Текст книги "Тишина (ЛП)"

Автор книги: Э. К. Блэр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Э. К. Блэр
Тишина
Серия: Черный лотос – 3

Перевод: Лилия Соловьева

Редактура: Алена Короткова

Обложка: Ленчик Кулажко

Вычитка: Ленчик Кулажко

Оформление: Ленчик Кулажко

Глава 1

Элизабет

Я хорошо изучила иллюзии. Это фантазии, и я цепляюсь за них, потому что не готова расстаться с утешением, которое они мне дают. Большая часть того, что приносит мне утешение и покой – не более чем призраки моего прошлого, но я крепко держусь за них, чтобы они были со мной в настоящем, опасаясь, что без них я тоже могу исчезнуть.

Я боюсь оставаться одна, хотя в некотором смысле я всегда этого боялась.

Электрический разряд пробегает по густой крови в моих венах. Это единственное, что позволяет мне понять разницу между реальностью и иллюзией. Искра приводит мой организм в состояние повышенной готовности, она заставляет мое сердце биться быстрее и мои глаза расширяются в шторме из тысячи вопросов, которые мой разум не может обработать.

Я ползу на четвереньках к краю кровати, уставившись в телевизор над камином. Деклан сидит позади меня, но я больше не чувствую его, так как мне трудно дышать.

– Он жив, – это все, что я могу пробормотать, глядя на остановившийся экран новостного репортажа.

– Кто? – спрашивает Деклан с расстояния в миллион миль, когда я спотыкаюсь с кровати и неровными шагами иду через комнату, ближе к телевизору.

Я протягиваю руку, когда приближаюсь к изображению, которое не может быть правдой, но это так. Я подхожу к камину, мои пальцы дрожат, когда я медленно прижимаю их к экрану. В тот момент, когда я прикасаюсь к нему, мое сердце разрывается, и я кричу. Кровь из моей израненной души заливает мои глаза и стекает по щекам. Мое дыхание прерывается и заполняет комнату.

Сильные руки хватают меня за плечи, и мне хочется упасть, но я не могу отвести взгляд от того, что искала всю свою жизнь.

– Поговори со мной, – говорит он в панике.

Крепче прижимая руку к экрану, я умоляю почувствовать его тепло на своей коже.

– Кто он такой?

– Это все по—настоящему, верно? – спрашиваю я Деклана. – Ты и я, в этой комнате, это реально, не так ли?

– Посмотри на меня.

Но я не могу. Я боюсь отвести взгляд, боясь потерять его. Что каким—то образом он исчезнет с экрана.

– Скажи мне, что это правда, – кричу я.

– Это правда, дорогая. Я здесь, с тобой.

И с его словами из моей груди вырывается отвратительное рыдание, но я быстро сдерживаю его, когда Деклан встает рядом со мной у камина. Когда воспоминания закручиваются внутри, смесь туманных эмоций борется друг с другом, и когда гнев заявляет о своей победе и выплескивается на поверхность, я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Деклана. Его глаза отражают мои в полном замешательстве.

– Он мертв, – говорю я ему, слова, как бритвы, режут мои голосовые связки, но я говорю сквозь боль, слезы текут по моим щекам. – Мне сказали, что он мертв. Почему? Почему?

– Кто?

– Я видела его могилу. Я трогала камень, на котором было выгравировано его имя, – продолжаю я. – Зачем им лгать мне? Почему он солгал мне? Почему он никогда не приходил за мной?

Деклан притягивает меня в свои объятия, крепко прижимая к груди, пока я плачу снова и снова, взывая к ответам, которые не могу найти, взывая к утешению во всех моих "почему".

– Кто? – снова спрашивает он, и когда я поворачиваюсь и зарываюсь лицом в его обнаженную грудь, я рыдаю сквозь разбитые мечты, разбитые сердца и потерянные души.

– Мой отец.

Я сжимаю кулаки на груди Деклана, а его хватка сжимается вокруг меня. Его объятия непоколебимы и совершенно жестки, в то время как его мышцы сжимаются вокруг моего ослабевшего тела.

– Почему от меня так легко уйти?

– Не делай этого, – ругается он. – Не смей винить себя.

