Текст книги "Озорство"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава 12

В ту же пятницу в четыре часа дня Нелли Бранд пыталась навести хоть какой-то порядок на своем рабочем столе, чтобы со спокойной душой в пять часов покинуть кабинет. И в этот момент зазвонил радиотелефон. Весь сегодняшний день она безуспешно старалась забыть о существовании сводки. Сегодня была годовщина ее свадьбы, и ей так хотелось поскорее добраться домой, принять душ и в блеске красоты и очарования отпраздновать при свечах с мужем это романтическое событие. Сводка содержала перечень убийств. В нашем городе квалифицированные или просто опытные окружные прокуроры сталкиваются с ней примерно каждые шесть недель, и не реже одного раза в сутки их вызывают на расследование убийства. Определитель номера радиотелефона показывал номер 377-8024. Восемьдесят седьмой участок. Она подняла трубку, звонил Мейер Мейер, с которым ей иногда приходилось сотрудничать. Он спросил, не смогла бы она прямо сейчас приехать к ним на окраину. Они на пороге раскрытия убийства второй степени.

Нелли вздохнула и ответила:

– Приеду.

Она надеялась, что ее там долго не задержат, хотя такого в ее практике ни разу не случалось. Позвонила Гэри, предупредила его, что задержится, выскочила на улицу и села в такси, проезжавшее по Высокой улице мимо здания окружной прокуратуры.

Войдя в знакомое ей здание участка, она кивнула дежурному сержанту и поднялась по окованным железом ступенькам лестницы на второй этаж. Она была одета в хорошо сшитый синий костюм, белую блузку с широким галстуком, а обута в туфли-лодочки цвета морской волны на низком каблуке. Много лет она коротко стригла волосы, а теперь они у нее отросли и золотисто-песочными волнами падали на щеки. Мейер и Хейз ожидали ее в комнате следственного отдела.

– Не будем терять время, – предложила она. – Поработаем в темпе.

Мейер ввел ее в курс дела.

– Как вы думаете, – спросил он, – тянет на убийство второй степени?

– Давайте допросим задержанного, – сказала Нелли.

Как только сыщики сказали Гамильтону, что повезут его в больницы, находящиеся в разных частях города, он сразу же потребовал себе адвоката. Приглашенный Гамильтоном адвокат недавно защищал интересы его дочери на бракоразводном процессе. Звали его Мартин Кэмбелл, и выглядел он, по мнению Мейера, чуть старше пятидесяти лет. К этому времени было проведено несколько опознаний, и Кэмбелл советовал своему клиенту не отвечать больше ни на какие вопросы.

Но Гамильтону вся эта процедура, казалось, доставляла огромное удовольствие. Возможно, он надеялся выйти сухим из воды, а быть может, и в самом деле был невиновен.

Сыщики тщательно исследовали все правовые проблемы и убедились, что Гамильтон согласен отвечать на вопросы.

Даже на видеосъемку согласился, несмотря на возражения Кэмбелла. Адвокат понял, что зря старается. Нелли одарила его взглядом, который, казалось, говорил: «Эй, адвокатишка, не заводись со мной в такой важный для меня день». И Кэмбелл удовольствовался только тем, что настоял на стенографировании допроса. На тот случай, если кому-нибудь вздумается испортить магнитную ленту с видеозаписью. Интересно, кому такое может вздуматься?

– Мистер Гамильтон, – начала Нелли, – я хочу, чтобы вы засвидетельствовали, что, несмотря на возражения вашего адвоката, вы добровольно согласились ответить на все мои вопросы.

– Да, согласился.

– Отлично. Полицейские сказали мне, что вы были уверенно опознаны тремя лицами...

– Двое из них не правоспособны, – уточнил Кэмбелл.

– Выключите камеру, – тотчас же приказала Нелли.

Оператор озадаченно посмотрел на нее и нажал на клавишу «Выключено».

