Текст книги "Озорство"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

– Здравствуйте, – приветствовал он женщину, ответившую ему с другого конца провода. – Звонит Сонни Сэнсон, технический координатор ансамбля «Блеск Плевка». Того самого, который будет выступать в конце недели.

– Слушаю вас, мистер Сэмсон. Чем?..

– Сэнсон, – поправил он ее. – С-Э-Н-С.

– Прошу прощения, мистер Сэнсон. Чем могу служить?

– Мои ребята беспокоятся насчет пропусков.

– Беспокоятся?

– Когда и где мы можем получить их?

–  – Минуточку, пожалуйста. Я вас сейчас соединю с нашим отделом безопасности.

Глухой подождал. Он не был уверен, что ему следует связываться с отделом безопасности. Преступники всегда предпочитают иметь дело со служащими низшего ранга, потому что тем нравится изображать из себя важных персон и они готовы на все, только бы их принимали за таковых. А служащий отдела безопасности может...

– Алло, – послышалось в трубке.

– Звонит Сонни Сэнсон, – представился Глухой. – С кем имею честь разговаривать?

– Ронни Хэммлер.

– Мистер Хэммлер, я технический координатор ансамбля «Блеск Плевка». Он будет участвовать в концерте, который состоится в конце недели. Ребята беспокоятся из-за пропусков. Вам известны планы?

– Какие планы? – спросил Хэммлер.

Нотка подозрения прозвучала в его голосе. Не зря же он служащий отдела безопасности.

– Насчет их получения. Ребята нервничают.

– Какие ребята?

– "Блеск Плевка", – терпеливо разъяснял Глухой. – Ансамбль.

– Да?

– Мы хотим получить пропуска.

– А разве вы ничего не получили по почте?

– Пока ничего.

– Вам что-то послали на прошлой неделе.

– Вы послали?

– Нет-нет. Кажется, «Артко».

– "Артко"? Это другая фирма?

– Нет. Наш отдел. Он занимается координацией деятельности артистов и в частности делами, подобными вашему.

– С кем я там смогу поговорить?

– Сейчас, – сказал Хэммлер.

Глухой снова подождал.

Хэммлер вернулся, и в трубке послышался его голос:

– Сонни?

Глухой терпеть не мог, когда незнакомые люди называли его по имени, пусть оно и было ненастоящим.

– Слушаю, – откликнулся он, подавляя раздражение.

– Попытайтесь связаться там с Ларри Палмером. Я дам вам добавочный номер его телефона.

– А соединить сможете с ним?

– Попытаюсь, но это не всегда у меня получается. Я все же дам вам добавочный номер его телефона на тот случай, если у вас прервется связь.

– Спасибо, – поблагодарил Глухой.

Хэммлер дал ему добавочный номер телефона «Артко» и сказал:

– Не кладите трубку.

Глухой слышал, как он попросил телефонистку переключить на номер 394. Снова подождал, уверенный в том, что связь сейчас прервется, но, к своему удивлению, услышал женский голос:

– "Артко".

– Ларри Палмера, пожалуйста, – попросил он.

– Могу я узнать, кто его спрашивает?

– Сонни Сэнсон. Ронни Хэммлер из отдела безопасности сказал, чтобы я поговорил с ним.

– Минуточку, пожалуйста.

Глухому снова пришлось ждать.

– Ларри Палмер.

Глухой уже давно научился держать себя в руках. Палмер терпеливо выслушал его.

– Так что же вы хотите узнать? – спросил он.

– Мы до сих пор не получили пропуска. Мои ребята...

– Вы их получите на месте. Вы – менеджер ансамбля «Блеск Плевка»?

– Нет. Я просто решаю их проблемы, когда они выступают в нашем городе.

– Хорошо. Я думаю, ваши ребята захотят проверить звучание аппаратуры в парке. Они же должны быть уверены, что все идет, как надо...

– Разумеется.

– Пусть ваш гастрольный менеджер зайдет в автофургон и скажет, кто будет обслуживать ансамбль. На концертной площадке. Понимаете? Сколько человек будут там работать.

На всех ему выдадут пропуска.

– Какой фургон? – спросил Глухой.

– Фургон постановочной группы, – в голосе Палмера прозвучало удивление. – Там, в парке. Руководит группой режиссер-постановщик, назначенный фирмой.

