Текст книги "Соучастие постфактум"

Автор книги: Э. Чарльз Вивиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

VIII. «Ни к чему»

Не более чем в двадцати ярдах от перекрестка Маркет-стрит и Лондон-роуд свет уличного фонаря освещал одно из объявлений Хеда. Денхэм и Маргерит Уэст шли неторопливо – позволяя второй паре уйти подальше от них. Маргерит замешкалась, увидев жирный черный шрифт заголовка: «Обращение полиции ко всем велосипедистам и медсестрам».

– Связано ли это… с тем, что произошло прошлой ночью? – спросила она.

– Да, – отвечая, Денхэм взял ее за руку и потащил прочь от объявления. Он хотел избежать всякого напоминания о трагедии, к которой имел отдаленное отношение.

– «Велосипедистам и медсестрам», – повторила Маргерит, пока они шли прочь.

– Полицейский видел, как медсестра ехала на велосипеде от моста на Лондон-роуд, а затем свернула на Треерн-роуд – примерно в то же время, когда я выехал из усадьбы, – пояснил Денхэм после недолгого молчания. – Позднее он видел молодого человека в бриджах и жокейских сапогах – тот шел по Маркет-стрит в сторону Мэггс-лейн. Теперь они не верят, что я не видел того юношу по пути из усадьбы, ведь я живу на Треерн-роуд и ехал той же дорогой. Так что меня подозревают в соучастии.

Говорил он с горечью. На какое-то мгновение воспоминания о том, как его встретили в ратуше, оказались сильнее воспоминаний о том, как Маргерит заступилась за него. А может, он был возмущен тем, что ей пришлось вот так вот заступаться за него.

Какое-то время они шли молча и не спеша. Шедшие впереди них Ли и Адела Денхэм старательно удалялись, увеличивая отрыв. Денхэм держал Маргерит за руку, и чувствуя ее близость, он успокаивался. Горечь отступала. Они свернули за угол Треерн-роуд как раз вовремя, чтобы увидеть, как Адела и Ли входят в дом.

– Благодаря тебе вечер прошел замечательно, – внезапно сказал Денхэм.

– Но я верю в тебя, – мягко ответила девушка.

Денхэм тут же остановился и обернулся к ней. Все еще сжимая ее руку, он повел девушку через дорогу – к месту, где от нее ответвлялась Пэнлин-авеню.

– Могу ли я проводить тебя домой? – спросил он. – Адела и Ли будут только рады, что я приду позже, если позволишь.

– Я и сама не расстроюсь, – улыбнувшись, ответила она. – Можем посчитать это нашим добрым делом для них.

Она жила в одном из четырех крохотных домиков, окруженных садами. Построивший их застройщик неохотно отказался от идеи назвать группу из четырех домиков «Террасой медового месяца», ведь каждый из них мог вместить лишь бездетную пару и только одного слугу. Денхэм открыл для Маргерит калитку третьего дома и отступил назад, пропуская спутницу.

– Не зайдешь на минутку? – спросила та.

– Если можно, – нерешительно ответил он.

– Продолжим наше доброе дело. Оглянись на окно собственной гостиной и увидишь, на месте ли они. А они не обрадуются, если ты вернешься прямо сейчас.

– Да, но служанка. Не распустит ли она язык?

– Миссис Пеннифезер? Она же глуха, и спит в задней комнате. Нет, из-за нее не стоит волноваться о моей репутации. Кроме того, еще нет даже одиннадцати часов, и в конце концов ей просто-напросто все равно. Так почему бы ненадолго не зайти?

– Надеюсь, можно, – ответил Денхэм и последовал за спутницей в дом.

Она включила свет, прошла в маленькую гостиную, взяла с каминной полки коробок спичек и зажгла газовый камин. Денхэм оставил пальто и шляпу в крохотной передней и вошел, когда Маргерит все еще стояла у огня, в меховом вечернем плаще, надетом поверх черного платья.

– А теперь расскажи мне о том, что было днем, – сказала она, не подымая глаз на Денхэма. – Я имею в виду, почему ты оказался под подозрением.

