Текст книги "Озорство"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

* * *

Автостоянку, примыкавшую к бухте яхт-клуба, они покинули во взятых напрокат легковых машинах. Глухой ехал в «шевроле». Переехали Гамильтонский мост и оказались в другом штате. В половине третьего дня он полностью расплатился со своими сообщниками, и они отметили успешное завершение дела, опустошив несколько бутылок шампанского. Все четыре машины стояли во дворе мотеля, багажник «шевроле» Глухого был загружен похищенными наркотиками. Глухой сказал своим бывшим сообщникам, что они должны уйти по одному с четвертьчасовым интервалом. Первым уйдет Флорри, потом Картер и, наконец, Глория. Все, казалось, с удовольствием позволили ему распоряжаться собой.

Они не могли ни на что пожаловаться: благодаря своему главарю каждый из них обогатился на сотню штук.

Выпили за легкость, с которой была проделана работа, выпили за доблесть и хладнокровие друг друга, с особенным воодушевлением выпили за Глорию, которая с неженской смелостью и твердостью устранила с их пути мусорщика.

Никто не сожалел, что приходится расставаться. Все знали или догадывались, что наркотики, лежавшие под брезентом в багажнике «шевроле», стоили намного больше выплаченного Глухим вознаграждения. Но он разработал план и поэтому, по их мнению, имел право на львиную долю добычи.

Они допоздна распивали шампанское как старые добрые друзья. Когда все постояльцы мотеля разошлись по комнатам, Флорри посмотрел на часы и произнес:

– Пора разбегаться.

И пошел переодеваться в ванную. Оттуда он вышел в коричневых вельветовых брюках, зеленой спортивной рубашке, светло-коричневом свитере с V-образным вырезом, коричневых носках и коричневых кожаных мокасинах. Картер сказал ему, чтобы он не вздумал просадить сразу же все свои деньги. Все посмеялись, Флорри пожал бывшим сообщникам руки и ушел, а через минуту оставшиеся услышали, как его машина тронулась с места и умчалась.

Прошло еще десять минут. Картер вздохнул и сказал:

– Ребята, все хорошо, что хорошо кончается.

И пошел в ванную переодеваться. Сбросил с себя изумрудно-зеленую униформу и вернулся в красном свитере с высоким воротом, серых брюках, синей спортивной куртке, синих носках и черных ботинках. Пожал руку Глухому, поцеловал в щеку Глорию и ушел. Услышав, как его машина выезжает за ворота мотеля. Глухой сказал:

– Наконец-то мы остались одни.

Глория изогнула дугой бровь.

– Через пятнадцать минут я тоже уйду.

– Ты еще не научила меня фокусам с календарями, – напомнил ей Глухой.

– Эти фокусы – моя тайна, – возразила она. – И я не передам ее никому на свете.

– Еще какие-нибудь фокусы знаешь?

– Знаю кое-что.

– Научишь меня им?

– Пятнадцать минут – это твоя идея, – сказала Глория.

– А кто будет считать эти минуты? – улыбнулся Глухой.

Он подлил в бокалы шампанского, включил радио, встроенное в телевизор, нашел классическую музыку, нежную и романтичную, исполняемую на струнных инструментах. Глория села на единственный в комнате стул. Глухой – на край кровати. Зазвенели бокалы, они разом произнесли: «За твое здоровье», поднесли бокалы к губам и маленькими глотками выпили чудесное пенящееся вино. Глория наблюдала за ним из-за края бокала, и он посчитал это хорошим знаком.

– Уж не поедешь ли ты домой в спецодежде мусорщика, – поинтересовался он.

– Нет, конечно. Переоденусь перед уходом.

С минуту в нерешительности помолчали. Потом он спросил:

– Почему же ты не переодеваешься?

Она пристально посмотрела на него, поставила бокал на стол и ответила:

– Сейчас.

В ванной она оставалась долго. Когда вышла оттуда, на ней были черные узкие брюки, красная шелковая блузка и черные туфли оригинального фасона на высоких каблуках.