– А почему бы и нет? – я кричу, вырываясь из его объятий, злюсь на весь мир и впервые в жизни злюсь на своего отца. Шагнув вниз и подальше от Деклана, я поворачиваюсь и набрасываюсь на жалость к себе во всю силу своих легких.

– Что я сделала, чтобы заслужить эту жизнь?

– Элизабет, пожалуйста. Просто сделай глубокий вдох.

– Нет.

Он подходит ко мне и говорит:

– В последний раз, когда ты его видела, тебе было всего пять лет, верно? Как ты можешь быть уверена, что это вообще он?

Я подхожу к нему и киплю от слез:

– Потому что ты не забываешь лицо единственного человека, по которому ты всю свою жизнь тосковала. Нет никаких сомнений, что этот человек – мой отец.

Возвращаясь к телевизору, мои глаза застилает яркий синий цвет, который я так живо помню. Глаза, которые, как мне казалось, любили меня больше всего на свете. Глаза, как мне показалось, были черными на глубине шести футов. Но он здесь, и я никогда не чувствовала себя более одинокой.

– Элизабет?

Мои руки вцепляются в каминную полку, чтобы ноги не подвели меня.

– Элизабет, пожалуйста. Посмотри на меня.

– Элизабет?

Его голос одновременно и яд, и вино, и, услышав его, мои конечности атаксируют, и я падаю на пол. Знакомый запах гвоздичных сигарет одновременно успокаивает и мучает меня.

– Это правда? – я спрашиваю своего брата Пика, но Деклан отвечает первым.

– Я сделаю все, что смогу, чтобы это выяснить.

– Да, это правда.

Подняв глаза, я перевожу взгляд с Деклана в угол комнаты, где стоит Пик. Мы оба знаем, что я не должна смотреть на него, ведь Деклан думает, что я принимаю таблетки, которые убивают мои галлюцинации, но это не так. Я пока не могу попрощаться с братом. Может быть, никогда не смогу.

Но вот он стоит, живой, с темными волосами, заправленными под черную шапочку, и руками, засунутыми в карманы брюк, так что видны покрытые чернилами руки. Его глаза излучают любовь и силу, прежде чем он кивает Деклану, и я следую его намеку, зная, что потеряю его, когда сделаю это.

Я сижу на коленях, а мое горло распухает от боли, болезненно покрываясь волдырями. Это воплощение каждой мечты. Я просто никогда не знала, что мечта жила в невообразимом кошмаре. Независимо от того, какой гнев я сейчас испытываю, остается одно: ты можешь глубоко ранить меня ложью, ты можешь бросить меня в пламя жизненных зол, но я никогда не откажусь от того, к чему всегда стремилась.

Со слезами, стекающими по моему лицу в непрерывном потоке боли, я мучительно задыхаюсь от горя маленькой девочки, потерянной внутри меня:

– Я хочу к отцу.

В два быстрых шага Деклан оказывается на полу рядом со мной, обнимает меня, укачивает, успокаивает и клянется сделать все возможное, чтобы найти его.

Прижимаясь к нему, я принимаю все утешение, которое он дает, и пытаюсь впитать больше, сжимая его крепче и вдавливая пальцы глубже в его кожу. Если я причиняю ему боль, он этого не показывает, поэтому я закрываю глаза и забираюсь к нему на колени, как ребенок.

Я снова открываю глаза, от полностью поднявшегося солнца глаза щиплет, и мои щеки горят от соли. Я все еще в объятиях Деклана, и мое тело болит не только от того, что я в таком положении, Бог знает сколько времени, но и от пыток последних двух дней, проведенных в плену.

– Мне больно.

Деклан встает и поднимает меня с пола, прежде чем положить на кровать. Он нависает надо мной, оглядывая мое избитое лицо и тело глазами, полными ярости и жалости.

Выражение его лица раздражает меня.

– Не надо, – говорю я.

– Что?

– Смотреть на меня вот так. Будто тебе меня жалко.

– Я беспокоюсь о тебе. Это все.

Затем он протягивает мне обезболивающее, которое я кладу в рот.

– Я не понимаю. Я ничего из этого не понимаю.

– Я тоже не понимаю. Но в последнее время ты через многое прошла, так что я не думаю, что твой разум способен к ясности. Как и мой. Так что давай сосредоточимся на чем—то одном, хорошо?

