Текст книги "На цепи (СИ)"

Автор книги: Эд Качалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Через несколько минут мы вышли, искать Ивара. Солдаты, удовлетворенные честным словом офицера, что мы вернемся, остались на месте. Их доверие укрепил кувшин пива.

Когда мы нашли Ивара, у меня был к нему только один вопрос:

– Что это был за господин, который рассказал тебе про богатых русских солдат. Ивар стал вспоминать, что-то рассказывать, а я снова разжег белую искру и аккуратно коснулся его воспоминаний.

В воспоминаниях Ивара возник тот самый господин, что столкнулся с Крынкиным, когда мы только заходили в таверну. И я вспомнил, где я видел это вытянутое лицо, эти длинные белесые волосы. Где я видел этого человека. Нет, ни этого. Похожего. Только мертвого. Там в Риге. В образе экспедитора.

– Лицедей! – выдохнул я, выныривая из воспоминаний парня.

Голова опять налилась тяжестью, а виски привычно заныли. Привычно? Я поймал себя на этом слове. Похоже, я действительно начинаю привыкать к этой боли, и она кажется слабее. А может быть, действительно она стала слабее. Надо будет с этим разобраться, но потом. Сейчас не до этого.

– Что? – не понял Шереметьев.

– Ничего! Надо завтра с утра задать пару вопросов нашему поручику. По-моему, я понял, что произошло, и кто это придумал. Не понимаю только зачем. Ну да завтра разберемся. Только вот Ивара надо спрятать. Иначе он может завтрашний день не пережить. Отправлю-ка я его с Янисом, назад в Ригу. Под крыло дядьке Федору и князю Репнину. Прямо сейчас. Так безопаснее будет. А если не найдет, то на родной хутор.

Я быстро чиркнул пару строк князю и дядьке Федору и отдал их Янису.

Объяснил все Ивару без лишних подробностей. Он проникся и готов следовать куда угодно, лишь бы сохранить жизнь.

Переночевал я довольно сносно. На втором этаже мне и Шереметьеву удалось снять комнату на двоих с двумя грубо сколоченными топчанами. Я рассчитывал на отдельную комнату, но отель был переполнен. Пришлось довольствоваться этой. Я с размаху бросился на один из них и уснул, не раздеваясь и даже не сняв сапоги.

Утром мы поднялись довольно рано, хотя было уже светло. Спустившись в зал, мы сели за тот же стол, что и вчера. Заказал себе яичницу из пяти яиц с ветчиной и кувшин хорошего ядреного кваса.

Шереметьев съел кашу с мясом и запил тоже квасом. Только поев, я заметил, что Крынкин уже здесь. Он стоял у огромного высокого стола, располагавшегося у очага. За этим прообразом барной стойки всегда торчал хозяин трактира и следил за порядком в зале.

Крынкин как раз и беседовал о чем-то с трактирщиком.

Заметив нас, Крынкин довольно приветливо махнул нам, предлагая подойти.

Подумал, что лучшего момента поковыряться в мыслях поручика может не представиться. Главное – правильно задать наводящие вопросы.

В общем, мы с прапорщиком подошли к Крынкину. Крынкин попросил трактирщика налить нам всем пива.

Наливая мне пива, трактирщик внимательно разглядывал меня. И чем дольше он разглядывал меня, тем суровее становился его взгляд.

Не закончив наливать пиво, он отставил кувшин в сторону и попытался схватить меня за грудки. Благо я успел среагировать и сделал шаг назад.

– Это он! – заверещал трактирщик.

– Что он? – хором спросили Крынкин и Шереметьев.

– Его я видел в день убийства того господина чиновника на том месте! – громко прошептал трактирщик.

Глава 12

– Никогда такого не было и вот опять! – пробормотал я и уставился на трактирщика. Крынкин с Шереметьевым переводили вопросительные взгляды с трактирщика на меня и обратно.

Понятно, что Шереметьев удивлен. Но похоже, что и Крынкин тоже удивлен. Хотя, если судить по последним событиям, это вполне могла быть провокация с его стороны. Или не с его. Но провокация. Жаль, что непонятно, для чего нужна эта провокация. В любом случае надо как можно быстрей заняться Георгием Михайловичем. Но еще быстрее надо проверить трактирщика.