– Адвокат, – возразила Нелли, – здесь у нас не суд, действующий по нормам процессуального права, и ваш клиент не приносил присягу перед тем, как давать показания. Он согласился ответить на мои вопросы. Больше того, он согласился на видеозапись допроса. Так что я хотела бы продолжать разговор с ним без вашего вмешательства.

– Прошу записать мои слова, – не унимался Кэмбелл. – Я просто хочу обратить ваше внимание на то, что...

– Это не для записи, – прервала его Нелли.

– Я просто хочу обратить ваше внимание на то, – повторил Кэмбелл, – что один из свидетелей страдает болезнью Альцгеймера... Рубин Хэнкс... кажется так его зовут?

– Шэнкс, – поправил его Мейер.

– Шэнкс. Благодарю вас. Так вот его жена сообщила, что он страдает болезнью Альцгеймера. А другой...

– Его жена также опознала вашего клиента...

– Другой человек также вроде бы страдает какой-то формой слабоумия, – продолжал Кэмбелл. – Он не смог сказать нам ни где живет, ни кто он такой. Зовут его Чарли и все. Так что, если вы рассчитываете построить дело на показаниях этих двух не правоспособных лиц, я буду решительно настаивать на том, чтобы мой клиент был освобожден из-под стражи без предъявления ему обвинения. И молите Бога, чтобы он не подал в суд иск на полицейское ведомство за не правомерное лишение его свободы.

– Ну и ловкач же вы, – сказала Нелли. – Спорю, что этим детективам вряд ли в обозримом будущем будет предъявлено обвинение за не правомерный арест. Я думаю, вы согласитесь с тем, что миссис Хэнкс – правоспособная свидетельница. Так вот она утверждает, что заплатила вашему клиенту тысячу долларов за...

– Знаете, – прервал ее Кэмбелл, – если бы было позволено записывать слухи...

– Запись ведется на видеоленту, – напомнила Нелли. – Наш разговор не записывался. А теперь с вашего позволения мы включим камеру и продолжим допрос. Если же, по вашему мнению, есть основания для освобождения вашего клиента из-под стражи, почему бы вам не ходатайствовать перед су-, дом о его освобождении ввиду необоснованного ареста, а?

– Валяйте, задавайте вопросы, – махнул рукой Кэмбелл.

Нелли кивнула головой оператору, и тот включил камеру.

– Мистер Гамильтон, – начала Нелли, – заплатила ли вам миссис Шэнкс тысячу долларов...

– Нет, – произнес Гамильтон.

– Дайте мне закончить вопрос, пожалуйста.

– До сегодняшнего дня я ни разу в жизни не встречался с этой женщиной.

Мейер и Хейз многозначительно переглянулись.

– Надеюсь, камера не снимает рожи, которые детективы строят моему клиенту? – поинтересовался Кэмбелл.

– Я снимаю только подозреваемого, – заверил его оператор.

– Остановитесь! – закричал Кэмбелл. – Выключите эту штуковину! Сию же минуту!

Оператор посмотрел на Нелли, она кивнула головой. В комнате воцарилась гробовая тишина.

– Если вы собираетесь использовать эту ленту в качестве следственного материала, прошу не называть во время съемки моего клиента подозреваемым. Это слово несет в себе отрицательный смысл. Начните все сначала, миссис Бранд. Перемотайте ленту и начните запись с этого вот мгновения. Соблюдайте правила ведения допроса, или, клянусь Богом, мне придется вытащить моего клиента отсюда за воротник. Я не позволю ему отвечать на ваши вопросы.

– А я хочу отвечать на их вопросы, – возразил Гамильтон. – У них нет доказательств, и они знают это.

– А вы что скажете, миссис Бранд?

– Категорически возражаю. Запись ведется с начала ленты. Ее нельзя перематывать и стирать записанное. И кроме того, адвокат, я поняла ваш хитроумный замысел...

– У меня нет никакого...

