Текст книги "Озорство"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Когда он в первый раз попросил Тедди переспать с ним, его голос звучал нерешительно, он запинался, его пальцы дрожали.

– Ты... возможно... мы могли бы... подумай... это счастье... возьмем его?..

Она поцеловала его и приложила его длинные тонкие пальцы к пуговицам своей блузки.

Весь год, до самого своего выпуска, она встречалась только с ним. Ему до окончания школы оставался еще целый год.

Тедди было восемнадцать лет, отец называл ее «молодой женщиной», а Сальви – только семнадцать. Она раздумывала, поступать ей в колледж или нет, а он перевелся в училище музыки и драмы. Когда они снова встретились, он был совсем другим человеком. У него появились новые друзья, новые занятия, новые стремления и цели в жизни. И хотя, когда они учились в школе, он уверял ее, что будет любить ее до гроба, она почувствовала, что он смотрит теперь на нее, как на существо из другого мира, глухую, с которой его однажды ненадолго свела судьба.

Много лет спустя она узнала, что он все-таки поменял свое имя. Но не на Стива, а на Сэма. Сэм Кнэпп. Сэмюэль Кнэпп звался он теперь, а не Ди Наполи. Тот самый Сэмюэль Кнэпп, который написал мюзикл, исполнявшийся в Чикаго, и любил теперь белокурую актрису с нормальным слухом, игравшую в его мюзикле главную роль. Тедди вспомнила, как однажды, когда они еще учились вместе в средней школе, он водил ее на «Травиату».

Когда ей было двадцать...

Она и думать не думала о полицейском...

В ее жизнь вошел Стив Карелла.

Той зимой, пятого февраля, в воскресенье, кто-то совершил кражу со взломом в канцелярии, где она работала. А в понедельник, шестого, детектив по имени Стив Карелла начал расследование происшествия.

Она подумала, что это был... да, просто случай... что он звался так, как хотел когда-то зваться Сальви Ди Наполи, выбравший себе в конце концов имя Сэм Кнэпп и влюбившийся в привлекательную маленькую блондинку с нормальным слухом. Актрису из провинциального города.

Стив Карелла.

К тому времени она уже хорошо знала, что существуют два почти несовместимых мира:, мир людей с нормальным слухом и мир людей, лишенных слуха. Или речи. И раз навсегда решила не иметь ничего общего ни с одним мужчиной из другого мира, мира людей с нормальным слухом. Потому что Сэм Кнэпп дал ей из своего далека почувствовать, какая она безнадежно-безнадежно неполноценная. Еще раз в своей жизни ощутить себя неполноценной? Никогда.

Когда Карелла снова пришел в канцелярию, с ним был полицейский-переводчик. Это случилось через два дня после кражи со взломом. Во вторник, седьмого февраля. Фирма, где она работала, называлась «Эндикотт мейл ордер, инк.».

Тедди это помнила несмотря на то, что с тех пор прошло много лет. Она ведь надписывала адреса на конвертах. Не такая уж простая работа – большая часть коммерческой деятельности «Эндикотт мейл ордер» держалась на переписке.

А почему бы им было не использовать почтовых голубей?

Карелла уже допросил всех служащих канцелярии и теперь пришел с переводчиком, умевшим разговаривать с глухонемыми. Тедди сразу же вообразила, что он считает ее основной подозреваемой.

– Я подумал, что переводчик поможет нам сэкономить время, и потому привел его с собой, – сказал Карелла, а Тедди подумала: «Слава Богу, он ни в чем не подозревает меня. Он просто принял меня за дурочку».

Но у него этого и в мыслях не было.

Он хотел только узнать, имел ли кто-нибудь из людей, приносивших и забиравших почту, доступ к ключу от парадной двери.

– Видите ли, – произнес детектив и подождал, пока переводчик переведет его слова на язык глухонемых, – ни на двери, ни в замочной скважине нет характерных зазубрин.

Значит, подумал я, они пользовались не отмычками, а настоящим ключом.

Посмотрел на быстро мелькавшие пальцы переводчика.

– Много людей приносят и уносят почту и товары, – ответила Тедди.

