Текст книги "На цепи (СИ)"

Автор книги: Эд Качалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 10

– Работает спецназ! – пробормотал я и заржал в голос. Видимо, напряжение последних часов дало о себе знать. Шереметьев недовольно покосился на меня. Командир зеленых посмотрел на меня гневно:

– Не вижу ничего смешного! – проскрежетал он.

Смех действительно был неуместен, и я постарался его в себе задушить. Тем более что, судя по мундирам, это был действительно спецназ Петра Великого. Точнее, солдаты еще одного, помимо Семеновского, полка, служившего ядром созданной Петром российской армии – Преображенского лейб-гвардии полка.

– Извините, вы правы. Смех здесь неуместен. Устал просто! Не знаю, как к вам обращаться, но дайте я угадаю: вы приехали нас арестовать? – спросил я.

– Да, именем Государя Императора, вы арестованы!

– Опять двадцать пять! Для начала неплохо было бы предъявить свои полномочия, – еле сдерживая злость, сказал я?

– Что? – не понял расфуфыренный!

– Кто ты? Кто тебя послал? Есть ли у тебя соответствующие бумаги? – елейным, но не обещающим ничего хорошего, тоном спросил я.

– Я поручик лейб-гвардии Преображенского полка Георгий Михайлович Крынкин – немного стушевался франтик.

– А где твой мундир, Крынкин? Вон, на остальных вижу мундиры славного лейб-гвардии Преображенского полка. У сопровождающего меня прапорщика и солдат мундиры славного Семеновского полка!

Все как положено, в красных чулках. А ты в чем?

– Я повелением полуполковника лейб-гвардии Преображенского полка, князя Долгорукого исполняю поручения князя кесаря.

– И поэтому позволили себе не носить мундир? Не понятно, но очень интересно. При случае обязательно уточню. Как сие возможно?

Сергей Шереметьев повернулся ко мне и судя по выражению лица, хотел что-то сказать в оправдание Крынкина. Поняв это, я положил руку Сергею на плечо, останавливая его порыв. Мне надо было узнать от преображенца как можно больше, пока он не очухался от моего напора:

– А пока любезный Крынкин не мог бы ты поделиться с нами, кого тебя послали арестовать?

Как я и рассчитывал, наезжая на командира преображенцев и засыпая его вопросами, Крынкин стушевался:

– Я послан отыскать пропавшего экспедитора Тайной канцелярии Опанасенко. Он был отправлен в Ригу по государеву делу и подвергся нападению.

– С чего ты взял, что он подвергся нападению?

– В Санкт-Петербург прискакал гонец от…, – Тут, видимо, Крынкин собрался и сообразил, что отвечает на вопросы непойми кого, да еще застигнутого на месте преступления:

– А, собственно говоря, кто вы такой, сударь и по какому праву задаете мне вопросы?

Мысленно чертыхнувшись, что не удалось до конца узнать полномочия поручика, я, сбавив тон, сделал вторую попытку:

– Уважаемый Георгий Михайлович, разрешите вам представить прапорщика лейб-гвардии Семеновского полка Сергея Александровича Шереметьева.

Сергей выехал вперед и не сходя с лошади, слегка поклонился.

– Он по поручению генерал-губернатора Риги Никиты Ивановича Репнина сопровождает меня к князю – кесарю Ромодановскому.

Таким нехитрым маневром, я опять попытался не назвать себя, чтобы не спровоцировать Крынкина на всякие необдуманные действия. Типа моего ареста. Но поручик был начеку:

– А вы кто такой, милостивый государь?

– Я Андрей Борисович Ермолич. Итак, зачем вы здесь?

На лице поручика отразилась вся гамма его мыслей и чувств. Но я все-таки слегка напрягся и попробовал поконкретнее считать, чего хочет поручик. Я почувствовал, как в районе солнечного сплетения, там, где у меня шрам-цветок, медленно разгорается белый огонь.

Вот его тонкий язык превратился в тонкий луч. Этот луч поднялся к моему мозгу и через глаза скользнул по поверхности мозга Крынкина. Опять заболела голова.

Поручик словно что-то почувствовал, дернулся и внимательно взглянул на меня. Луч тут же словно щупальце отдернулся и потух.