Эх, прощай моя головушка. Как бы при таких темпах копания в чужих мозгах самому с глузду не двинуться. А ведь я только так, слегка по верхам шарю. Ну да ладно, пока деваться некуда, полезем шарить дальше.

– Скажи-ка любезный, где и когда ты меня видел и что ты там сам делал? – обратился я к трактирщику.

Сам в это время разжег белую искру у себя в груди, дотащил ее до своего мозга и потом аккуратно направил энергию в голову трактирщика. Несмотря на паршивое настроение, делая все это, я немного погордился собой. Вон чему за пару дней научился: по собственному велению зажигать магическую энергию. Правда, пока только белую и зеленую, но и то хлеб.

При этом я старался ни на кого не смотреть, чтобы не привлекать вниманием свечением своих глаз.

Трактирщик рассказал, что пару дней назад он поехал в соседний хутор, чтобы привести оттуда свежего мяса. Возвращаясь, он увидел, как карета экспедитора в сопровождении конного, свернула как раз на ту поляну, где он был убит. Ну свернула и свернула. Но накануне вечером экспедитор жаловался на кислое пиво у него в трактире и грозился его закрыть вместе с гостиницей. В общем, уехал недовольным.

Сейчас же на хуторе трактирщик разжился несколькими бочонками отличного пива, которое брал исключительно для внутреннего употребления. Увидев экспедитора – решил презентовать ему одну бочку. Загладить вину, так сказать.

Поехал догонять и увидел, как я в одиночку расправляюсь с экспедитором и двумя его здоровыми помощниками. Трактирщик не стал задерживаться и быстро рванул к себе.

Самое интересное, что его воспоминания точно соответствуют тому, что он говорит. Погрузившись в его воспоминания, я действительно увидел себя. Свое перекошенное яростью лицо, куртку, которая так понравилась гоп-стопникам в Риге, льняную рубашку, которая так понравилась мне.

В общем, это действительно был я. Никаких сомнений. За одним только исключением. В это время я был на стенах Риги, отбивался от орков. Шереметьев тому свидетель и еще несколько десятков людей и орков уж точно.

Так что, очевидно, здесь опять поработали лицедеи. Вот только на кого?

И еще одна странная, но важная деталь. Тот я на поляне, был одет также, как я на стенах Риги. Между тем у меня был целый сундук вещей, который сейчас благополучно едет со мной в карете.

Значит, лицедей лепил мой образ не с какой-нибудь картинки, написанной местным маляром, а так сказать, с прямой трансляции.

Похоже, тот, кто играет против меня, обладает умением передавать информацию ни только путем посылки гонца за тридевять земель. И это тоже надо будет учесть.

Вот интересно на чем эта технология базируется на магии или науке. Впрочем, какая разница, сейчас не до этого. Потом разберёмся. Один умник вообще сказал, что с определенного момента любая технология становится магией.

Пока я размышлял, трактирщик закончил свой рассказ, и все выжидательно уставились на меня.

Что же делать? Сказать, что трактирщик врет, будет неправильно по отношению к нему. Человек просто рассказал, что видел и все. В этой истории сейчас самое главное – это позиция Крынкина.

Он якшался с лицедеем, который совершил как минимум одно убийство здесь, на постоялом дворе. Непонятно, зачем он это сделал, но это попытаемся выяснить, пошарив в голове поручика. Поэтому не исключено, что он до этого совершил и убийство экспедитора.

Нет, скорее его совершил, всё-таки тот, кто принял потом его облик.

Опять меня занесло не туда. Вот люблю я иногда распыляться, а надо решать проблемы по мере их поступления.

– Господа, я не понимаю, о чем говорит этот трактирщик. Когда убивали Опанасенко, я защищал Ригу. Тому много свидетелей, и среди них, между прочим, и князь Репнин, генерал-губернатор Лифляндии.

– Да поручик, Андрей Борисович, мужественно дрался на стенах Риги! Я тоже видел его в деле! Да еще в каком деле! – выступил на мою защиту Сергей.