– Все, на чем я могу сосредоточиться – почему лицо моего отца на экране, когда его не должно быть. Не знаю, радоваться мне или злиться, – говорю я ему. – Почему он не хотел меня?

Деклан не отвечает, притягивая меня к себе. Я пытаюсь бороться с туманом от таблеток, который подкрадывается, но мои глаза тяжелеют, когда Деклан тихо шепчет мне на ухо, убаюкивая меня успокаивающим:

– Шшш, дорогая. Я позабочусь о тебе. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы найти ответы.

И пока я цепляюсь за его слова, я сдаюсь, делая глубокий вдох, прежде чем погрузиться в сон.

Деклан

Я обнимаю Элизабет, она дрожит во сне. Мой разум превратился в чертов лабиринт, когда я закрыл глаза и попытался переварить последние сорок восемь часов. Это невыполнимая задача, поскольку видения мчатся наперегонки с сотней новых откровений и тысячью новых вопросов. Единственное, что я знаю, это то, что я боюсь, что не смогу удержать Элизабет от полного психического коллапса.

Ее лицо – это полотно синяков, рубцов и рваных ран, которые иллюстрируют изнасилование и пытки, через которые она прошла. Мне больно сознавать, что я играю свою роль, что некоторые из этих ран были нанесены моими собственными руками, а другие были нанесены потому, что я не смог защитить ее от этого придурка, Ричарда, человека, которого я убил.

Я даже не колебался, когда всадил ему пулю в голову после слов Элизабет, что он убил мою маму. Тот факт, что я могу так легко убивать, пугает меня до чертиков. Это мрачное чувство – бояться самого себя. Теперь я знаю, что способен на все. Я чудовище, созданное этой женщиной, чье тело обернуто вокруг моего.

Я хочу объяснений, как и она. Кто такой Ричард? Откуда он знал мою маму? Почему он убил ее? Какую роль во всем этом играет мой отец? Я хочу знать. Я хочу понять, но, как бы я ни был неуправляем, она более изменчива, чем я. Ей нужна сила, поэтому я должен отбросить все, что преследует меня сейчас, и сосредоточиться на ней.

Когда ее дыхание выравнивается, я выскальзываю из постели и позволяю ей отдохнуть, ее тело отчаянно нуждается в этом. Я останавливаюсь, прежде чем выйти из комнаты, и смотрю на Элизабет, лежащую в моей постели, когда волна удовлетворения и гнева накатывает на мою кожу приливной волной. Она сбила мой контроль с его оси, и мне нужно вернуть его на место, чтобы она была в безопасности – чтобы убедиться, что больше ничего не произойдет без моего разрешения.

Глава 2

Деклан

– Господи, – вздрагивает Лаклан, когда я захлопываю двойные двери в библиотеку, закрывая нас от остального дома.

Повернувшись к нему спиной, мои руки крепко сжимают дверные ручки в слабой попытке контролировать свое смятение. В моих костях бунт, от которого меня бросает в холодный пот. Отодвинувшись, чтобы слегка приоткрыть двери, я снова захлопываю их, кряхтя, ударяя ладонью по старому красному дереву.

– Что я могу сделать? – спрашивает Лаклан с другого конца комнаты.

Вереница ответов заполняет мою голову и обвивается вокруг шеи затягивающейся петлей. Я не могу говорить, думая об Элизабет наверху, в наркотическом сне. Видения с того момента, как я нашел ее прошлой ночью, мелькают перед моими глазами в ярких деталях. Ее обнаженное и окровавленное тело, синяки и рваные раны между ног от того, что этот придурок сделал с ней, вызывают кислую желчь, которую я изо всех сил пытаюсь проглотить.

Все, что я хотел дать ей, когда она проснулась этим утром, – это как можно больше покоя, но вместо этого я наблюдал, как ее мир погружается в еще больший хаос. Хаос ей не нужен. Я беспокоюсь, что она недостаточно сильна духом, чтобы справиться с хаосом.

– Деклан.

Я поворачиваюсь и смотрю на своего друга, благодарный, что он остался на ночь и сейчас здесь, потому что я никак не мог разобраться в своих безумных мыслях самостоятельно, не разбивая кулаками стены и не разрушая этот дом в неистовой ярости.

– Как она? – спрашивает он.

– Спит.