Теперь я точно знал, о чем подумал Крынкин в этот момент. Это знание звучало у меня в голове как мешанина фраз и вопросов, которые поручик задавал себе во время нашего общения.

Крынкин не понимал, что ему делать. Он обнаружил место преступления. Очень кровавого и жестокого преступления. Он еле сдерживал рвоту, чтобы не опозориться перед подчиненными.

И еще эти вооруженные люди на месте преступления. Странные люди. Ладно, этот прапорщик – семеновец Шереметьев. Вроде настоящий. Но надо спросить у него бумаги. Но Шереметьев, все больше молчит. А выступает этот. Дерзкий. Как его? Ермолич! Как он ловко у меня почти все выведал. Хорошо, что я не успел ему рассказать, о том, что к нам успел слуга экспедитора прискакать. Он и поведал, как вырвался от лиходеев, что стали Опанасенко убивать.

Этот Андрей Борисович вполне на татя похож. Дерзкий, сам черт ему не брат. И глаза у этого Ермолича вон как страшно огнем полыхнули. Да и непонятно кто он такой, хотя прапорщик к нему со всем уважением относится. Нет, определенно, без Ермолича тут не обошлось и его надо арестовать. Но остальные то на убийц непохожи. Сразу гвардию по выправке видно. В этом Ермолич прав. Да и оружие чистое. И мундиры кровью не заляпаны. Да и имя князя Репнина кое-что значит. Как бы хуже не было.

В общем, Крынкин не знал, что с нами делать. Ладно поможем ему нас отпустить, ну и себе очков наберем в глазах поручика, а заодно и князя-кесаря. Разговор с Ромодановским чую будет ох как непрост. Настолько непрост, что в случае чего и на дыбу отправиться можно, а потом и по этапу, а то и на плаху. Так что дополнительные бонусы пригодятся. Ну и самому в тень слегка отойти, а то и правда выперся вперед, а у самого ни положения, ни должности. Вопросики могут не только у Крынкина возникнуть.

Я наклонился к Сергею и шепотом попросил его показать подорожную и договориться о нашем дальнейшем следовании в Питер. Но сделать это аккуратно и вежливо. Сергей понимающе ухмыльнулся, тронул лошадь и выехал вперед:

– Господин поручик. Мы сами стремились поскорей сообщить о происшествии. И раз вы утверждаете, что посланы как раз, чтобы установить все обстоятельства гибели господина экспедитора, а не верить слову офицера у меня нет оснований, то, значит, вас нам сам бог послал.

В глазах Крынкина блеснула радость. Он сразу сделался очень важным:

– Да это так, прапорщик. Мне предписано высочайшим повелением разобраться, что здесь произошло. Поэтому, как старший в чине прошу показать ваши бумаги.

– Извольте, милостивый государь. Мы хотели оставить здесь караул, но раз вы сюда уже прибыли, то вверяю сие место преступления вашим заботам. Сами же мы, с вашего позволения, продолжим путь в Санкт-Петербург.

Поручик уставился в бумаги и минут пять внимательно их изучал. Затем он перевел взгляд на меня и стал пристально разглядывать уже меня:

– Поручик, а что это вы так на меня уставились: на мне узоров нет и цветы не растут, – спросил я и, в свою очередь, стал пристально смотреть на Крынкина.

Крынкин ничего не ответил. Он перевел взгляд куда-то мне за спину и махнул рукой, кого-то подзывая. К нему подбежал пожилой усатый солдат. Поручик что-то прошептал ему на ухо. Солдат взял под козырек и убежал к остальным.

Там он отдал команду, а сам вернулся к нам и взял под уздцы мою лошадь. Еще двое людей Крынкина спешились, и один взял под уздцы лошадь Шереметьева, а второй залез на козлы кареты к Янису. Остальные преображенцы подъехали к нам и взяли на прицел уже конкретно нас двоих. Впрочем, десяток солдат, так и остались на местах, держа на мушке наших семеновцев.

Глаза Крынкина полыхнули мстительным торжеством. Подчеркнуто игнорируя меня, он обратился к Шереметьеву:

– Прапорщик, к сожалению, я не могу вас отпустить одних. У меня приказ разобраться с этим делом. Мы приехали на место убийства, а тут вы. Чтобы вы сделали на моем месте, а, господин прапорщик? Так что вы и ваши люди арестованы. Сдайте оружие.