Пока Шереметьев с увлечением рассказывал о наших славных подвигах, я аккуратно коснулся мыслей и чувств Крынкина.

Григорий Михайлович и сам не верил, что чиновника убил я. Однако его больше всего волновал вопрос, знаю ли я о том, что он встречался с лицедеем.

Еще Крынкин боялся, что я каким-то образом узнаю, что в Преображенский полк его направило Братство. Что за Братство мне понять не удалось. Но даже думал он о нем именно так – с большой буквы Б.

Оказывается, что наш арест, чуть ли не первое его задание, за все время его недолгой службы в Преображенском полку. Да и сама служба у него была недолга. До этого Крынкин год проторчал в каком-то тыловом гарнизоне на интендантской должности. Ничего удивительного, что его собственные подчиненные относились к нему, мягко говоря, со скепсисом.

Лицедея ему в помощь прислало тоже Братство. Причем сам Крынкин до конца не был уверен, кто кому должен помогать. Он лицедею или лицедей ему.

Когда мы вчера прибыли на постоялый двор, лицедей подошел к Крынкину и показал условный знак Братства. Что это за знак было непонятно. Однако встречи Крынкин не обрадовался. На его вопрос, что он, Крынкин, должен делать, лицедей ответил:

– Выполнять, что предписано и доставить этих двоих в Тайную Канцелярию, желательно в кандалах. Остальное не ваша забота.

– К сожалению, в кандалах не получится. Один из них – прапорщик лейб-гвардии. Его взятие под стражу не поймут ни мои люди, ни тем более его, – ответил тогда Крынкин.

– Что так? – удивился лицедей.

– Они очень быстро спелись, вспоминая минувшие дни.

– Что ж, я думаю, я смогу помочь. Но дальше сами, пожалуйста. И хорошо бы, чтобы письма князя Репнина не доехали до князя-кесаря.

После убийства Ионыча, поручик не сомневался, кто был тем вторым Петро, что убил его подчиненного. Не то чтобы он это точно знал, но всякие темные слухи о лицедеях до Крынкина доходили. Но слухи к делу не пришьёшь.

Погрузившись в мысли Крынкина, я на недолго выпал из реальности. Вернул меня туда голос поручика:

– Ну хватит ваших побасенок, прапорщик. Все это, конечно, хорошо, но теперь получается, что Ермолича видели на месте злодеяния дважды. И один раз, как он совершал это злодеяние. Так что я все-таки вынужден взять вас под стражу. Обоих.

– Вы не посмеете, Крынкин, – возмутился Шереметьев.

– Еще как посмею.

Шереметьев попытался выхватить шпагу. Крынкин свистнул, и к Сергею подскочили двое преображенцев и быстро скрутили руки за спиной. Тоже проделали со мной.

– Найдите у них бумаги и передайте их мне, – скомандовал поручик.

Преображенцы, морщась и кривясь, но обыскали нас. Естественно, ничего не нашли. Вчера вечером я уговорил Шереметьева отдать бумаги Репнина Янису. Ему же я отдал подаренный мне Репниным кошелек с золотом.

Конечно, это был рискованный шаг. Я знал Яниса всего несколько дней, как и Янис меня. Но зато Янис очень хорошо знал Федора Ивановича, моего дядьку, и очень его любил.

Мой дядька заменил им с Илзе родителей. Хотя, как он умудрился это сделать, находясь все время при мне и так, чтобы, я об их существовании не подозревал. Ума не приложу.

Так что бумаги, деньги и Ивара я доверил Янису со спокойной душой. Тем более другого выхода не было.

Отсутствие бумаг разъярило Крынкина. Были перерыты все наши вещи, но и в них ничего не нашли.

– В кандалы их обоих. И быстро. Через час выезжаем, – скомандовал Крынкин.

Походный набор кандалов нашелся в чудной карете Опанасенко. Кузнеца привлекли местного.

Ни через час, но через два, мы тронулись в путь. Нас с Шереметьевым усадили в карету под присмотром того самого ветерана, который все время крутился рядом с поручиком.