– Ас кем нам разговаривать, если мы не застанем режиссера-постановщика? Он уйдет, скажем, на обед, – спросил Глухой, улыбаясь и стараясь говорить непринужденно.

– В фургоне будет сидеть секретарь, два или три помощника. Ну, вы же знаете порядок.

– Разумеется. В какое время можно будет к ним заскочить?

– Когда начнутся монтаж и настройка аппаратуры, они будут работать круглосуточно.

– А когда это будет?

– Слушайте, неужели вы этого сами не знаете?

– У нас случилась непредвиденная неувязка, – сказал Глухой.

– Какая неувязка?

– Долго рассказывать, – сказал Глухой. – Я все еще не знаю, ни когда мы будем монтировать аппаратуру, ни когда мы сможем приступить к ее настройке.

– Рабочие придут на площадку завтра в шесть утра. Но вам лучше в это время не ходить туда за пропусками, вокруг фургона будет ужасная давка. Они вам потребуются, когда вы доставите в парк свою аппаратуру. Так к чему же пороть горячку?

– Нам некуда торопиться, – произнес Глухой. – Огромное спасибо.

– Ни о чем не беспокойся, Сонни, – успокоил его Палмер и повесил трубку.

* * *

А днем в Риверхеде...

Название Риверхед произошло от фамилии голландца.

Правда, косвенно. Здешняя земля принадлежала когда-то хозяину, которого звали Рирхуртом. Отсюда и название поместья: Рирхуртова ферма. Со временем оно сократилось, исказилось и получилось Риверхед. Шли годы. Этот городской район последовательно заселялся евреями, итальянцами, неграми, пуэрториканцами. Совсем недавно там поселились корейцы, колумбийцы и доминиканцы. Риверхед был настоящим тиглем, в котором переплавлялись нации. Нужно было только следить, чтобы конгломерат не забурлил.

Этим днем в Риверхеде на улице Эджерли двое молодых мужчин притаились под лестницей в цокольном этаже Ведомства досрочного освобождения заключенных и шепотом толковали на своем родном языке о первоапрельском Дне Дураков. В Колумбии первоапрельский День Дураков называется el dia de enganabobos, а одураченных в этот день дразнят un inocente. Сегодня двое молодых мужчин вознамерились одурачить служащего ВДОЗ, которого звали Аллен Мэгир. Каким образом? Убив его.

В нашем городе убить кого-нибудь – пара пустяков. В первом квартале этого года, например, было совершенно 546 убийств. Это может показаться чудовищным по сравнению с 50 одеялами, украденными из приюта на Храмовой улице за три месяца прошлого года, но на день приходится всего лишь шесть убийств. Это мало, если вспомнить, сколько людей разгуливают по городу с оружием в карманах. В нашем городе огнестрельным оружием совершается 61 процент всех убийств, но разве это может служить основанием для конфискации у населения оружия, а? Восемь процентов убитых были отправлены на тот свет кулаками и ногами, но кому же придет в голову предложить поотрубать людям руки и ноги? Разумеется, никому.

Двое мужчин, вознамерившихся убить Аллена Мэгира, вовсе не собирались пускать для этого в ход кулаки или ноги.

Оба были вооружены 9-мм полуавтоматическими пистолетами «интратек», способными создать огневой шквал, выпуская пять-шесть пуль в секунду. Итак, пистолеты «интратек» стали орудием первоапрельской шутки. Этих двух колумбийцев нанял риверхедский сбытчик наркотиков Флавио Гарсия по кличке Жирный, брошенный два месяца назад в тюрьму за нарушение запрета не носить огнестрельное оружие, а именно «интратек» девятого калибра. А обвинил в этом Гарсию после его ареста не кто иной, как Мэгир. И вот теперь Жирный, томившийся в уютной маленькой камере исправительной тюрьмы Кастельвью, приказал колумбийцам «серьезно наказать» служащего ВДОЗ. По разумению колумбийцев, это значило убить.

Никто не говорил им, что убийство следует совершить в первоапрельский День Дураков, и тем более никто не советовал им использовать для этой цели пистолеты «интратек».