Шереметьев сжал эфес своей шпаги, так что костяшки пальцев побелели. Еще мгновение, и он выхватит ее и перейдёт в атаку.

Я положил поверх его руки, сжимавшей эфес, свою руку и с силой надавил, не давая Сергею, вытащить шпагу из ножен:

– Скажите, поручик, вы в бою были?

– Нет, а какое это имеет значение? – зло ответил Крынкин.

– А сколько из ваших людей было?

Поручик замешкался с ответом. Видимо, не знал, сколько его людей было в деле. Тогда я привстал в седле и, обращаясь к солдатам в зеленых кафтанах, прокричал:

– Преображенцы! Не далее, как вчера прапорщик Шереметьев и солдаты его роты лейб-гвардии Семеновского полка отбили штурм Риги. А сколько вас было в деле и где? Отзовись.

На несколько секунд повисла тишина. По лицам преображенцев было видно, как внутри них напряженное ожидание возможной схватки сменяется воспоминаниями. А потом посыпались нестройные ответы:

– Я за Нарву бился!

– И я!

– И я!

– Под Полтавой супостата бил.

– А я в Ингерманландию ходил с воеводой Шереметевым.

Откликнулись практически все преображенцы. Да и наши семеновцы, тоже готовые к любому развитию событий, стали вспоминать, где они воевали. И вот уже между солдатами двух элитных полков завязался разговор.

Ветераны вспоминали минувшие дни. Много оказалось тех, кто помнил Нарву. Как два лейб-гвардейских полка единственные не дрогнули и не побежали, а, стоя по колено в крови, отбивали атаки супостата. За что с тех пор по велению Петра оба полка носили красные чулки.

Мое внимание привлек один шустрый и уже немолодой преображенец. Все его звали Ионыч. Он был щуплый и говорливый. Увидев среди наших семеновцев гиганта по имени Петро, он страшно обрадовался. Соскочил с коня, подбежал к Петру, заставил того тоже слезть с лошади и полез обниматься.

– Подумать, почти десять лет не виделись! – радовался старый солдат.

Ионыч все подпрыгивал вокруг Петро и всем с восторгом рассказывал, как тот его раненого вынес из боя, где-то под Полтавой. При этом по рассказам Ионыча, Петро в одиночку уконтрапупил целую гору врагов. Петро что-то смущенно и неразборчиво басил в ответ, но было ясно, что он тоже очень рад видеть Ионыча.

Я был доволен. Похоже, почти удалось предотвратить никому не нужную братскую стычку. Почти да не совсем.

Видя, как расслабляются его люди, как находят много общего с теми, кого должны были арестовать, Крынкин наливался гневом. Увидев это, я максимально вежливо воззвал к его разуму:

– Вот видите, Григорий Михайлович, оказывается почти все ваши и наши люди были в деле. О чем это говорит?

– О чем?

– О том, что если вы будете настаивать на нашем аресте, то скорей всего произойдет стычка. Потому что вы люди служилые, мы люди служилые, и у каждого свой приказ. Ни нам, ни вам этого не нужно.

– Ну почему вам не нужно, это понятно. Нас больше, и мы вас одолеем! И вы подчинитесь нам, – гордо заявил Крынкин.

Похоже, говорить с Крынкиным о том, что несмотря на сложившиеся обстоятельства, с обеих сторон свои, бесполезно. Кроме него самого и его выгоды для этого надутого индюка никого и ничего не существовало. Между тем я видел, что все больше преображенцев, поглядывают на своего командира, если не с осуждением, то с недоумением точно.

– Безусловно, Георгий Михайлович, вы нас одолеете. Но вам тоже этого не нужно, поручик. Подумайте сами. Узнает князь Репнин о том, что случилось с людьми, выполняющими его поручение и по чьей вине. Обязательно обратится к князю – кесарю. Его сиятельство так или иначе, но учредит следствие. И будете вы под следствием, поручик ходить не известно сколько. И не известно, чем еще закончится.

Крынкин задумался, обвел взглядом все, что происходит кругом, и спросил:

– И что вы предлагаете?