Меня интересовало, как Крынкин поступит с нашими семеновцами. Тоже в кандалы закует и поведет этапом? Выглядело бы это весьма сомнительно. Лейб-гвардейцы, бредущие в форменных кафтанах и кандалах по центральной России. Перебор даже для нынешних суровых нравов. Интересно, как Крынкин выкрутится.

Выкрутился. Я даже его зауважал немного. Он купил у местных каких-то старых кафтанов и заставил всех семеновцев одеть их вместо форменных. Затем связал им руки, посадил на лошадей и накрепко к ним привязал. Каждую такую лошадь вел за собой верховой преображенец. Оружие наших солдат тоже навьючили на лошадей. Так и тронулись.

До Питера мы ехали несколько дней. На ночевку останавливались вне населенных пунктов. Даже в деревни не заезжали, ни то, что в города. Во избежание, так сказать. Поскольку мы с Шереметьевым находились под неусыпным оком преображенского ветерана, всю дорогу мы почти молчали. Говорили только на бытовые темы. Так что моим планам узнать у Шереметьева о жизни в этом мире сбыться было не суждено.

Получается, что первый русский город, который я увидел в этом мире, был Санкт-Петербург. Рига не в счет, он еще не стал русским. Впрочем, когда я увидел Питер с ближайших к нему холмов, у меня тоже возникли сомнения, что это русский город.

Города как такового не было. Была Петропавловская крепость на Заячьем острове. Было множество слобод, застроенных деревянными домами: Белозерского, Котловского полков, Греческая, Немецкая, Большая Морская, Первоначальная русская. Были верфи на Адмиралтейском острове. Только вдоль набережной Невы в основном на Петербургском и Васильевском островах были видны каменные дома и дворцы.

Но поразило меня не это. Над городом висело облако. Точнее не облако, а легкое марево. Сквозь это марево проступал прекрасный город. Высокие здания, очень похожие на римские. Шпили башен, подобных котором в моем Питере отродясь не бывало. Хотя среди них легко находился шпиль Петропавловской крепости. Блеск золотых куполов храмов. Причем размеры этих куполов были значительно больше тех, что существовали в моем мире. Но было здесь и облако, подобное тому, что висело над Авалонской гаванью в Риге. Здесь оно скрывало Адмиралтейские верфи.

– Прекрасный город, не находишь?! – с восхищением спросил меня Шереметьев.

– Безусловно, согласился я, – Хотя представлял его несколько иначе.

Но стоило нам подъехать поближе к городу, как все прекрасные шпили, купола и дворцы растаяли как мираж.

В той жизни я много раз бывал в Питере. Не то чтобы мне город особо нравился, но была в нем какая-то изюминка. Этот Питер мне совсем не понравился. Был он какой-то совсем мрачный.

Даже деревянные дома были какие-то не наши. Длинные, приземистые, совсем без украшений. Скорее казармы, чем дома. Зато одноэтажных почти не было. Все в два-три, а то и четыре этажа и в несколько подъездов. Пардон те – парадных. Этакие хрущевки восемнадцатого века.

В общем, это был совсем другой Питер. Не тот, что был в моем мире, даже в то же самое время. И не тот прекрасный город, что я увидел издали.

– Сергей, а что произошло? Куда делись все эти прекрасные купола и шпили? – спросил я у Шереметьева.

– Как куда? Куда они могли деваться? Все на месте!

– Да нет! Все исчезло!

Шереметьев с недоумением посмотрел на меня:

– Как исчезло? Вот что ты видишь? Петропавловский шпиль видишь?

– Да!

– А слева от него три золотых купола, видишь?

– Нет!

– А справа от него стеклянный шпиль? Тоже нет?

– Нет там никакого шпиля! – сказал я.

– Странно, что ты не видишь этакой красоты! Может, у тебя что-то со зрением случилось из-за твоей контузии.

– Не знаю! Но что-то мне все это напоминает сказку об изумрудном городе. Тем более что и свои волшебники здесь наверняка есть, и думаю, что в товарных количествах.

– А что за сказка?

– Я тебе Сергей, как-нибудь потом расскажу. На ночь!

Да, было бы интересно выяснить, что в действительности находится в городе на месте этих призраков куполов и шпилей.

