Текст книги "Озорство"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

В эту же среду, в Маджесте, в квартале Королевский Порт, в семь минут восьмого вечера пятнадцатилетняя девочка, называвшая себя «итальянкой», хотя ее родители и прародители родились в нашей стране, сидела на крыльце своего дома и наслаждалась благоуханной свежестью, разлившейся по городу после дождя. Вечер был тихий, теплый, и Кэрол Джирасоле подумала, что наконец-то пришла весна.

В восемь минут восьмого восемнадцатилетний Рамон Гузман подбежал к крыльцу, где сидела Кэрол, поклонился ей в пояс, спросил: «Как поживаете, мисс?». С небольшим акцентом. Потом выпрямился, ухмыльнулся, ударил ее кулаком в глаз и, крикнув «С первым апреля», убежал.

Кэрол завизжала, словно ее порезали. Никогда в жизни ничего подобного с ней не случалось! Черт побери! Какой-то латиноамерикашка подошел к ней и ни с того ни с сего ударил кулаком в глаз! А скрывшийся в темноте подвыпивший Рамон думал, как же он забавно пошутил. Покатываясь со смеху, он добежал до своей улицы, поднялся по лестнице в квартиру, где жил с матерью и тремя сестрами. Пять минут спустя он услышал шум внизу, подошел к окну и выглянул из него.

Возле дома стояла обиженная им девчонка. С ней были пятеро взрослых мужчин. Они окружили кольцом Джеральдо Джиминеца – кажется, его – и кричали: «Это ты первоапрельский шутник? Ты ударил эту девочку?». Тонкому, как тростинка, Джеральдо было шестнадцать лет. Он приехал из Санто-Доминго всего лишь два месяца назад и не знал смысла выражения «первоапрельский шутник». Джеральдо качал головой, все отрицал и не понимал, что взволновало этих мужчин. Ему казалось, что если он будет качать головой и повторять «нет-нет-нет», они наконец поймут, что ошиблись.

Но мужчины не унимались. «Ты что наделал, первоапрельский дурак? Зачем ударил девочку?». Джеральдо сказал: «No hablo ingles», а один из мужчин заорал: «Не лги!». Его приятель ударил мальчишку. Потом все набросились на Джеральдо и стали бить его. «Мне кажется, это не он», произнесла Кэрол очень тихо. Но они били и били кулаками мальчишку, приговаривая: «Ты, лживый мерзкий латиноамерикашка!», «Ударил девочку, а?», «Дурак первоапрельский, а?». Один из хулиганов разбил бутылку о голову Джеральдо, а когда тот упал на тротуар, его начали пинать ногами. Они били его ногами по голове, груди, животу, паху. Скоро живого места на нем не осталось. «Мне кажется, это не он», еще тише сказала Кэрол. Но они били его, пока он не затих, истекая кровью, на тротуаре.

Рамон все это видел из своего окна.

Потом он разделся и пошел спать в комнату, которую делил со своими тремя сестрами.

Этим же вечером в айсольской больнице «Буэнависта»

Шейрин Кук и трое других хирургов стояли в реанимационной палате вокруг кровати Джорджии Моубри и тихо совещались. Прошло 48 часов, как ее привезли сюда из операционной, но она не реагировала на словесные раздражители, не сделала ни одного сознательного движения рукой или ногой.

Лихорадка не прекращалась, число лейкоцитов в крови продолжало расти. Но больше всего тревожило врачей значительное повышение внутричерепного давления. Это явный признак кровотечения и чревато образованием сгустков крови. По мнению хирургов, требовались повторная трепанация черепа и устранение причины осложнений. Доктор Эддерли приказал немедленно подготовить Джорджию к экстренной операции на черепе.

В двадцать минут десятого Джорджии сделали повторную трепанацию черепа.

А три минуты спустя большой сгусток крови убил ее.

* * *

Паркер полагал, что наилучший способ соблазнить женщину – это хвастаться перед ней своей храбростью. Пусть она узнает, в каких опасных переделках он побывал, каким хладнокровным смельчаком себя показал. Он начал с того, что расписал ей, как во время войны летал на самолете, но не уточнил, во время какой войны. Дело в том, что он ни разу в жизни не летал на самолете и поэтому не хотел, чтобы она задавала ему всякие технические вопросы.