Они сами решили, что коль скоро «интратек» был причиной заключения Гарсии, он должен стать орудием мщения. На убийстве служащего ВДОЗ они строили далеко идущие планы. Правда, в этих планах далеко не последнюю роль играло обещание Гарсии хорошо продвинуть обоих в случае успеха предприятия. В данный момент они были шестерками в колоде сбытчиков кокаина и торговали им на углах. Шестерка в иерархии сбытчиков зелья чуть выше шестерки в иерархии пачкунов. Мануэль и Марко очень надеялись изменить свое общественное положение в течение ближайших двадцати минут.

На деле им потребовалось всего лишь пятнадцать минут.

Ровно в семь минут третьего Аллен Мэгир, возвращаясь с обеденного перерыва, поднимался по ступенькам лестницы.

Последнее, что он увидел в своей жизни, были двое молодых мужчин, выскочивших с пистолетами в руках из-под лестницы. Он повернулся, чтобы убежать, но было поздно. Один из них завопил: «Inocente! Inocente!», и оба открыли огонь.

Изрешеченный двадцатью пулями, Мэгир упал замертво. А они, хихикая, переступили через истекающее кровью тело и выбежали из здания под проливной дождь.

* * *

В тот же день, в половине третьего, какой-то мужчина подошел к столу дежурного по 87-му участку и сказал, что желал бы побеседовать с детективами, расследующими дело Уилкинса. Сержант Мерчисон спросил его имя, позвонил наверх и сообщил Клингу, кто к нему пришел. Потом он предложил мужчине подняться по лестнице на второй этаж и пройти в комнату детективов, руководствуясь указателями.

Мужчина представился Дэйвидом Уилкинсом.

– Питер был моим братом, – сказал он.

Не больше 35 лет, определил на глаз Клинг. Кареглазый, рыжеволосый и рыжеусый. Стройный и хорошо сложенный.

Клинг подумал, что он, видно, регулярно тренируется. Какой же у него отличный загар! Уж не вернулся ли он только что из отпуска? Оттуда, где светит жаркое солнце?

– Вот почему я пришел к вам, – начал Уилкинс. – Сегодня утром я ходил в суд, ведающий делами о наследстве и опеке, узнать, есть ли у них завещание моего брата. Там мне сказали, что ничего подобного у них не зарегистрировано.

– Ну и что? – произнес Клинг.

– А мне кажется, что завещание есть.

– Вот как?

– Так почему же оно не зарегистрировано?

– Видите ли, прохождение документов в суде иногда занимает много времени. Порой два-три месяца. Еще слишком рано...

– Я думаю, что он упомянул меня в завещании, – талдычил Уилкинс. – И мне кажется, что именно поэтому оно до сих пор не зарегистрировано.

– У вас есть основания считать, что вы упомянуты в завещании?

– Брат кое-что говорил об этом. Намеками. Мы с ним были очень дружны.

Клингу захотелось спросить у него, знал ли он, что его брат был пачкуном-интеллигентом? У него никак не шли из головы 22 банки с красками, найденные в шкафу. Когда Дебра увидела их, она удивилась не меньше полицейских. И думать нечего, ее муж припас краску для своих ночных похождений.

– По-моему, Дебра знает, что я упомянут в завещании, и пытается скрыть его от меня, – продолжал Уилкинс.

– А вы спрашивали ее, упомянуты ли вы в завещании?

– Мы с ней не разговариваем.

– О!

Клингу сразу стало интересно. Ничто так не привлекает сыщиков, как семейные конфликты. В этой мутной воде они вылавливают мотивы преступлений. Незарегистрированное завещание? Утаенное завещание? Какие-то таинственные манипуляции с документами. А в полицейской работе не должно быть никаких тайн. Есть только преступления и их мотивы.

– Не разговариваем с самой свадьбы, – сообщил Уилкинс. – Вот уже три года. Она плеснула шампанским мне в лицо.

– Почему она это сделала, мистер Уилкинс?

Семейный конфликт. И Клинг, напустив на себя равнодушный вид, с интересом слушал.

– Я назвал ее шлюхой.

Клинг навострил уши. Это дело уже нешуточное.

– Почему вы это сделали, мистер Уилкинс?

– Потому что она такая и есть, – пожав плечами, ответил тот.

– Вы же сказали это не всерьез? – допытывался Клинг.

– Нет, но вы знаете, что я имею в виду.

– Нет, не знаю. Так что же вы имеете в виду?

– Она вешается на шею всем мужчинам, – ответил Уилкинс.