Судя по всему, кто-то очень могучий из власти предержащих решил реализовать миф о потемкинских деревнях лет на пятьдесят раньше и на более высоком, просто недостижимом, уровне. Интересно кто? Впрочем, сейчас не до этого. Хотя вопросики по этому странному копятся, и на них придется-таки искать ответы, иначе не выжить.

На въезде нас встретила застава. Десятка полтора всадников в кирасах. Они плотным кольцом окружили карету и сопровождали нас всю дорогу до Тайной Канцелярии. Они ехали так близко к карете, что мне мало, что удалось разглядеть и без того маленькие окошки экипажа.

Во всяком случае, куда мы ехали, в какой район города я не понял. Между конями сопровождения мелькали лишь отдельные фрагменты зданий. Но вот что меня удивило и чего уж действительно не было в Питере моего мира. Улицы здесь были вымощены большими бетонными плитами. Из-за этого улицы очень напоминали дороги Римской империи.

Движение по улицам было интенсивным и шло по четырем полосам. Две в одну сторону. Две в другую. С краю проезжей части тащились груженые телеги, запряженные тяжеловозами. По крайнем левым полосам, не то, чтобы неслись, но ехали кареты и верховые. Некоторые кареты даже были запряжены четверками лошадей. Было видно, что дорогие. Но все какие-то мрачные.

И тут я аж подскочил на своем месте. Мимо нас пронесся автомобиль. Выглядел он как обычная карета без лошадей. Впереди, как положено, сидел водитель и крутил баранку. Вот только облака выхлопных газов видно не было. Больше ничего я разглядеть не успел.

– Что это такое было?

– Что? – спросил Шереметьев.

– Ну вон то без лошадей мимо нас промчалось? – как можно осторожнее пояснил я свой вопрос.

– А это! Обыкновенная карета. Просто запряжена авалонскими лошадями. Они гораздо быстрее наших. Но есть у них такая особенность. Их не все видят. Поэтому и называются они призрачные кони Авалона.

– Как? Как? – переспросил я, не поверив в то, что говорил Шереметьев.

– Призрачные кони Авалона – порода называется. А что?

– Нет, ничего. Хорошо хоть не бледные кони – сумничал я.

– Не смешно! – с осуждением посмотрел на меня Сергей.

Наконец, мы остановились у какой-то высокой крепостной стены. В стене были ворота, оббитые железом. Они со скрипом отворились, и мы въехали вовнутрь крепости.

Дверь кареты распахнулась и вовнутрь сунулся огромный мужик с нечесаной бородой. За поясом у него торчала тяжелая дубина. Он молча схватил меня за цепи кандалов и вытащил наружу. Такую же операцию он проделал с Шереметьевым.

Мы оказались в маленьком дворике, с четырех сторон, окруженном высокими каменными зданиями без окон. Во дворике мы оказались впятером: я, Шереметьев, сопровождавший нас ветеран, кучер и мужик с дубиной. Все остальные остались снаружи.

Нечёсаный также молча открыл неприметную дверцу и молча по очереди впихнул туда нас с Шереметьевым.

Мы оказались почти в полной темноте на винтовой лестнице, круто уходящий вниз. Редко развешанные на стене плошки с горящим маслом почти не давали света.

Мужик зашел за нами, запер дверь и молча толкнул нас вниз. Мы медленно стали спускаться. Шли долго. Когда мужику казалось, что мы спускаемся слишком медленно, он также молча тыкал нас дубинкой в спину.

Наконец, мы попали в узкий сырой коридор, освещенной все теми же плошками с маслом. По обеим сторонам коридора было много узких деревянных дверей.

В одну, мужик впихнул Шереметьева, в следующую меня.

Я оказался в каменном мешке без окон площадью метров десять. Из освещения все также масляная плошка. Одна. Из удобств сноп прелой соломы на полу и деревянная бадья с крышкой в углу.

Не успел я как следует оглядеться и подумать о своем положении, как снова вошел все тот же мужик с дубиной. Но не один, его сопровождал второй с факелом. Первый подошел ко мне, взял меня за ручные кандалы и пристегнул их к кольцу в стене. Кольцо находилось выше моей головы. Получилось, что я повис на этом кольце. Носки ног едва касались пола.