Глория не закрыла дверь в ванную, и Глухой увидел сваленные в кучу на полу возле ванны униформы мусорщиков. Она села на стул, скрестила ноги, обтянутые узкими брюками, взяла бокал с шампанским, подняла его в безмолвном тосте и выпила. Глухой подошел к ней, наклонился и поцеловал.

– Помнишь день, когда мы с тобой обо всем договаривались? – спросил он.

– Ну?

Он наклонился еще ниже, коснулся лицом ее лица.

– Ты спросила, что я хочу от тебя. Помнишь?

– Помню.

Он снова поцеловал ее.

– Какой у тебя прелестный ротик, – произнес он.

– Спасибо, – отозвалась она.

– Помнишь, что ты тогда сказала?

– Да.

– А что я сказал?

– Конечно.

– Так что же я сказал?

– Ты сказал, что не платишь женщинам деньги за любовь.

– А что ты мне на это ответила?

– А я ответила, что не целую мужчин за деньги.

– Хорошо, – похвалил он ее, – я и не собираюсь давать тебе их.

– Хорошо, – отозвалась она.

– Хорошо, – повторил Глухой.

Он взял ее за руки, нежно помог ей подняться со стула.

Потом поднял ее, понес к кровати, положил на нее, сбросил с ног мокасины и лег рядом. Она прильнула к нему, он обнял ее и с неистовой силой поцеловал. Его руки спустили узкие брюки с бедер, обнажив самое сокровенное, потом обнажились ее ноги до самых лодыжек и черных туфель на высоких каблуках. Брюки, словно цепи, связали ее ноги.

– Я хочу привязать тебя к кровати, – сказал он.

– Привяжи, – разрешила она.

Кожаными ремнями он привязал ее запястья к передней спинке кровати, а лодыжки – к задней, оставил ее распростертую и ожидающую его в постели и пошел в ванную. Обнаженный и возбужденный он вышел оттуда, приблизился к ней, поцеловал, положил руки на ее соблазнительное распростертое беспомощное тело. Апрельский день клонился к концу. Более часа он играл с ней в любовные игры, вначале ласкал ее руками, потом губами, а в конце водил по ее телу пистолетом «узи». Игра была опасна и щекотала нервы, особенно когда холодное дуло касалось интимных частей ее тела. Глория корчилась, лежа рядом с ним на постели. Она была еще привязана, когда он наконец занялся с ней любовью. Отвязал он ее только через полчаса, и они лежали вспотевшие, усталые.

– А теперь твоя очередь, – сказала она.

– Ох-хо, – выдохнул Глухой.

Он лег на спину, прикрыл рукой глаза, его мускулистое Тело расслабилось.

– Замри, – велела она ему и подняла с пола кожаные ремни.

Вначале она связала ему руки.

Потом ноги.

А он лежал, распростертый, на постели, смотрел на нее и улыбался.

– А теперь что? – поинтересовался он.

– Я буду делать с тобой то же, что и ты со мной, – ответила Глория. – Только лучше.

Она легла на постель, и они снова занялись любовью.

– А теперь пострадай, – проговорила Глория.

Она встала с кровати, надела брюки.

– Стриптиз наоборот, – улыбнулся он.

– Да, стриптиз наоборот, – сказала Глория, надевая бюстгальтер, красную шелковую блузку и туфли на высоких каблуках.

– Иди ко мне, – позвал он.

– Нет уж, – отказалась она, быстро застегивая на пуговицы блузку. Заправила блузку в брюки.

– Иди ко мне, подлая.

– Обойдешься, – отрезала Глория.

Подошла к туалетному столику, взяла пистолет «узи».

– Ух-ха, – улыбнулся он.

– Да, – произнесла Глория. Кивнула головой и два раза выстрелила ему в грудь. И сразу же отвернулась, схватила свою сумочку, ключи от «шевроле», бросила на него взгляд, снова отвернулась, не в силах вынести вид крови, и выбежала из комнаты.

Глава 14

Когда они проезжали по мосту, дождь лил как из ведра.

