Текст книги "Тишина (ЛП)"

Автор книги: Э. К. Блэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава 3

Элизабет

Его слова, его правда, они могут напугать некоторых людей, но мою дряхлую душу они успокаивают. Это правда – он убивал ради меня – и я тоже убивала ради него. Я убила Пика, когда думала, что он убил Деклана. И это убийство, которое я каждый день хотела бы вернуть назад. Но я не могу. Единственный способ заполучить Пика – это обман моего разума.

Но, если не считать Пика, я была в доле секунды от того, чтобы убить Ричарда прошлой ночью, и все это было бы ради Деклана. В каком—то извращенном смысле – это должно было стать моим подарком ему. Чтобы избавить мир от человека, который забрал мать моего любимого. Деклан, однако, не позволил мне нажать на курок – он сделал это для себя, лишив меня удовольствия. Я хотела этого эгоистично, но если Деклан и заслуживал одного убийства, то именно этого.

Глаза Деклана впиваются в мои, и я знаю, что задела за живое, усомнившись в его любви ко мне.

– Прости, – говорю я ему, проводя руками по его рукам, которые напряжены вокруг моей шеи.

– Я всегда был честен с тобой.

– Я знаю. Я не хотела пренебрегать твоими словами.

Его хватка ослабевает, когда он расслабляется, прислоняясь плечами к задней стенке ванны.

– Мне трудно все это переварить, – добавляю я.

– Тогда поговори со мной. Не держи это в себе.

Деклан показал свои чувства на прошлой неделе, когда я прочитала досье на мою мать. Он ясно дал понять, что хочет, чтобы я справилась со своими чувствами, вместо того чтобы прятать их и запирать, как я делала всю свою жизнь. Я обязана ему всем, о чем бы он меня не попросил, из—за всего, что я ему сделала, но иногда просто легче оцепенеть.

– Может быть, позже. Я все еще очень устала от обезболивающих таблеток.

Но "потом" не будет. Если я раскрою себя так ради него, то ничто потом не остановит кровь, льющуюся из раны. Способность Деклана связывать меня с моими эмоциями пугает меня до чертиков. Слишком многое нужно прочувствовать. Во мне слишком много безумного отчаяния. Мне нужно, чтобы это ушло и исчезло, чтобы я могла найти облегчение.

Я в объятиях мужчины, которого люблю, мужчины, которого я так отчаянно хотела снова заполучить, и вот он здесь. Плоть к плоти – каждая моя частичка касается каждой его части, и вот я здесь – испуганная и замкнутая. Он обнимает меня, и я должна быть довольна, но в этот момент я жажду объятий другого мужчины. Это Пик, которого я хотела бы видеть прямо сейчас. Он единственный, кто может заглушить всю боль.

Он – безопасность.

Он постоянен.

Он мое болеутоляющее.

– Тебе будет легче, если ты выскажешь свои мысли, – предлагает он.

Наклоняясь вперед и разрывая контакт, я вру:

– Я действительно устала. Ты можешь помочь мне вернуться в постель?

– Не отгораживайся от меня, Элизабет.

– Я не отгораживаюсь. Просто в ванне неудобно, а я действительно устала и плохо себя чувствую.

Я ненавижу лгать ему, когда клялась ему и себе, что никогда этого не сделаю, но об альтернативе невыносимо даже думать. Для нас обоих будет лучше, если я не пойду по этому пути.

Деклан вытирает меня, чистит зубы и одевает. Я даю ему все эти мелочи, потому что они ему нужны. Я знаю его достаточно хорошо, чтобы видеть, что ему нужны его руки на мне, чтобы контролировать и заботиться. Он всегда нуждался в этом, и я даже представить себе не могу, что сделали с ним эти последние несколько дней, когда он не знал, где я была, и у него отнял эту власть другой мужчина.

После того, как он наносит мазь на мои порезы, он хватает пузырек с рецептом и вытряхивает таблетку.

– Вот, – говорит он, держа стабилизатор эмоций, который был прописан мне врачом, что осматривал меня в первую ночь, когда я приехала сюда.

Это таблетка, которую я бросила в унитаз, потому что я не хочу потерять Пика, и эта таблетка избавит меня от него. Но я не могу сказать "прощай". Я не хочу. Он мне нужен. Его запах, его голос, его присутствие. Я не хочу его отпускать.