– Думаю, это потому, что я потерял самоконтроль утром, когда ко мне пришел инспектор Хед. Когда он рассказал мне о молодом человеке в жокейском костюме со свертком под мышкой. У инспектора каким-то образом сложилось впечатление, будто возвращаясь из усадьбы, я видел этого молодого человека. Вот они и стали давить на меня, чтобы я сказал, что видел его.

– Но этого не произошло? – все еще не подымая взгляда, спросила Маргерит.

Денхэм внимательно и пристально взглянул на нее.

– Я сказал им, что с тех пор, как я выехал из усадьбы, и до того, как запер свою машину в гараже, я не видел ни души, за исключением Квэйдов в их машине, – ответил он.

– Я верю тебе, – Маргерит, наконец, подняла глаза.

– То есть…

– Я верю, что ты не умеешь лгать.

– Возможно, – с ноткой сомнения ответил Денхэм. – И все же… мисс Уэст, я хочу признаться… я могу довериться?

– Можешь говорить все, что хочешь. Что угодно.

– На дознании я честно отвечал на все вопросы, пока… поскольку ты… – Денхэм запнулся.

– Поскольку я?

– Мне нужно рассказать обо всем, – несколько сконфуженно ответил Денхэм. – В три часа утра я покинул усадьбу. Я ехал домой на своей машине и поставил ее в гараж. С того момента, как я свернул на Лондон-роуд, я не видел ни души. До этого, на Маркет-стрит, впереди меня ехали Квэйды. Входя в дом, я слышал Мортимера и девушек Перри – они смеялись и говорили, но я не видел их. Это было уже после того, как я запер гараж с машиной.

– Но подозрения против тебя совершенно несправедливы, – заметила Маргерит.

– До сих пор – да, но хоть я и правдиво отвечал на все вопросы, из-за тебя я несколько хитрил в формулировках. Я поставил машину и ушел в дом.

– А затем? – вновь опустив глаза, спросила девушка.

– Мне захотелось виски с содовой, и я смешал их. В гостиной. Мне совсем не хотелось спать, и я разжег камин – точно так же, как ты сейчас разожгла свой. Сидя у камина, я размышлял о том, а стоит ли вообще ложиться спать, когда церковные часы пробили четыре с четвертью. Затем я вспомнил, что, ставя машину в гараж, я остановил двигатель, слишком резко включив сцепление с включенной передачей заднего хода, и поэтому забыл выключить зажигание.

– О чем это ты?

– Зажигание от аккумулятора, и тот разряжался. Это значило, что если я не выйду и не выключу его, то аккумулятор разрядится, и утром я, скорее всего, не смогу завести машину. Так что я вышел в гараж, включил свет и выключил зажигание. Думаю, это было где-то в двадцать минут пятого.

– Но я все еще не понимаю, при чем здесь я, – спросила Маргерит, глядя прямо на Денхэма. На ее устах был намек на улыбку.

– Я выключил свет в гараже, – продолжил Хью, – запер его и направился домой. Двери гаража, как ты, возможно, знаешь, находятся прямо в конце этой дороги – Пэнлин-авеню. Было очень темно и немного туманно. Я увидел человека, и насколько я могу судить, это был юноша в жокейском костюме. Я видел его пару мгновений: когда он прошел под фонарем возле этого дома. Мне показалось, что он открыл твою калитку и прошел к дверям в дом. Я знаю, здесь четыре одинаковых дома, а уличный фонарь светил не так уж ярко, но… понимаешь? Я признался, и не имеет значения, что ты обо мне подумаешь. Мне показалось, что он прошел в этот дом.

– Ясно, – сказала девушка, вновь опустив глаза. – Понимаю.

– Затем, утром, ко мне пришел Хед. Не знаю… моей единственной мыслью было защитить тебя. Обманули меня глаза или нет, но тебя я хотел оградить. Если бы я сказал, что думаю, будто видел человека, вошедшего в твой дом в тот час, то это разрушило бы твою репутацию, даже если бы ты опровергла это – от такой скандальной истории не отвертеться. Я хотел оградить тебя любой ценой, за исключением прямого лжесвидетельства. Если они хотят, они могут заподозрить меня во лжи, хотя на самом деле я не лгал. Они могут заподозрить меня в чем угодно, но я избавлю тебя от вопросов такого рода. Я должен был защитить тебя, и я сделал это.