– Сначала ответьте, в чем суть отданного вам приказа?

– Мне предписано разобраться с обстоятельствами исчезновения экспедитора тайной канцелярии, выявить причастных и доставить их в Санкт-Петербург.

– То есть не именно нас, а причастных?

– Да. Но вы-то причастны. Я обнаружил вас на месте преступления. И должен вас доставить.

– Но мы ведь и сами туда направляемся, и как раз к князю – кесарю. Так что предлагаю вам просто отправиться вместе и не устраивать здесь побоище с неизвестными последствиями. Как вам такой вариант?

Крынкин задумался, оглядел нас еще раз. Его внимательный взгляд задержался на оружие каждого из нас. У меня был огромный соблазн снова залезть поручику в мозги, но я воздержался. Очень уж демаскирующими эффектами сопровождался этот процесс. Вон как прошлый раз поручик, отшатнулся от моих горящих глаз. Да и для меня это весьма болезненная процедура. Крынкин между тем, что-то прикинул в уме и бросил:

– Хорошо, поехали.

После того как Крынкин оставил пост на месте гибели экспедитора, мы выехали. Нескольким, судя по их виду, наиболее опытным солдатам поручик шепотом отдал какие-то распоряжения. И мы тронулись в путь. Впереди ехала пятерка преображенцев, затем мы. Возле нас и после нас ехали остальные преображенцы. Замыкала процессию карета экспедитора, которой правил Янис.

Поручик всю дорогу ехал рядом с нами. И рука его лежала на эфесе.

Мы втроем ехали молча. Сергей ехал и что-то насвистывал. Я усиленно крутил головой, стараясь получить как можно больше впечатлений о новом для себя мире и времени.

Впрочем, ничего неожиданного для себя я не увидел. Песчаная дорога вилась через леса, в котором росли корабельные сосны. Иногда она выскакивала из леса, чтобы пробежать мимо каких-то небольших чем-то засаженных наделов. То там, то здесь среди этих полей виднелись крыши хуторов лифляндских крестьян. Иногда появлялись мызы – большие отдельно стоящие поместья. Впрочем, здесь их чаще называли хофами, что в переводе с немецкого вроде как двор.

Спустя полчаса, когда мы слегка отстали от Крынкина, Шереметьев незаметно толкнул меня вбок и указал глазами на наш походный порядок.

Приглядевшись к нему, я сам едва не выругался вслух от досады и удивления.

Несмотря на то что Крынкин произвел отрицательное впечатление, я не мог не оценить его действий как командира и выучку его солдат.

Он незаметно расставил своих людей так, чтобы пока мы ехали, рядом с двумя нашими людьми, находились как минимум трое его людей.

Казалось, преображенцы и семеновцы ехали и мирно беседовали, то и дело обмениваясь шутками и посмеиваясь. Но те несколько ветеранов, с которыми переговорил Крынкин, хоть вроде и участвовали в разговорах и посмеивались шуткам, но глаза их были жестки и внимательны. И руки они, как и поручик, держали на оружии.

Еще час спустя начало смеркаться, и стало ясно, что пора останавливаться на ночлег.

– Впереди скоро будет небольшой городок, а может и деревня, черт их разберет, там есть постоялый двор. Там и заночуем – сказал Крынкин и ускакал вперед.

Перед тем как войти в городок, мы ненадолго остановились за ближайшим холмом, чтобы солдаты могли привести себя в порядок.

Русская армия должна входить в города если не при полном параде, то в полном порядке. Тем более в местах, которые не так давно вернулись в Российскую Империю. С этим были согласны и Шереметьев, и Крынкин.

У солдат – преображенцев нашелся даже барабан. Поэтому к постоялому двору мы прибыли подтянутыми и под барабанную дробь.

Постоялый двор представлял собой средневековый двухэтажный дом с открытой галереей на втором этаже. Дом стоял посреди огромного двора. По периметру двора тянулись хозпостройки: каретные сараи, конюшни, летние кухни, кузницы, сеновалы.