– ...заключающийся в торпедировании допроса, на который ваш клиент уже согласился ad infinitum[23]23
  Ad infinitum (лат.) – без ограничений.


[Закрыть]. Вот что я вам скажу.

Если вы и дальше будете мне мешать, я прикажу полицейским вышвырнуть вас отсюда. Ясно? Могу я теперь продолжать?

– Конечно, конечно, продолжайте, – сказал Кэмбелл.

Нелли кивнула головой.

– Включайте камеру, – приказала она.

* * *

В: Мистер Кольберт, если ли у вас хоть какое-нибудь сомнение, что слова, которые вы переписали по нашей просьбе... сколько раз, Энди?

О: Двадцать три раза, Берт.

В: Значит, двадцать три раза в соответствии с судебным приказом... одни и те же слова снова и снова «Это я убил тех троих на окраине»... есть ли у вас хоть какое-нибудь сомнение, что почерк, которым написана записка, найденная на месте убийства Генри Брайта, ничем не отличается от вашего почерка?

О: Я не почерковед.

В: Благодарю вас за эту информацию, мистер Кольберт. Не согласитесь ли вы, что с точки зрения адвоката...

О: Меня не интересуют всякие предположения.

В: Могу сказать вам, что окружной прокурор охотно поверит почерковеду и скажет суду присяжных вот что: «Всякий, кто не слеп, увидит, что почерк, которым написаны образцы, полностью идентичен почерку, которым написана записка, оставленная убийцей на месте преступления».

О: А не кажется ли вам, что ваше утверждение несколько преждевременно? Говорите о суде присяжных, а никого из окружной прокуратуры здесь еще не было.

В: Позвольте разъяснить ваше положение, мистер Кольберт. Как только закончится допрос, мы пригласим сюда окружного прокурора. А окружной прокурор потребует максимальную меру наказания по каждому пункту заключения по обвинению вас в убийстве второй степени. На вашей совести четверо убитых. Так что вам придется провести остаток жизни за решеткой.

О: Это будут решать присяжные. Разве не так?

В: А кто теперь забегает вперед? Хотите, я скажу, что мы сделаем дальше? Мистер Кольберт, у нас уже есть положительный результат экспертизы вашего почерка. А дальше мы сделаем вот что...

О: Пожалуйста, не обращайтесь со мной, как с ребенком.

В: Извините, но я уверен, что вы догадываетесь, как мы поступим дальше. Мы получим ордер на обыск вашей квартиры. Будем искать орудие убийства. Согласно заключению баллистической экспертизы, это револьвер «Смит и Вессон» 38-го калибра. Вот что мы сделаем. Суд выдаст нам ордер, мистер Кольберт, потому что у нас уже есть три улики, доказывающие вашу причастность к этим убийствам. Если вы желаете знать мое мнение...

О: Не желаю.

В: Как-нибудь перетерпим. Для протокола: если вы не избавились от револьвера... если он все еще в вашей квартире, машине или другом месте... то ваши дела плохи. И без орудия убийства у нас достаточно доказательств вашей вины. Ну, а если мы найдем револьвер, то вам придется тяжело. И не говорите больше о разрешении суда. Вы прекрасно знаете, что мы получим его, и если револьвер где-то у вас спрятан, мы его из-под земли достанем. Не вам это рассказывать, адвокат. Так что же вы поведаете?

О: Что вы от меня хотите?

В: Я прошу вас рассказать нам все, ничего не скрывая, о своих преступлениях.

О: С какой стати?

В: Не осложняйте себе жизнь.

О: А чем это облегчит мою жизнь? Насколько я знаю, у вас есть целый ящик банок с красками. Но, помилуйте, какая же это улика? У вас есть записка, которая может уличить меня в убийстве, совершенном в центре города, а может и не уличить. Все это вилами на воде писано.

В: В ней по-английски сказано, что трое убитых на окраине – тоже ваша работа.