Нечесаный на минуту вышел из камеры и вернулся с раскладным креслицем. Еще через минуту в камеру вошел высокий грузный мужчина лет сорока пяти в цветастом дорогом кафтане, подпоясанным алым кушаком с кистями. Явно начальник.

Он посмотрел на меня своими черными слегка навыкате глазами с презрительным прищуром и сквозь сжатые зубы спокойно и даже как-то устало спросил:

– Где письма?

– Какие? – спросил я.

Начальник с полминуты молча смотрел на меня. Я молчал, смотрел на него.

Он поднялся, развернулся и пошел к выходу. На выходе на мгновение остановился, слегка повернул голову в мою сторону и бросил:

– На дыбу его!

Глава 13

– Стойте, Ваше Сиятельство! Какие письма я вас спрашиваю! – крикнул я ему вдогонку.

– Откуда меня знаешь? Кто указал? – сурово спросил меня князь – кесарь. Глаза его медленно наливались яростью.

– Никто! Сам догадался! – я попытался поудобнее поставить ноги на пол.

– Вот и хорошо! Сейчас мы узнаем, о чем ты еще догадался и о чем еще догадаешься! Больно уж дерзок и болтлив, как я посмотрю. На дыбу его!

Князь вышел. Его подручные молча отстегнули меня от кольца и, подталкивая, вывели из камеры.

Судя по всему, дальнейшая моя судьба не сулила мне ничего хорошего. Окончить жизнь на дыбе или даже потерять на ней здоровье не входило в мои планы. Более того, все это как раз резко расходилось с моими целями.

Я хотел задействовать князя-кесаря в моей легализации и снятии с меня всяких вздорных и непонятных для меня обвинений, которые успел нахватать предыдущий хозяин моего тела.

Но сделать я это хотел по-хорошему, так сказать, выясняя и снимая все недоразумения во время мирных переговоров. Ромодановский захотел по-плохому, причем для меня. Что ж, будет ему по-плохому, – только для него.

Но для этого надо сначала притупить бдительность моих конвоиров. Прикинемся испуганным и павшим духом юношей. Благо обстановка располагает.

Выйдя в коридор, мы спустились еще на пару этажей ниже. Здесь был уже совсем сырой коридор, в который выходили четыре обитые металлом двери. В одну из них меня втолкнули.

Дверь вела в довольно просторную комнату без окон. Отсутствие дневного света компенсировалось десятком факелов. Они не только освещали комнату, но вместе с жаровней давали и кое-какое тепло.

В неровном свете факелов мне удалось подробнее разглядеть довольно устрашающую обстановку.

Посредине стояли два столба, соединенные перекладиной. Через перекладину перекинута веревка. Под перекладиной на полу лежал огромный камень с вмонтированным в него кольцом. Через него же была продета веревка.

Рядом с этим сооружением стояло ложе с двумя валиками с протянутой по концам веревкой и ручным воротом. Предназначение двух этих предметов мебели не вызывало сомнений. Привязал человека за руки-ноги и тащи в разные стороны. Глядишь, и заговорит. А если нет, так на небольшом столе рядом с жаровней был разложен большой средневековый набор добросовестного следователя.

Чего тут только не было. Клещи от гигантских до миниатюрных. Сверла, ножи разных размеров. Молотки и крючья тоже внушали опасения разнообразием размеров. О предназначении некоторых железяк я даже догадываться не хотел.

Особенно впечатлил меня набор для проставления клейм. Каких штампов тут только не было. Начиная с алфавита и заканчивая какими-то геральдическими символами.

Внешний вид этих инструментов свидетельствовал о длительном, регулярном и интенсивном их применении. Следы крови на них чередовались со следами огня и ржавчины.

Сама комната тоже не блистала чистотой. На стенах помимо плесени была отчетливо видна плохо замытая кровь. На полу по углам валялись кучи окровавленного тряпья. В углу стоял мешок, от которого на всю комнату шел запах тухлятины.