Я беру таблетку из его руки, и когда он дает мне стакан воды, я прячу ее за щеку вместо того, чтобы проглотить.

Еще одна ложь.

Еще один обман, в котором я поклялась больше не участвовать.

Еще одно нарушенное обещание.

– Хорошая девочка.

Он провожает меня обратно в спальню и помогает лечь в постель.

– Я собираюсь сбегать вниз, чтобы взять что-нибудь выпить. Ты хочешь пить?

Я киваю головой и смотрю, как он выходит из комнаты. Когда я слышу скрип лестницы под его ногами, я выплевываю таблетку. Испытывая слишком сильную боль, чтобы встать с постели и спустить ее в унитаз, я засовываю ее в наволочку, пока не смогу выбросить. Когда он возвращается, он проскальзывает под одеяло рядом со мной и притягивает меня в свои объятия.

– Кстати, Лаклан собирается остаться здесь, – говорит он мне. – Я хочу безопасности, и со всем тем, что он уже видел, он единственный, кому я доверяю.

– Хорошо.

– Тебя это устраивает?

– Да, – отвечаю я. – За то время, что я провела с ним, он начал мне нравиться.

– Пока ты спала, я поговорил с ним о твоем отце. Он работает над получением информации.

Я киваю, уткнувшись головой ему в грудь, не в силах говорить из-за сдавленного горла. Я уверена, Деклан чувствует, как напрягается мое тело, когда он обнимает меня чуть сильнее. Закрыв глаза, я глубоко вдыхаю, когда он целует меня в макушку.

– Я знаю, что это расстраивает, но я хочу быть откровенным с тобой обо всем этом, хорошо?

– Ты же не думаешь, что я сумасшедшая, не так ли?

Он зачесывает мои волосы назад пальцами, и я смотрю на него, когда он говорит:

– Нет, дорогая, я так не думаю. Лаклану удалось достать старую фотографию твоего отца, и это тот же самый человек из новостей.

Лицо Деклана расплывается, и я быстро закрываю глаза, прежде чем прольются слезы. Я не могу думать об этом. Это самая сильная боль, которую я когда—либо испытывала, поэтому я сосредотачиваюсь на том, чтобы защититься от всего, что угрожает полностью выпотрошить меня.

– Ты сильнее своих эмоций, – слышу я, как Пик говорит мне, тембр его голоса дает мне силу, необходимую для того, чтобы взять под контроль свое сердце.

– Ты в порядке?

– Да.

– Есть еще кое—что, о чем мне нужно с тобой поговорить.

– Что это такое?

– Когда я был в Лондоне, я нанял архитектурную фирму для новой недвижимости. Встречи начнутся на следующей неделе, так что ты поедешь со мной.

– Лондон? – спрашиваю я, заставляя себя сесть. – Как долго?

– На время стройки... несколько лет.

– Я.… эм... – заикаюсь я, не зная, что сказать. Затем осознание того, что мне больше некуда идти, поражает меня, и все это становится таким ужасающим. Если каким—то образом я снова потеряю Деклана, это будет для меня конец. Он – единственный человек, который у меня есть, и без него я бы не знала, куда идти. Хотя теперь я знаю, что мой отец где—то там, душераздирающе ясно, что я ему не нужна, иначе он пришел бы за мной.

– Ты не хочешь ехать в Лондон? – спрашивает Деклан.

– Нет, дело не в этом. Просто... я действительно не знаю.

Мой голос слегка срывается, и Деклан быстро успокаивает:

– Тебе не о чем беспокоиться. Я здесь. Я не оставлю тебя. Куда бы я ни пошел, ты пойдешь со мной.

Я не отвечаю, когда он прижимает меня к себе. Я не знаю, что сказать, потому что, хотя он и говорит, что мне не стоит беспокоиться, я волнуюсь.

– Мне действительно нужно, чтобы ты поговорила со мной, – настаивает он. – Не закрывайся снова.