Хорошо, что ты не сказал ей это в лицо, подумал Клинг. Она бы разбила о твою голову бутылку шампанского.

– Вы никогда не говорили об этом брату? – спросил сыщик.

– Нет, конечно, – сказал Уилкинс. – Какую он постель постлал себе, на такой и спал. Я так думал.

Теперь он мертв, подумал Клинг.

– И вы считаете, что она утаила от вас завещание. Так?

– Я уверен, что она утаила его. И хочу, чтобы вы пошли к ней с ордером на обыск...

– Я не могу этого сделать, мистер Уилкинс.

– Почему?

– Сомневаюсь, что судья выдаст мне его. Нечего и думать идти туда искать завещание. Потому что здесь нет состава преступления.

– Она присваивает мои деньги – вот преступление.

– Мы не знаем, если ли завещание. Понимаете? А если оно и есть, неизвестно, упомянуты ли вы в нем. Если оно есть, то откуда вам известно, что она хранит его в своем доме? Вы видели когда-нибудь это завещание?

– Нет, но...

– Так как же я могу просить у судьи ордер на обыск, если неизвестно, существует ли завещание? Да судья выгонит меня в шею.

– Так, значит, она выйдет сухой из воды, да? Утаив от меня завещание?

– Ну... вы можете сделать вот что... Я не адвокат и не хочу давать вам никаких советов. Но если бы вы пошли к адвокату...

– Адвокаты! – фыркнул Уилкинс.

– ...я уверен, что он смог бы написать письмо вашей невестке...

– Этой суке!

– ...и спросить у нее, существует ли завещание. Если оно существует, спросить у нее, когда она собирается подавать заявление в суд, чтобы его там проверили и утвердили. Если же она не ответит по истечении установленного срока, он может изъять его.

– Как изъять его?

– Ходатайствуя в суде в вашу пользу. Я так думаю.

– Так, значит, по-вашему, я должен выложить свои собственные деньги, чтобы получить неизвестно какую сумму, которую оставил мне брат.

Если он тебе вообще что-нибудь оставил, подумал Клинг и произнес:

– Я думаю, это дело не входит в компетенцию полиции.

Но, может быть, он ошибался.

Старый Город.

Разбитый океанскими волнами мол все еще стоит там, где много столетий назад его соорудили голландцы. На нем красуются огромные пушки, и хотя их стволы уже давно залиты цементом, кажется, что они и сейчас оберегают побережье Атлантики от вторжения. Если посмотреть со стороны мола на оконечность острова, то можно увидеть пенящиеся воды Дикса и Харба. А там, где обе реки сливаются, бурлят встречные потоки. Ревет ветер, завывает на узких улицах, по которым когда-то ездили конные повозки, а теперь не могут разминуться две машины. В давние времена эти улицы были застроены двухэтажными деревянными тавернами, лишь немногие из них дожили до наших дней. Теперь там взметнулись в небо железобетонные здания, кишащие адвокатами и финансистами. В одном из этих зданий и расположилась фирма «Осборн, Уилкинс, Промонтори и Кольберт».

– Мне нравится открывающийся отсюда вид, – проговорил Паркер. – Эта часть города.

Они шли по коридору к огромному, во всю стену, окну, из которого были видны окутанные мглой небоскребы. Время приближалось к пяти часам. Они не позвонили заранее, и Клинг теперь гадал, примут их или нет. Паркер сказал ему, что очень любит являться к людям неожиданно, чтобы застать их врасплох. Паркер считал себя мастером на всякого рода сюрпризы. Может быть, он и был им на самом деле.

Сегодняшним сюрпризом было появление его на работе небритым. По мнению Клинга, вряд ли было разумно приходить в известную адвокатскую контору без предупреждения и к тому же небритым.

В приемной секретарша попросила их представиться.

Паркер махнул своим полицейским значком и сказал ей, что они хотели бы побеседовать с мистером Кольбертом, если, конечно, он сможет уделить им несколько минут своего времени. И Паркер, и Клинг недолюбливали юристов. Кроме окружных прокуроров, им приходилось общаться только с адвокатами, многие из которых посидели в креслах окружных прокуроров. Все они решительно подвергали сомнению свидетельские показания, добытые полицейскими, и выставляли их грубиянами, расистами и насильниками, выбивающими показания из подследственных. Питер Уилкинс был адвокатом, и он погиб. Сегодня утром его брат поднял вопрос о завещании. Его существование было сомнительным, так же как и упоминание в нем брата. И они пришли сюда, чтобы проконсультироваться у другого адвоката, который был партнером Питера Уилкинса. А вот и он сам вышел из кабинета в приемную и поздоровался с гостями.