На дворе сновали люди и стоял невообразимый шум, в котором ухо то и дело выхватывало звуки кующегося железа, шелест сгружаемого сена, ржанье лошадей, крики и ругань. Пахло соответствующе. Одновременно и готовящимся мясом, и горящим очагом, и еще чем-то вкусным. Но и навозные ароматы добавляли свою ноту.

Солдат мы разместили во дворе под навесом, поближе к летней кухне. Там они быстро позаимствовали огромный котел, и все вместе, семеновцы и преображенцы, стали готовить свой нехитрый ужин.

Мы же, втроем вошли в дом и попали в громадный зал с невероятных размеров очагом. В нем на огромных вертелах готовились несколько поросят и еще осталось место для пары десятков цыплят. Аромат был одуряющий. Мы все дружно сглотнули и стали пробираться сквозь толпу посетителей к свободному столу.

Мы уже почти добрались до грубо сколоченного дубового стола, как вдруг шедший нам навстречу человек, проходя мимо Крынкина задел того плечом и пошел дальше. Крынкин скорее недоуменно, чем зло выругался и оглянулся на невежу.

Впрочем, тот, сделав еще пару шагов, остановился, слегка повернул голову к поручику, приподнял шляпу, обозначил поклон, пробормотал едва различимые извинения и пошел дальше.

Крынкин пожал плечами и сел за стол. Посидел мгновение в задумчивости, потом подскочил как ужаленный и помчался вон из трактира.

– Как думаешь, куда это он? – спросил я Шереметьева.

– Думаю наказывать того несчастного, который случайно его задел, – ответил Сергей.

– Точно! – сказал я и задумался. Что-то привлекло мое внимание в этом прохожем, но вот что, сообразить не мог. И когда мне показалось, что вот-вот я уловлю, за что зацепилось мое внимание, подошла трактирщица и спросила, что мы будем кушать.

Тут же вернулся поручик, и мы все заказали цыплят с овощами и большой кувшин вкуснейшего местного пива.

Мы уже почти заканчивали ужин, когда в зал ворвалась какая-то толстая растрепанная тетка и, перекрывая шум, заорала:

– Убилии! Убили!

Глава 11

– Кого убили? – раздались вопросы с разных сторон.

– Русского! Солдата!

Мы втроем вскочили и ломанулись наружу. На улице было уже достаточно темно, но двор освещался факелами и фонарями. Во двор выбежал почти весь трактир. Люди столпились вокруг навеса, где остановились наши солдаты.

Народ стоял в нескольких шагах от котла. Солдаты в зеленых кафтанах выстроились цепочкой и не давали подойти ближе.

Шереметьев и Крынкин, расталкивая толпу, быстро пробрались к солдатам. Люди, видя офицерский мундир Шереметьева, довольно резво расступались перед ними.

Я же замешкался, пытаясь избавиться от толстой тетки, принесшей дурные вести. Судя по всему, она увидела во мне благодарного слушателя. Хватая меня за руки, пыталась раз за разом рассказать, как ей было страшно, когда она узнала про убийство.

Из ее стонов и всхлипываний мне удалось понять, что ни самого убийства, ни даже убитого, она не видела. Тетка встретила Ивара, помощника конюха, и тот ей велел бежать позвать господ офицеров. Больше она ничего не знала.

– Только Ивар просил не говорить, что это он ее послал, а то подумают, что он убил. А Ивар хороший, оно убить не мог! – причитала тетка.

Наконец мне удалось передать тетку в заботливые руки трактирщика, а самому поспешить на место преступления.

Продравшись сквозь толпу, я увидел мертвого Ионыча, лежащего рядом с котлом на какой-то рогоже.

Рядом с ним на корточках сидел Шереметьев и пытался понять, что произошло с солдатом. Крынкин возвышался над ним, скрестив руки на груди, и грозно смотрел на толпу:

– Ну-ка признавайтесь, чёрт-те кто убил моего солдата. Я все равно узнаю, кто это сделал, и тогда вам не поздоровится!

Ответом ему было глухое молчание. Народ стал медленно рассасываться, – от греха подальше.

– Всем стоять! – рыкнул Крынкин и медленно пошел вдоль толпы, грозно вглядываясь в каждого, кто стоял в первых рядах.

Пока Крынкин занимался запугиванием аборигенов, я присел на корточки рядом с Шереметьевым и спросил:

– Ну что ты увидел, Сережа?