– Что она сказала? – спросил Карелла.

– Много уносят и приносят, – сказал переводчик.

– Имена, – попросил Карелла. Он решил, что, выражаясь короткими фразами, он значительно упростит свою работу. – Может ли она назвать мне имена?

Снова замелькали пальцы переводчика.

Она следила за их движениями. Огромные карие глаза.

Никогда в жизни Карелла не видел таких карих глаз.

– По именам я знаю немногих, – ответила жестами Тедди. – Они мне известны по названиям своих компаний.

– Она знает только названия компаний, – сказал переводчик.

Тедди внимательно следила за его губами, а потом покачала головой.

– Я знаю по именам только нескольких посыльных, поправила она переводчика, – но не всех.

Переводчик пожал плечами.

– Что она сказала? – спросил его Карелла.

– Она сказала, что знает по именам нескольких посыльных.

– Почему же вы мне это не перевели?

– Я перевел, – заявил переводчик и снова пожал плечами.

– Я хочу слышать все, что она говорит.

– Ладно, – пробормотал переводчик. «Чтоб ты сдох», говорил его взгляд.

– Попросите ее написать их для меня. Все названия компаний и имена людей.

Тедди начала писать.

– Всегда ли ключ висит на одном и том же месте? – спросил детектив.

Тедди подняла на него глаза. Переводчик перевел.

– Да, – жестами ответила она. – Потому что мы держим парадную дверь на запоре, а когда кто-нибудь идет в туалет, он берет с собой и ключ от двери. А потом снова вешает его на место.

Дверь запиралась на замок с подпружиненным языком.

Ключ висел на раме, позади рабочего стола Тедди, рядом с ключом от мужской комнаты и ключом от женской комнаты. Опытному грабителю не было необходимости красть ключ, чтобы проникнуть в помещение. Отпереть замок он мог при помощи кредитной карточки. Грабитель, работавший в конторе, взял ненадолго ключ и повесил его на место перед тем, как покинул помещение. Сбил полицию со следа, возможно вообразил он. Залихватский грабитель, который не счел нужным маскировать отсутствие характерных признаков взлома. Он просто вешает ключ на место перед своим уходом и все. Специалист высшего класса этот грабитель. Карелла готов был спорить на свою недельную зарплату, что им был один из мальчишек, приносивших и уносивших почту и товары. На двухнедельную зарплату.

Он смотрел, как она составляет список.

Короткий список.

Размером с плитку жевательного табака.

– Спросите ее, полный ли это список, – велел он переводчику.

Тедди считала вопрос с его губ и ответила на него до того, как переводчик успел перевести первое слово.

– Да, – ответила Тедди жестами. – Это все, кого я смогла вспомнить.

– Спросите у нее, примет ли она мое приглашение пообедать со мной завтра вечером? – сказал Карелла.

– Что? – не понял переводчик.

– Спросите у нее.

Переводчик пожал плечами. Снова замелькали его пальцы. Тедди внимательно следила за их движениями. Потом повернулась и удивленно посмотрела на Кареллу. Сделала несколько жестов пальцами.

– Она желает знать, почему вы ее приглашаете, – произнес переводчик.

– Скажите ей, что я нахожу ее прекрасной.

Переводчик перевел это на язык глухонемых. Тедди ответила на том же языке.

– Она говорит, что сама знает, как она прекрасна.

– Скажите ей, что я хотел бы поближе познакомиться с ней.

– Передайте ему, что завтра вечером я буду занята.

– Завтра вечером она будет занята.

– Ну тогда, может быть, пообедаем послезавтра днем?

– Я и тогда буду занята.

– Она и тогда будет занята.

– А вечером того же дня? В пятницу вечером. Пообедаем, а?

– В пятницу вечером я буду занята.

– В пятницу она будет занята весь день.

Карелла приблизил свое лицо к лицу Тедди.

– Послушайте меня, – сказал он. – Следите за моими губами, – он произносил каждое слово четко и внятно. – Может быть, позавтракаем в субботу утром?

Она следила за движением его губ.