Потом поведал ей, как после почетного увольнения из армии его приняли на службу в полицию, и всего лишь за шесть месяцев он вырос до детектива. Новая ложь! Чтобы получить золотой жетон полицейского, ему пришлось трубить целых три года, хотя за него и хлопотали перед начальником сыскной полиции. Он уверял ее, что любит свою работу, потому что она дает ему великолепную возможность помогать бедным и угнетенным, исправляя причиненное им зло и бросая за решетку поганящих наш мир притеснителей и негодяев, где им и место. Он сам в это верил лишь наполовину.

Только в той части, которая касалась негодяев и злоумышленников, а не бедных и угнетенных ничтожеств. По разумению Паркера, никто не станет бедным и угнетенным, если сам не выберет себе такую судьбу. Он предпочитал спасать лучших, ибо на лучших держится мир.

Они сидели в гостиной ее квартиры на улице Челси. Время приближалось к одиннадцати часам. Паркер расстался с Клингом в половине шестого, намного позднее того времени, после которого он обычно терял всякий интерес к работе. Его рабочий день, по установленному им самим распорядку, заканчивался в 15.45 и ни секундой позже. Но сегодня придурок, полезший под пулю на проспекте Холл, – тот самый, который царапал витринное стекло – завалил его бумажной работой. Это дало Паркеру отличный повод позвонить Кэти – единственная выгода, которую он смог извлечь из нового убийства. Он задал ей по телефону несколько вопросов, а потом спросил, как бы невзначай, не желает ли она перекусить с ним в пиццерии или где-нибудь в этом роде. Воскресный завтрак с ней обошелся ему в 75 долларов. Потом они погуляли по парку, пожали на прощанье друг другу руки – и все.

Сегодня же он пригласил ее в кино на вечерний сеанс. Кэти ответила ему, что она заканчивает перепечатку киносценария – какое счастливое совпадение! – ив шесть сможет с ним встретиться. Идет? Кино закончилось в десять, и она пригласила его к себе домой выпить по чашечке кофе. Паркер усмотрел в этом благоприятное предзнаменование. И, не мешкая, приступил к закладке фундамента.

История с дикобразом пользовалась неизменным успехом.

Она не была выдумкой, рассказчик воспринимался чудесным парнем, забавным симпатягой. Историю с дикобразом он так часто рассказывал совершенно несходным женщинам при самых различных обстоятельствах, что выучил ее наизусть и ничего в ней не менял. Зачем подправлять то, что не испорчено? Все началось так. Однажды он сидел совершенно один в отделе детективов, как вдруг этот псих...

– Это было до того, как меня перевели в 87-й. Я тогда вкалывал в 64-м в Спокойном Месте. Очень тяжелый участок.

Заступил на смену в полночь, время приближается к трем или четырем часам утра, скука смертная. И тут входит мужик и ведет на поводке дикобраза.

В этом месте он выдерживал паузу, чтобы слушательница почувствовала забавность ситуации. Женщинам всегда кажется, что дикобраз на поводке – это очень мило. Вот только в другой руке у его хозяина был револьвер. Понимаете, у мужика в руке был револьвер. Паркер страшно удивился, каким образом ему удалось проскользнуть мимо дежурного сержанта. Это случилось еще до того, как угрозы взорвать бомбу стали обычным явлением в нашем городе. И постовых перед входом в участок тоже тогда не было. Но каждый посетитель обязан был подойти к дежурному и изложить свое дело. Этого требовало висевшее у входа большое объявление. А от мужика с сучьим дикобразом на поводке тем более.

Рассказывая ей свою историю, он рискнул употребить слово «сучий».

Интересно, как она отнесется к этому.

Никак.

Он посчитал это хорошим предзнаменованием.

Как бы то ни было, мужик должен был изложить дежурному сержанту свое дело, а сержант, возможно, направил его наверх. И кто знает, дикобраз, может быть, бешеный. Такое случается. Мужик, разумеется, не сообщил сержанту, что у него в кармане револьвер, а когда подошел к комнате детективов, выхватил его оттуда.

– Представляете себе картину, Кэти?

