Текст книги "На цепи (СИ)"

Автор книги: Эд Качалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

– Возьмете внизу у стряпчего. Идите уже и помните – сутки!

Через полчаса мы шагали от Рижского замка к нашему дому.

Мы шли с орком несколько позади и вполголоса обменивались впечатлениями.

– Ты заметил, что Светлейший князь не очень торопился нас отпускать? – спросил меня Олег Сельвестрыч.

– Заметил! – односложно ответил я.

– Как думаешь, почему?

– Сам об этом постоянно думаю. По-моему, он уловил, что не все концы в нашей истории вяжутся между собой. Но вот какие он сообразить не мог.

– И о каких концах, по-твоему, он мог догадаться, но не успел? – орк заинтересованно посмотрел на меня.

– Ну, например, история с экспедитором Тайной Канцелярии. Понятно, зачем ехал Опанасенко. Он ехал привлечь меня за государственную измену!

– Ого! – удивился Сильвестрыч.

– Не переживай, на самом деле там мелочь. Непонятно, зачем приехал ко мне лицедей в образе Опанасенко. Что от меня ему надо было? У меня ведь тогда еще кровь не взяли, а значит, я не прошел инициацию и не было известно, что я это действительно я и что я дворянин нечистых кровей.

– Ну, может, они уже предполагали, кто ты есть и послали лицедея за тобой – предположил орк.

– Кто они, кстати? – спросил я.

– Ну раз это был лицедей, то, скорее всего, это были авалонцы и Стражи, а может, и те и другие вместе. Они же заодно скорей всего действуют.

– Может быть. Может быть, и догадывались. Но скорей всего им нужно то, что у меня было, и я не уделял должное внимание возможной ценности этого. В силу привычки обладания этим, например.

– И что это, по-твоему, может такое быть у тебя? – спросил орк.

Мы остановились в задумчивости, спустя полминуты удивленно посмотрели друг на друга, словно хотели запомнить этот момент просветления и разом выдохнули:

– Бумагии!!

Глава 24

Я ускорился и догнал Яниса, шедшего впереди, вместе с Федором Ивановичем и Шереметьевым.

– Янис, где бумаги!

– Андрей Борисович! Бумаги на своем месте, за задней стенкой конторки спрятаны.

– Хорошо пошли быстрее, посмотрим, что с ними.

Через полчаса мы всей толпой ввалились домой. Дом был разгромлен. Было видно, что проводился обыск на скорую руку. Но тщательный.

– Интересно бумаги нашли? – спросил я.

Янис залез за заднюю стенку конторки и вытащил небольшой ящик, скорее даже шкатулку. После тщательного осмотра я сделал вывод, что его не взламывали. По крайней мере, в последнее время.

В недрах своего кармана нашел ключ, открыл замок и внимательно осмотрел содержимое шкатулки.

Деньги, векселя, несколько писем, в том числе рекомендательных – все вроде на месте.

Янис, дядька Федор, гляньте, все ли на месте. Старый и молодой подошли к шкатулке и внимательно все осмотрели. Не хватало купчей на поместье в нижегородской губернии и одного, вроде как рекомендательного, письма. Кому было адресовано это письмо и было ли оно рекомендательным, ни Янис, ни Федор Иванович достоверно сообщить не смогли.

Они просто точно знали, что писем раньше было девять, а сейчас их восемь.

– Значит, все-таки увели! – расстроился Янис.

– Интересно, когда Ивар смог это сделать? – спросил я.

– Только по пути в Ригу, когда я заснул, – сообщил Янис, – наверняка веревочку на шее подрезал, открыл и вытащил все, что ему надо было. Я только на следующий день заметил, что шнурок с ключом у меня узелком завязан. Все не мог вспомнить, где я его порвал, а главное, когда узелок завязал. Здесь в Риге не мог, я в его отсутствие шкатулку прятал.

После стычки со Стражами мы с Олегом тщательно обыскали трупы. Никаких бумаг не обнаружили.

Значит, наверняка кто-то сейчас мчится по направлению к Питеру или Нижнему с купчей и каким-то, показавшимся Стражникам ценным письмом. И что-то мне подсказывает, этот кто-то может легко принимать любое обличье.