Это слово задыхается, когда оно выходит. Я подхожу к дивану и сажусь, опустив голову, уперев в сжатые кулаки. Слышно мое хриплое дыхание через нос. Я не позволю Элизабет увидеть это. Она должна верить, что я полностью контролирую ситуацию и что со мной она в полной безопасности.

– Как она на самом деле? – он настаивает на более детальном ответе, чем тот, что я ему только что дал.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с его обеспокоенным взглядом, когда он садится по другую сторону кофейного столика.

– Она не в порядке.

Я не буду вдаваться в подробности с Лакланом, потому что то, что принадлежит ей, принадлежит мне и никому другому.

– Послушай, то, что произошло прошлой ночью, то, чему ты был свидетелем ... – начинаю говорить я, но Лаклан перебивает:

– Я – могила.

– Лучше бы так и было, – говорю я ему, мой голос остекленел от невысказанных угроз. – Ты никогда не будешь говорить об этом, даже с ней, понимаешь?

– Непременно, – отвечает он, кивнув головой.

– Мне нужна твоя помощь, – говорю я ему, меняя тему разговора.

– Все, что угодно.

– Мне нужно, чтобы ты нашел кое—кого для меня.

– Кого?

– Его зовут Стив Арчер.

С любопытным взглядом он отвечает:

– Почему это имя кажется мне знакомым?

– Он отец Элизабет.

– Ее отец? – удивленно переспрашивает он. – Он мертв. Я наткнулся на его свидетельство о смерти, когда нашел ее мать.

– Я не знаю. Мы смотрели наверху репортаж из американских новостей, и она клянется, что видела его.

– По телевизору? Это невозможно.

– Она непреклонна.

– Деклан, сейчас ее разум, должно быть, затуманен. Я уверен, что она видит то, что хочет видеть, – говорит он. – Этот человек мертв.

Я пожимаю плечами, тяжело вздыхая. – Достань кадры из новостей и сравни этих двух мужчин.

Лаклан подходит к столу в углу комнаты, и я следую за ним, направляя его на нужную интернет – страницу новостного канала. Мы находим видео, проигрываем его, и когда я вижу человека, из—за которого Элизабет заставила меня остановить видео, я наклоняюсь и останавливаю запись, застывая на его лице.

– Он.

Требуется несколько минут, чтобы найти архивную статью о его аресте, но Лаклан, наконец, натыкается на одну с фотографией.

– Вот, – говорю я, когда вижу ссылку. – Нажми на это.

И одним щелчком я понимаю, что Элизабет ничего не выдумывает. Возможно, это старая фотография, но я не могу утверждать, что это не тот же самый человек.

– Срань Господня, – говорит Лаклан, сравнивая обе фотографии.

– Это он. Скажи мне, что ты видишь то же, что и я.

– Я вижу это.

– Черт! – запустив руки в волосы, я подхожу к окну, жалея, что включил этот чертов телевизор этим утром.

– Я не могу позволить, чтобы кто—то еще причинил ей боль.

– Я знаю.

– Господи. Я имею в виду, она только что узнала, что этот кусок дерьма – ее мать продала ее, когда она была еще ребенком. А теперь это? Я не думаю, что она сможет вынести больше.

– Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделал.

Она этого так не оставит. Не то чтобы я мог ожидать от нее этого. Но мне нужно держаться выше и оставаться в паре шагов от нее.

– Найди его. И ничто, ни один кусочек информации не проходит мимо меня. Понял?

– Я понимаю.

– Однажды ты облажался, – ругаюсь я. – Больше так не делай.

Он встает, подходит ко мне и уверяет:

– Даю слово.

Мой взгляд не дрогнет, потому что то, что поставлено на карту, слишком ценно, чтобы рисковать. Лаклан видит сомнение, сжимает мое плечо рукой и твердо заявляет:

– Я тоже забочусь об этой девушке.

– Тогда не облажайся.

Коротко кивнув, он сжимает мое плечо, прежде чем уйти и вытащить свой телефон.

– Мне тоже нужна охрана, – кричу я. – Она не должна быть одна.

– Я займусь этим сейчас.

– Ты справишься.

– Я не из службы безопасности, МакКиннон.

– Ты прав. Ты гребаный исполнитель, когда дело доходит до выполнения приказов. Но после прошлой ночи ты единственный, кому я доверяю, чтобы она была в безопасности, когда меня нет рядом.