В общем, веселое было место. Под стать ее хозяину. Было отчего пасть духом.

Распоряжался здесь, весело агукающий громила ростом под два метра. С его лица, очень похожего на рожу орка не сходила добродушная улыбка.

Он был нем, однако его умные глаза обшаривали каждого входившего внимательным взглядом. Палач словно изучал, с чего лучше начать разделывать очередную жертву.

Я понадеялся, что палач увидел перед собой впавшего в ступор безвольного молодого слизняка. Даже слезу подпустил.

Судя по тому, как он, оглядев меня, толи сочувственно, толи брезгливо хлопнул меня по плечу – слизняка во мне он увидел.

– Светлейший приказал на дыбу его! – сплюнув, бросил один из конвоировавших меня мужиков и оба они вышли из пыточной, плотно закрыв за собой дверь.

Палач улыбнулся и весело кивнул. Он хватанул меня за цепи кандалов и поволок к наковальне. Взял молот и зубило и парой ударов сбил заклепки на ручных кандалах. Потом также освободил меня от ножных.

Пора действовать. Скорей всего лучше времени не будет. После того как палач подвесит меня на дыбу, придет следователь и начнется веселуха. Но не для меня.

Палач не сильно толкнул меня в сторону дыбы. Однако я изобразил, будто, от его толчка я споткнулся и, падая, зацепил стол с пыточным инвентарем. Инструменты посыпались на пол и на меня.

Судя по тому, что на шум, к нам снаружи никто не ворвался, звукоизоляция в пыточной была отличная. Ну это и понятно. Кому там приятно слушать всякие стоны и страдания. Да еще тайну какую-нибудь чужую можно услышать. И самому вмиг на дыбе оказаться.

Размазывая слезы, я стал медленно подыматься с пола, отпихивая осыпавшееся на меня железо.

Палач, издав какой-то злобное рычание, нагнулся и стал ставить на ножки опрокинутый стол.

Это была его ошибка.

Чтобы встать, мне оставалось оттолкнуться руками от пола. Перед этим я незаметно положил руку на средних размеров молоток.

Следующим движением я, схватив молоток, молниеносно вскочил на ноги и со всей мощи нанес удар по голове гиганта.

Палач что-то хрюкнул и как был, согнувшись, завалился за опрокинутый стол и там затих.

Я быстро нашел пару прочных веревок и тщательно связал руки и ноги палача, не забыв накинуть ему петлю на шею. Теперь при любой попытке освободиться или просто разогнуться, палач будет затягивать петлю и сам себя душить. Да, армейская школа пропала не зря.

Теперь оставалось подготовиться к встрече гостей. Прорываться самому с боем? Я такой возможности не видел. Один, в незнакомом месте без оружия. Против неизвестно какого количества противников. Нет уж, увольте. Надо каких-нибудь козырей набрать. Оружия там или заложника познатнее. А лучше и того и другого. И вот с этим потом идти к Ромодановскому, договариваться. И Серегу еще вытаскивать.

Лучше до этого, конечно, никого не убить. Свои же русские. Да и переговоры так вести сподручнее. Кстати, как там наш палач?

Палач был в беспамятстве. На затылке у него была кровавая рана. Я нашел в углу кадушку с водой, выбрал из тряпья наиболее чистый кусок, смочил его и промыл гиганту рану.

Череп у палача оказался на редкость крепкий. Затылок пробит не был. Только глубокая, до кости ссадина.

Времени оставалось мало. Я буквально чувствовал, как уходят минуты, оставшиеся до появления гостей.

Я рывком подтащил тушу палача к камню под дыбой и посадил его спиной к двери. Сунул ему в руки веревку от камня

Как я понял, этот камень привязывался к ногам растянутого на дыбе. Он должен был фиксировать ноги несчастного, пока ему выдергивают руки из плечевых суставов, натягивая веревку, переброшенную через перекладину. И так до тех пор, пока не расскажет, что знал и чего не знал.

И этим несчастным на дыбе мог оказаться я. Поэтому особой жалости к палачу и к будущим гостям у меня не было. Но до определенного момента встреча должна пройти на высшем уровне.