– Завтрак. В субботу утром. Идет? – повторил он и улыбнулся.

Она покачала головой.

Карелла повернулся к переводчику и спросил:

– Она говорит «нет»?

– Именно это она и говорит, приятель.

Карелла взглянул на Тедди.

– Нет? – недоверчиво переспросил он.

Она снова покачала головой.

А потом правой рукой написала в воздухе слово, букву за буквой. Чтобы не было недоразумений.

Н...

Е...

Т...

НЕТ.

Грабителя он поймал три дня спустя. Мальчишке, приносившему конторским служащим обед из соседней столовой, пришла в голову великолепная мысль заставить фирму поделиться с ним своими доходами. Он разработал блестящий, по его мнению, план, украл ключ, ночью незаметно проник в помещение и унес оттуда целых 212 долларов. И угодил за это во Вторую городскую тюрьму минимум на три года.

Тогда ему было 18 лет, а из заключения он, значит, вышел в 21 год. А, может, и не вышел.

В пятницу 11-го февраля Карелла снова пришел в контору.

Тедди бережно хранила в памяти эти даты – ведь это было начало. Он доложил мистеру Эндикотту о результатах своего расследования и, выйдя из его кабинета, подошел к столу Тедди. Повторил все, что говорил ей прошлый раз. Она изучила его артикуляцию и считывала его речь прямо с губ. Переводчик ей был уже не нужен.

– Почему вы не хотите встречаться со мной? – с места в карьер спросил он.

Тедди пожала плечами.

– Скажите.

Она покачала головой.

– Пожалуйста, – настаивал он.

Она приложила палец к губам.

Она приложила пальцы к ушам.

И снова покачала головой.

– Так, значит, у нас с вами ничего не выйдет? – спросил он.

Тедди тяжело вздохнула и безнадежно развела руками.

«Каждому свое» было написано на ее лице.

Карелла внимательно посмотрел на ее лицо, заглянул в ее глаза, все понял и сказал:

– Нет, Тедди, это не так. В этом нет ничего плохого.

Она кивнула головой.

Есть, говорило ее лицо. И глаза ее говорили: «Да, есть».

Он пристально посмотрел на нее.

– Не понимаю, – произнес он. – Встречались ли вы когда-нибудь с мужчинами, которые... ну, которые слышат?

Она кивнула головой.

– И говорят?

Она снова кивнула головой.

– Встречались?

Кивок головой. Да, встречалась.

Только с одним, подумала она.

– Хорошо, – проговорил он. – А то мне показалось...

Она показала на него пальцем.

Покачала головой.

Написала пальцем в воздухе «Нет».

– Почему нет? – недоумевал Карелла.

Она пожала плечами.

– Я думаю... почему же нет?

Тедди отвернулась от него.

– Так, – произнес он.

Она не повернула к нему лицо. И не видела, что он говорит.

– До свидания, – сказал он. Она не слышала его слов и не видела, как он их произносил. Карелла вышел из конторы.

Тедди не сказала сыщику о своих опасениях относительно того, что может случиться с ней, если она начнет встречаться с ним. А он был красив, этот сыщик. Карие, чуть раскосые, как у китайца, глаза, приятная улыбка, высокая, стройная, мускулистая фигура, делавшая его похожим на атлета. Больше никогда, думала Тедди, не полюблю мужчину с нормальным слухом. Никогда не позволю себе воспользоваться случаем... никогда не допущу, чтобы это снова случилось.

Но в Валентинов день...

Он пришелся на понедельник.

В тот день шел снег. С работы она приехала автобусом, подошла к своему дому. В воздухе кружились снежинки, снег чистым белым ковром покрывал землю, скрипел под ногами, дул резкий ветер, высоко над головой, на фоне непорочной белизны сияло красное пятно. Сквозь завесу танцующих снежинок она увидела мужчину, сидевшего на парадном крыльце ее дома. Она узнала его. Это был детектив Стивен Льюис Карелла.

Стив.

Обветренное лицо, развевающиеся на ветру волосы засыпаны снегом. Единственным ярким цветным пятном была красная роза, которую он держал в руке без перчатки.