Маргерит опустила левую руку на каминную полку – к правой руке, а голову опустила так, что Хью не мог видеть ее лица. Она молча застыла в этой позе.

– Теперь ты знаешь то же, что и я, – горько сказал Денхэм. – Ты сказала, что я не умею лгать, а я вел себя по-иезуитски – подойдя до лжи так близко, насколько это только возможно, не опускаясь до прямого лжесвидетельства. Но я должен был признаться в этом тебе, хоть тебя это и может оскорбить.

Вскоре Маргерит опустила руки вниз и обернулась к Хью. Он мог видеть, как слегка подрагивают ее губы.

– Ты поверишь, если я скажу, что ни ночью, ни утром в мой дом не входил никакой мужчина, ни старый, ни молодой? – спросила она.

– Конечно, я поверю тебе. Я никогда и не думал такого, но, будучи под присягой, я должен был говорить о том, что видел наверняка, если бы об этом зашла речь. На самом деле я знал, что это должен быть один из соседних домов, а может, он прошел между домами и перелез через забор на задний двор. Но для меня все выглядело так, словно он пошел к твоей двери. Я должен был бы признать, что все выглядело именно так, а люди охотно верят дурному. Это могло бы подвести тебя под подозрение, независимо от того, что бы ты сказала.

После длительной паузы Денхэм шагнул к двери.

– Теперь мне лучше идти, – заметил он. – Могу догадаться, что теперь ты думаешь обо мне.

– Если можешь, то пока не уходи, – улыбнулась Маргерит.

– Полагаю, ты хочешь высказать мне все о том, какой я негодяй, – горько бросил Хью. – Это необязательно – я и так знаю.

– Когда ты поймешь, что я чувствую, то не захочешь уходить. Если я могу сказать…

– Ни к чему! – самоосуждающе оборвал ее Хью. – После того, что ты мне рассказала, все бесполезно – раз уж здесь никого не было. Я должен был знать это, да я и знал, но это бы втянуло тебя, запачкало твое имя. И теперь, даже если ты презираешь меня в два раза меньше, чем презираю себя я сам… нет, я пойду. Нет нужды говорить мне об этом.

– Подожди! – она мгновенно обернулась к нему, вновь положив руки на каминную полку так, чтобы скрыть свое лицо. Он нерешительно стоял, и после длинной паузы она вновь заговорила: – Я думаю о человеке, для которого на первом месте всегда стоят честь и достоинство, – медленно и едва слышно произнесла Маргерит. – Я думаю о том, как он сравнил свои интересы со славой моего доброго имени, словно положив их на весы и выяснив, что забота обо мне перевешивает. И я спрашиваю себя: что я могу дать, что я могу сказать, чем я могу показать, как много для меня это значит? И я не могу найти ответ. Я не могу ничего дать, сказать или как-то показать, но если бы я могла, а бы вознаградила его. – Она опустила руки и взглянула на Денхэма. – Давай! – напряженно прошептала она. – Вели мне стать на колени! Дай мне тяжелое задание – я хочу доказать, как я ценю жертву, на которую ты пошел ради меня!

– Маргерит!

Всего лишь мгновение она видела, как его глаза заискрились счастьем – но в следующий момент она оказалась в его руках, а из этого положения было не видно его лица. Какое-то время они простояли вот так, а затем она подняла взгляд.

– Но я просила повелений, – шепнула она.

– Дорогая, о чем я еще могу просить? Чего мне еще желать?

***

– Дорогая! Уже полночь! Мне нужно идти.

– Знаю, Хью, но я не хочу, чтобы ты уходил. Я так люблю тебя.

– Один момент, милая. Я должен сообщить инспектору Хеду, что мне кажется, будто я видел… но, нет – не могу.

– Почему?

– Втягивать твое имя в грязь судебного процесса? Пусть даже тебя и не вызовут как свидетеля. Нет, дорогая. И я не могу сказать, будто не имею представления о том, в какой дом он вошел. Нет, рассказывать надо или все, или ничего. А сказать о том, что мне показалось, будто он прошел в твой дом, причем в такой час… нет!

– Тогда что ты будешь делать? – сидя на диванчике перед камином, она запрокинула лицо, задавая этот вопрос. Хью поцеловал ее и крепко прижал к себе, вновь позабыв обо всем на свете. Маргерит прижалась щекой к его щеке.