В его глазах отчаяние, нужда, которая напоминает мне о нашем времени в Чикаго. Я хорошо сыграла с ним, обманув его, заставив поверить, что я была заперта в жестоком браке, которого не могла избежать. Тогда в нем было то же отчаяние. Он так старался помочь мне, спасти меня, но я всегда старалась держать его на расстоянии. Я хотела, чтобы он поверил, что у него есть вся я, но в то же время ничего от меня.

Однако игра окончена. Я больше не хочу видеть этот взгляд в его глазах. Когда—то мне доставляло удовольствие сознавать, что я его одурачила, но это исчезло в тот момент, когда он проник в мое сердце. Но для того, чтобы сохранить свою душу нетронутой, мне нужно продолжать двигаться просчитанными шагами.

– Я волнуюсь, – признаюсь я.

– О чем?

– О тебе. Если нет тебя..., то нет и меня.

– Ты боишься потерять меня?

Я киваю.

– Ты не потеряешь меня, слышишь? Этого не произойдет.

– Но однажды я потеряла тебя. Это была моя вина. Поверь мне, я знаю. Но я все равно потеряла тебя. Я все еще знаю эту боль, и она пугает меня.

– Я тоже знаю эту боль. Не только ты это почувствовала, – в его словах слышится силой. – Я чувствовал это всем своим существом. Вот как глубоко ты проникаешь в меня.

– Так много всего произошло. Я хотела тебя в ту секунду, когда потеряла, и теперь, когда ты у меня есть, я чувствую себя так...

– Что ты чувствуешь?

Протянув руку к его лицу, я провожу пальцами по его подбородку и по его заросшей щетине, слушая, как она потрескивает под моей ладонью.

– Расколотой, – говорю я, а затем опускаю руку вместе с головой.

– Посмотри на меня, – требует он, и я это делаю. – Все в порядке. Мне трудно осмыслить все, что свалилось на меня за последние несколько недель, так что я понимаю. Мы избавимся от этого чувства, обещаю, но на это потребуется время. Мне нужно, чтобы ты знала одно: я здесь. Я буду напоминать тебе об этом каждый день, если придется. Я здесь.

Я позволяю его словам попытаться успокоить мою тревогу, когда беру свою руку и прикрываю пулевое ранение на его груди, то, которое Пик нанес ему с намерением убить его. Мой большой палец скользит по приподнятой плоти, и когда я поднимаю взгляд, он сосредоточен на моей руке. Чувство вины течет по моей крови. Его глаза встречаются с моими, и я спрашиваю:

– Тебе было больно?

– Не так сильно, как потерять тебя, – отвечает он, обхватывая рукой мое запястье, в то время как я продолжаю водить пальцами по своему предательству, которое теперь как клеймо на нем, навечно.

– Я манипулировала тобой. Я солгала.

– Ты сделала это. И я ненавижу тебя за это. Я ненавижу тебя за то, во что твоя ложь превратила меня.

– Но ты скучал по мне?

– Я не мог разлюбить тебя.

Прижимая ладонь к его груди, я чувствую, как бьется его сердце, и решаю оторвать кусочек своего собственного сердца, чтобы отдать ему, обнажая крошечную часть того, что, как я знаю, я должна защищать в крепости своей души. Деклан всегда умел проникать прямо в мою душу. Итак, я передаю свое предложение в форме правды, давая ему понять:

– Ты меня пугаешь.

Его сердцебиение усиливается, обнажая его разочарование моими словами.

– Что во мне тебя пугает?

– То, как ты легко ломаешь мои стены.

– Почему ты хочешь, чтобы между нами были стены?

– Потому что я боюсь чувствовать прямо сейчас. Во мне так много всего, с чем я борюсь. Я боюсь, что это будет слишком.

Он тяжело вздыхает, расстроенный моим признанием. Он на мгновение опускает голову, а затем с контролируемой силой хватает меня за другое запястье и толкает на кровать. Я не сопротивляюсь ему, когда он садится мне на бедра. Зеленые глаза кричат о повиновении, и я даю ему именно это, когда он снимает мой топ, разрывая ткань и отрывая пуговицы, чтобы обнажить мою грудь.

От прохладного воздуха мои соски мгновенно твердеют, но он охотится не за моей грудью. Он быстро берет оба моих запястья в одну руку, удерживая меня, а затем берет другую и крепко прижимает ее к центру моей груди.