– Измените свое решение, – проговорил он и протянул ей розу. Она стояла в нерешительности.

Роза была все еще в его руке, ветер играл ее лепестками.

Он протягивал розу ей.

Поднял другую руку.

Его пальцы медленно сложились, образуя букву О. Потом букву К.

ОК?[13]13
  ОК – «окей» – идет, поладим.


[Закрыть]

– Измените свое решение, – повторил он.

Его брови горестно изогнулись. Она не заметила, как кивнула головой. Возможно, потому, что он очень старался, представляя эти две буквы. О и К. ОК. Измените свое решение, ладно? А, может быть, потому, что в его раскосых глазах светилась такая честность, какой она никогда прежде не видела на лице ни одного из знакомых ей мужчин. В это мгновение она поняла, что стоящий перед ней мужчина никогда не обидит ее. И он может стать ей надежной опорой до конца жизни.

Кивнув головой, она взяла розу.

Сейчас он сидел посередине комнаты, в большом кресле, перед торшером с абажуром из искусственного шелка, который они купили, когда впервые обставляли свой дом. Он читал, от напряжения мысли между бровями пролегла глубокая складка. Почувствовав на себе ее пристальный взгляд, поднял глаза. Она улыбнулась ему из другого конца комнаты, ее руки сказали ему: «Я люблю тебя».

Он улыбнулся в ответ и тоже признался ей в любви, артикулируя губами и жестикуляцией. А потом снова погрузился в чтение.

Она еще не сказала ему, что задумала сделать завтра утром.

В первой главе книги было 35 страниц. Он уже прочитал ее один раз после обеда и теперь перечитывал. До него еще не дошло, почему Глухой посоветовал ему ознакомиться с ней. Да, Весенние Обряды. Он, видно, задумал какой-то весенний сюрприз. Сюрприз с каким-нибудь взрывом, так сказать. Но это слишком уж бросалось в глаза, потому что весна уже наступила. Ясность не была в характере Глухого. Он предпочитал окольные пути. Точно сообщал свой план, но напускал при этом столько тумана, что нужно было крепко подумать, чтобы проникнуть в его замысел.

Впервые эта книга была опубликована в Южной Америке.

Карелла не имел возможности выяснить, был ли английский перевод хуже испанского оригинала. Книга показалась ему отвратительной, но, возможно, только потому, что он не привык читать научную фантастику. Если это вообще была научная фантастика. Роман начинался с главы, в которой сообщалось, что существа, жившие на планете Обадон, ничего так не боялись, как приближения сезона посадки растений.

Ривера далее рассказывал, как этот страх перед таинством роста привел к тому, что все население планеты каждый год собиралось на широкой открытой равнине и участвовало в действе, которое в те незапамятные времена имело название «Празднества».

«Здесь, на этой пыльной красноземной равнине, окаймленной со всех сторон Кахнарскими горами, здесь, под четырьмя сверкавшими лунами, появление которых на небе открывало сезон, собирались обадоняне. Кричали, пели и топали ногами по набухшей почве...»

Господи, что за чепуха, подумал Карелла.

«...чтобы подавить свой извечный страх перед таинством роста растений своим собственным волшебством, рожденным исступлением, которое предвещало момент, когда по равнинам потекут мутные красные воды, вышедшие из-под земли».

Карелла перечитал абзац.

Что Глухой, черт бы его побрал, хотел этим сказать?

В городе больше не осталось настоящих писак, тех, кого можно было бы назвать подлинными артистами. Сохранились только ребята, восхвалявшие своими надписями бандитизм или наркоманию. Тяжело было видеть, как в последние двадцать лет дело приходит в упадок. Теперь вы можете загадить весь вагон метро так, что живого места на нем не останется, а на следующий же день проклятая транспортная полиция отмоет его кислотой. Нелегко стало оповещать мир о своем существовании.

Тиммо считал себя одним из последних великих писак.

Он сократил свое имя до трех букв – ТМО – и писал его одним быстрым движением, держа указательный палец на пусковой кнопке краскопульта. Струя краски устремлялась на стену, и надпись выглядела так:

И все знали, что это автограф Тиммо.