– Так что ты будешь делать? – опять спросила она.

– Ничего, – решительно ответил Денхэм. – Хед найдет этого человека – я уверен, что он загонит его в капкан, и тогда мне не придется ничего делать. Действия того человека в этих краях могут иметь слабую связь с самим преступлением, да и вообще, парень, которого я видел, мог и не быть убийцей. Нет, я должен молчать.

– Но тогда подозрения против тебя никуда не исчезнут.

– Если я заговорю сейчас, после целого дня молчания, они все равно могут никуда не исчезнуть, – ответил Хью. – Кроме того все может выглядеть так, будто я посовещался с тобой о том, что говорить – если я расскажу все, то не смогу не упомянуть твой дом, кроме того я подвергну напрасному подозрению обитателей всех четырех домов, а не только тебя.

– Он мог идти в один из них, – предположила Маргерит, и Денхэм почувствовал, как она вздрогнула.

– Дорогая, боишься? – нежно спросил он. – Нет нужды бояться. Человек вроде Картера мог легко завести такого врага, который хотел бы уничтожить его, но тебе-то никакой вред не грозит. Не бойся.

Маргерит высвободилась из его объятий и встала. Хью также встал, и девушка протянула руку, опустив ее на плечо Денхэма.

– Мой дорогой, я и не думала о том (нет, пока что не обнимай меня), я и не думала о том, что можно достичь такого счастья как то, что ты подарил мне этим вечером. Я и не думала, что любовь может быть такой великой и чудесной, как твоя. Дорогой, иногда я предвижу то, что может произойти, но я подумать не могла о том счастье, которое ты преподнес мне. Но я... да, обними меня покрепче, пока я говорю тебе это… я бываю эгоистична. Я буду просить у тебя каждый час, каждую минуту, которую ты сможешь мне выделить, а ты можешь взять любое количество моего времени. Я хочу, чтобы ты был со мной, хочу, чтобы ты был возле меня. Как ты знаешь, я не совсем англичанка, во мне есть и южная кровь, и эта южная часть моей сущности любит тебя так страстно, как ты и представить себе не можешь. Есть и другая причина, но о ней я умолчу. Я прошу у тебя каждый час, который ты сможешь уделить мне, и отдам тебе всякий час, который только смогу подарить тебе. Прояви такой же эгоизм и попроси меня о том же.

Хью с пристальной нежностью взглянул в ее глаза.

– Дорогая, тебя что-то беспокоит? – спросил он.

– Только то, что я должна отпустить тебя и остаться в одиночестве, – печально улыбнулась она. – Завтра днем я должна прийти к Аделе. Ты будешь там?

– Теперь, когда я знаю, что ты там будешь, я непременно буду там, – заверил ее Хью.

– Расскажи ей о нас прежде, чем я увижусь с ней. Если я немного задержусь у вас, ты сможешь проводить меня домой, и мы снова будем вместе. Адела поймет, а остальные не в счет.

– Маргерит, дорогая, я уверен: тебя что-то тревожит, что-то, о чем ты не рассказала мне. Но нельзя сказать, что я дал тебе достаточно времени, чтобы рассказать обо всем. В чем дело, милая? Расскажи.

Она приникла к нему, чтобы поцеловать его лоб, и прижалась к нему. Теперь он мог слышать, как бьется ее сердце.

– Я боюсь, – наконец, сказала она. – Боюсь той великой любви, которую я обрела сегодня, мой милый. Я боюсь, что это ненадолго, что мы можем утратить ее. Я боюсь столь же сильно, как буду бояться, когда мне придется предстать перед Богом. Всего несколько часов назад я не знала, любишь ли ты меня, была обособлена от тебя и спокойна. А теперь во мне пылает огонь, душой и телом я с тобой и боюсь, что для меня это слишком хорошо, и все может быть утрачено. Поэтому я прошу у тебя каждый час, которым я могу наслаждаться, пока этот дар не потерян.

– Изменится ли что-либо, если я скажу, что ты осчастливила меня – я стал счастливее, чем когда-либо?

