательно, вы никак не могли работать 24-го после полуночи.

– Не мог.

– Итак, после полуночи вы не работали и гуляли по городу? – произнес Мейер и любезно улыбнулся.

Гамильтон уставился на него.

– А не припомните ли, куда вы пошли, закончив смену в полночь 24-го марта? – спросил Мейер.

– Домой спать. Точно.

– Сменились в полночь, отправились прямо домой и легли спать. Я вас правильно понял?

– Это мой обычный распорядок.

– И вы его придерживались в ту ночь?

– Да.

– Точно?

– Несомненно.

– А не заезжали ли вы случайно на железнодорожную станцию «Уитком-Авеню», а?

– Я уже говорил, что не знаком с...

– Потому что именно там оказалась женщина, – прервал его Мейер. – Рано утром 24-го марта.

– Позвольте узнать, о чем вы говорите.

– А два дня спустя подбросили Чарли, – продолжал Хейз. – В четверг утром 26-го. В ваш выходной день.

– Чарли, а фамилия? Я же сказал, что знаком с сотнями Чарли.

– Не угодно ли вам встретиться с нашим Чарли? – спросил Мейер.

– Нет.

– Ну а с Рубином Шэнксом?

– Сколько раз повторять, что не знаю его?

– А вот они, кажется, вас знают, – сказал Хейз.

* * *

Комната для допросов была занята, и поэтому сыщики беседовали с Джеффри Кольбертом в относительно тихой канцелярии. А помещение следственного отдела в это время заполонили разновозрастные подростки с дурными манерами. После окончания уроков они не придумали ничего лучшего, как застрелить своего одноклассника. И надо же было случиться, что в этот момент мимо школьного двора проезжала полицейская машина. Одни пронзительными голосами звали мам, другие адвокатов, и все в один голос заявляли, что мальчишку, бегавшего по школьному двору, убили двое полицейских, въехавших в школьный двор на машине. Да еще выстрелили ему прямо в голову. Они доказывали свою невиновность, и их крики, вопли и мольбы разносились по коридору второго этажа, но почти не проникали сквозь дверь в канцелярию. Там Паркер с Клингом предъявили Кольберту свидетельское показание, которое никакой юрист не смог бы оспорить.

Как только Мириам Хартман прямо и недвусмысленно опознала Кольберта, у сыщиков появилась возможность обвинить его по четырем пунктам в убийстве второй степени, официально взять под стражу и отправить отпечатки его пальцев в главное полицейское управление. В 15.15 из дактилоскопической лаборатории был получен ответ. Эксперты сравнили отпечатки пальцев Кольберта с отпечатками, снятыми с банок, которые им передали накануне. Поденщику, работавшему в доме Уилкинсов, пришлось-таки расстаться с ними. Ничего не поделаешь: Паркер и Клинг пригрозили ему судом. Сыщики спросили Кольберта, не желает ли он, чтобы на допросе присутствовал адвокат. Тот ответил, что он сам адвокат. Неужели они забыли? Нет, сыщики ничего не забыли, они прекрасно все помнили. Но поскольку Кольберт стал подозреваемым, они решили застраховаться и потребовали, чтобы он письменно отказался от своего права на адвокатскую защиту.

И Кольберт, абсолютно уверенный в своем безупречном знании законов, с готовностью удовлетворил требование сыщиков.

Когда этот вопрос был решен, Клинг произнес:

– Мистер Кольберт, мы хотели бы кое-что показать вам, а потом попросим вас кое-что сделать для нас. После этого мы позвоним в окружную прокуратуру и пригласим сюда следователя. Прежде всего мы покажем вам ответ, полученный нами по факсу из дактилоскопической лаборатории. Согласно заключению экспертов, отпечатки ваших пальцев полностью совпадают с отпечатками, снятыми нами с банок с красками, которые мы обнаружили в шкафу вашего компаньона. Не желаете ли ознакомиться с ответом?

Кольберт прочитал факс.

И не сказав ни слова, вернул его сыщикам.

– А теперь мы хотели бы ознакомить вас с подписанными письменными показаниями девушки... женщины по имени Мириам Хартман, которая уверенно опознала вас как человека, купившего у нее эти банки с красками после полудня 25-го марта. Не желаете ли ознакомиться с этим документом, сэр?

Кольберт прочитал подписанные письменные показания Мириам.

И вернул их сыщикам.

– А теперь, сэр, мы попросим вас сделать вот что... если вы...

– Мы хотим, чтобы вы сделали вот что, – нетерпеливо прервал коллегу Паркер. – Напишите на этом листе бумаги слова, которые мы вам сейчас продиктуем. Вот что мы хотим, чтобы вы сделали, сэр, – прибавил он и бросил быстрый взгляд на Клинга.

– Не желаю отвечать ни на какие вопросы, – сказал Кольберт.

– А мы и не задаем вам никаких вопросов, сэр, – возразил Клинг. – Хотя вы отказались от своего права на адвокатскую защиту и заявили, что будете защищать себя сами, однако согласились отвечать на любые наши вопросы. Но у нас сейчас нет к вам вопросов, сэр. Есть только просьба. Это все равно что если бы мы попросили вас надеть шляпу, прикоснуться пальцем к носу, предстать перед свидетелем, чтобы он опознал вас, позволить взять отпечатки ваших пальцев...

– Что мы уже, кстати, и сделали, – прервал коллегу Паркер и подумал: «Без твоего разрешения, будь ты проклят».

– Это то, что можно назвать различием между свидетельскими и несвидетельскими показаниями, – пояснил Клинг.

– Так что вы хотите, чтобы я написал? – спросил Кольберт.

– Всего лишь пять слов, – ответил Клинг и протянул ему через стол бумагу и ручку.

Кольберт взял ручку.

– Я вас слушаю, – сказал он.

– Я убил...

– Нет, я не буду...

– ...троих...

– писать это, – заявил Кольберт и бросил ручку, словно она обожгла его.

– Я думаю, вы знаете, что суд может принудить вас написать эти слова, – предупредил его Клинг.

– Ну что же, получите требование суда, – произнес Кольберт.

– Вы затеяли с нами тяжелую игру, да? – спросил Паркер.

– Я не желаю, чтобы меня обвиняли в убийстве. Вас это удивляет?

– Вас пока никто ни в чем не обвиняет, – возразил Паркер. – Так запрашивать нам требование суда или нет? Я обращусь в суд с устным ходатайством, и судья...

– Ни один нормальный судья не потребует...

– Спорим?

– Вы не можете заставлять меня писать признание.

– О чем вы говорите, мистер Кольберт? – удивился Клинг. – Никакое это не признание. Нам нужно только...

– Нет? Так вы же хотите, чтобы я написал, что убил троих...

– Нам нужен только образец вашего почерка – и все. Вы это отлично понимаете.

– И это все, да?

– Мы зря теряем время, – сказал Клинг. – Ходатайствовать о выдаче требования или нет? Даю руку на отсечение, что судья подпишет требование ровно через три секунды.

– А пока давай запросим ордер на обыск его квартиры, – предложил Паркер. – Поищем чертово орудие убийства.

– Не будем искушать судьбу, – произнес Клинг. – А вы что об этом думаете, мистер Кольберт? Подавать нам в суд ходатайство? Или вы напишете то, что мы вас просим, без нервотрепки и волокиты?

– Только после того, как вы предъявите требование суда, – заявил Кольберт.

Клинг вздохнул.