Это был тот самый мужчина, с которым Клинг встретился у Дебры. Около 35 лет. Некрасивое скуластое лицо, усы, темные глаза, очки. Одет в тот же самый коричневый костюм, в котором был на поминках. Воротничок, пристегнутый к рубашке пуговицами, галстук в полоску. Высокий, угловатый.

– Входите, пожалуйста, господа, – сказал он, протягивая руку. – Что-нибудь узнали?

– Нет. Нет еще, – ответил Клинг.

– Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, – проговорил Паркер, – если вы согласитесь ответить на них.

– Охотно. Проходите, пожалуйста, – сказал адвокат, пропуская полицейских в свой кабинет и закрывая за ними дверь. Огромное, во всю стену окно, за которым открывался захватывающий дух вид с высоты птичьего полета. Большой деревянный стол, заваленный документами в синих папках, полки, прогибающиеся под тяжестью толстых книг по праву.

На стенах – университетские дипломы в рамках. Кольберт сел за стол, спиной к окну-стене.

– Итак, – сказал он. – Чем могу служить?

– Сегодня утром ко мне приходил мужчина, назвавшийся Дэйвидом Уилкинсом, – сообщил Клинг. – Вы его знаете?

– Брат Питера. Да. Знаком с ним.

– Насколько я понял, он и миссис Уилкинс недолюбливают друг друга.

– Мягко сказано, – улыбнулся Кольберт.

– Плеснула шампанским ему в лицо. Как вам это нравится? – поинтересовался Паркер.

– А он облил ее непристойной бранью. На ее собственной свадьбе. Представляете? Никогда не видел ее такой разгневанной.

– Вы там были?

– Да. Мы дружим втроем... – он покачал головой. – Простите. Никак не могу свыкнуться с мыслью, что Питера нет, – он вздохнул, снова покачал головой. – Да, я был там. Я был лучшим другом Питера. Правда.

– Уилкинс думает, что его брат оставил завещание, – сказал Клинг.

Кольберт промолчал.

– И что он упомянут в нем, – прибавил Паркер.

Кольберт не проронил ни слова.

– Известно ли вам, это завещание существует? – спросил Клинг.

– Зачем вам нужно это знать? – поинтересовался Кольберт.

– Ну... совершено убийство, – начал объяснять Клинг, – и нам хотелось бы узнать все...

– Мой коллега хочет сказать вот что, – прервал его Паркер. – В криминалистике известны случаи, когда одни люди убивают других людей, чтобы унаследовать их деньги. Вот, что, по-моему, он хочет сказать.

– Понимаю. Итак, вы думаете...

– Мы пока еще ничего не думаем, – сказал Клинг. – Мы пытаемся...

– Мы думаем вот что, – снова прервал его Паркер. – Уилкинс ведет себя очень странно. Оскорбил невестку на ее собственной свадьбе и теперь воображает, что брат упомянул его в своем завещании. Вот что мы думаем. Это может иметь значение для нашего дела.

– Так существует завещание? – спросил Клинг.

– Вы подразумеваете завещание, в котором Дэйвид Уилкинс упомянут как наследник? Или просто оставленное Питером Уилкинсом завещание?

– Говорите, как считаете нужным, – ответил Паркер.

– Да, Питер Уилкинс оставил завещание, – сказал Кольберт. – А разве Дебра вам этого не говорила?

– Мы у нее не спрашивали, – ответил Паркер. – У вас есть копия завещания, мистер Кольберт?

– У меня хранится оригинал, – сообщил Кольберт.

– Покажите нам его, пожалуйста, – попросил Клинг.

– Зачем? – осведомился Кольберт.

– Как сказал мой коллега, нам важно знать, упомянут ли Уилкинс в качестве...

– Я понял. Но ведь завещание еще не утверждено, оно не стало правовым документом. Если я покажу вам его, то нарушу тайну.

– Мистер Кольберт, – настаивал Паркер, – ваш компаньон убит, и мы разыскиваем убийцу.

– Согласен. Но сомневаюсь, что имею право показать вам завещание Питера.