– Изменится в том смысле, что, услышав это, я становлюсь счастливее. Послушай, сейчас я с трудом отпускаю тебя, но завтра…

– И во все последующие дни: каждый час, который я смогу уделить тебе и наоборот, который ты сможешь уделить мне. И я нисколько не боюсь, ведь теперь я знаю, что ты любишь меня, хотя я тоже считаю, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Но когда четверть часа спустя Хью возвращался домой, он смутно осознал, что фраза «слишком хорошо, чтобы быть правдой» была слишком банальна и посему была явно слабее рассказа девушки о страхах утраты. Она хорошо знала, что это было правдой, знала, что она значила для него, и что у нее нет причин бояться, будто она может потерять его любовь, но все же…

Хью думал о будущем, в котором его домом будет заправлять Маргерит, а не Адела, и об отдаленном будущем – когда он сможет подержать на руках Маргерит-младшую. Сияние грядущего счастья опьянило его, он преклонялся перед Маргерит и молился, чтобы оказаться достойным ее.

Адела одарила его долгим взглядом, когда он оказался на пороге гостиной.

– Итак, вы все уладили, – удовлетворенно заметила она.

– Не понимаю, как ты это поняла, – улыбнулся Хью.

– Да? Сними темный волос с рубашки и стряхни пудру с плеча. Человек твоего возраста должен иметь достаточно опыта, чтобы самому справляться с подобными нюансами. Тебе было трудно сделать ей предложение, или она сама с легкостью сделала его?

– Было ли? … Адела, она – восхитительна!

– Да? Боб говорил то же самое обо мне. Полагаю, у всех у нас начался брачный сезон. Смущение в глазах мужчины – дело нешуточное.

– Не будь такой циничной!

– Это не цинизм. Это практичность, которую я унаследовала от матери – тебе она ее не завещала. Хью, мы с Бобом решили пожениться в апреле, и если ты договоришься с Маргерит, это может стать двойной свадьбой.

– Может стать… Ох, Адди!

– Если ты ищешь подвох, то его нет. Я всегда умела сложить два и два, так почему бы и не провести двойную свадьбу? Это ведь не кощунство, не так ли?

– Я иду спать, – с мрачной решительностью заявил Хью.

– По пути зайди в столовую и смешай себе что-нибудь на ночь. А также смешай выпивку и для меня и принеси ее сюда – выпьем вместе. Я знала, происходит нечто такое, из-за чего ты задерживаешься у нее, и после того, как Боб ушел, я все сидела здесь, вместо того, чтобы отправиться спать. Теперь я хочу выпить за тебя и Маргерит и сказать, как сильно я надеюсь, что вы будете счастливы.

– Ты просто прелесть, Адди, – расцеловал ее Хью.

– Иди за выпивкой, – напомнила она. – Хоть это и чертовски трудно, но я торжественно прощу ее за то, что она явилась в том платье, на фоне которого я смотрелась гусеницей, а не человеком. Смешай мне такую же крепкую выпивку, как и себе, а тебе, я думаю, нужна крепкая выпивка – после сегодняшнего.

IX. В Лондоне

Когда некоему обывателю случайно показали инспектора Теренса Бирна, он заметил: «А выглядит, скорее, как поэт, а не как полицейский», и это описание было вполне уместно. Услышав рассказ Хеда о том, как нашли тело Картера, и о следах старых башмаков, он меланхолично рассмотрел набросок, сделанный Хедом – тот изобразил план усадьбы и окрестностей, чтобы проиллюстрировать рассказ о следах.

В одной руке он держал изучаемый план, а второй шарил по столу, за которым сидели двое полицейских (кстати, как раз во время их совещания в ратуше Вестингборо проходил концерт). В конце концов Хед потянулся к стакану, который искала эта рука, и протянул его так, чтобы Бирн схватил его.

– Ты не можешь гнаться сразу за двумя зайцами, – осуждающе сказал он.

– Не говори банальностей, Джерри, – ответил Бирн. – К тому же ты – худший художник в мире. Следы, еще следы… что это такое? А, ясно. От велосипеда. Идут от Лондон-роуд. Ты не проследил, откуда они начались?

– Если бы! Картер был застрелен в четыре. Звонок в полицию поступил в пять сорок, плюс время на дорогу, да и по пути надо было подобрать доктора. К этому времени Лондон-роуд превратилась в месиво. Грузовики, фермерские тележки, велосипеды, пешеходы… надо было осмотреть ее пораньше.