О: Там есть моя подпись?

В: Она написана вашей рукой.

О: А подписи нет.

В: Так как нам быть с револьвером, а, адвокат?

Кольберт не ответил.

– Так мы идем искать револьвер? – спросил Клинг.

– Вы меня спрашиваете? Получите сначала ордер на обыск. А пока прошу вас без проволочек организовать мне встречу с судьей. Без санкции судьи вы можете держать меня под арестом только двадцать четыре часа. Часы тикают.

– Предположим, мы найдем револьвер...

– Предположим.

– На месте преступления возле книжного магазина мы обнаружили пули. Что если они были выпущены из вашего револьвера?..

– Даже если вы и найдете револьвер, то не докажете, что он принадлежит мне. И не докажете, что я из него стрелял. Пока мы ведем чисто теоретические разговоры. Предъявите мне ордер на обыск и идемте искать револьвер. Вот тогда и поговорим.

– Выйдем на минутку? – проговорил Паркер.

Клинг озадаченно посмотрел на него и ответил:

– Хорошо.

* * *

– Он знает, что мы не найдем револьвер ни в его квартире, ни в машине – нигде, – сокрушался Паркер. – И он прав. Нет револьвера – и ничего ты не докажешь.

– Но ведь почерки-то совпали, – напомнил ему Клинг.

– Разве этого достаточно, чтобы обвинить его по четырем пунктам убийства второй степени? – спросил Паркер. – Мы предадим его суду, там назначат своего эксперта-почерковеда, а он заявит, что это я сам написал проклятую записку.

– Минутку, – сказал Клинг. – Если револьвер не у него, то у кого тогда он может быть?

– У какого-нибудь аллигатора, плавающего в сточной трубе, – усмехнулся Паркер.

– Нет, – произнес Клинг. – Где мы нашли банки с красками?

* * *

В комнате под вестибюлем заместитель окружного прокурора Нелли Бранд вела приблизительно такой же разговор с Мейером и Хейзом.

– Допустим, мы получили разрешение суда на обыск его машины, – сказала Нелли.

– Именно это мы и должны сделать, – подхватил Мейер. – И как можно скорее.

– Согласна, – продолжала Нелли. – И, допустим, мы найдем там несколько волосков или частички кожи и сможем доказать, что они принадлежали старушке, умершей от сердечного приступа...

– Ее уже похоронили, – сообщил Хейз.

– Мы можем получить разрешение суда на эксгумацию тела, – возразила Нелли.

Мейер скептически посмотрел на нее.

– А можем и не получить. Но предположим, мы найдем волокна от ее платья, ночной сорочки или еще чего-нибудь. Прибавьте к этому одеяло, и мы, возможно, докажем, что он имел дело со старушкой. Это уже потянет на класс А. Мало улик, но чем черт не шутит? А на класс С – вне всякого сомнения.

– На что мало улик? На класс А?

– Найденные волокна одежды, волосы и прочее позволят нам доказать, что она действительно была в машине. И только, – объяснила Нелли. – А вот доказать, что машину вел он, не сможем.

– Двое других его опознали. По их словам, он вел машину и завез их туда, где их нашли.

– Двое других не умерли, – напомнила Нелли.

– Несмотря на все усилия отправить их на тот свет, – сухо заметил Мейер.

– И хорошо, что они живы. Но то, что он сделал с ними, квалифицируется как тяжкое преступление класса D. Я скажу Кэмбеллу, что мы квалифицируем случай со старушкой как убийство второй степени, а случаи со стариками как неумышленное создание ситуации, опасной для жизни. Он возразит, что у нас нет доказательств причастности его клиента к смерти женщины. И надо признаться, у нас их действительно нет и не будет, если осмотр машины Гамильтона не даст результата или не обнаружатся другие его наниматели. Если это случится, можно будет считать, что нам крупно повезло. А если мы ничего не найдем в машине, придется снять пункт обвинения, связанный со старушкой. Мы сконцентрируем усилия на расследовании двух других случаев.