Зато теперь понятно, что происходило тогда в таверне при нашем путешествии в Санкт-Петербург вместе с Крынкиным.

Похоже тогда, Стражи, лицедеи и иллюминаты, объединились в желании то ли захватить меня, то ли захватить то, что было у меня. То, что Крынкин был иллюминатом или, по крайней мере, работал на них – не оставалось никаких сомнений. Сам слышал, как он Братство упоминал в разговоре с лицедеем.

Это была операция с двойным дном, а может, и больше. Не удалось меня еще больше скомпрометировать, подсунули липового свидетеля, который пока прятался, выкрал все необходимые ему бумаги. Интересно, к кому все-таки было то рекомендательное письмо.

Решил уточнить еще раз у Яниса и Федора Ивановича!

– Дядька Федор, Янис не помните, хоть кому было адресовано это письмо?

Федор Иванович в задумчивости почесал затылок, Янис потупился:

– Извиняйте, барин, не помню я.

–Ну вот, Янис, приехали! Мы же с тобой уже один раз договорились, что я никакой тебе ни барин, а ты мне не слуга – у нас с тобой так много прожито, что ты мой соратник, на которого я могу положиться в трудную минуту.

Ладно, теперь надо внимательно посмотреть остальные бумаги. Среди прочих писем меня больше всего заинтересовало никак не подписанное послание. Зато оно выделялось сургучом, которыми было запечатано. На красной сургучной блямбе красовался вензель с буквой Г посередине.

Скорей всего, это именно то письмо, которое интересовало Ромодановского.

Я уже хотел вскрыть его, как мою руку с кинжалом, остановила огромная лапища Олега.

– Не вскрывай, не надо! – произнес Сильвестрыч.

Я внимательно посмотрел на него:

– Да, точно, могут остаться отпечатки пальцев и следы вскрытия, и не докажешь потом, что был не в курсе, о чем письмо.

– Странно ты выражаешься, Андрей Борисович, но да, – следы останутся. Но я тебя не поэтому остановил – нехотя проговорил орк.

– А почему?

– Заклятья нехорошие на письме лежат. Охраняют они тайну письма. Кто несведущий откроет, так может и до утра не дожить, или просто хворь какая-нибудь приключится: ослепнешь там, или оглохнешь, или онемеешь, или вообще скорбным умом сделаешься.

– Умеешь ты, Сельвестрыч, уговаривать, – произнес я, откладывая письмо в сторону, – Ладно, пусть его сам князь-кесарь читает, а мы уже давайте поедем назад в столицу. Надеюсь, в этот раз доедем без приключений.

Собрав вещи и зарядив наши стволы, мы, не задерживаясь, погрузились в авалонский экипаж. Янис полез на козлы к Сельвестрычу, уж больно молодого лифляндца интересовала, вся эта магическая машинерия, а мы с Шереметьевым и Федором удобно расположились внутри.

Первую половину дороги, я благополучно продрых. Проснувшись, решил немного почитать и достал книгу, которую мне презентовал Ромодановский.

Что со мной по прибытии сделает всесильный князь – кесарь не известно, а книжечку дочитать хотелось. Учитывая, что я люблю историю, прелюбопытное чтиво оказалось.

Однако стоило мне только открыть книгу и начать читать, как Федор Иванович, дремавший напротив, приоткрыл глаз и стал внимательно изучать обложку. Через некоторое время он воскликнул:

– Ему!

– Что ему? – не понял я.

– Ему было адресовано то рекомендательное письмо!

– Кому ему, – опять затупил я.

– Татищеву Василию Никитичу, было адресовано, то рекомендательное письмо, которое пропало из шкатулки.

– Этому Татищеву? – уточнил я, указывая на книгу!

– Ну этому или нет, тут я, Андрей Борисович, ничего сказать не могу, но что Татищеву это точно.

Шереметьев, ничего не говоря, высунулся из окна и окликнул Яниса. Когда тот обернулся, Сергей спросил, говорит ли Янису, что-нибудь фамилия Татищев, тот немного подумал, а потом выдал:

– Такая фамилия была написана на одном из писем в шкатулке.