– Глупо с вашей стороны, – заметил Бирн. – Подозреваю, что по той же причине вы не проследили за началом следа старых башмаков – со стороны Маркет-стрит?

– До шести утра на Маркет-стрит смог бы продержаться разве что след от слона, – подтвердил Хед. – Помимо прочего, этим путем идут многие рабочие красильни Невила. Так что у нас есть только Мэггс-лейн и дорожка, и, конечно, след башмаков в усадьбу и обратно.

– Ясно. Как было обнаружено тело?

– Из-за того, что кухарке нездоровилось, старшая горничная в усадьбе, Арабелла Канн, спустилась, чтобы разжечь огонь на кухне и т. д. Это было около половины шестого. Она увидела тело и позвонила нам.

– Слуги под подозрением?

– Нет, их было легко отсеять. В том смысле, что пока не пойман тот парень, все остальные не находятся под подозрением. Также было легко отсеять всю компанию, которая была в усадьбе до трех часов ночи. Они вполне подтверждают показания о передвижениях друг друга.

– А что ты говорил насчет того парня, Денхэма?

– Мне показалось, что он кого-то или что-то видел, но на дознании он поклялся в обратном. Мы допрашивали его до посинения.

– Кто угодно может поклясться, – немного насмешливо заметил Бирн.

– Да, но Денхэм – человек чести, – возразил Хед. – Я не могу представить, чтобы он солгал в этом или чем-то другом.

– Хм-м! А этот образец совершенства женат?

– Нет, насколько я знаю, навряд ли. Он живет с сестрой.

– Ищи женщину, Джерри, ищи женщину. Временами даже человек чести может гордиться тем, что пошел на обман ради женщины. Теперь дай мне взглянуть на фотографии, которые ты принес, а также сделать еще один глоток. Полицейский достоин выпивки, уж если его кузен из деревни заставляет его работать сверхурочно. То же, что и раньше, и не разбавляй.

Хед вынул увеличенные фотографии из саквояжа и положил их на стол. Затем он взял два стакана и пошел к бару «Капитанской каюты» – именно там он разыскал Бирна после того, как не смог застать его на работе. Когда он вернулся с вновь наполненными стаканами, Бирн сосредоточенно изучал один из снимков.

– Твое решение подходит, – заметил Бирн. – Я бы сказал, что скорее это был маленький мужчина, нежели женщина. Смотри. Видишь: здесь три следа возле ступенек, в них ступили дважды. Посмотри на этот край и на носок. Джерри, он не спешился с велосипеда в этом месте. Это произошло ближе к ступенькам. А во второй раз, когда он спрыгнул с дерева, он проделал это так ловко, что кажется, будто эти следы оставлены в то время, когда он встал с велосипеда, но на самом деле ему оставалось пройти след-в-след лишь три шага.

– Очевидно. Да, вижу. Две головы лучше одной.

– Удачно, Джерри. А удача необходима, если иметь дело с подобным человеком.

– Да, я отдаю должное его способностям, – согласился Хед.

– Насколько я понимаю, старые башмаки и веревка были частью первоначального плана, но не велосипед, – задумчиво заметил Бирн. – Он бы прошел в усадьбу и обратно в башмаках, взобрался бы на дерево, а потом спустился бы на землю в собственных ботинках или туфлях. Но выпавший снег расстроил планы, и он между полуночью и четырьмя часами пересмотрел свои планы, сделав свой побег невидимым. Чертовки дерзкое преступление, Джерри, и очень ловко спланированное. Но, как мне кажется, решение твоей проблемы довольно простое. Кто обладал достаточным влиянием на Картера, чтобы заставить его спуститься и открыть дверь своего дома в четыре утра? Ответь на этот вопрос, и ордер на арест у тебя в кармане.

– Я для того и пришел к тебе, чтобы ты помог найти ответ, – заметил Хед.

– Ты как обычно слишком оптимистичен, – буркнул Бирн. – Разве у меня недостаточно собственной работы, чтобы заниматься еще и твоей?