"Сегодня утром Браун слушал по радио новости и узнал о стрельбе в мотеле городка Рэд-Пойнт, находившегося в соседнем штате. В ванной одного из номеров были найдены Четыре комплекта спецодежды мусорщиков. Они позвонили по телефону в полицейское управление Рэд-Пойнта и поговорили с детективом, которого звали Роджер Ньюкастл. Тот предложил им приехать, но сообщил, что стреляный воробей давно исчез. Вначале сыщики подумали, что это эвфемизм, но оказалось, что под стреляным воробьем подразумевается жертва стрельбы.

Встретившись с Ньюкастлом в Гамильтоновском мотеле, названном так из-за соседства с одноименным мостом, они узнали, что жертва, из которой вытекло целое море крови, пропитавшей все постельное белье, сам как-то умудрился освободиться.

– Кто-то привязал его к кровати кожаными ремнями, – рассказывал Ньюкастл. – Он ушел отсюда, оставляя за собой цепочку кровавых следов, которая привела нас прямо к тому месту, где стояла машина.

– Но это не его машина, мы проверили книгу регистрации постояльцев. Мы подумали, что это машина другого постояльца, но никто из них не заявил, что у него угнана машина. И тогда мы догадались, что машина принадлежала человеку, который вместе с ним был в номере. Возможно, этот человек и привязал его к кровати. Женщина или мужчина. Не исключено, что он был гомосексуалистом. Это люди с очень большими странностями и к тому же жестокие. Один ремень весь залит кровью, он, видно, пытался освободить руку и разодрал ее в кровь, словно животное, которое перегрызает собственную лапу, пытаясь освободиться из капкана.

– Наркотики нашли? – поинтересовался Карелла.

– Никаких следов. А что? Вы думаете, что это было сборище наркоманов?

– Не совсем так, – ответил Браун.

– В стену позади спинки кровати вошли две пули. Мы их извлекли оттуда, – продолжал Ньюкастл. – А на полу возле туалетного столика обнаружили пару стреляных гильз. Их местоположение соответствует траектории полета пуль. Выстрелов никто не слышал. В этот мотель мужики привозят девок из города и не желают ни к чему прислушиваться. Даже если кто-то из них что-то и слышал, они резво повскакали в свои машины и разъехались. Ищи их теперь. Эксперты из лаборатории сейчас исследуют бутылки из-под шампанского, бокалы, спецодежду.

Может, они наведут нас на след? Кстати сказать, раненый приехал сюда на «шевроле». Это машина, которая исчезла. Мы считаем, что на ней скрылся тот, кто пытался его замочить.

И увез похищенные наркотики на тридцать миллионов долларов, подумал Карелла.

– Мы проверили номер машины, который он вписал в регистрационную карточку мотеля, – рассказывал Ньюкастл. – Оказалось, эту машину он взял напрокат. И зарегистрировался под одним и тем же именем в пункте проката и здесь в мотеле.

И, разумеется, предъявил водительские права, подумал Браун. Фальшивку какую-нибудь. Кто бы ему дал напрокат машину, если бы у него не было прав?

– Какое же это имя? – спросил он.

– Сонни Сэнсон, – ответил Ньюкастл. – Не Сэмсон, а Сэнсон. Через "н".

– Да, – произнес Карелла и вздохнул. – Оно нам известно.

* * *

В воскресный вечер в следственном отделе шло горячее обсуждение всевозможных версий.

Если человек, привязанный к кровати в номере мотеля, пришел туда вместе с Глухим, значит Глухой выстрелил в него и скрылся, прихватив с собой похищенные наркотики на тридцать миллионов долларов.

Если же человек, привязанный к кровати, был сам Глухой, то выходит, что в него выстрелил сообщник, а потом смылся, похитив уже похищенные наркотики. Ну и умелец же!

Как бы там ни было, Глухой, или Сонни Сэнсон, как он именовал себя на этот раз, снова оставил сыщиков с носом.

– А может быть, он найдется, мертвый и окровавленный, где-нибудь на дороге, – предположил Браун.

– Может быть, – откликнулся Карелла.

Но он так вовсе не думал.

Интуиция подсказывала сыщику, что Глухой жив и в один прекрасный день снова свалится им на голову.

– У Сары есть версия, почему он так себя назвал, – сообщил Мейер.

Сара – это была его жена.

Ни у кого не было желания выслушивать сарину версию.