Кэмбелл приложит все силы к тому, чтобы квалифицировать их как неосторожность второй степени, несчастный случай класса А. А я отвечу ему: «Нет. Я согласна исключить из обвинения случай со старушкой, но остальные преступления вашего клиента будут квалифицированы как неосторожность первой степени. И не иначе». Он скажет: «Хорошо». Но его клиент признает себя виновным только по одному пункту. Я тогда скажу: «Еще чего! Действия вашего клиента полностью подпадают под класс D. Преступное равнодушие. Обвиняемый бросает на произвол судьбы беспомощных стариков, их жизни подвергаются смертельной опасности. Вот так. Хрестоматийное определение». Он скажет «Хорошо» и посоветует своему клиенту не возражать против квалификации обоих его деяний по классу D только при условии, что я соглашусь на отбывание срока в обычной тюрьме, а не в тюрьме строгого режима. «Не смешите людей», заявлю я ему, «я могу добиваться в суде тюремного заключения максимальным сроком семь лет за одно преступление класса D плюс столько же за второе преступление с отбыванием всего срока в исправительной тюрьме штата». Он спросит: «Хорошо, а как насчет одного – трех лет заключения за оба преступления с отбыванием срока в исправительной тюрьме штата?»

А я отвечу ему: «Нет. Самое меньшее, на что я соглашусь, это один максимальный срок по классу D за оба преступления. А дальше уж как решит судья». Ну, а если он будет выдвигать новые требования и его клиент по глупости поведет себя так, что ему могут дать пожизненный срок, я вспомню старушку и буду ходатайствовать в суде, чтобы его судили и по статье за убийство второй степени. Тогда Кэмбелл согласится на один максимальный срок по классу D. В суде он будет ходатайствовать об условном освобождении или отбывании срока не в тюрьме. А я буду настаивать на сроке заключения от двух лет четырех месяцев до семи лет за каждое преступление с отбыванием наказания в исправительной тюрьме штата. Думаю, что в конце концов он согласится на срок от одного года восемь месяцев до пяти лет по каждому пункту.

– А как быть со старушкой? – спросил Мейер.

– Если мы найдем какую-нибудь улику в его машине, я обязательно буду ходатайствовать, чтобы его судили по статье за убийство второй степени.

– А если ничего не найдем?

– Иногда приходится и проигрывать, – пожала плечами Нелли. – Постараемся, чтобы этого не случилось. А теперь разрешите вас покинуть.

* * *

Когда Паркер и Клинг вернулись в половине седьмого вечера, Кольберт все еще сидел за длинным столом в комнате допросов.

Он поднял глаза на сыщиков, улыбнулся Клингу и произнес:

– Ну как, идем ко мне домой?

– Сначала мы вам зададим еще парочку вопросов, адвокат, – ответил Клинг. – А потом вы расскажете все, что знаете об этом деле.

– Вот как? Это уже лучше.

– Вы совершенно уверены, что мы не найдем револьвер.

Так ведь?

– Я вам уже сказал: получите ордер на обыск.

– Именно это мы и собираемся сделать. И пойдем с обыском в дом номер 1137 по Олбермарльской Дороге.

Кольберт заморгал глазами.

Но сразу же овладел собой.

– С чего вы взяли, что судья удовлетворит подобное ходатайство?

– Думаю, мы сможем достаточно аргументировать его, и он позволит нам обыскать квартиру Уилкинс, – ответил Паркер. – Там мы нашли банки с красками. А на них обнаружили отпечатки ваших пальчиков. Может быть, и револьвер там спрятан.

– А разве это преступление – покупать краску? Вы не сможете увязать покупку краски с каким бы то ни было преступлением.

– Если не найдем в той квартире орудие убийства.

– Покупать краску – не преступление.