– Ну вот и подтвердилось, – Шереметьев уселся на свое место.

– Отлично, тогда поехали в Санкт-Петербург, найдем там Татищева и переговорим с ним.

– О чем ты собрался с ним разговаривать? – поинтересовался Шереметьев.

Я собирался обсудить с Василием Никитичем некоторые вопросы российской истории в той части, в которой они касаются лично меня. Уж больно мне не нравится в этом времени отношение ко мне как к полукровке. Дискриминацией попахивало. А я очень не люблю, когда меня дискриминируют. История же в той версии, которую рассказывает Татищев, в своей книге зияет уж больно большими лакунами, я бы даже сказал прорехами.

Я прекрасно понимаю, что не все, что знаешь или, о чем догадываешся, можно написать в книге. Поэтому лучше всего будет коротко переговорить с великим ученым.

Сделать это я планировал до встречи с Ромодановским, потому как рассчитывал, что этот разговор позволит мне получше побороться за свое будущее. Да и время позволяло. До истечения отпущенной князем -кесарем недели оставалось еще пара дней.

Все это я изложил Шереметьеву

– Так что погнали быстрей к Татищеву в Санкт-Петербург – радостно сообщил я Сергею.

– Тогда уж во Псков! – не раскрывая глаз, буркнул Федор Иванович.

– Почему во Псков – спросил я.

– Потому что письмо господину Татищеву было адресовано в его имение в Псковскую землю. Вот только я уезда не помню, – пояснил Федор.

Где находится имение Татищева, мы выяснили у градоначальника Пскова. Бумага с просьбой о содействии для исполнения дел государевых, подписанная всесильным главой Тайной Канцелярии, воистину творила чудеса.

Когда мы подъехали к усадьбе Татищева, я немного прифигел. Сначала на дальних подступах к имению нас остановила стена огня. Она была высотой метров десять и горела совершенно бесшумно. При этом запах гари был, а шума и треска пламени нет. Да и запах гари был специфический. Это была скорее вонь сгоревшего мяса, чем сжигаемых дров. И абсолютно не было видно, чем этот огонь питается. Огонь висел в нескольких сантиметрах над дорогой и уходил по просеке влево и вправо от дороги, насколько хватало глаз. Деревья, стоявшие по обе сторон от просеки, даже не обуглились, да и на самой просеке трава была вполне себе зеленая и свежая.

– Морок, что ли? – спросил Сергей!

– Ага, иди проверь! Не боись, мы тебя потом не бросим, по-христиански похороним, все, что от тебя останется, – довольно резко ответил Федор Иванович.

Мы остановились в метрах в двадцати от огненной стены и думали, что делать дальше. Пока мы так раздумывали, пламя над дорогой исчезло и появилась огромная голова. Больше всего она напоминала сморщенную мордашку мартышки.

– Добро пожаловать! Проезжайте – произнесла голова и исчезла. Огонь на дороге больше не появился, хотя на просеке продолжал бушевать.

Когда мы удалились от границы поместья, на которой, с той стороны бушевал огонь, я обернулся. Никакого огня не было. Была вполне себе пасторальная сельская дорога, которая одним концом убегала за горизонт, а другим упиралась во вполне себе традиционную русскую усадьбу. Во всяком случае, так казалось на первый взгляд.

Приглядевшись, я понял, что дом с широким крыльцом, колонами и портиком в случае необходимости может выдержать осаду небольшой армии. Так, по уму здесь были расположены все хозпостройки и флигеля.

Сам хозяин, Василий Никитич Татищев встречал нас на крыльце. Был он невысок, крепок, с округлым лицом, на котором, выделялся мясистый и слегка крючковатый нос.

– Здравствуйте, Андрей Борисович! – увидев меня, Василий Никитич пошел мне навстречу и крепко пожал мне руку двумя руками. – А я ведь, знаете ли, три дня назад вас ждал. Думал, когда в Ригу назад поедете, навестите старика.

Насколько я помнил, старику к нынешнему моменту едва перевалило за тридцать. Тридцать два, что ли. Но это все ерунда. Нравится человеку ощущать себя умудренным опытом аксакалом, да ради бога. Я считаю, что великие люди могут позволить себе быть чудаковатыми. Меня же заинтересовал вопрос, откуда Татищев мог знать, что я к нему захочу заехать.