Паркер пристально посмотрел на него.

– Прошу прощения, – произнес Кольберт.

– Можете вы сказать нам, является ли Дэйвид Уилкинс лицом, в чью пользу оно составлено? – спросил Клинг.

– Предположим, я отвечу вам утвердительно. Не захотите ли вы затем узнать условия завещания, выражения в которых оно составлено...

– Можете ли вы просто ответить нам: да или нет? – спросил Паркер.

– А не подождать ли вам до утверждения завещания? Человека похоронили только на прошлой неделе. Я думаю...

– Мистер Кольберт, позвольте мне изложить вам наши соображения, – произнес Паркер. – Предположим, его брат-псих, умудрившийся потерять на свадьбе голову, узнает, что после смерти Питера он унаследует миллион долларов. Предположим, он прочитал в газете про чудака, которого убили в момент, когда он загаживал стену. И допустим, он решил, что было бы неплохо убить братца и сделать это по образцу того убийцы. После этого он сможет получить свой лимон и сбежать на остров в Тихом океане. Теперь, я думаю, вы поняли, почему мы желаем знать, в самом ли деле он получит наследство?

– Да, но...

– Больше, полагаю, ничего не нужно вам объяснять? – спросил Паркер.

Кольберт улыбнулся.

– Думаю, что могу ответить вам отрицательно, – сказал он. – Нет, Дэйвид Уилкинс не упомянут в завещании своего брата в качестве наследника.

– Спасибо, – поблагодарил Паркер. – А кто упомянут в нем? Это вы можете сказать?

– Я бы ответил вам, – снова улыбнулся Кольберт, – но, простите, не могу раскрывать тайну, не испросив прежде разрешения у Дебры Уилкинс.

– Как только она представит завещание в соответствующее учреждение для его утверждения, это будет означать его опубликование, – сказал Клинг.

– Да, но пока оно не подлежит опубликованию.

– Вам известно, когда она собирается регистрировать завещание?

– Понятия не имею.

– Говорила ли она что-нибудь о...

– Она не давала мне никаких поручений. Ее муж был убит совсем недавно, мистер Клинг. И я уверен, что она сейчас меньше всего думает о регистрации завещания.

Клинг кивнул головой.

Паркер тоже.

– Огромное вам спасибо, – проговорил он. – Не будем больше отнимать у вас время.

– Рад был помочь, – сказал Кольберт. Он вышел из-за стола и показал им, где находится дверь. – Если хотите, – предложил он, – я позвоню Дебре и спрошу у нее, может ли она дать нужную вам информацию.

– Да, мы были бы благодарны за это, – сказал Паркер и подал ему свою визитную карточку.

– Еще раз спасибо, – поблагодарил Клинг.

Они вышли в коридор, и по дороге к лифтам Паркер произнес:

– Ты видел дипломы на стене? Мужик учился в Гарварде!

– Почему он ждал, пока мы не собрались уходить? – спросил Клинг.

– Чего ждал? – поинтересовался Паркер. – Ты иногда говоришь загадками. Замечал за собой?

– Ждал с предложением. Позвонить жене.

– Позволь растолковать тебе, что это за звонок. Идет?

Конфиденциальный телефонный разговор адвоката с клиентом. Это значит, он не может разговаривать по телефону с клиентом в присутствии посторонних, которые услышат разговор. Дошло?

– Я расспрошу ее о завещании, – сказал Клинг. – Не понимаю, зачем скрывать завещание, которое и так будет скоро утверждено.

– Это подождет до завтра, – заметил Паркер. – Тебе что, не терпится сесть в кресло комиссара?

Клинг посмотрел на часы.

– Это подождет до завтра, – повторил Паркер.

Клинг кивнул головой и спросил:

– Перехватим по гамбургеру?

– Да, – ухмыльнулся Паркер. – Но я это сделаю без тебя.

* * *

Когда Сил протянул Хлое через стол чек, ей показалось, что это первоапрельский розыгрыш. Не далее как сегодня утром он сказал ей по телефону, что коммерческий директор ансамбля сможет выписать чек только через несколько дней.

И вот теперь он передал ей его через стол из рук в руки.

Восхитительный желтый чек. Первое, что она увидела на нем, были шесть нулей, четыре перед запятой и два после нее. А потом она увидела двойку, в этом не было никакого сомнения. Перед ней был чек на 20 тысяч долларов.