За окнами дождь лил, не переставая, и сыщики зажгли свет в своей комнате, чтобы не сидеть в темноте. Всем им не давала покоя мысль – «И на этот раз упустили». Теперь вот жди, когда он снова объявится и станет дурачить нас своими новыми пакостями.

– По ее мнению, его имя образовано из итальянских и французских слов. Она ходит в школу иностранных языков Берлица, – рассказывал Мейер. – Ей хочется, чтобы мы переехали жить в Европу, как только я выйду в отставку.

Дождь барабанил по стеклам. По гладкому блестящему асфальту улицы шуршали шины автомобилей. Казалось, что на дворе худшее время зимы, но календарь свидетельствовал, что сегодня пятое апреля, и весна должна быть в разгаре.

– Она считает, что имя Сонни произошло от Son'io. Это по-итальянски значит «Я есть». Разговорная форма. А литературная звучит так: Io sono. Вот что думает Сара.

Карелла прислушался. И Браун тоже.

– Выходит, он говорит «Я есть Сэнсон» или просто «Я Сэнсон». Усекли?

– Нет, – признался Браун.

– Он сообщает нам, что он глухой, – растолковал ему Мейер.

– Как это? – переспросил Браун.

– Откуда Сара это взяла? – поинтересовался Карелла.

– Оттуда, как «Сэнсон» переводится с французского.

– Как же это слово переводится с французского?

– Переводится как «глухой».

– "Сэнсон" значит, что кто-то глухой? – допытывался Браун.

– Нет. Эта фамилия состоит из двух слов. Вот что думает Сара.

– Какие же это слова? – терпеливо расспрашивал Карелла.

– Sans и son. Не совсем уверен, что произношу их правильно. Если хотите, могу позвонить Саре, и она по громкоговорителю...

– Не надо, и так поймем, – остановил его Карелла. – Так как же переводятся эти слова?

– Sans значит без, a son значит звук. А все вместе – «Я беззвучный», то есть «Я глухой».

Карелла посмотрел на Брауна.

Браун посмотрел на Кареллу.

А за окнами лил дождь.

* * *

Паркер звонил по телефону-автомату, висевшему на стене в раздевалке. Он не был уверен, что Каталина Херрера обрадуется ему, и у него не было ни малейшего желания выслушивать дурацкие глупости местных шутников в случае, если бы он получил от ворот поворот. Сегодня воскресенье, в конце концов. И он звонит, чтобы сообщить ей, что в пятницу они закончили расследование дела.

Ее голос звучал, словно спросонок.

– Кэти? – спросил он.

– Si?

Ах, как он любил, когда она говорила по-испански!

– Детектив Паркер, – представился он. – Энди.

– О, привет, Энди.

– Как поживаешь?

– Прекрасно.

Она говорила тихо, глухо. Будто только что проснулась.

Может быть, это дождь наводит на нее сон? А на него дождь действовал совсем иначе. В дождливые дни он всегда чувствовал прилив сил. Вот поэтому-то и звонит ей.

– Ты, наверное, уже слышала, что мы довели дело до победного конца?

– Да, – ответила она. – Очень хорошо.

– И я так думаю, – отозвался он. – Извини, что не позвонил раньше. Было много бумажной работы. Нужно все оформить. Понимаешь?

– Да, – ответила она.

– Что новенького?

– Ты не звонил целых четыре дня, – сказала она. – Мы виделись в среду ночью, а сегодня уже воскресенье.

– Да, ты права, – согласился он. – Но ведь я гонялся за мужиком, который убил твоего сына, – напомнил он ей.

Надрывался, чтобы поймать его, хотел он было прибавить, но не стал. – И, разумеется, в конце концов сцапал его. Как ты знаешь...

– В среду мы любили друг друга, – произнесла она, – а ты звонишь только в воскресенье.

– Да.

Воцарилось молчание.

– Но ведь я же звоню тебе. Разве не так? – проговорил он.

Молчание.

– Можно мне приехать к тебе? – спросил он.

Молчание затянулось.

– Кэти, ну скажи что-нибудь?

Молчание становилось невыносимым.