Словно отвечая на невысказанный вопрос, Татищев, покровительственно похлопал меня по плечу:

– Ну что вы, батенька, Андрей Борисович, не удивляйтесь, у каждого свой Дар. Впрочем, вы хотели переговорить, пойдемте поболтаем, как говорится, тет-а-тет, а то у вас мало времени. Ваших сподвижников пока накормят обедом в моей столовой, а мы с вами переговорим в кабинете.

Кабинет был увешан картами разных размеров. Я было начал разглядывать их, но хозяин настоятельно пригласил меня за небольшой столик, где был накрыт обед на двоих.

– К сожалению, Андрей Борисович, у нас с вами мало времени. Я завтра уезжаю в экспедицию, а вам скоро станет плохо и очень больно. До этого момента вам желательно успеть вернуться к князю – кесарю, иначе события могут начать развиваться в непредсказуемом ключе.

На мою попытку задать вопросы, Василий Никитич поднял руку в останавливающем жесте!

– Поймите, Андрей Борисович, сейчас надо сосредоточиться на главном. Все вопросы потом. После того как вы вернетесь от Ромодановского или не от него, но то, что вернетесь вероятность есть, а я, в свою очередь, вернусь из экспедиции. Тут вероятность стопроцентная.

И не спрашивайте у меня, Андрей Борисович, что вас ждет впереди. Поверьте, я очень хотел бы вам это рассказать, но не могу.

Видя, что я опять собираюсь задать вопрос, Татищев опять махнул рукой, останавливая меня:

– И не спрашивайте меня, почему не могу рассказать. Не могу, хотя меня никто и не неволит, по достаточно простой причине. Если вы будете знать, что с вами дальше произойдет, то события будут развиваться по-другому и ваши шансы выкрутиться, и без того весьма мизерные, исчезнут совсем. Так, всегда бывает. Так и только так!

Просто поверьте, что Господь наш не посылает нам испытания, которые мы не можем выдержать.

А вот когда вернетесь, мы с вами и поговорим. Про все: и про историю, и про то, что с вами случилось, и про то, что вам делать на этом свете, и про ту самую карту, обрывок которой вы нашли в кармане иллюмината.

А сейчас откушайте, пожалуйста, чем бог послал и в дорогу.

Я ел и не замечал вкуса пищи, так как мысли были заняты словами Татищева.

Пока мы ели, Василий Никитич развлекал меня традиционной беседой всех русских помещиков: о погоде, о собранном урожае, о видах на будущий урожай и еще о чем-то таком светски-сельском. Односложно отвечая на ни ничего не значащие вопросы, я никак не мог отделаться от мысли, что великий русский ученый и путешественник, знает кто я и откуда. И еще тревожил его Дар предвидения. После взятия у меня крови на анализ Ромодановский сразу же спросил о таком же даре. Неужто Василий Никитич тоже…

Здесь поток моих мыслей был прерван резким жжением в районе шеи. Было настолько горячо, что я схватил стоявший на столе кувшин с каким-то холодным морсом, сделал большой глоток, а в остальное макнул салфетку и обмотал вокруг шеи.

– Что началось? – сочувственно спросил Татищев, прервав свои рассуждения на тему перспективности свеклы.

Он тут же позвал сенную девку и велел принести побольше льда. Потом он пригласил моих друзей и сказал, что им пора трогаться в Санкт-Петербург.

Мы быстро погрузились в авалонский экипаж и, как говорится, вдавили педаль газа.

Чем ближе мы подъезжали к городу, тем хуже мне становилось, но я старался не показывать виду, только прикладывал лед к горлу. Но жжение продолжало нарастать. Я даже осмотрел свою шею в зеркало на предмет ожогов, но их не было. Только изредка сквозь прозрачно бледную кожу шеи проступала светящаяся раскаленным красным цепочка.

В один не прекрасный момент жжение стало настолько нестерпимым, что я приказал развернуться и поехать назад, в надежде, что с удалением от города, жжение станет ослабевать. Но не тут-то было.