Он рискнул назвать ее уменьшительным именем, и оно прозвучало как кличка домашнего животного. Они сидели на кушетке, его рука обвилась вокруг ее талии. Ее блузка расстегнулась внизу, и он вообразил, что это не случайно. Какие прелестные у тебя груди, моя милая.

– В правой руке у мужика – револьвер, в левой – поводок, к другому концу которого привязан дикобраз, выглядевший как покрытый иглами бульдог.

Он рассмеялся.

Кэти тоже рассмеялась.

И когда она рассмеялась, он осмелел и обнял ее. Его рука легла на ее плечи, и он прижал ее к себе.

– Оказалось, он хотел, чтобы я пристрелил дикобраза, – продолжал Паркер. – Вот дурак! Он...

...размахивая револьвером, кстати сказать 38-го калибра, перед лицом Паркера, заявил, что дикобраз принадлежит его жене, и нужно, чтобы Паркер пристрелил его, потому что он загадил весь дом. Вот почему он принес с собой револьвер.

У него есть на него лицензия, он работает в Алмазном центре, а проклятого дикобраза следует пристрелить, и это будет гуманно. Глаза мужика становились все безумнее и безумнее, револьвер описывал в воздухе большие круги, и Паркер перепугался и подумал, что маньяк его самого пристрелит, если он возразит ему. Это обязанность полиции, заявил мужик, проявить сострадание и усыпить дикое животное, которое не имеет никакого права бегать по квартире, гадить где попало в то время, когда хозяин сортирует алмазы. Пока Паркер решал возникшую перед ним дилемму, усыпить животное при помощи орудия, на которое имеется законное разрешение, или вступить в пререкания с мужиком и получить, быть может, от него за это пулю, дикобраз загадил комнату детективов везде, куда ему позволяла добраться длина поводка.

И в этот момент повествования рука Паркера соскользнула с плеча Кэти под ее блузку. Она, казалось, ничего не имела против этого. А может быть, она была зачарована восхитительным рассказом о дикобразе.

– У меня не было никакого желания убивать несчастное животное, – продолжал сыщик, пытаясь выжать слезы из своих глаз, – но и самому погибнуть тоже не хотелось, – его рука расстегивала пуговицы блузки все ниже и ниже, взору открылись чашечки белого лифчика. Кэти глубоко вздохнула. – Но откуда я знал, имеется у него разрешение на револьвер или нет. Вы же понимаете, в нашей работе всякое бывает. Так вот, что я в конце концов сделал, – произнес он, а его пальцы проникли за ее спину и расстегнули застежку лифчика. Ее груди словно спелые плоды упали ему в руки.

Она снова глубоко вздохнула. – Я сделал вот что. Я сказал ему: «А что если я прогуляюсь с вашим малышом?». Встал, протянул руку к поводку, он мне его отдал. Тут я ему говорю: «И револьвер. Я сделаю то, что надо, на улице», – он опустил голову, прижался щеками к ее грудям. Как хорошо, что он побрился перед тем, как идти к ней. Его руки шарили под ее юбкой. – И вот так с револьвером и дикобразом спустился на первый этаж, позвонил в городское отделение защиты животных, отдал им зверя, а револьвер вручил дежурному сержанту и приказал ему все проверить. Оказалось, что мужик действительно трудился в Алмазном центре, и у него было разрешение на оружие. Все остались целы и невредимы.

Как вы думаете, не пойти ли нам в спальню? – спросил он, снимая с нее трусики.

Первоапрельский День Дураков еще не кончился. Целый час Паркер и Кэти занимались любовью, и после того как он несколько раз довел ее до оргазма, Кэти призналась, что мечтает стать писательницей. Он вначале подумал, что она вознамерилась расписывать стены, как ее глупый сын, поплатившийся за это жизнью, но оказалось, что ей хотелось писать сценарии кинофильмов. Она сказала ему, что уже давно перепечатывает рукописи киносценариев, и ей кажется, что сочинять их проще простого. А еще она сказала, что мечтает выйти когда-нибудь замуж за порядочного трудолюбивого мужчину. Возможно, такого, как Паркер. Они переедут в пригород, поселятся в маленьком домике, окруженном низким забором. Днем она будет писать, а вечером жарить барбекю[19]19
  Мясо, зажаренное на решетке над углями.