Он подумал: «Эй, не слишком ли ты воображаешь из себя, сестренка? Ты ведь не одна такая красотка».

Но трубку не вешал, надеясь, что не позже чем через четверть часа она все-таки заговорит.

А она думала, что домик в лос-анджелесском пригороде, наверное, вовсе не для нее. В Америке такие, как она, могут только мечтать о Калифорнии. А еще Кэти подумала, что Паркер, возможно, и не такой порядочный, трудолюбивый мужчина, о каком она мечтала. Будет ли он жарить для нее барбекю, когда она, проработав весь день над сценарием, выйдет вечером в сад?

Кто знает, тот ли он мужчина, который ей нужен? Но шел дождь, сын ее ушел в мир иной, и она осталась одна.

– Конечно, приезжай, – ответила она и повесила трубку.

* * *

Клинг тоже звонил по телефону-автомату и по той же причине, что и Паркер. Ему не хотелось опозориться в таком многолюдном месте, как комната следственного отдела. И он не желал стать посмешищем ребят, с которыми вместе работал и которым часто вверял свою жизнь. И вообще из участка ему не хотелось звонить, хотя там телефоны-автоматы были на каждом этаже. Полицейский участок – это маленький город, слухи и сплетни там распространяются очень быстро. Зачем ему нужно, чтобы кто-то услышал, как он будет мямлить нечто невразумительное, когда на другом конце провода ему скажут, что не желают с ним разговаривать? А он чувствовал, что такое вполне может случиться.

И вот он стоял под проливным дождем, в квартале от участка, защищенный одним лишь пластмассовым колпаком, и крутил диск телефона-автомата, набирая номер, который узнал в справочном отделе полицейского ведомства и записал на клочке бумаги. Эта бумажка уже вымокла под дождем.

Услышал ответный звонок. Один, другой, третий, четвертый, пятый...

Ее нет дома, подумал он.

Шестой, седьмой...

– Алло?

Он вздрогнул, услышав ее голос.

– Алло, – ответил он. – Шейрон? Командир Кук?

– С кем имею честь говорить?

Резкий голос, в котором звучало нетерпение. А дождь лил и лил, не переставая. Сейчас повесит трубку, подумал он.

– Это Берт Клинг, – ответил он.

– Кто?

Голос звучал все еще резко и в то же время чуть смущенно.

– Детектив Берт Клинг, – повторил он. – Мы... э-э... познакомились в больнице.

– В больнице?

– В начале недели. Тогда ранили женщину-полицейского из бригады спасения заложников. Джорджию Моубри.

– Да?

Пытается вспомнить его. Незабываемая встреча, подумал он. Неизгладимое впечатление.

– Я был тогда с детективом Берк, – объяснял он, готовый оставить свою затею. – Рыжеволосая женщина из бригады спасения заложников. Она стояла рядом с Джорджией, когда...

– Да, вспомнила, – отозвалась Шейрин. – Как поживаете?

– Прекрасно, – ответил он и, не медля ни секунды, выпалил:

– Я звоню вам, чтобы выразить соболезнование по поводу этой утраты.

– Очень любезно с вашей стороны.

– Я понимаю, что должен был бы позвонить раньше...

– Нет-нет, я ценю ваше участие.

– Но мы расследовали одно очень сложное дело...

– Понимаю.

Джорджия Моубри умерла в среду вечером. А сегодня воскресенье. Шейрин вдруг подумала, к чему все это. Когда зазвонил телефон, она читала газеты. Прочитала о вчерашних беспорядках в парке. Черные и белые буйствовали.

Черные и белые стреляли друг в друга, убивали друг друга.

– Так что...э...я знаю, как все это сложно и трудно, – продолжал он. – И я...э-э...сейчас подумал, что мне следовало бы выразить вам свое...э-э...сочувствие.

– Спасибо, – поблагодарила она.

Помолчали.

– Э-э...Шейрон, – начал он.

– Меня зовут "Шейрин, – поправила она его.

– А разве я не так сказал?

– Вы произнесли Шейрон.

– Точно, – подтвердил он.

– А правильно Шейрин.

– Понял, – смутился он.

– Через "и", – уточнила она.