– Но убийство – преступление. Зачем вы поставили банки с красками в шкаф вашего компаньона? Чтобы внушить нам, будто?..

– Поставил их туда, потому что не нашел для них места в собственной квартире. Я живу в малометражке в центре города.

– На следующий день после убийства вашего компаньона, который погиб...

– Да.

– ...предположительно в тот самый момент, когда разрисовывал стену краской...

– А причем здесь...

– Вы побежали покупать двадцать две банки с красками и хранили их...

– Краска мне была нужна для...

– Да, она вам была нужна, чтобы внушить всем, что Уилкинс был стеномаракой, а не преуспевающим адвокатом, имеющим свою контору в центре города.

– Я хотел покрасить мебель...

– Мистер Кольберт, револьвер спрятан в той квартире?

Кольберт ничего не ответил.

– Бросить бы ее на съедение львам, – высказался Паркер.

Кольберт помолчал несколько секунд, потом спросил:

– А что я получу взамен на признание?

– Вы расскажете нам все, а мы, может быть, поговорим с окружным прокурором.

– Никаких «может быть».

– Мы будем ходатайствовать, чтобы вас поместили в федеральную тюрьму, а не в исправительную тюрьму штата, – пообещал Паркер.

Кольберт хорошо знал Уголовный кодекс, незамысловатый, как черное и белое. Виновен – не виновен. Сам он был белым и, значит, невиновным.

– Это она все придумала, – заявил он.

В: Расскажите нам, с чего все началось?

О: Задумано это было в постели. Все начинается с постели.

В; Где находилась та постель?

О: В мотеле за рекой. В другом штате.

В: Когда?

О: Перед Рождеством.

В: В той постели были вы и Дебра Уилкинс? В номере мотеля?

О: Да.

В: И долго все это продолжалось?

О: Это началось вскоре после ее свадьбы с Питером.

В: О чем вы говорили в номере мотеля?

О: Она завела со мной разговор о завещании.

В: Что она в нем упомянута как единственная наследница?

О: Да. Я не знал этого. А она видела документ, правда, еще не подписанный свидетелями. И действительно, на следующий день завещание было засвидетельствовано в нашей конторе несколькими служащими. Но она сказала мне, что желает унаследовать деньги...

В: Какую сумму? Миллионы...

О: Миллионы? Конечно, нет. Тысячи – да. Возможно, несколько сот тысяч. Что-то около этого. Но деньги в ее расчетах были на втором плане. Она просто не хотела с ним жить. Понимаете? Но если бы она развелась с ним, у нее осталось бы мало средств к существованию. Однако деньги ее интересовали меньше, чем любовь.

В: Вы любили друг друга, не так ли?

О: Да. И поэтому разработали план.

В: Какой же?

О: Убить его.

В: Вы действительно убили Питера Уилкинса?

О: Она так захотела.

В: И вы стреляли в Питера? О: Да.

В: И убили его.

О: Он был вторым.

В; А первый кто?

О: Мальчишка-испанец. Забыл, как его звали. На следующий день прочитал его имя в газете. Когда стрелял в него, не знал, кто он такой. Только потом узнал. И с другими точно так же было. Каррера? Каррера его звали?

В: Херрера.

О: Какое это имеет значение.

В: Вы упомянули о других...

О: Пачкунах. Мы хотели создать видимость, что кто-то охотится за пачкунами. Это Дебра придумала. Люди ненавидят пачкунов, вы это знаете. Они легко поверили, что кто-то охотится за пачкунами. Прошлым летом я был во Франции, в Тулузе. Так там стены тоже загажены пачкунами. Никаких политических лозунгов в Европе вы не увидите. Такая же пачкотня, как у нас. Выписывают краскопультами автографы, имена всякие. Отвратительно. Тамошним жителям это противно. Пачкунов везде ненавидят. Отличная выдумка Дебры. Нам даже пришла в голову мысль, что люди, возможно, будут приветствовать того, кто уничтожает пачкунов. А результат получился, как видите, плачевный, если не хуже.