[Закрыть] на свежем воздухе. А не поселиться ли им в окрестностях Лос-Анджелеса? Там все киносценаристы живут. Вот какая у нее мечта. Выйти замуж за порядочного трудолюбивого мужчину...

– Такого, как ты, – прошептала она.

...и писать киносценарии в Лос-Анджелесе и жарить барбекю на свежем воздухе.

Его руки ласкали ее бедра. Дурак думками богатеет, подумал Паркер.

Глава 10

Второго апреля в два часа ночи по площадке, где должен был состояться концерт, разгуливал в одиночестве охранник.

Около двадцати минут назад люди, работавшие в автофургоне постановочной бригады, потушили свет, заперли двери, сели в машины, стоявшие на площадке, и выехали на подъездную дорогу, которая шла от Коровьего Пастбища мимо большого озера, носившего название «Лебедь». Охранник, высокий толстяк, одетый в синюю униформу с желтой полосой на брюках, помахал рукой удалявшимся машинам, потом сел в свою черно-белую машину с золотым значком компании на борту. Картер подумал, что он звонит по радиотелефону в контору компании и говорит им, что все смылись.

Два часа ночи, все идет, как по маслу. Авось, охранник захочет поспать, с надеждой подумал Картер.

Коровье Пастбище было огромным, заросшим молодой травой лугом, площадью более четырех гектаров. В выходные здесь соберется Бог знает какая толпа, и все будут орать и вопить, глазея на эстраду. Эстраду пока не поставили. Звезды сверху смотрели на луг, стоявшие на нем фургон и машину охранника, припаркованную у въезда. Красть здесь было пока нечего, разве только то, что находилось в фургоне. Машина стояла носом к фургону, но, по разумению Картера, охранник нисколько не заблуждался насчет истинной ценности того, что там находилось. Это же не охрана Форт-Нокса[20]20
  Хранилище золотого запаса США.


[Закрыть], где каждую секунду можно ждать нападения. Вряд ли этот единственный сторож думает, что кто-то глухой ночью пожелает проникнуть в фургон. Но он был вооружен, и Картеру вовсе не улыбалось влипнуть, открывая пустяковый замок двери фургона, который стоял задом к озеру. Его входная дверь была прекрасно видна с того места, где за рулем машины сидел охранник.

Картеру было поручено войти в фургон и выйти оттуда так, чтобы ни одна живая душа не заподозрила, что он побывал там. И украсть одну – всего лишь одну – слоенку с надписью «Доступ повсюду». Так, чтобы никому и в голову не могло прийти, что что-то пропало. Взять слоенку и испариться. Там были пропуска-слоенки для работы на определенных участках территории и для идентификации ансамблей исполнителей, но Флорри сказал, что ему непременно нужна слоенка с надписью «Доступ повсюду». Когда Сэнсон знакомил их, он сказал Картеру, что Флорри – большой спец, он работал над звуковым оформлением вудстокского фестиваля.

Картер не представлял себе, какое отношение имеет Гровер-Парк к тому, что они собирались проделать в эту субботу, но Сэнсон посоветовал ему не забивать этим себе голову. Его дело – достать слоенку, а если он ее не достанет, о субботнем деле им придется забыть.

Добыть униформы оказалось легче легкого.

Насколько мне известно, можно просто пойти в магазин и купить их там прямо с вешалки, сказал он тогда Сэнсону.

Все он проделал легко, без заминки. Не было никакого магазина. Пришлось только позвонить в Департамент санитарии и сказать им, что команда бейсболистов, в которую входят служащие департамента, победила на соревнованиях...

– Я капитан команды, – представился он.

– Ну?

– ...и хочу купить у вас униформы на память об этой победе.

– Какие? – спросил человек на другом конце провода.

Сильный акцент уроженца Спокойного Места. Перед мысленным взором Картера предстал пожарный гидрант с сигарой во рту.

– Униформы, – произнес он, – которые носят сборщики мусора, работающие на мусоровозах.

– Вы имеете в виду темно-зеленые униформы? – уточнил человек.

– Да, – ответил Картер, – эти.