– Да, – сказал он, – точно. Спасибо. Простите. Шейрин, правильно?

– Что это я слышу? – спросила она.

– Что такое?

– Какой-то звук.

– Звук? А, это, должно быть, дождь.

– Дождь? Откуда вы звоните?

– С улицы.

– Из телефонной будки?

– Нет, никакой будки здесь нет. Просто маленький навес.

И вы слышите, как по нему барабанят капли дождя.

– Так вы стоите под дождем?

– Выходит, так.

– А разве в следственном отделе нет телефона?

– Есть, конечно, но...

Она ждала.

– Я... э-э... не хотел, чтобы кто-нибудь подслушивал.

– Почему же?

– Потому что я...я не знал, как вы отнесетесь к... этому.

– К чему этому?

– Моему...приглашению...пообедать со мной.

Молчание.

– Шейрин?

– Да?

– Вы начальство и все такое прочее, – продолжал он. – Заместитель командира.

Она прищурилась и замигала.

– Мне кажется, между нами большая разница. Я всего лишь детектив второго класса.

– Понимаю.

И ни слова о его белокурых волосах, о ее черной коже.

Молчание.

– Так как?

Ни разу в жизни она не ходила на свидание с белым мужчиной.

– О чем" вы? – спросила она.

– Это большое препятствие? Ваш чин?

– Нет.

А как же быть с другими, подумала она. Как быть с черными и белыми, которые убивали друг друга в общественном месте? Как быть с этим, детектив Клинг?

– В такой дождливый день, как сегодня, – сказал он, – я думаю, было бы чудесно пообедать вместе, а потом пойти в кино.

Что ты на это сказала бы, мама? Я иду на свидание с белым мужчиной. А ты на коленях вычищала кабинеты белых мужчин, мама.

– Я освобожусь в четыре, – продолжал он. – Пойду домой, приму душ, побреюсь, а в шесть встретимся.

Слышишь, мамочка? Белый мужчина хочет встретиться со мной в шесть часов. Он пообедает со мной, а потом мы пойдем в кино.

– Если это, конечно, не нарушит ваши планы, – проговорил Клинг.

– Вы в самом деле стоите под дождем? – спросила она.

– Да, – ответил он. – Это не нарушит?

– Что не нарушит?

– Ваши планы?

– Нет. Но...

Этот вопрос так оставлять нельзя, подумала Шейрин.

Нужно с поднятой головой смотреть правде в глаза. Спросить у него «Отдаете ли вы себе отчет, что я негритянка?».

Сказать ему «Со мной никогда раньше такого не случалось».

Сказать ему «Да моя мама в гробу перевернется!». Спросить у него «Зачем мне осложнять себе жизнь?». Сказать ему...

– Ну... э-э... как вы думаете, вам это подходит? – промямлил он. – Пообедать и сходить со мной в кино?

– Зачем вам все это нужно? – поинтересовалась она.

Он ненадолго умолк, не зная, что ответить. Шейрин представила себе, как он мокнет под дождем, обдумывая ее вопрос.

– Вот что, – наконец ответил он. – Я думаю, нам было бы хорошо вместе. И все.

И снова Шейрин представила себе, как он пожимает плечами, стоя под дождем. Звонит с улицы, потому что боится, что ребята могут услышать, как она отвергла его. Ведь она старше его чином. Неважно, что она негритянка, а он белый. Главное то, что он детектив второго класса, а она заместитель командира. Просто и ясно. Она чуть не улыбнулась.

– Простите меня, – сказал он. – Так что вы мне ответите? Я промок до нитки.

– В шесть часов мне подойдет, – произнесла она.

– Хорошо, – обрадовался Клинг.

– Когда укроетесь от дождя, обязательно позвоните мне.

Я дам вам свой адрес.

– Хорошо, – повторил он. – Очень хорошо. Спасибо, Шейрин. Я позвоню вам, как только вернусь в отдел. Какую кухню вы любите? Я знаю один отличный итальянский...

– Скорее укройтесь от дождя, – велела она и быстро положила трубку на рычаг.

Ее сердце неистово билось в груди.

Господи, подумала она, и что это я затеяла?