– Это мое, – заявляет он. – Ты хочешь меня?

– Да, – выдыхаю я.

– Ты хочешь быть со мной?

– Да.

– Тогда это твое маленькое сердечко – мое. Оно бьется для меня, и я обеспечу его защиту. Ты меня слышишь?

Я киваю.

– Ты должна доверять мне достаточно, чтобы я заботился о тебе. Я никогда не позволю тебе сломаться.

Моя грудь тяжело вздымается и опускается, когда я ловлю его слова, нуждаясь в них, чтобы успокоить свои страхи.

– Ты мне доверяешь?

Я снова киваю.

– Скажи мне.

– Я доверяю тебе.

Еще одна ложь.

Глава 4

Деклан

Я оставил Элизабет читать в библиотеке. Прошло несколько дней с тех пор, как я нашел ее, и, хотя синяки исчезают, а отек идет на спад, она продолжает держаться на расстоянии. Я еще не трахнул ее, не то чтобы я не пытался, но я также не давил. Укрощение зверя внутри меня – это не то, чем я наслаждаюсь, пока жду с нетерпением, когда ее хрупкость ослабеет.

Хотя присутствие Лаклана здесь помогло. Какая бы дружба ни завязалась между ними, пока она жила в «Водяной лилии», она смягчила неловкость для всех нас, оставив лишь незначительные остатки. Зная, что мы с Лакланом видели той ночью, состояние, в котором мы нашли Элизабет, похоже, не беспокоит ее так сильно, как можно было бы предположить, как это беспокоит меня. Я полагаю, что отсутствие у нее стыда произрастает из ее детства и того, что ей пришлось пережить. Буквально на днях она призналась, что считает себя не более чем гнилью.

– МакКиннон, – объявляет Лаклан, перенаправляя мои мысли, когда я вхожу в дверь гостевого дома, в котором он остановился. – Извини, что я отказался от завтрака этим утром, надеюсь, Элизабет не обиделась.

– Вовсе нет. Важный звонок?

– Да, вообще—то.

Я прохожу дальше в дом и сажусь в гостиной.

– Я получил информацию о Стиве от своего контакта.

– И что?

Он садится на стул рядом со мной и бросает несколько бумаг на кофейный столик.

– И.… он мертвец.

– Что?

– Все подтверждается. Взгляни сам. Все документы, информация о похоронах с указанием участка и места захоронения. Там есть даже свидетельство о смерти. С этого момента это тупик. Стива Арчера не существует; он мертв уже шестнадцать лет.

Я беру бумаги и просматриваю их, изучая следы доказательств того, что он действительно мертв.

– От чего он прячется? – спрашиваю я вслух, не ожидая, что у Лаклана найдется для меня ответ.

– Это то, что я пытаюсь выяснить.

Я откладываю бумаги, чертовски хорошо зная, что это не что иное, как дерьмовая пропаганда в поддержку уклонения от смерти, и спрашиваю:

– А как насчет списка пассажиров?

– Я работаю над этим, но мы говорим о нарушении некоторых строгих федеральных законов. У меня есть друг, который сделал для меня несколько звонков, но это может быть рискованно. Я не знаю, захочет ли кто-нибудь рисковать своей работой или поступиться своими ценностями.

– Ценности можно купить по правильной цене, но нам нужно больше людей для этого, – подчеркиваю я с растущей интенсивностью. – Я хочу все, что можно купить за мои деньги. Частные детективы, хакеры, все, что мы можем придумать.

– Я знаю, и поверь мне, когда я говорю тебе, я этим занимаюсь. – Он делает паузу, когда я разочарованно вздыхаю. – С другой стороны, я все приготовил в Уан Гайд-парке, так что квартира будет готова к твоему приезду.

– Я никогда не был так благодарен за покупку этой недвижимости, как сейчас.

– Тебе не следует беспокоиться о безопасности Элизабет там, – говорит Лаклан о здании, в котором у меня есть квартира.

Это один из самых безопасных объектов недвижимости в мире, если не самый безопасный. В тот момент, когда я начал подумывать о строительстве в Лондоне, я решил купить двухэтажную квартиру в Уан Гайд-парке. Меры по обеспечению конфиденциальности выходят далеко за рамки от пуленепробиваемых окон до рентгеновской почты.