Господи, что мы натворили! Мерзко.

В: Мерзко то, что вы пошли убивать Питера Уилкинса...

О: Да.

В: ...чтобы его жена получила наследство по завещанию.

О: Нет, нет. Ей нужно было освободиться от него, чтобы выйти замуж за меня. Я же вам говорил, что дело не в деньгах, а в любви.

В: Значит, ее муж пошел в кино...

О: Нет, нет, это была наша выдумка.

В: Он не ходил в кино?

О: Нет, он был дома. Я сказал ему, что у меня затруднение.

Мы работали над одним делом. Я убил его в его собственном доме, завернул в одеяло, отвез на улицу Харлоу. Там нашел хорошую стену...

В: Хорошую стену?

О: Покрытую пачкотней. И бросил его под ту стену. По нашему замыслу, это должно было выглядеть так, словно кто-то убивает пачкунов. Понимаете? Вот потому-то я и купил краску на следующий день. Газетчики с недоверием отнеслись к тому, что адвокат занимался пачкотней. Помните? Так что краску я купил для достоверности. Будто бы Питер втайне от всех разрисовывал стены. И записку для этой же цели оставил на трупе возле книжного магазина. Все предусмотрел, чтобы создать у горожан впечатление, что убийства совершает какой-то псих.

– И преуспели в этом, – заметил Клинг.

* * *

В коридоре он сказал:

– Даже если револьвера там и нет...

– Он там. Не сомневайся, – успокоил его Паркер. – С чего бы он тогда нам все выложил?

– Но даже если его там и нет, – не унимался Клинг, – вся квартира, из которой Уилкинс отправился в мир иной, напичкана уликами. А с того мгновения, когда мы найдем револьвер, все пойдет как по маслу. Мы арестуем вдову Уилкинса как сообщницу убийцы, и дело будет закончено. Теперь все переменится, а?

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что привидение больше не появится, – и Клинг широко, по-мальчишески улыбнулся.

* * *

Мусоровозы стояли рядами за высоким забором с колючей проволокой наверху. Пятьдесят, а может быть, и шестьдесят грузовиков. Машины были выкрашены в белый цвет – любимый цвет городского санитарного ведомства. Возможно, потому, что он олицетворяет девственную чистоту. Но, к несчастью, городские пачкуны всех мастей добрались и до мусоровозов, разрисовали их сверху донизу. И в результате они стали олицетворением городского упадка. В час ночи на стоянке было темно и тихо.

Картера проволока не беспокоила, поскольку он не собирался лезть через забор. И пролом в заборе он не собирался делать, потому что мусоровоз через него не пройдет. Чтобы вывести машину со стоянки, Картер намеревался откатить в сторону раздвижные ворота, которые крепились к столбу толстой цепью, замкнутой тяжелым висячим замком.

Картер принялся за замок.

Замок как замок, правда, довольно сложной конструкции, но каждый, кто знает, как отпирать без ключа один замок, без труда справится и с любым другим. Он возился в темноте, крутил замок, тряс его, вставлял в скважину то одну отмычку, то другую, обхаживал его, как понравившуюся ему женщину. Охраны никакой. Уж не вообразили ли они, подумал Картер, что колючая проволока и огромный замок удержат пачкунов на почтительном расстоянии от машин? Замок открылся через четыре минуты. Он откатил ворота, подбежал к ближайшему грузовику, разукрашенному во все цвета радуги, поднял капот, соединил проволоки зажигания, опустил капот, влез в кабину, включил передачу, развернулся и выехал из ворот на улицу.

Проехал четыре квартала и только тогда включил фары.

Ищи теперь ветра в поле.

* * *

В ту ночь на Флорри была слоенка «Доступ повсюду» небесно-голубого цвета, остальные лежали в кармане куртки.