Прапорщик молча показал на трупе Ионыча, рану в районе печени, а потом аккуратно вытащил из-под тела кинжал:

– Вот этим его убили!

– Здесь? – спросил я.

– Нет, сюда его принесли преображенцы. Они нашли его за конюшней. И самое главное, что никто не видел, как его убили. А если и видели, то не скажут. Крестьяне, забитые. Здесь их орки так в узде держали, что они и сейчас всего боятся. Особенно русских солдат. Да многие и по-нашему не говорят.

– Да нет, похоже, один свидетель у нас таки есть, пойдем поищем, – я хлопнул Сергея по плечу. Он поднялся, и мы вместе направились на конюшню.

Проходя мимо поручика, я поймал себя на мысли, что Крынкин как-то странно себя ведет. Вместо того чтобы обеспокоиться состоянием своего солдата и начать поиски свидетелей, он запугивает толпу. Какой-то имитацией бурной деятельности занимается.

Вот и сейчас. Поручик не поинтересовался, куда мы направились, он просто скосил в нашу сторону глаза и продолжил вещать толпе что-то угрожающие. Но посмотрел на нас он недобро. Я поймал в его взгляде ехидное злорадство.

Я остановился и даже хотел залезть к нему в мозг. И пофиг на болезненный откат. Его я все чаще и сильнее стал чувствовать после того, как проникал кому-нибудь в голову.

Моя голова после такой процедуры начинала сильно болеть, будто повышалось давление. Перед глазами появлялись круги и похожие на фейерверк, вспышки. Такое состояние могло длиться довольно долго: от нескольких минут до, возможно, нескольких часов.

И тем не менее я уже готов был просканировать мысли Крынкина, но решил, что сначала важнее найти Ивара.

После долгих поисков мы, наконец, нашли старшего помощника младшего конюха, спрятавшимся на чердаке конюшни. Парень забился в дальний угол и зарылся в сено. Мы извлекли его оттуда дрожащего и всего боящегося.

Шереметьев вытащил флягу и влил Ивару пару глотков прямо в рот. Ивар успокоился и попытался что-то сказать. Но у него не получилось. Тогда Сергей влил ему в рот еще несколько капель живительной влаги, и конюх смог наконец внятно произнести:

– Я не убивал!

– А я и не говорю, что это ты. Ты просто расскажи, что ты видел, – я крепко взял конюха за руки, заглянул Ивару в глаза и решил посмотреть, о чем тот думает.

Усилием воли я разжег внутри себя белую искру. Как обычно, луч скользнул от солнечного сплетения к мозгу. Заломило виски. Увидев, как на мгновение вспыхнули мои глаза, Ивар отшатнулся, но я крепко держал его за руки.

Я коснулся его мозга, и тут Ивар начал говорить. Сбивчиво, скороговоркой, местами не разборчиво, но я его не слушал. Я смотрел.

Вот Ивар закончил чистку последней лошади и выходит из конюшни. Вот видит, как за угол конюшни поворачивают двое солдат. Маленький и большой, похожий на медведя. Маленький, в зеленом кафтане, большой в синем.

Ивар раньше не видел русских солдат, решает посмотреть на них. Может, русские дадут какую-нибудь монетку. Тот господин говорил, что русские солдаты – богачи. Ивар крадется за ними. Выглядывает из-за угла и снова видит солдат.

Они идут, обнявшись и горланя песни. У маленького в руке бутыль с мутным самогоном. Он идет и размахивает ею, то и дело прикладываясь к бутылке. Предлагает большому. Тот отказывается. Сделав еще несколько шагов, большой прислоняет орущего песни маленького к стенке, достает кинжал и втыкает ему в живот.

Ивар настолько пугается, что от страха забывает спрятаться, назад за угол. Большой поворачивается в сторону Ивара, видит его, раскатисто смеется, наставляет на Ивара палец и говорит:

– Пиф-паф!

Ивар срывается с места и убегает.

Поток мысли иссяк, картинка потухла. Ивар замолчал. В голове Ивара остался только страх и надежда, что поверят, что отпустят. И на нижних слоях сознания у парня бродили мысли, которые, я еще не умел читать.