– У нас здесь есть такие, – сказал человек. – Рубашки с длинными рукавами, брюки, куртки и шапки. Все, что вам нужно. И рубашки с короткими рукавами и даже бумажные свитеры. Можем вам их дать. В них очень хорошо играть в бейсбол.

– Где вы находитесь? – спросил Картер.

– Отдел информации. У нас здесь есть что-то вроде маленького магазина. Комната 831. Приходите и найдете там все, что вам нужно. Золотая, 335. Знаете, где Золотая улица?

Пройдете по Нижней площади. Мы находимся рядом с тем местом, где был старый рынок. Комната 831. Приходите, и мы вас обслужим. Рубашки стоят 11 долларов. Те, которые с длинными рукавами. А брюки 15. Если вам нужен свитер...

– А у вас есть заплаты?

– Заплаты?

– Заплаты на рукава.

– Не знаю, есть ли они. Но вам могут их сделать. Поговорите с продавцами.

– А вы не сможете мне их достать, а? Я пришью их куда надо, и будет красота.

– Я подумаю, что смогу для вас сделать. Ладно? Сколько вам нужно комплектов?

– Всего четыре.

– Когда вы придете за ними?

– Завтра в течение дня.

– А я завтра выходной.

– Вы сможете оставить их для меня?

– Рубашки? Они здесь. Вам нужно только...

– Заплаты.

– Конечно, если я смогу их достать. Как вас зовут?

– Рэй Гарднер.

– Все в порядке, Рэй. Посмотрю, что смогу сделать для вас.

– Огромное спасибо.

– Пустяки.

Все легко и просто.

А вот достать мусоровоз будет чуточку труднее.

Сэнсон хотел, чтобы он угнал мусоровоз в тот самый день, когда они пойдут на дело. Приблизительно в полдень.

И подъехал на нем прямо к реке. Картеру этот план не понравился, и вот почему. Во-первых, воровство среди бела дня.

Это увеличивает риск. И кроме того, весь день машины ездят по городу, их не оставляют в безлюдных местах. А ночью они находятся на огражденных стоянках; на верху ограждений установлена колючая проволока. Ночью туда почти невозможно проникнуть, а днем об угоне и думать нечего. Сэнсон внимательно выслушал его возражения – он всегда внимательно слушает, глухой черт, – и сказал: «Ладно. Но сделайте это накануне ночью, поближе к утру. Я не хочу, чтобы какой-нибудь мусорщик обнаружил пропажу и всполошил весь департамент». Они договорились, что Картер угонит грузовик из гаража на улице Блэтти, что в Риверхеде, в глухую ночь накануне концерта.

А сейчас ему нужно достать слоенку.

Он видел движение в машине, толстяк не собирался спать.

Больше всего на свете Картер ненавидел сознательных государственных служащих. Он посмотрел в сторону фургона.

Может быть, дверь скрыта тенью, и он рискнет проникнуть внутрь под носом бодрствующего сторожа. Нет, дверь была освещена. А ему-то всего и нужно было полминуты, чтобы отпереть замок. Ну почему его сон не берет, этого парня?

Картер подождал еще десять минут, подумал, что толстяк будет бодрствовать всю ночь, и направился к окружавшим озеро деревьям. Только бы не наступить на каких-нибудь любовников. Он обогнул озеро, подошел к подъездной дороге, поднял камень величиной с дыню, приблизился к машине сзади, запустил камнем в заднее стекло и спрятался за деревьями. Толстяк с воплем выскочил из машины. Полминуты – и Картер уже возле фургона. Еще минута – и он отпер замок и открыл дверь. Прислушался. Где-то слева, на подъездной дороге, толстяк охотился за призраками. Затаив дыхание, Картер прикрыл за собой дверь и запер ее изнутри.

