Текст книги "Соучастие постфактум"

Автор книги: Э. Чарльз Вивиан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

XV. Снова башмаки

Маргерит наблюдала за седаном Лэнгтонов, пока тот не скрылся за гребнем холма. Вызванная этой встречей скованность оставалась между ней и Денхэмом даже после того, как Лэнгтоны исчезли из виду.

– Хью, многие ли девушки обращаются к тебе по имени? – наконец, спросила Маргерит.

– Только она и Адела. Больше никого, насколько я могу припомнить. Но мы уже давно знакомы с Лэнгтонами. До замужества Мэри была очень близка Аделе, и после ее смерти Адела была убита горем. Они были старыми подругами.

– И Вер – ее единственное дитя, – предположила Маргерит.

– Все, что осталось у Лэнгтона. Он без ума от нее. Лэнгтон очень порядочный человек.

– Он мне понравился, – согласилась Маргерит. – Кто они?

– Ты ничего о них не знаешь? Они живут в большом доме недалеко от Квэйдов, и их двери обычно открыты для друзей. Если хочешь, мы можем как-нибудь зайти к ним.

Но Маргерит знала, что они туда не пойдут без официального приглашения, но даже получив оное, она бы постаралась уклониться.

– Я имела в виду, чем они занимаются? Где они живут, я знаю.

– До смерти старшего брата Лэнгтон был парламентским барристером, а затем он бросил практику и переехал сюда ради охоты, хотя удочки с лесками он также любит. Очень открытый человек, а денег, как и связей, у него хватает. Все по первому классу.

– Уже во второй раз, – с улыбкой заметила она.

– Заслуживает внимания то, что он остановился поговорить со мной, – с теплотой отозвался Денхэм. – Ну, после истории с дознанием. Помнишь отношение людей на концерте, позавчера вечером, когда ты так прекрасно повела себя?

– Ну, что ты. Я просто увидела, как ты себя чувствуешь, вот и все.

– Но это было все равно прекрасно, моя дорогая, – настаивал Денхэм.

– И для нее ты – «Хью», а она для тебя – «Вер», – размышляла вслух Маргерит. – Хью, как видишь, я очень ревнива.

– Дорогая, все это было еще до того, как я понял, что у меня есть шанс на твою любовь. Даже до того, как я познакомился с тобой.

– А что было? Было что-то помимо того, что вы стали называть друг друга по имени?

– Ничего. Ничего определенного, – нескладно ответил Денхэм. – Мы с ней были хорошими… просто хорошими друзьями. Она нравилась мне больше, чем прочие девушки, и мы нашли общий язык. Вот и все.

– Но для нее это не все. И если бы я не…

– Дорогая, теперь, когда я знаю о твоей любви, для меня не существует других девушек, – перебил ее Хью. – Это же сегодня исходило от самого Лэнгтона – он показал, что верит в меня, несмотря на всех скандалистов и их выдумки. Но он доверяет мне так же, как и ты.

– Мне так жаль, что кто-то может плохо думать о тебе, дорогой.

– Ох, это ничего, – Денхэм попытался говорить так, словно его это не волновало. – Да, и все они еще пожалеют, как только убийца Картера будет задержан, и обнаружится, что я ничего о нем не знал.

– Если не считать того, что ты видел его, но умолчал об этом ради моей чести, – напомнила ему Маргерит. – Так ты думаешь, что его поймают?

– Об этом и думать не стоит, – уверенно ответил Денхэм. – Вспомни дело Форреста. На протяжении месяцев после убийства не было ни слуху, ни духу. И вдруг Хед (несмотря на нынешнюю неприязнь к нему, я вынужден признать: свою работу он выполняет с умом) … внезапно он арестовывает убийцу и выстраивает непоколебимое дело против него. Ох, они схватят и нынешнего убийцу!

– Но эти два дела отличаются, – настаивала Маргерит. – В том случае у убийцы был явный мотив.

– Вот увидишь, Хед будет вынюхивать и не успокоится, пока не обнаружит человека с явным мотивом для убийства Картера, – заверил Денхэм. – Чутье у него есть, и он ничего не упустит. Терпеливая работа, даже безрассудно кропотливая – ведь попытка вытащить что-то из меня была совсем дурацкой, но, в конце концов, Хед выйдет на след, выследит того человека и предъявит ему обвинение – так же, как это было в деле против Форреста.

На какое-то время Маргерит задумалась и отвернулась от Хью, глядя на верхушки сосен за обрывом. Затем она внезапно обернулась к Денхэму и с улыбкой взяла его за руку.

– Тебе еще не хочется чаю? Мне хочется.

Он прошел за ней в машину и сел на свое место. Неловкость от встречи с Лэнгтонами уже прошла, хотя Маргерит все еще была несколько замкнута и, погрузившись в собственные мысли, немного отстранилась от Денхэма. Тот вспомнил слова Вер и возмутился из-за того, что в них был оттенок собственничества. Адела была права: Маргерит должна согласиться на официальное объявление о помолвке. Но ему не хотелось подымать эту тему, пока настроение Маргерит не изменится.