– Мне нужно будет кое—что уладить в Эдинбурге.

– Сделай это сегодня, – говорю я ему. – Ты можешь остановиться в коттедже рядом с гротом.

– В коттедже? – он смеется. – Ты имеешь в виду комнату для прислуги?

– Именно ее, придурок, – отвечаю я со смешком.

– О, еще одна вещь, – добавляю я, прежде чем Лаклан выходит из комнаты, меняя шутку на серьезность, – Спасибо.

– Конечно.

Я готов пойти на все, чтобы убедиться, что ничто даже близко не коснется Элизабет, но возможности ограничены историей, которую мы оба несем. Хотя наше время вместе было коротким, его было более чем достаточно, чтобы посадить нас обоих в тюрьму. Так что Лаклан – это что нам сейчас необходимо.

Зайдя на кухню, я подхожу к монитору безопасности на стене и проверяю камеры перед входом. Я пролистываю их и останавливаюсь на камере у ворот. Я смотрю, как машина Лаклана выезжает на главную дорогу, когда звонит мой сотовый.

– МакКиннон, – отвечаю я.

– Добрый день, мистер МакКиннон. Это Александр Стэнфорт из «Стэнфорт и партнеры». Как дела?

– Я в порядке, – отвечаю я Александру, архитектору, который будет работать над недавно приобретенной мной лондонской недвижимостью.

– Надеюсь, вы не возражаете, что я звоню вам на мобильный, но, учитывая вашу заинтересованность в ускорении первоначальных совещаний, я решил обойти вашего офис—менеджера.

– Именно поэтому я дал тебе этот номер, Алекс.

– Хорошо. Ну, тогда я хотел бы организовать встречу, чтобы обсудить масштабы проекта, а также график и бюджет. Вы свободны на следующей неделе?

– Я могу быть свободен. Подготовьте его и позвоните в мой офис, чтобы внести встречу в мое расписание, и я буду там, – говорю я ему.

– Звучит неплохо. Я свяжусь с командой и позвоню в ваш офис позже сегодня.

– Спасибо, Алекс.

Повесив трубку, я достаю из морозилки пакет со льдом и иду к Элизабет. Она крепко спит, когда я вхожу в комнату и сажусь рядом с ней. Одна сторона ее лица распухла, черно—синие оттенки портят вид ее глаз. Я осторожно прикасаюсь льдом к ее коже, и она вздрагивает.

– Прости, – шепчу я, когда она открывает глаза. – Опухоль действительно сильная.

Ее глаза расширены до черноты, но она недолго держит их открытыми. Я смотрю, как она лежит неподвижно, тихое дыхание заполняет пространство вокруг меня.

– Мы когда-то танцевали, – бормочет ее хриплый голос.

– Кто?

– Я и мой отец.

Я ничего не говорю, когда она сворачивается калачиком и кладет голову мне на колени.

– Дин Мартин был его любимчиком, – сонно говорит она, не открывая глаз. «Воларе» ... это та самая песня. Он подпевал, и я помню, как всегда хихикала во время итальянских партий.

– У него был хороший голос? – спрашиваю я, не сводя с нее глаз.

– Ммм, – медленно отвечает она в своем вялом состоянии. – Он ставил мои ноги на свои и танцевал так со мной.

Она делает паузу, позволяя времени замедлиться, и я думаю, что она снова заснула, но затем она начинает моргать. Когда ее остекленевшие глаза находят меня, она всхлипывает:

– Почему он бросил меня?

Никогда в жизни я не видел столько душевной боли в чьих-либо глазах, и мне ненавистно, что я вижу эту боль в ее глазах. Она хочет получить ответы, но у меня их нет, и это убивает меня.

– Я думала, что сделала его счастливым.

Положив пакет со льдом на прикроватный столик, я поворачиваюсь к ней и, обхватив ее лицо руками, заявляю:

– Я обещаю тебе, что сделаю все возможное, чтобы дать тебе ответы. Мы найдем его.

– А что, если он не хочет, чтобы я его нашла?

– Не имеет значения, чего он хочет. Это не его выбор.

Это не та женщина, которую я знаю. Она – нечто совершенно иное. Возможно, она притворялась, чтобы обмануть меня, но у нее всегда был смелый характер, который человек не может подделать. Под ложью эта часть ее была реальной, но теперь она потерялась где—то внутри ее изнасилованного тела.