– Ты помог мне в деле Форреста, – напомнил Хед, – а благодарность – это «живое напоминание о грядущих одолжениях». Все, что я хочу на этот раз – это разобраться с прошлым Картера, а заодно выяснить, какое к нему имеет отношение некто по имени Питер Вески.

– Питер Вески, – задумчиво повторил Бирн. – Кажется, я уже слышал это имя, только не могу припомнить где. Каким образом этот Питер связан с делом?

– Только тем, что Картер крутил амуры с одной девушкой… – начал Хед.

– Это само собой, – прервал его Бирн. – Судя по тому, что я слышал о нем, он постоянно этим занимался. В его жизни была череда таких девушек.

– Та девушка на допросе рассказала мне, что Картер упоминал это имя. «Тот бедняга, молодой Питер Вески», – так он сказал. Казалось, что в тот момент он размышлял о своих прошлых прегрешениях и ненароком произнес эту фразу вслух – без намерения, чтобы она ее услышала. Это может ничего не значить, но мне кажется, что здесь стоит покопаться – вдруг Питер сможет пролить свет на нашу загадку или расскажет о каких-либо тайнах Картера на театральном поприще.

– Не знаю, – засомневался Бирн. – Что у нас со временем?

– Всего половина десятого, – ответил Хед, взглянув на часы.

– Ты уже нашел, где остановиться на ночь?

– «Гранд-Палас». Я знаю, что это в центре.

– Деревенские кузены всегда направляются в «Гранд-Палас», – Бирн допил стакан. – Упакуй эту картинную галерею в свой баул. И почему ты не мог взять с собой приличный чемоданчик, чтобы мне не было стыдно за тебя? Пойдем в «Квадрариан» и посмотрим, удастся ли нам застать Джимми Уидса. Тебе нужен как раз он.

– Никогда о нем не слышал, – собирая фотографии, признался Хед.

– Да? Тебе нужно многое узнать. Джимми – тамошний режиссер, и если бы он записал хотя бы половину своих воспоминаний, то его бы так активно обвиняли в диффамации, что все адвокаты страны оказались бы завалены работой на несколько лет. Со мной он заговорит. Ты уже поел?

– В вагоне-ресторане. А что?

– Никогда не говори с Джимми Уидсом на пустой желудок, вот что. У него большие запасы мягкого виски, а оно коварно. Пошли.

И они пошли. Короткая прогулка привела их к сверкающему фасаду театра «Квадрариан», где Бирн проигнорировал вход в кричаще-яркий вестибюль, вместо этого войдя в неприметную боковую дверь, за которой находился недлинный и пустой коридор. Они с Хедом поднялись по угловой лестнице к полуостекленной двери. Бирн постучал в нее, и хриплый голос пригласил их войти. Бирн ступил в хорошо меблированный офис, напоминавший комнату Мортимера из Вестингборо – здесь стены были так же увешаны фотографиями с автографами героев сцены.

Крупный мужчина средних лет поднялся со стоявшего у камина кресла и протянул руку для рукопожатия.

– Бирн, ради всего святого! – воскликнул он. Богатый и глубокий тон его голоса напомнил Хеду праздничные церемонии. – Когда я услышал о печальной кончине Эдди, то подумал, что кто-то из ваших вскоре придет ко мне.

– И вот мы здесь, – заявил Бирн. – А это – мой кузен, который служит инспектором в Вестингборо. Я сказал ему, что вы сумеете предоставить информацию, которая может оказаться полезной. Джерри, это мистер Джимми Уидс, и если ты сможешь остаться трезв, то ты умнее меня.

– Какая честь! – заметил Уидс, пожимая руку Хеду. – Я никогда не думал, что повстречаюсь с человеком, раскрывшим дело Форреста. Мистер Хед, присаживайтесь и подождите, пока я достаю бутылку. Надеюсь, вы не трезвенник?

– Только временами, мистер Уидс, – заверил его Хед.

– Ага! Благородно. И, как я понимаю, вам нужны подробности о жизни нашего покойного шефа? Могу заметить, мы можем еще раз вспомнить слова прославленного драматурга, словно мы стоим над трупом жестоко убиенного человека. Поистине, как говорил Макбет, это кровавый замысел!

Говоря, он вынимал из шкафа бутылку и стаканы. Затем он протянул гостям поднос, на котором стояли три стакана и сифон с содовой.