После того, как меня застрелили в Чикаго, я не только передал Брюнсвикхилл в частный траст, но и перевел в него лондонскую собственность. Никто не будет знать, где мы с Элизабет, кроме людей, которым я решу сообщить.

– Мне нужно пойти позаботиться о нескольких вещах.

– Я свяжусь с тобой, как только получу последние новости по делу Арчера, – говорит он, когда я направляюсь к входной двери.

– Поторопись, Лаклан. Мне нужно, чтобы все было улажено еще вчера.

– Я займусь этим.

По дороге в главный дом я заглядываю в библиотеку, но Элизабет там уже нет. Только книга, которую она читала, лежит лицом вниз на диване.

– Элизабет, – зову я, не получая ответа в ответ.

Я спускаюсь в атриум, где, как я знаю, ей нравится лежать в шезлонге и наслаждаться солнечным теплом через стекло. Однако комната пуста. Я останавливаюсь на мгновение, глядя в стекло, и в конце концов мое внимание привлекает движение. Я наблюдаю за Элизабет, пока она бесцельно ходит. Она любит совершать долгие прогулки на свежем воздухе, чтобы исследовать окрестности.

Я направляюсь туда, где она находится.

– Что ты делаешь?

– Я никогда не знала, что здесь есть ручей.

– Ты многого не смогла увидеть из—за снега, – говорю я ей, притягивая в свои объятия и прижимаясь губами к ее губам.

Она тихо стонет, проскальзывая руками под мое пальто и обнимая меня за талию.

– Ты замерзаешь.

– Я в порядке, – отвечает она, когда я притягиваю ее еще ближе, крепко обнимая руками ее тело. – Что ты здесь делаешь?

– Я хочу поговорить с тобой, но тебя не было там, где я тебя оставил.

– Где ты меня оставил? – дразнит она, откидывая голову назад, чтобы посмотреть на меня. – Кто я такая? Твоя маленькая безделушка, которую ты можешь оставить, где захочешь?

– Что—то в этом роде. – Я подмигиваю ей и наблюдаю, как на ее лице появляется прекрасная улыбка. – Пойдем. Посиди со мной.

Мы подходим к скамейке, стоящей у ручья, покрытого льдом.

– Я только что говорил с Лакланом и хотел сообщить тебе, на какой мы стадии в поисках твоего отца.

Беззаботная легкость сменяется тоскующей надеждой.

– Ты хочешь поговорить об этом прямо сейчас? – спрашиваю я, когда язык ее тела внезапно меняется.

– Да. – Ее голос полон тревоги, она жаждет ответов. – Что ты нашел?

– Доказательства его смерти.

– Но он не мертв. – Ее голос дрожит от еще большей тревоги.

– Я знаю это. Лаклан делает все возможное, чтобы получить копию списка пассажиров. Когда мы ее получим, мы сможем двигаться дальше.

– Ну, и сколько времени это займет?

– Он работает так быстро, как только может, но у него нет прямых связей с авиакомпанией.

Разочарование отражается на ее лице, и я наблюдаю, как ее тело напрягается и глаза блестят от непролитых слез. Она неподвижна, и ей требуется вся ее сила, чтобы не потерять самообладание. Хотел бы я дать ей ответы, в которых она так нуждается. Это болезненное зрелище – видеть, как любимый человек так сильно страдает.

Я обнимаю ее за плечи и уговариваю:

– Плакать – это нормально. Будет не так больно, если ты отпустишь часть боли.

– Я провела всю свою жизнь, оплакивая своего отца, и это никогда не уменьшало боль, – говорит она, отвергая мои слова.

– Посмотри на меня, – требую я, и когда она это делает, я продолжаю, – это не нормально. То, что ты все держишь в себе – это нехорошо.

– Почему ты так сильно хочешь увидеть, как я сломаюсь?

– Ты сейчас ломаешься, – возражаю я. – Ты заставляешь себя не чувствовать боли. Ты отталкиваешь меня. Ты возводишь каменную стену, но это всего лишь фасад всей твоей разбитой души. Ты – рай для дураков, но я не дурак. Я вижу тебя насквозь.

– Ты придурок, – огрызается она, злясь, что я играю в ее же игру, но я не отступлю.