Я отпустил руки парня и отвел взгляд.

Шереметьев, внимательно посмотрел на меня, перевел взгляд на Ивара и спросил:

– Ты ему веришь?

– Безусловно! Он сказал правду.

– Наверное, ты прав, Андрей. Ты никогда не ошибаешься. Ты вещий! Но почему ты убежден, что он не врет. Ведь дело касается наших солдат. И он утверждает, что убийца – один из наших солдат! Один из моих солдат!

– Я понимаю, Сергей. Это тяжело признать, но это факт. Он не врет. Посмотри, как он боится. В таком страхе очень сложно соврать, если, конечно, заранее не подготовиться. Впрочем, мы это сейчас проверим. Ивар, пошли с нами.

Мы вернулись во двор к телу Ионыча. Когда мы проходили мимо Крынкина, я перехватил его взгляд, полный злорадного удовлетворения. Но поручик быстро отвел глаза и через секунду смотрел на нас с искренней заинтересованностью.

– Кого это вы привели? – спросил он.

Я промолчал, представляя возможность ответить Шереметьеву. Все-таки дело касалось его подчиненных.

– Мы с Андреем Борисовичем, нашли свидетеля, который утверждает, что видел, кто убил Ионыча, – потупившись, но, собравшись с духом, сказал Шереметьев.

– Отлично! Кто он? Давайте начнем его искать! – Крынкин от удовольствия потер руки.

– Для этого нам с вами, господин поручик, надо выстроить наших солдат, – произнес Сергей.

После того как солдаты лейб-гвардии Преображенских и Семеновских полков были построены, Ивара провели мимо строя.

Солдаты стояли обеспокоенные и настороженные. Ивар прошел мимо строя и уверенно остановился напротив нашего семеновца Петро. Того самого, с которым преображенец Ионыч не расставался последние несколько часов.

По строю прошел гул удивления, переходящий в негодование.

Петро стоял и ничего не понимал. Он был обескуражен. Глаза его широко распахнулись, губы задрожали.

Крынкин подошел к Ивару и спросил:

– Этот человек убил солдата? Его ты видел? Расскажи, как все было.

Ивар еще раз рассказал, то, что рассказывал нам на конюшне. Дослушав парня, Крынкин удовлетворенно кивнул и скомандовал:

– Скворцов, Пименов, взять под стражу, – и кивком указал на Петро.

Из строя преображенцев вышли двое рослых солдат и с решительным видом направились к Петро.

– По-моему, кто-то тут слишком много на себя берет, – едва слышно произнес я, обращаясь к прапорщику.

Шереметьев коротко взглянул на меня и скомандовал:

– Скворцов, Пименов – отставить! – И уже обращаясь к Крынкину:

– Господин поручик! Это солдат Семеновского полка, и под стражу его возьмут только мои солдаты. И только тогда, когда я им отдам такой приказ.

– Вы забываетесь, прапорщик! У меня выше чин! – налился кровью Крынкин.

– Но мы сейчас не воюем. И ни я, ни мои солдаты не отданы вам в подчинение. У каждого из нас свои начальники и свои предписания!

Видя такую поддержку со стороны своего командира, семеновцы заволновались, демонстрируя решительный настрой. Осмелел и Петро. Он сделал шаг вперед и обращаясь к Шереметьеву, пробубнил:

– Ваше благородие, я не убивал. Я видел Ионыча с бутылкой. Он искал меня, а я пить не хотел. Тяжко, знаете ли, на марше с похмелья. Но от него ведь не отвертишься, Ионыч кого хочешь уболтает. Вот я и спрятался на летней кухне, за печкой. Мне еще Михайло и Тюря прятаться помогали. Потом мы вместе сюда вернулись и в зернь играли, а тут такой переполох.

Из строя вышли еще два солдата – семеновца. Это были Михайло и Тюря. Они и подтвердили, что так оно и было. Кроме того, они подтвердили, что с ними играли еще двое преображенцев.

– Разговорчики в строю! – рявкнул Крынкин и стал молча и зло ходить перед строем, о чем-то думая.

По нему было видно, – то, что происходит, ему не нравится. Он рассчитывал на какой-то другой результат.