– Как вы догадываетесь, я имел в виду его смерть, а не жизнь, – добавил он. – Количество содовой я оставил на ваше усмотрение.

– Но как всегда почти не оставил места для нее, – заметил Бирн.

– Мистер Хед, не обращайте внимания на эту иронию, – садясь на свое место, посоветовал Уидс. – Скажите, чем я могу помочь? Я буду вдвойне рад знакомству с вами, если информация, которую я могу предоставить, поможет предать преступника в руки правосудия. Могу вам сказать, что я пристально слежу за криминальной хроникой.

– Вы знаете мистера Фрэнка Мортимера, который работает актером? – начал Хед.

– Фрэнки? Знаю ли я его? – удивился Уидс. – Но вы явно не можете подозревать Фрэнки! Временами он сильно ссорился с Эдди, но Фрэнки не хладнокровный убийца! О, нет, мистер Хед! Я никак не могу с этим согласиться!

– Этим утром я долго говорил с ним, – улыбнулся Хед, – и получил от него хорошее представление о личности Картера. Если позабыть эпитеты, которыми он вознаградил покойного, то не останется сомнений, что у него были довольно свободные нравы.

– Верно, прекрасный пол был его слабостью, – осторожно согласился Уидс. – Но, мистер Хед, позвольте заметить, что вы не должны судить лиц нашей профессии по консервативным стандартам. Заставьте нас жить согласно условностям, и мы умрем, словно нас никогда и не было. Наши слабости перерастают в страсть, и да простите меня, если я перефразирую: «Любовью жизнь окружена».[9]9
  Уидс перефразировал Шекспира: Жизнь сном окружена (Буря, перевод М. А. Кузмина).


[Закрыть] Окружена и наполнена.

Уидс излагал свою речь, восторгаясь собственными фразами, затем сделал глоток и взглянул на Хеда, словно ожидая, что инспектор его одернет. Тот кивнул.

– Насколько я понимаю, мистер Картер очень часто «бывал окружен».

– Он смаковал любовь, – согласился Уидс. – О да, он собирал нектар со многих цветов. И кто теперь его осудит?

– Я не осуждаю его, а ищу убийцу, – заметил Хед. – Кто-то из тех, кого он смаковал, мог стать его врагом, и если вы сможете рассказать…

– Мистер Хед, – перебил его Уидс, – нам понадобится назначить еще одну встречу, чтобы я смог пересказать все, что знаю об этой стороне жизни нашего покойного Эдди. Сегодня же я смогу лишь слегка затронуть ее края. Он более десяти лет провел здесь.

– И все это время возился с ульем?

– С ульем??? – не понял Уидс.

– Смакуя нектар, как вы это обозначили, – пояснил Хед, и на лице Бирна расплылась улыбка.

– А, верно! Да, определенно. Да. У гениев свои прерогативы, а кто может отрицать, что Эдди был гением? Таких, как он, мы больше не увидим. Все его слабости будут похоронены вместе с ним.

– Да, но похороны еще не прошли, – заметил Хед, – так что у нас есть время, по крайней мере, до них. А теперь, мистер Уидс, не знаете, были ли у покойного какие-либо дела с человеком по имени Питер Вески?

– О да – трио Вески! Он открыл их. И… но ведь… и все же… Возможно ли это? Питер Вески!

– Вы расскажете все о связи между ними, настолько подробно, насколько только сможете?

– Подробно! – Уидс на какое-то время задумался, театрально приложив руку ко лбу. Затем он встал, взял большой альбом с тумбочки и принялся листать массивные страницы. В конце концов он подошел к Хеду и положил раскрытый альбом ему на колени. – Вот они! Питер посередине.

Это был большой старинный фотоснимок трех человек, в одинаковых коротких штанах и, вне сомнения, с такими осиными талиями и пышными рукавами они могли бы быть пажами времен Тюдоров. У все троих были пышные прически и большие темные глаза – парни так сильно походили друг на друга, что было ясно: фотограф старался сделать так, чтобы их было не различить, и если бы их рассматривали по отдельности, было бы трудно понять, кто есть кто. Вероятно, грим усиливал сходство, но оно было бы заметно и без него.