– Чего ты боишься? Что я вижу тебя в таком облике, которого ты стесняешься? Я видел тебя в худшем образе. Или ты все еще беспокоишься о том, что слишком сильно чувствуешь, что развалишься на части и не сможешь собрать все воедино? В чем дело?

– Почему ты так сильно давишь?

– Если ты не можешь собраться с мыслями, тогда я сделаю это за тебя.

– Остановись!

– Так вот почему ты не позволяешь мне прикасаться к тебе?

При этих словах она пытается вырваться из моих объятий, но я крепко сжимаю ее руки.

– Отпусти!

– Почему ты не позволяешь мне трахнуть тебя? – Я шиплю, теряя контроль и позволяя разочарованию и отторжению выплеснуться из меня. – Ответь мне, ради Христа!

Мой голос срывается от гнева, когда она борется с моей хваткой, и, в конце концов, я ослабляю хватку и позволяю ей освободиться от меня. Она встает и отшатывается, кипя от чистого гнева.

– В этом проблема? – выплевывает она. – Твое эго задето, потому что ты не можешь залезть ко мне в штаны?

Я встаю и подхожу прямо к ней, грудь к груди.

– Ты чертовски хорошо знаешь, что если бы я хотел то, что у тебя в штанах, я взял бы это.

– Тогда возьми это. Мне насрать. Если это все, чего ты хочешь, тогда возьми.

Ее слова издеваются, но они бесят меня еще больше.

– Ты так чертовски слепа. Мне нужна не твоя киска. Это гораздо больше, чем просто секс. Я хочу тебя всю. Каждый кусочек. Я хочу быть внутри тебя, потому что это единственное место, где ты будешь настолько слаба, что у тебя не будет другого выбора, кроме как отдать всю себя мне.

Слегка покачав головой, она заглядывает мне в глаза и шепотом признается:

– Я просто не могу.

Мои руки сжимают ее лицо, и я говорю:

– Ты можешь. Мне нужно, чтобы ты попробовала.

– Но у тебя есть я, – кричит она. – Я здесь. Я не собираюсь убегать.

– Перестань избегать.

– Я не…

– Ты здесь, – вмешиваюсь я, обрывая ее. – Но на самом деле тебя здесь нет. Ты можешь лежать рядом со мной каждую ночь, но на самом деле тебя нет рядом. Ты находишься совсем в другом месте. Где-то глубоко внутри своего разума, ты прячешься.

С ее стороны нет ответа, только горящие глаза, которые показывают, насколько она разъярена.

– Сколько раз я должен повторять тебе, чтобы убедить, что здесь ты в безопасности? Что со мной ты в безопасности?

– Отпусти меня, пожалуйста, – просит она тихо.

Я убираю руки с ее лица, и она тут же поворачивается и уходит от меня, не говоря больше ни слова, даже не оглядываясь. Я ничего не говорю, чтобы остановить ее, просто отпускаю. И прежде чем я позволю своему раздражению вырасти еще больше, я тоже возвращаюсь в дом и поднимаюсь на третий уровень, где находится мой офис.

Нуждаясь в том, чтобы избавиться от стресса, я занялся работой. Между телефонными звонками в офис и регистрацией моей собственности в Чикаго время проходит быстро. «Лотус» процветает в финансовом отношении и доказывает, что является одним из самых востребованных отелей в городе. Исключительность является ключевым фактором, и это понятие оправдывает себя.

Но я не могу думать о Чикаго, не думая о своем отце. Я не разговаривал с ним с тех пор, как Элизабет рассказала мне о его аресте. Честно говоря, я даже не вникал в его отношения с Ричардом, Беннеттом или даже отцом Элизабет, опасаясь того, что это может всколыхнуть во мне. Элизабет сочла бы меня лицемером, и она была бы права, вот почему я еще не обсуждал с ней эту тему.

Поэтому только по этой причине я вызываю Элизабет в свой кабинет, и ей требуется всего несколько минут, чтобы появиться в дверях.

– Что такого срочного? – спрашивает она с легким волнением, оставшимся после нашей предыдущей ссоры.

– Зайди.

Она делает это, садясь на стул перед моим столом. Я встаю со своего кресла и обхожу его, чтобы сесть рядом с ней.