Она делает небольшой болезненный вздох, когда перемещает свое тело.

– Почему бы тебе не принять горячую ванну?

– Какой в этом смысл? Гниль есть гниль.

– Чушь собачья, – огрызаюсь я в ответ. – Гниль причинила тебе боль, но не забрала тебя. И я предложил ванну, чтобы облегчить твою боль, а не для того, чтобы очистить тебя.

Мои слова – полуправда, я действительно хочу очистить ее. Очистить всю грязь от мешка с дерьмом, который сотворил это с ней. Я хочу стереть его с ее кожи, потому что меня тошнит от этой мысли. Я хочу, чтобы она была покрыта мной, в моем запахе, с моими руками по всему ее телу. Я хочу, чтобы у нее был мой вкус, мой запах. Это дикая потребность пометить ее как мою. Владеть ею, каждой ее частичкой.

Притянув ее к себе, я прижимаюсь губами к ее губам, нежно целуя, когда мне действительно хочется поглотить ее, но она слишком хрупкая. Ее дыхание на моем языке вызывает дрожь в моих венах, заставляя мой пульс ускоряться. Требуется контроль, чтобы не сбросить ее вниз, раздвинуть бедра и не погрузить мой член глубоко в нее. Я хочу трахнуть ее так сильно, чтобы она почувствовала меня всеми костями.

Я заставляю себя отступить, обхватив ее шею руками, и делаю глубокий вдох, который медленно выдыхаю.

– Я скучала по твоему вкусу во рту, – говорит она, и эти слова не очень помогают мне успокоиться.

– Я хочу большего, чем просто вкус во рту, но я не могу позволить себе быть таким эгоистичным с тобой прямо сейчас. Я не смогу контролировать себя, и я просто причиню тебе боль.

Встав с кровати, я иду, чтобы набирать ванну, прежде чем вернуться к ней.

– Дай мне свои руки, – говорю я ей, а затем помогаю ей встать на ноги. – Подними руки.

Двигаясь медленно, я раздеваю ее, осторожно, чтобы не причинить ей боль. Я быстро снимаю одежду, когда она обнажена, отношу ее в ванную комнату. Я первым залезаю в ванну, а затем придерживаю ее, помогая ей войти в воду. Она сидит между моих ног, прислонившись спиной к моей груди с гримасой боли.

На ее тело трудно смотреть. Синяков достаточно, чтобы моя кровь закипела. Это скручивает мои внутренности в приступе бурных эмоций. На ее левой груди есть зазубренный след от укуса, который я не заметил вчера вечером, когда обрабатывал раны.

– Что? – спрашивает она, глядя на меня. – Что случилось?

– Что ты имеешь в виду?

– Твое тело напряглось.

– Прости ... я просто ... – начинаю я, пытаясь подобрать нежные слова.

– Что?

Но нежность дается мне нелегко, поэтому я говорю честно.

– Я хочу убрать все эти следы. Все те, что не от меня.

– Я всегда буду отмечена чьим—то прикосновением. Я всегда была такой.

– Я бы все отдал, чтобы забрать их, – говорю я ей, зная теперь, что шрамы на ее спине и запястьях появились от рук ее приемного отца.

– Ты не можешь сделать из меня того, кем я не являюсь, понимаешь?

– Ты не моя благотворительная организация, если ты это имеешь в виду, – раздраженно огрызаюсь я.

– Была ли я когда-нибудь? Даже в самом начале?

– Нет. Ты никогда не была женщиной, которую я жалел.

– Если не жалость, то что?

– Нет простого ответа. Я не понимаю ни тебя, ни твоих рассуждений о том дерьме, которое ты натворила. Все, что я знаю, что я, должно быть, сумасшедший, раз люблю тебя, потому что, черт возьми, я действительно люблю тебя. Я пытался не делать этого, я боролся с этим, но я не могу остановиться.

– Но как насчет того, что ты сказал вчера вечером? Ты все еще ненавидишь меня?

– Да.

Она опускает глаза, но я возвращаю ее к себе, говоря:

– Я люблю тебя, Элизабет.

– Это правда?

– Конечно, ведь я убивал ради тебя.