В обратную сторону мы не проехали и десяти метров, как мое горло сжали стальные тиски. Стальные раскаленные тиски.

Когда мы добрались до Санкт-Петербурга, я был настолько измотан, что еле стоял на ногах. И тем не менее я приказал остановиться в квартале от Тайной Канцелярии, чтобы лишний раз не светить друзей.

К Ромодановскому мы пошли вдвоем с Шереметьевым. Я еле шел. Дышать было нечем. Через сдавленное, словно тисками горло воздух проникал со свистом. И адская боль от жжения и разрывающихся легких заполнившее все мое сознание. Мозг, как пошедший вразнос агрегат за минуту до взрыва, все тратил и тратил и без того дефицитную энергию на мысли о боли.

Боль была внутри меня, я шел по боли, думал о ней, наконец я споткнулся о боль и окончательно погрузился в нее.

Когда на мгновение пелена боли стала чуть тоньше, я сквозь нее увидел лицо Ариэля. Еще через секунду боль еще чуть отступила, спасовав перед интенсивной тряской меня за плечи.

Увидев, что я пришел в себя, эльф перестал меня трясти и с ехидной улыбкой, бросил:

– Что-то вы совсем расклеились, Андрей Борисович, нельзя же так. Я, например, при боли, а вы уж поверьте, мы авалонцы знаем толк в боли, думаю о чем-нибудь приятном и загадочном. Так легче.

Оттолкнув от себя авалонца, я с помощью Шереметьева тяжело поднялся с мостовой и увидел, что свалился я буквально в нескольких шагах от входа во владения Ромодановского.

Я медленно двинулся к входу, размышляя о том куске карты, что мы нашли у Братства.

– Не стоит, благодарности! – раздался мне в спину ехидный голос Ариэля.

Но я не отреагировал. Я шел и думал о карте. Ведь это была действительно карта, – типичная старинная карта. Более того, я такую когда-то видел, вот только надо вспомнить, где и что на ней было изображено. Вспомнить, не вспомнил, но мне сделалось легче. Боль не стала меньше, но она как-то отступила, слегка отделилась от меня.

Это позволило на морально-волевых хоть и на полусогнутых, но добраться до дверей кабинета князя – кесаря.

На первом этаже у меня отобрали оружие, а Шереметьева дальше холла на первом этаже на этот раз не пустили.

Перед тем как войти в кабинет, я собрался, выпрямился, как мог глубоко сквозь боль, вздохнул и открыл двери, сначала наружные, потом внутренние.

Стоило переступить порог и закрыть дверь, как на меня обрушилась новая, еще более сильная волна боли. Настолько сильная, что я наверняка свалился бы замертво, если бы не оперся на стол. Это был конец. Конец моей второй жизни.

Но, прежде чем сдохнуть от удушья и боли, я с рыком ненависти, выпрямился, набрал воздуху и сквозь боль двинулся к Ромодановскому.

Первый шаг – боль затопила все вокруг. Перед глазами на фоне вспышек боли и магической энергии пляшут орки, эльфы, иллюминаты и почему-то рецидивист Бармалей.

Второй шаг – где-то далеко в океане боли затеплилась искра моего Дара. Я потянулся к ней, но рецидивист Бармалей наступил на искру своим грязным гадом, и она потухла.

Я рассердился, гнев переполнил меня, смыл немного боли, и она на мгновение отхлынула от глаз. И в это мгновение я увидел, что почти дошел, остался еще один шаг. И я его сделал.

Я уже собрался вцепиться князю–кесарю в глотку, и тем самым донести до него свое последнее мнение о бессмысленности его методов против меня.

Но рев ненависти застрял в моем измученном горле.

Светлейший князь-кесарь Ромодановский сидел в своем кресле, цветом лица был похож на перезрелый помидор и, хватаясь руками за горло, корчился от боли.

Конец первой книги из серии «Вещий Андрей».

От автора:

Уважаемые читатели, вот и закончилась первая книга, но история продолжается. Читайте с удовольствием и не забывайте ставить лайки:

ВТОРАЯ КНИГА ЗДЕСЬ: /reader/420365/3890473