Мне было хорошо видно, как между, казалось, недавно сблизившимися солдатами обоих полков опять растет трещина недоверия. И синие, и зеленые стали подозрительно косится друг на друга. В воздухе повисло напряжение.

Крынкин, наконец, перестал ходить туда-сюда, встал перед преображенцами и спросил:

– Из вас кто-нибудь видел, как они вместе отходили от бивуака. Преображенцы настороженно посмотрели друг на друга, на семеновцев и отрицательно покачали головами.

– Хорошо, прапорщик, возьмите под стражу вашего солдата сами. Но головой за него отвечаете.

Крынкин распустил преображенцев и ушел в трактир. Остальные обитатели трактира тоже потянулись назад к столам. Впрочем, солдаты в зеленых кафтанах расходиться не стали. Они столпились неподалеку и стали наблюдать за семеновцами.

Шереметьев приказал Михайло и Тюре взять под стражу Петро и определить его под замок в сарай со всяким хламом.

– За что? Я же не убивал! – попытался качать права осмелевший Петро.

– За несоблюдение устава и игру в зернь, за болтовню без команды и за то, что видели тебя ни там, где надо! – вызверился на него Шереметьев.

Петро сник и пошел под замок, а мы с Шереметьевым вернулись в трактир, за стол. Крынкина за столом не было. Наверное, пошел спать. Впрочем, это было к лучшему. Совсем без пригляда он нас не оставил.

В той половине зала, где собиралась более простая публика, маячила пара зеленых кафтанов. Их обладатели пили квас и практически не отводили от нас своих глаз. Но они нам не мешали. Мы вполне могли спокойно поговорить без лишних ушей. Я заказал еще кувшин пива, разлил по кружкам и, для начала, мы молча, залпом выпили.

– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – Сергей исподлобья посмотрел на меня.

Я видел, что ему тяжело.

– Странная и подозрительная история – ответил я.

– Странная! – возмутился Сергей и вывалил на меня все, что накопилось у него за последний час.

Он не верил, что его солдат мог опуститься до убийства. И, главное, Шереметьев не понимал, зачем Петро надо было убивать старого боевого товарища.

– Вот видишь, Сергей, ты уже видишь некоторые нестыковки в этом деле. Давай мы с тобой их зафиксируем и подумаем, что нам с ними делать. Я…

– Как ты сказал? Не-сты-ко-вки? За-фик-си-ровать? Андрей, что это за слова. Вроде по-русски говоришь, а непонятно.

Я чертыхнулся на свою тупость и одновременно порадовался за Сергея. Сергей порадовал меня и удивил тем, что с первого раза воспроизвел незнакомые ему слова из будущего. Хоть и по слогам. В общем, проявил недюжинную сообразительность. В отличие от меня, который расслабился, забыл, где находится, и стал нести не пойми что.

– Ладно, Сергей, не обращай внимание. Главное, что мы оба поняли, – в этом деле не все гладко.

Первое. Ты совершенно прав, у Павло не было причин убивать Ионыча. Некоторая его надоедливость за причину вряд ли сойдет.

Второе. Павло одновременно видели сразу в двух местах. Пока один Павло играл в кости со своими однополчанами, другой в это время убивал Ионыча. И те, кто видел каждого из этих Павло, говорил правду. Им незачем было врать.

Шереметьев согласно закивал.

– Можно, конечно, предположить, что однополчане Павло могли выгораживать друга, если бы с ними не играла пара преображенцев. Ну и что у нас получается? – продолжил я и подвис.

– Получается, что их было двое. Но ведь этого не может быть. Разве, что у Павло есть брат-близнец – вскричал прапорщик.

Я ошарашенно уставился на Сергея:

– Сергей. Ты гений! Их действительно было двое.

После слов прапорщика у меня перед глазами словно мозаика стала складываться.

– Нам надо срочно найти Ивара. У меня к нему возник вопрос.

– Может, утром зададим? Уже поздно. Спит он, наверное, где-то. Можем не найти. Да еще эти двое преображенцев.

– Нет, как раз утром может быть поздно. И вот что еще давай закажем с собой пирог. Я закажу, а ты пойди и поговори с преображенцами. Обещай им что угодно, но, чтобы они не увязались за нами.