– Я хотела бы получить однодолларовыми бумажками, – сказала Хлоя, закатывая глаза.

– А не лучше ли двадцатипятицентовиками? – пошутил Сил. – Целая тачка двадцатипятицентовиков.

– А в банке не откажутся оплатить его, а? – спросила она.

– Держу пари, что нет, – ответил он и поднял бокал с вином.

Она положила чек в сумочку, защелкнула замок и тоже подняла бокал.

– За первое исполнение «Сестры моей женщины» ансамблем «Блеск Плевка», которое состоится в эту субботу, – произнес тост Сил.

– Поддерживаю, – сказала Хлоя. И они выпили.

– Вы придете послушать нас? – спросил он. – Я дам вам слоенку, и вы будете сидеть прямо на эстраде, рядом с нами.

– А что такое слоенка?

– Пропуск. Вы с ним пройдете через охрану.

– В субботу? В котором часу?

– Мы открываем программу, – сообщил Сил. – Только лучше было бы в конце. Популярные исполнители обычно завершают программу. Но Грас считает, что выгоднее выступать предпоследними в субботу. Концерт будет длиться два дня. Начнется в субботу в час, а закончится в воскресенье в полночь.

– Кто такая Грас? – поинтересовалась Хлоя.

– Девушка из нашего ансамбля.

Сил сказал это таким небрежным тоном, что Хлоя сразу догадалась об их отношениях. Отводит глаза. Они неравнодушны друг к другу – это точно.

– Всего выступят десять ансамблей. Пять в субботу и пять в воскресенье. Каждому ансамблю дается час эстрадного времени, а может быть, и полтора выйдет. Это как публика будет нас принимать. А потом, представляете себе, еще дохлое время...

– Дохлое время?

– Ну да. Установить инструменты нужно, настроить свой микрофон и усилители. Это занимает много времени. Иногда дохлое время между выступлениями длится целый час. Это когда ребята хотят показать себя во всей красе. Так что, если вы захотите посмотреть все от начала до конца, на это уйдет у вас целый день. Как я был бы счастлив побыть с вами!

Только бы вы согласились остаться после того, как мы закончим выступление. А если хотите, мы можем поехать куда-нибудь и провести там вместе весь день. Если хотите, – говорил он.

– Я еще не сказала, что приду, – охладила его она.

– Ах, только бы вы пришли. Я надеюсь, вам понравится «Сестра моя женщина» в нашем исполнении. Мы ее отрепетировали, и мне кажется, она звучит великолепно.

– Хорошая песня.

– Да.

– Когда вы ее будете петь? На концерте, я хочу сказать.

– Мы ею откроем выступление. Обычно мы начинаем какой-нибудь известной публике песней. Люди слушают модную песню, и между нами устанавливается взаимопонимание.

А на этот раз мы начнем выступление новой песней – идем на риск. А потом исполним одну из наших лучших песен. Вы слышали «Ненависть»?

– Нет, к сожалению.

– Ты идешь на свидание с ненавистью в сердце к Чертовым воротам, – пропел он, отбивая ритм рэпа на столе. – Ты должна ненавидеть... не слышали? Известный хит. Мы ее исполним после «Сестры моей женщины». А следующий номер нашей программы – сногсшибательный сюрприз. Я надеюсь, что вы останетесь на него. Нечто необычное для нашего стиля. Хлоя, вы очень огорчите меня, если не придете в субботу. С вашим приходом я связываю большие надежды.

Мне будет очень приятно увидеть вас на нашем концерте.

Хлоя обещала Тони танцевать всю субботу, хотя предполагалось, что в этот день она будет свободна. И Тони разрешил ей не выходить сегодня вечером на работу. Но теперь у нее есть чек, и она может сказать Тони, что ее жизненные планы изменились. Скажет ему, что она больше не нуждается в его работе. Ей вспомнились люди, выигрывавшие двадцать кусков в лотерею и прожигавшие эти деньги за месяц. Она не может допустить, чтобы с ней случилось нечто подобное.