– Во—первых, я не буду извиняться за то, что сделал раньше, за исключением одного – я обвинил тебя в том, что ты боишься встретиться лицом к лицу со своими страхами, когда я делал то же самое.

– Что ты имеешь в виду?

– Я избегал своего отца из-за страха, – признаюсь я ей. – Но я откладываю это в сторону, надеясь, что ты сделаешь то же самое для меня.

Ее глаза смягчаются.

– Итак, ты можешь мне помочь? – Я спрашиваю, и она кивает, говоря:

– Хорошо.

– В ту ночь, когда я нашел тебя, ты сказала мне, что Ричард и мой отец работали вместе, используя компанию Беннетта в качестве прикрытия для торговли оружием.

– Так мне сказал Ричард, – говорит она.

– Ты также сказала, что Ричард был тем, кто убил мою маму.

Она кивает.

У меня сжимается горло, когда в моей памяти вспыхивают видения моей мамы, получившей пулю в голову, я говорю напряженным голосом:

– Мне нужно знать, почему это произошло.

Она держит мою руку в своей и не торопится говорить.

– Он сказал мне, что Кэл переводил деньги на оффшорный счет. Ричард сказал, что хочет преподать твоему отцу урок, который обеспечил бы его лояльность.

– Значит, мой отец знал, что собирался сделать Ричард?

С трудом сглотнув и глазами, полными жалости, она кивает.

– Он знал. Вот почему твой отец уехал из города. Он не хотел быть там, когда это случилось.

Мое дыхание прерывается неровными вдохами, когда ярость взрывается вулканическими волнами в моей груди. Каждый мускул в моем теле напрягается, и я отпускаю руку Элизабет, опасаясь, что сломаю ее хрупкие кости. Я вскакиваю со стула, и он опрокидывается.

– Этот ублюдок каждый день после ее смерти обвинял меня, – киплю я. Лезвия каждого слова режут мой язык, наполняя меня гнилой ненавистью. – Он заставил меня поверить, что это моя вина!

– Независимо от того, как это произошло, Деклан, это не было бы твоей виной.

Я подхожу к краю окна, хватаюсь руками за подоконник и опускаю голову, сгорбившись. Это поле битвы эмоций, на котором нет победителя. Возмущение и ярость борются вместе с печалью и тоской. Я оплакивал свою мать так, как не должен оплакивать ни один мужчина, но я оплакивал. Я позволил боли поселиться в моем сердце, ожесточая его и давая ему силу вырасти в того человека, которым я являюсь сегодня. Человек, который не может потерять ни капли контроля, не охваченный тревожным страхом. Одному Богу известно, кем бы я был, если бы не это проявление.

Я вздрагиваю, когда чувствую руку Элизабет на своей спине. Когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, ее щеки заплаканы, и я вытираю их большими пальцами, спрашивая:

– Почему ты плачешь?

– Потому что... мне больно видеть, как тебе больно.

– Мне нужно, чтобы ты это увидела, – мой голос срывается.

Затем она поднимает руки к моему лицу, притягивает меня к себе и целует. Она глотает мое прерывистое дыхание, прижимаясь своим телом к моему, и я мгновенно становлюсь твердым. Это буря эмоций, которая так и просится наружу.

С рычанием я поднимаю ее, и она ахает, когда я бросаю ее на диван. Она пристально наблюдает, дрожа, как я расстегиваю ремень.

– Не надо.

– Не говори мне "нет", Элизабет, – приказываю я.

Она вскакивает в панике с дивана.

– Я не могу.

В ее глазах страх, когда она пятится от меня, направляясь к двери, как будто я какой—то монстр из ее кошмаров.

– Чушь собачья! Ты можешь, ты просто не хочешь.

Она продолжает отступать, отказываясь общаться со мной, и это последний гребаный удар в мое сердце, который я могу вынести! Я чертовски люблю ее, но она построила эту стену вокруг себя, чтобы держать меня подальше. Это выводит меня из себя, и я взрываюсь громовым ревом, когда смотрю, как она выходит из комнаты, отвергая меня.

– Просто дай мне один гребаный кусочек тебя! – мой язвительный голос срывается, отражаясь от стен.