В старые добрые времена он за неделю загаживал два-три поезда – конечно, не каждый вагон полностью, приятель; это требовало много времени. Он выписывал какой-нибудь рисунок своим автографом ТМО или испещрял им целую полосу на стене, сверху донизу, в свойственной только ему манере. Опытные писаки и даже новички сразу узнавали его работу. Тогда это было забавой. Тиммо льстило, что другие писаки копируют его стиль, но в то же время он всегда презирал их. Ему хотелось найти такого парня, посмотреть ему в лицо и сказать: "Ты заимствуешь мой стиль, приятель. Ну, что же, заимствуй. Я знаю все, что ты изображаешь. Мое все равно лучше твоего, приятель. Плевать я на тебя хотел.

Усек? Ты дешевка, приятель, и навсегда останешься дешевкой".

Так было в старые времена.

Так было, когда вы приходили в депо с четырьмя или пятью другими писаками, и за ночь изгаживали весь вагон.

Приносили с собой чемоданчик с красками, едой и питьем, травку и перчатки – а вдруг там будет грязно. Вы разыскивали старый закопченный вагон – «угольщик», который потом будет очень трудно отдраить. На новенькие цельнометаллические вагоны не обращали никакого внимания. Вы разыскивали депо, в котором не было слишком тепло и всей командой принимались за работу. Трое или четверо писак обрабатывали один вагон. Закончив работу, каждый ставил свой автограф. Иногда вы дожидались восхода солнца и любовались на дело рук своих. Восхитительно! Произведение искусства, а не куча ржавеющего хлама.

Было одно депо, которое они неизменно обходили стороной. В их среде оно называлось Визгун. Это потому, что однажды ночью некий писака наступил на третий, токопроводящий рельс и с визгом умер. Поговаривали, что там бродит его привидение. Никто не желал и близко подходить к этому депо, хотя там было полно «угольщиков» и чтобы проникнуть туда, нужно было только перелезть через невысокий забор, не защищенный колючей проволокой. В те дни его стиль был комбинацией непрерывных и точечных линий. Многие писаки заимствовали у него этот стиль, потому что его было легко имитировать. Так он думал. А ему-то сколько времени потребовалось, чтобы разработать и усовершенствовать его.

Этим стилем можно было легко выписывать разнообразные рисунки. В конце работы он подписывался в углу, и его имя становилось известно всем.

В последние годы он усовершенствовал свой стиль. Ничто его сейчас не интересовало, кроме украшения города своими автографами. ТМО. Пусть все знают, что он не сидит дома сложа руки. Краски, которые сегодня нес с собой, он своровал. Некоторые старые традиции были еще живы. Писака должен добывать свои краски воровством, а иначе он был бы ничтожеством. Хуже дерьма. Наш опытный писака был и искушенным воришкой. Но он не стал мерзавцем, одним из тех, чьим главным занятием была торговля наркотиками, жестокое издевательство над людьми и разрисовывание стен из краскопультов, чтобы пометить свою территорию надписями типа «Ты, приятель, входишь на землю ДИКУЮ И СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНУЮ!» или «Здесь территория КЛАНА УБИЙЦ И ПСИХОВ!». Такими глупыми кличками они себя именовали. Если вы видели знак ЛМ21, нанесенный краскопультом на стену или в вагоне метро, причем самым примитивным способом, то это значит, что здесь поработали Люди Мачо с Двадцать первой улицы. Они призывают тебя остерегаться, приятель. Эта территория принадлежит им, треклятым мерзавцам! Если пренебрежешь предупреждением, накличешь на себя беду. И сбытчики тоже. Сбытчики метят своими именами территорию, где торгуют зельем. Не вздумайте продавать свое дерьмо на этом углу – он принадлежит Тако. Вот, видишь его имя, приятель? Совершенно не осталось места для порядочного писаки. Нет места – и все.

Но ночью...

Такой ночью, как сегодняшняя...

Ночью ты можешь чувствовать себя вполне свободно и легко.