Может быть, ей придется потанцевать, пока она не спланирует свою дальнейшую жизнь. Положит деньги в банк, будет танцевать в «Эдеме» и одновременно оценивать открывающиеся перед ней возможности. Сделает так, как обещала: выйдет на работу в субботу. Значит, она пока не может послушать «Сестру мою женщину». И снова мелодия из прошлого, этой мелодией был Джордж Чэддертон. Но он давно умер, исчез и почти совсем забыт. А перед ней, Хлоей Чэддертон, открывается будущее, и в этом будущем, возможно, будет Сил.

– В час дня, говорите?

– Скажите «да» и получайте слоенку. Можете беспрепятственно гулять по площадке до начала концерта и смотреть что вам заблагорассудится. Я устрою вас на эстраде, и вам будет отлично слышно и видно наше выступление. Останьтесь там, когда мы уйдем, познакомьтесь с другими группами, – он опустил глаза и проговорил:

– Доставьте мне такое удовольствие.

– Подумаю, – ответила она.

Хлоя не завлекала его в свои сети, она никогда так не поступала. Это было не в ее характере. Она все раздумывала, а не лучше ли ей продолжать танцевать в «Эдеме», не ссориться с Тони и выйти в субботу на работу. Может быть, Сил и вправду ее судьба, хотя она в этом не уверена. Мужчины есть мужчины, и почти все они сволочи, черт бы их побрал. Что ждет ее в будущем – неизвестно, а работа в «Эдеме» – это ее настоящее. Она воздержится тратить эти двадцать тысяч. Это ее единственное достояние.

– Обдумайте мое предложение, – произнес он и отпил из бокала маленький глоток вина. – Я плохо знаю итальянскую кухню, – признался он. – Вот только пиццу, которой торгуют на улицах, люблю. В Пенсильвании и Огайо есть отличные пиццерии. Но я спросил Морта... Морта Эккермана... что он считает наилучшим...

– Кто такой Морт Эккерман?

– Спонсор-организатор концерта. Из фирмы «Виндоуз Энтертэйнмент». Слышали когда-нибудь о них?

– Нет.

– Огромная фирма. Морт там большая шишка. Мы поругались с ним из-за рекламы, и вот сегодня он звонит и говорит, что завтра во всех газетах он дает рекламу на всю страницу, и «Блеск Плевка» будет в ней здорово представлен.

Нисколько не хуже других популярных ансамблей.

– Обязательно посмотрю.

– Морт сказал, что это место – его излюбленный ресторан в нашем городе, – сообщил Сил, помолчал в нерешительности и прибавил:

– Романтичный. Морт так выразился.

– Он действительно романтичный, – сказала Хлоя. – А вы сами разве так не думаете?

– Думаю, – откликнулся Сил. – Все эти флаги. Выпьете еще немного вина?

– Пожалуй, – сказала она.

Сил подозвал официанта, и тот наполнил бокалы.

– В любой момент, сэр, – проговорил официант, – я с удовольствием обслужу вас.

– Подождите минутку, – бросил Сил.

Он поднял бокал и сквозь него посмотрел ей прямо в глаза.

– Хлоя, – просительно произнес он, – ну, пожалуйста, скажите, что придете в субботу.

– Да. Постараюсь прийти, – ответила она.

– Очень хорошо, – улыбнулся Сил.

Она улыбнулась в ответ.

И подумала, что он просто прелесть. Как ей хотелось, чтобы он вошел в ее будущее.

Зазвенели бокалы.

Они выпили.

– С нетерпением буду ждать встречи с вами, – сказал Сил.

– Когда будете петь песню Джорджа? Да?

– И тогда тоже, – загадочно произнес он.

– Что вы имеете в виду?

– Поймете позже.

– Скажите сейчас, – попросила Хлоя.

– Потом, – сказал Сил.

И посмотрел на нее, как кот, проглотивший канарейку.

Ах, какая он прелесть! Так бы и съела его.

– Умираю от голода, – признался Сил. – Давайте заказывать ужин.

* * *

Этой же ночью, в среду, в Маджесте...

Вне всякого сомнения этот район был окрещен англичанами. В названии звучат значительность, сила, величие, царское достоинство. Произошло оно от среднеанглийского слова maieste, старофранцузского majeste, латинского majestas. И квартал, именовавшийся Королевский Порт, когда-то, давным-давно, был английским, но уже в самом начале двадцатого века итальянцы полностью вытеснили из него англичан, а в сороковых годах его начали заселять пуэрториканцы. Теперь к ним присоединились доминиканцы и китайцы.