Потом вынул из кармана фонарь, хорошо заэкранировал его и только после этого включил. Фонарь испускал тонкий лучик света. Этого ему было достаточно, и он начал обыскивать фургон. Ящики не были заперты, потому что нечего было красть. Разве вот только слоенки. Приставленный к фургону охранник был абсолютно уверен, что ничего не случится. В металлическом шкафу, стоявшем в дальнем углу помещения, он нашел коробки со слоенками. Все слоенки были помечены, в левом углу, штампом фирмы и закодированы четырьмя цветами: желтым, розовым, голубым и оранжевым. Были слоенки с названиями различных ансамблей и были слоенки с крупными цифрами 1, 2, 3, 4. Наконец он нашел требуемое: слоенки с надписью ДОСТУП ПОВСЮДУ. Он не знал, каким цветом закодирован нужный Глухому день, и поэтому взял по одной слоенке каждого цвета. Потом схватил с полки горсть шнуров, выключил фонарь и хотел было уже выходить из фургона, как вдруг услышал за дверью шаги охранника.

Он затаился в темноте.

Толстяк подергал дверь за ручку.

Обычное дело.

Дергай-дергай, проверяй, заперта ли она.

Картер не зря запер дверь изнутри.

Он выжидал.

Шаги удалялись.

Картер услышал, как открылась дверь машины и снова закрылась. Толстяк звонил в контору: «Эй, кто-то разбил стекло моей машины!»

Картер подождал еще десять минут. Потом приоткрыл дверь, посмотрел в сторону машины, открыл дверь шире, вышел из фургона на лужайку и бесшумно растворился в ночи.

* * *

Следующее письмо Глухого принесли в комнату детективов в четверг, второго апреля, рано утром. Как обычно, короткая записка, скрепленная с листом бумаги. Вот что было написано в записке:

Дорогой Стив!

Доходит?

Привет.

Сэнсон

P.S. Чуть позже.

А вот что повествовала фотокопия из книги Риверы:

"Белокурые волосы Сишоны сверкали в лучах четырех лун. Повсюду вокруг них извивались обнаженные тела. Вопящие в ночи голоса.

– Толпа уничтожит самое себя, – сказала она Тайконе и продолжала:

– Она внезапно изменит свое поведение и увидит в себе старого врага. Ярость ослепит ей глаза. Она будет чувствовать только вражду, внушенную ей Старейшинами.

– Река течет быстрее после Весенних Обрядов, – произнес Тайкона.

– Но ярость поднимется раньше, – откликнулась Сишона."

* * *

– Не пойму, о чем он, черт его побери, толкует? – сказал Карелла.

– Ривера или Глухой? – спросил Браун.

– Глухой, – ответил Карелла. – Что этот проклятый осел пытается нам сообщить?

– Он не осел, – возразил Мейер. – Он скорее всего гений.

– Вот это он и хочет нам внушить.

– Давайте вспомним все с самого начала. Идет? – предложил Мейер. – Вначале он сообщил нам о толпе, которая вот-вот взорвется.

– Я хочу еще раз посмотреть эту дрянь, – сказал Карелла. Он начал раздражаться. Глухой всегда раздражал его.

Главным образом тем, что был глухим. Или представлялся глухим. Карелла никого в своей жизни так не любил, как женщину, которая действительно была глухой. Сукин он сын...

– Вот, возьми, – произнес Хейз.

Вчера зубной врач удалил краску с его зубов, и он снова выглядел нормально. Или почти нормально. Вначале зубной врач счистил краску и другие вещества тонким абразивным диском, потом отполировал зубы бумагой, покрытой наждачной пудрой. А в конце сообщил Хейзу, что эмаль не восстановится. Именно это ему и не сказали перед тем, как он позволил им испоганить свои зубы. Кальций реминерализирует их, успокоил его зубной врач. Черт знает, что это значит. Хейз был зол. И на Глухого, и на зубного врача.

Сыщики еще раз перечитали первое послание:

"Я страшусь взрыва, – произнес Тайкона. – Я страшусь, что топот ног преждевременно разбудит землю. Страшусь, что голоса множества людей разгневают спящего бога дождя, и он в ярости разверзнет хляби небесные до того, как будет побежден страх. Я страшусь, что невозможно будет обуздать ярость толпы.

– Я разделяю твой жуткий страх, сын мой, – сказал Окино. – Но ведь Равнина огромна, ее нельзя окружить стеной. Она вместит любую толпу, какой бы колоссальной она ни была. Потому-то и выбрали наши предки эту Равнину для ежегодных весенних священных празднеств."

* * *

– Толпа на огромной равнине, – проговорил Клинг.