Найди себе сравнительно чистую стену, обработай ее форсункой, заправленной красками двух цветов, в стиле точечных линий. Будь таким, какими были люди в старые добрые времена. Свободными и естественными. Глухая ночь, на улицах никого. Немного покури, немного выпей, присмотри себе место, разметь его, разукрась и подпишись ТМО.

Тиммо:

Стену он присмотрел вчера поздно вечером, проходя по улице. Совсем чистая, если не считать трех-четырех подписей в стиле точечных линий. И никаких бандитских меток. У него были припасены две украденные жестянки с красками, желтой и синей. При их смешении получался очень нравившийся ему зеленоватый цвет. В сумке, где была краска, лежали две самокрутки с марихуаной, бутерброд с ветчиной, который он купил в забегаловке на углу улиц Кальвер и Десятой, и банка кока-колы. Он плотно упаковался, приятель.

Пять минут спустя он был убит наповал, приятель.

Глава 5

Ее будильник имел переключатель на два положения. При установке в первое положение сразу же после срабатывания будильника зажигалась прикроватная лампочка, а при установке во второе положение зажигалась лампочка и одновременно включался вибратор, лежавший под ее подушкой.

Обычно она просыпалась, как только зажигалась лампочка, но вчера вечером решила не рисковать, и переключатель был установлен во второе положение. Зажегшаяся лампочка вместе с вибрирующей подушкой разбудили ее ровно через пять секунд. Она нажала на кнопку «Выключено», чтобы все эти сотрясения и мигания не разбудили Кареллу. Он пробормотал нечто нечленораздельное и за мгновение до того, как погас свет, откатился в тень.

Светодиодный дисплей часов показывал 3.01.

Когда час спустя она вышла на улицу и направилась к надземной станции метро, находившейся в четырех кварталах от ее дома, было еще темно. Ей вспомнилось, что этот район Риверхеда сравнительно безопасен. Она подумала, что отвыкла не только в одиночестве ходить по улицам, но и вообще быть в одиночестве, и улыбнулась. В этот ранний час она шла быстро, почти бежала, дорогу ей освещали огни лампочек, горевших в квартирах домов, мимо которых она шла. Люди просыпались. Люди готовились начать трудовой день. Я не одинока, думала она. По ночам она не выходила из дома с тех времен, когда училась в средней школе и гуляла в сопровождении Сальваторе Ди Наполи.

Ей казалось, что платформа будет безлюдной, но там уже стояли в ожидании поезда несколько мужчин и женщин. Некоторые из них были одеты так же, как советовали одеться ей, – в джинсы и туфли на резиновой подошве. Только у одной женщины из-под расстегнутого пальто виднелась синяя майка, похожая на ту, которую Тедди выдали вчера в клинике. Она надела ее сегодня. На груди майки крупными буквами было выведено ЗА СВОБОДНЫЙ ВЫБОР. Тедди расстегнула пальто так, чтобы была видна и ее майка, и приветливо улыбнулась незнакомке. Та ответила ей улыбкой. Обе они посмотрели на пути: не видно ли поезда. Пусто. Тедди предполагала, что дорога в деловую часть города займет около 45 минут. Большая часть пути проходила по эстакаде, и только в нижнем Риверхеде, на станции «Улица Грейди», поезд нырял в туннель. Ровно в пять часов она должна была быть в клинике.

В фильме «Вива, Запата!», который никогда не наскучивал Тедди несмотря на то, что она не воспринимала музыку, неотъемлемую его часть, была интересная сцена. Запата и его брат долго идут в столицу или куда-то еще. Марлон Брандо, молодой и красивый, и Энтони Квинн, тоже молодой и, как ей казалось, красивее Брандо. Они шли, а за ними следовала вразброд маленькая компания спутников. Оба они выглядели непреклонными, решительными, а крестьяне все выходили и выходили из-за холмов и присоединялись к ним.

Все крестьяне были одеты в белые штаны и рубашки, с огромными сомбреро на головах. Они словно ручейки вытекали из-за холмов, несли мачете и примыкали к маленькой компании. Вначале их было десять – двадцать человек, а в конце – десятитысячная армия. И все они были в одинаковых белых штанах и рубашках.