Кто знает, может, кто-нибудь из охранников возьмет и скажет ему, что после полуночи действительна слоенка другого цвета. Было два часа ночи, и на концертной площадке стояла кладбищенская тишина. Он уверенно, как свой, прошел на площадку, у него и в мыслях не было, что его не впустят туда. Кивнул головой охранникам, но не стал объяснять, что собирается делать. Никаких объяснений, никаких извинений.

Прошел и все.

Тихо насвистывая себе под нос, он направился прямо к пульту управления, стоявшему в 50 метрах позади эстрады.

Там находилось все дорогостоящее оборудование. Вот здесь меня могут остановить, подумал он. И не ошибся.

– В чем дело? – спросил охранник, хотя прекрасно видел синюю слоенку, пришпиленную к куртке Флорри.

– Звукооператор, – ответил Флорри и показал ему черную сумку, которую держал в руке.

Нужно держаться попроще, подумал он.

– Не покажите ли вы мне, что у вас там? – потребовал охранник.

– Обязательно, – любезно произнес Флорри, расстегнул молнию и открыл сумку.

Охранник, светя фонариком, заглянул внутрь.

Там он увидел черный металлический ящик шириной 25 см, длиной 36 см и высотой 5 см.

Там Он увидел то, что завтра перевернет здесь все вверх дном.

– Это что за штуковина? – поинтересовался он.

– Микроусилитель, – ответил Флорри.

Это была ложь.

– А не поздно ли? – спросил охранник.

– Музыканты, – сказал Флорри и закатил глаза.

– Ладно, действуй, – разрешил охранник и остался наблюдать, а Флорри двинулся прямо к пульту управления. Охранник не спускал с Флорри глаз, а тот сновал вокруг и около пульта, делая вид, что занимается делом. Наконец это наскучило охраннику, и он присоединился к своему приятелю, стоявшему с правой стороны эстрады, возле звуковой колонки.

Вот тогда-то Флорри и принялся за дело всерьез.

За пять минут он нашел все четыре матричных выходных кабеля, тянувшихся от пульта к процессорной стойке. Еще через пять минут отсоединил выходные кабели от пульта и вставил туда свой черный ящик. Минуту спустя ящик был подключен и тщательно спрятан среди электронного оборудования.

Насвистывая, он помахал рукой двум охранникам, болтавшим возле эстрады, пожелал спокойной ночи охраннику, стоявшему у входа, и покинул площадку.

Из телефонной будки, что стояла на углу, где была припаркована его машина, Флорри позвонил Глухому и доложил ему, что к завтрашнему действу все готово.

– Спасибо, – поблагодарил его Глухой.

* * *

Карелла не мог уснуть.

В его голове звучали старые песни, он не знал их слов или знал только короткие обрывки, ни одной не мог вспомнить от начала до конца. Звучали разные мелодии, непрекращающийся концерт, но он не слышал его полностью. Песни из далекого прошлого, он много раз слышал их по радио, они слились в одно беспорядочное целое. Какой-то ночной низкотональный кошмар, и не было этому кошмару конца.

Карелла не мог поверить, что Глухой действительно нацелился на завтрашний концерт. Насколько он знал этого человека, а ему казалось, что он его отлично изучил, концерт – что бы он ни задумал натворить на нем: пожар, а может быть, что и похуже – был только отвлекающим маневром. Концерт был бесплатным, кассы не было, так что Глухому нечего было там грабить. Он нацелился на что-то другое, настоящий объект его внимания находился где-то в другом месте.

Но где?

Город большой.

В голове звучали песни.

Казалось, что какие-то часы в голове отсчитывают время.

Время неумолимо приближалось к часу дня, когда должен был начаться концерт.

Что еще произойдет завтра в час дня?

И где?

Звучали песни, слышанные когда-то по радио. Саксофоны и трубы, грохочущий барабан и бас, пианино и тромбон.

Что? – думал он.

Где?