Я быстренько поставил стол на ножки и подтащил его почти вплотную к дыбе. Быстро и аккуратно, как мне надо, разложил на столе инструменты.

Среди них оказалась парочка длинных ножей, которыми в крайнем случае при большом везении можно было бы отмахаться от шпаги или сабли. Еще мне понравился здоровенный топор мясника и какая-то штука очень похожая на булаву. В общем, было чем защищаться и нападать. Только огнестрела не было. Ну да ладно.

Едва я успел залезть на камень и изобразить подвешенного на дыбе, как в двери заскрежетал ключ.

Первым вошел мужик, который привел меня в эту тюрьму. Он, не отходя от двери, поводил фонарем из стороны в сторону, внимательно осматривая пыточную.

Увидел меня подвешенного на дыбе, палача, привязывающего к камню мои ноги, довольно хмыкнул. Посторонился, пропуская в камеру второго. Второй на этот раз принес два складных кресла и складной столик.

Одно кресло он поставил посередине, второе и стол поставил в углу.

Третьим опять зашел Ромодановский, уселся в кресло по центру, сложил руки на животе. Первый мужик закрыл дверь изнутри, повернул ключ в замке и убрал его в карман.

Я рассчитывал, что он останется снаружи, но не все коту масленица.

Тот мужик, что притащил мебель, уселся за принесенный стол, достал из огромной папки пачку желтоватых листов, снял с пояса чернилицу, достал из-за уха гусиное перо и приготовился вести протокол допроса.

– Ну что, Илья, помолясь, – начнем! – благодушно произнес князь-кесарь, обращаясь к палачу.

Илья некстати пришел в себя, задергался и что-то невнятно промычал.

– Начнем, начнем! – не стал я дожидаться, пока Ромодановский преодолеет свое удивление.

Я соскочил с дыбы, оттолкнул в сторону палача и сделал шаг к столу с орудиями пыток.

Схватил в одну руку топор. Другой метнул какой-то короткий, но увесистый пыточный нож в сторону мужика, пытавшегося открыть дверь. Нож уверенно воткнулся над замочной скважиной.

– Всем оставаться на местах господа – хорошие! Князь – кесарь, вы тоже! Вы хотели поговорить? Давайте разговаривать!

Ромодановский до этого вскочил на ноги, хватился за саблю, но увидев полет ножа в дверь расслабился и опустился назад на стул. Его подручные тоже замерли на местах.

– Бойкий вьюнош! – как-то даже с удовлетворением бросил Иван Федорович Ромодановский, – Далеко пойдешь, если вовремя не остановят.

– Учителя хорошие были, Ваше Сиятельство.

– Ну хорошо! Чего ты хочешь? – как-то устало проговорил Князь-Кесарь.

– Для начала хочу, чтобы ваши люди отошли от двери и сели по углам, а все оружие передали мне.

– Я тоже! – тихо, но угрожающе спросил князь.

Мне, конечно, этого хотелось, но я понимал, что это невозможно. Если я рассчитываю в дальнейшем хоть как-то наладить отношения с одним из самых могущественных людей в Империи.

– Что вы, Ваше Сиятельство! Как можно! Я лишь хотел вас просить о небольшой милости.

– Какой? – взгляд князя приобрёл привычное ему высокомерие. Как же! Все как обычно, – все кругом добиваются от него милости.

– Обещать мне не применять самому оружие против меня и не отдавать таких команд своим людям, пока наш разговор не будет закончен.

– Не слишком ли ты многого просишь, щенок! – глаза князя стали наливаться кровью.

– Не больше, чем заслужил, Ваше Сиятельство. Но чтобы понять, вам надо хотя бы выслушать меня.

– А если откажусь? Убьешь? – князь иронично поднял бровь.

– Нет, Ваше Сиятельство, постараюсь этого не делать без крайней нужды! Просто уйду.

– Не выйдет! – усмехнулся князь, – Отсюда еще никто никогда по собственной воле не уходил!

– У меня есть принцип Ваше Сиятельство: никогда не говори никогда! – прозвучало несколько пафосно, но в этом времени и при данных обстоятельствах, я счел пафос уместным.