Так было и этим утром в метро.

Поезд мчался в темноте по эстакаде, и вагоны постепенно заполнялись людьми, ехавшими на работу, и людьми, одетыми в выданные им в клинике синие майки с надписью ЗА СВОБОДНЫЙ ВЫБОР на груди. Мужчины и женщины, все в одинаковых майках. Вместе с Тедди в вагон садилось очень немного таких людей, а когда они вышли из поезда на станции «Университетская улица», в Южном районе города, то выглядели, как настоящая армия в форме. Не такая, как у Запаты, заполняющая все пространство масса спутников в белых одеждах, спускающихся с холмов. Нет. Ничего грандиозного или впечатляющего. Впечатляющей процессия была только в глазах Тедди. Из павильона станции метро «Университетская улица» этим утром вышло чуть больше ста человек. Они вышли из полутьмы подземки на слабо освещенную улицу.

До восхода солнца оставался еще час, когда они собрались возле клиники в ожидании нападения самой фанатичной группировки общественного движения противников абортов.

Эта группировка людей, именовавших себя «спасителями», была основана реакционерами и возглавлялась двумя католическими священниками, которые в последние несколько лет больше сидели в тюрьмах, чем служили обедни. Вчера, на последней встрече, посвященной тренингу и ориентированию, ей объяснили их тактику. Когда Тедди присоединилась к толпе, она почувствовала, что полностью готова ко всему, что может в этот день случиться.

Оказалось, что она ошиблась.

* * *

– Был ли ваш сын знаком с человеком по имени Тимоти О'Лафлин? – спросил Паркер.

Так звали убитого писаку, которого полицейские нашли в три часа ночи. Приблизительно в то время, когда включился будильник Тедди. Сейчас было начало девятого. Каталина Херрера похоронила вчера своего сына и теперь собиралась засесть за пишущую машинку. На маленьком письменном столике, стоявшем на кухне возле окна, скопилась масса рукописей и корреспонденции. Нужно не мешкая приниматься за их перепечатку. Она стояла босоногая, в черной юбке и белой блузке, легкомысленно расстегнутой вверху на четыре пуговицы, так что была видна ее великолепная грудь, силуэт которой четко вырисовывался на фоне окна, слабо освещенного утренним солнцем. Казалось, что весна наконец-то начинает вступать в свои права. Пора садиться за работу.

Жизнь продолжается.

– Нет. Мне неизвестно это имья, – ответила она.

– Тиммо? – настаивал детектив. – Это имя вам что-нибудь говорит?

– Нет. И это имья я не знаю, – произнесла она.

Очаровательный испанский акцент музыкой звучал в ушах Паркера. Он слушал ее голос и улыбался, хотя третья жертва нисколько не располагала к веселью.

Его и Клинга разбудили сегодня ночью в половине четвертого телефонные звонки. Дежурный сообщил им, что возле загаженной пачкотней стены здания, прежде бывшего Муниципальным рыбным рынком, на северной границе территории участка лежит убитый парень. Ему дважды прострелили голову и один раз руку, а потом залили краской из краскопульта. Ему прострелили руку, видно, потому, что он поднял ее, чтобы защититься. Вообразил себя суперменом, способным останавливать летящие пули. Так или иначе, в него выстрелили два или три раза. Возможно, пуля прошила руку, а потом верхнюю губу. Но это только предположение. Как и в предыдущих двух случаях, на месте преступления не нашли ни стреляных гильз, ни пуль, так что нельзя было определить, каким оружием пользовался убийца. Ясно только одно – это не был автомат, из которого гильзы сыплются градом. Все жертвы были застрелены с близкого расстояния, в упор. Пули попали в цель. Выходит, либо сыщики небрежно проделали свою работу, либо стрелок все убрал за собой, как сознательный гражданин убирает за своим псом. Собрал пули и гильзы, если он стрелял из пистолета, или только пули, если это был револьвер. Охотником и собирателем был Убийца Пачкунов. Так окрестили его газетчики.

– Миссис Херрера, – проговорил Паркер, – мы теперь... вы позволите мне называть вас Каталиной?