– Толпа увеличивается, – прибавил Браун.

– Все больше и больше народа.

– Они толкаются.

– Готовы взорваться.

– Давайте посмотрим следующий отрывок, – предложил Карелла.

Они перечитали следующее послание:

"На гранитной башне, воздвигнутой в честь богов в дальнем конце огромной равнины, стоял Анкара. Оттуда он видел беспорядочную толпу, двигавшуюся к соломенному чучелу, олицетворявшему неурожай. Это обвязанное веревкой страшилище толпа намеревалась уничтожить, чтобы подавить свой собственный страх. Толпа неустанно двигалась вперед, люди пели, топали ногами, вопили. Огромный зверь, который, казалось, весь состоял из размахивающих во все стороны рук и бьющих о землю ног. Он жаждал уничтожить намеченную ему жертву, общего врага. Словно из одной глотки, вырывался рев: «Убей, убей, убей!»

* * *

– Беспорядочная толпа, – сказал Хейз.

– Толпа-убийца.

– Толпа, движущаяся к своей жертве.

– Поющая, топающая ногами, вопящая.

– Вся состоящая из размахивающих во все стороны рук и бьющих о землю ног.

– Убей, убей, убей!

– Ненавижу этого сукина сына, – заявил Карелла.

– Перечитаем сегодняшнее послание, – сказал Клинг.

Положили его на стол рядом с двумя другими посланиями:

"Белокурые волосы Сишоны сверкали в лучах четырех лун. Повсюду вокруг них извивались обнаженные тела. Вопящие в ночи голоса.

– Толпа уничтожит самое себя, – сказала она Тайконе и продолжала:

– Она внезапно изменит свое поведение и увидит в себе старого врага. Ярость ослепит ей глаза. Она будет чувствовать только вражду, внушенную ей Старейшинами.

– Река течет быстрее после Весенних Обрядов, – произнес Тайкона.

– Но ярость поднимется раньше, – откликнулась Сишона.

* * *

– Откуда он взял такие жуткие имена? – поинтересовался Клинг. – Сишона.

– Забудь ты про эту Сишону, – огрызнулся Браун. – Что он пытается внушить нам этим?

– Похоже на какую-то разнузданную оргию, – раздраженно предположил Хейз.

– Толпа, которая уничтожит самое себя, – проговорил Мейер.

– Изменит свое поведение.

– Увидит в себе старого врага, – закончил Клинг.

Сыщики переглянулись.

– Нам нужно найти эту проклятую толпу, – сказал Карелла. – Вот что нам нужно сделать.

* * *

Сегодня был день розовых пропусков.

У Флорри были слоенки четырех различных восхитительных цветов. А люди, ходившие по оцепленной охранниками лужайке, носили розовые слоенки. Флорри вынул свой розовый пропуск с надписью «Доступ повсюду», просунул сквозь отверстие в нем шнур, который ему дал Сэнсон, и завязал на шее. По своему многолетнему опыту Флорри знал, что если ведешь себя так, словно действительно работаешь в этом месте, никому и в голову не придет задавать тебе вопросы.

Слоенка помогла. У всех были розовые пропуска и деловой вид. Он прошел со своей карточкой через пропускной пункт, и оба стоявших там охранника даже не удостоили его взглядом.

На концертной площадке жизнь кипела с девяти часов утра. Специалисты и рабочие бригады начали подходить в шесть, еще затемно. Они получали свои слоенки в фургоне постановочной бригады, покупали завтраки в палатке-буфете и принимались за еду при свете первых лучей всходившего солнца. Концерт устраивался только на два дня, а это значит, что от всего возведенного здесь сегодня и завтра в понедельник и следа не останется. Флорри почел за лучшее явиться попозже, когда все уже были заняты работой. Люди, состоявшие в Союзе, хорошо знали друг друга и работали группами. То же самое можно было сказать о звукооператорах и звукотехниках. Флорри хотел только одного – затеряться в толпе. Переходить с места на место, словно свой, не задавая при этом никаких вопросов. Высматривать, запоминать план местности.