– Кэти, – сказала она.

Клинг удивился, а Паркер заморгал глазами.

– Друзья называют меня Кэти, – объяснила Каталина.

– Кэти? Хорошо, – сказал Паркер и кивнул головой. – Как я вам уже говорил, Кэти, этот человек убил троих, одна из его жертв – ваш сын. Прошу прощения, что не смог прийти вчера на его похороны.

– De nada[14]14
  De nada (исп.) – ничего, все в порядке.


[Закрыть], – сказала она.

Как же они очаровательно выражаются, подумал детектив, эти женщины.

– Мы были очень заняты – расследовали второе убийство, – продолжал он, – но неудачно, хотя и нашли в доме убитого целый склад краски для краскопультов. Никогда прежде не слыхал о пачкунах-интеллигентах. А ты, Берт? – обратился он к коллеге. Паркер из кожи вон лез, показывая, какой он хороший и веселый парень. Не чета другим сыщикам, с которыми Кэти, возможно, приходилось общаться.

Клингу нисколько не улыбалась роль его компаньона. Если Паркеру вздумалось поволочиться за женщиной, пусть он это делает в нерабочее время.

– Мы нашли краску в его кабинете. Понимаете? – говорил Паркер. А Клинг подумал, что малышка Кэти понятия не имеет, что это такое – кабинет. А про пачкунов-интеллигентов и говорить нечего. Паркер, однако, счел нужным объяснить свою шутку, показав этим, что с сообразительностью у него все в порядке. – Тот парень был адвокатом. Второй. Ему было 38 лет. Он жил с тридцатипятилетней женой. Вы бы могли подумать, что такой человек занимается пачкотней? А?

– Ньет, конечно, – проговорила Кэти.

Холмс и Ватсон, размышлял Клинг. Ватсон, принимающий на веру мысль великого сыщика. С акцентом, за который мало исполосовать мачете.

– Ваш сын никогда не упоминал его имя? Может быть, случайно?

– Какьое это имья?

Господи, как Паркеру нравилась ее манера говорить.

– Питер Уилкинс, – ответил он.

– Нет, никогда прежде не слыхала это имя.

Он уже прекрасно понимал каждое сказанное ею слово.

Ему было интересно, на каком языке она говорит в постели.

Хотелось, чтобы это был испанский. С каким наслаждением он слушал бы ее признания на испанском языке. Например, что ей нравится, как он целует ее испанские губы.

– Так ваш сын действительно никогда не упоминал этих имен? Мы ищем, Каталина, Кэти, связь между этими тремя преступлениями. Зацепку, как мы говорим в полиции, – объяснил он и снова улыбнулся.

«Гос-с-поди!», мысленно взмолился Клинг.

– Понятия не имею, как вам помочь, – сказала Кэти.

Клингу стало ясно, что женщина абсолютно не может быть полезной следствию. Вероятность, что ее сын был знаком с кем-нибудь из двух других погибших, была ничтожно мала. Один был адвокатом, а другой писакой-ветераном, зарегистрированным в полиции как вредитель. Так пачкуны именуются в юридических документах. Различают три степени вредительства.

Вредительство первой степени определяется так: преднамеренное, противоправное, не имеющее никакого разумного или справедливого основания действие, причинившее вред чужому имуществу. Пункт 1: на общую сумму, превышающую 1500 долларов. Пункт 2: выполненное посредством взрывчатого вещества. Тяжкое преступление класса D, наказываемое тюремным заключением на срок от одного года до семи лет.

Молодым людям в возрасте от 16 лет до 21 года тюрьма может быть заменена исправительным учреждением.

Две другие степени вредительства различаются стоимостью поврежденного имущества. Более 250 долларов – вредительство второй степени, тяжкое преступление класса Е. Менее 250 долларов – вредительство третьей степени, простое правонарушение класса А. Тяжкое преступление класса Е наказывается тюремным заключением сроком от одного года до четырех лет. Несовершеннолетним тюрьма может быть заменена исправительным учреждением. За правонарушение класса А полагается тюрьма сроком не более года или штраф в 1000 долларов.