Союз – это, разумеется, МСТС. Под этой аббревиатурой был известен мощный Международный союз театральных служащих Соединенных Штатов и Канады. А еще были члены Союза водителей грузовиков, они разгружали свои грузовики. Члены Международного союза электриков прокладывали везде кабели, а члены местной организации плотников пилили доски и стучали молотками на месте возводимой гигантской эстрады.

Земля еще не просохла после ливших всю неделю дождей, а грузовики и сновавшие взад-вперед люди превратили ее в болото. Солнце сияло, и люди из фирмы-организатора концерта молили бога, чтобы к тому времени, когда сюда придут толпы зрителей, земля полностью просохла. График работ не нарушался, и не было никакого сомнения, что все будет готово к началу концерта.

Вся кипевшая здесь деятельность была по душе Флорри.

Здесь работали не менее сотни людей, все мастера своего дела. У всех была одна цель: в эту субботу, к часу дня, эстрада и крыша над ней, подвесное освещение, громкоговорители и усилители звуковых колонок, устанавливаемых по обе стороны эстрады, колонки задержки времени с дополнительными громкоговорителями и усилителями, а также колонка управления должны быть готовы и безупречно работать. Во что бы то ни стало.

В Вудстоке не было колонок задержки времени, тогда они еще работали ненадежно. Теперь же можно точно устанавливать задержку времени, и льющийся с эстрады звук точно синхронизируется со звуком, который публика слышит из внешних громкоговорителей. Тогда на эстраде стояли два огромных громкоговорителя – и все. Теперь же полдюжины работающих одновременно блоков громкоговорителей не были редкостью. Тогда смеситель вносил искажение в сигнал высокого уровня и для компенсации этого искажения нужно было ослаблять сигнал, прикрывая микрофон. Теперь же искажение корректируется на пульте управления путем регулировки усиления.

Но ничто в наши дни не может сравниться с энтузиазмом публики на Вудстокском фестивале. Как это у них получилось? В том же самом парке Пол Саймон дает концерт 750-тысячной толпе зрителей. Но такое количество планировалось организаторами. В Вудстоке же ожидалось, что соберутся около 200 тысяч зрителей, а их было полмиллиона, а может быть, даже 600 ООО! Никто не знает, сколько соберется здесь зрителей в конце неделе. Может снова пойти дождь, и все разойдутся по домам несмотря на то, что концерт бесплатный. В программу концерта были включены два очень популярных ансамбля. Значит, если погода не подкачает, они, возможно, привлекут огромную толпу. Бесплатный – что за чудесное слово! Вы приходите, садитесь на свое одеяло и слушаете. Огромная толпа на открытом воздухе. Слушает.

И в заданное время они услышат то, что должны услышать. Вот в чем заключалась работа Флорри.

Заданное время – 13.20.

И они услышат сообщение Сэнсона.

Уже записанное и готовое для воспроизведения.

Флорри нужно было только добраться до пульта управления.

Но пульт управления еще не поставили. Так что лучше подождать до завтра.

А пока Флорри увидел все, что ему нужно было увидеть.

Он направился туда, где рабочие ставили ограждение вокруг закулисной площадки. За их действиями наблюдали охранники. Когда Флорри покидал территорию строительства, никто из них даже не взглянул на него.

* * *

Дебра Уилкинс, казалось, обрела власть над собой. Неделя и один день прошли с того момента, когда ее муж был убит человеком, которого газеты окрестили Убийцей Пачкунов. В Америке все нуждается в названии, потому что все в Америке – не что иное как минисериалы, состряпанные на потеху населения. Новый минисериал озаглавили «Убийца Пачкунов». Часть первая носила подзаголовок «Охота». Если бы убийцу удалось поймать, часть вторая получила бы подзаголовок «Судебный процесс». И его нужно поймать как можно скорее, иначе читатели потеряют к этому делу всякий интерес. В Америке ничто так не раздражает людей, как события, длящиеся больше недели. Очень трудно долго удерживать внимание американцев. Может быть, только этим объясняется такой факт, что в прошлую ночь Паркер спал в постели Каталины Херрера, а сегодня утром он уже положил глаз на вдову Уилкинс. Если бы кому-нибудь вздумалось состряпать минисериал на тему о романтических похождениях Паркера, он, возможно, озаглавил бы его «Фараон-любовник».