Она завела двигатель. Крутой склон придал им ускорение, но Маргерит не касалась тормоза. На изгибе дороги они промчались у самой обочины, и Денхэм на несколько секунд затаил дыхание – ему казалось, что они вот-вот врежутся в ограждение и, вероятно, свалятся вниз, где и погибнут среди сосен. Маргерит с деланным спокойствием вернула машину на их сторону дороги и с улыбкой взглянула на Денхэма, когда они выехали на прямую до деревни Карден.

– Тебя все еще устраивает то, как я вожу? – спросила она.

– Я начал было думать, что нам конец, – ответил Денхэм. – Но ты, конечно, знаешь свою машину и ее возможности. Я бы на своей машине не рискнул поворачивать на такой скорости.

– А если бы нам настал конец? И мы бы встретили его вместе. А у Вестингборо появилась бы новая тема для разговоров. Хью, я обещаю, что не стану повторять такое. Это была безумная причуда.

Но Денхэм знал, что эта причуда подвела к смерти ближе, чем он когда-либо был. Сегодня Маргерит вела себя как-то своевольно, в ней был какой-то странный настрой, и не только из-за появления Вер Лэнгтон – он успел почувствовать его, еще когда она выезжала с Пэнлин-авеню, разогнавшись едва ли не до предела. Теперь он видел, что она надежно сжимает руль, вглядываясь в дорогу – это была какая-то новая Маргерит, такой он ее еще не видел. Не пытаясь возобновить разговор, они свернули к Карден Армс, и вскоре они уже сидели за столиком с чаем. Маргерит налила и подала чай сначала ему, а потом себе, поставив чашку возле блюдца.

– Хью, дорогой, я хочу, чтобы ты кое-что пообещал, – попросила она. – В смысле, до того, как я скажу тебе, что именно.

– Все, что в моих силах, дорогая.

– Это в твоих силах. Но я хочу, чтобы ты дал безоговорочное обещание, прежде чем я скажу, в чем дело.

– Хорошо, тогда я обещаю. Звучит ужасно загадочно.

– Твердое обещание? Помнишь, когда мы спускались с холма, ты на мгновение подумал, что мы можем разбиться и умереть?

– На самом деле я не думал именно так. Такая возможность существовала, но я доверял тебе и твоему умению водить.

– Но возможность была? – настаивала Маргерит.

– Небольшая. Но какое это имеет отношение к обещанию, которое ты взяла с меня? Ты хочешь, чтобы в следующий раз я не хватался за руль, если по-настоящему испугаюсь?

– Нет, – без улыбки ответила она. – Но если бы я ехала одна и, попав в аварию, погибла, а такое может случиться когда угодно…

– Маргерит, не говори об этом! – воскликнул Денхэм.

– Но, Хью, я хочу поговорить именно об этом, всего минуту. Со мной это может произойти так же, как и с кем угодно – это разумно признавать! Это не безумие, а практичный взгляд на жизнь.

– И? – вопросительно и неохотно выдохнул Денхэм.

– В таком случае, если меня не станет, я хочу, чтобы ты вернулся к Вер Лэнгтон. Не сразу, конечно, но после того, как…

– Маргерит, дорогая, о чем ты говоришь? – снова перебил ее Денхэм. – Даже если Вер захочет вернуть меня (в чем я сомневаюсь), потеряв тебя, я никогда не смогу смотреть ни на нее, ни на любую другую девушку.

– Я не сомневаюсь, что она захочет вернуть тебя, – теперь Маргерит улыбнулась. – Но когда ты говоришь «никогда», то упускаешь из виду, что у тебя есть сорок или пятьдесят лет жизни, и было бы печально, если бы, утратив меня, ты провел эти годы в одиночестве. Для такого человека, как ты, это неестественно. Нет, не говори мне, что я глуплю, я всего лишь рассматриваю маловероятную возможность, не более. На самом деле я хочу быть счастлива с тобой – такое счастье было бы сильнее всего, что я только испытывала раньше. Я прошу у тебя это обещание только на тот случай, если судьба отберет его у меня. В том смысле, что судьба может ополчиться против кого угодно.

– Дорогая, мне бы хотелось, чтобы ты так не говорила.

– Больше и не буду. Я всего лишь хотела получить обещание.

– Как по мне, то это предел абсурда, – высказал недовольство Денхэм.

– Лишь возможность, – снова улыбнулась Маргерит. – Но ты пообещал…

– Маргерит! – перебил ее Денхэм, которого поразила внезапная мысль. – В тот первый вечер ты говорила, что иногда предвидишь. Ты попросила дать обещание… из-за этого?

– Может быть, но лишь немного. Возможно, это и не предвидение – я лишь заметила, как она осознает, что теряет тебя, и сколько ты значишь для нее. Хью, я знаю: ты всецело мой, пока я жива, но я не настолько ревнива, чтобы не понять, какую потерю она переживает. Она первой познакомилась с тобой, и полюбила тебя еще до того, как появилась я.

– Надеюсь, она успеет позабыть меня, пока ты со мной. Итак, я дал обещание на случай невероятного стечения обстоятельств, но даже для жестокости судьбы есть предел. Теперь давай перейдем в наше естественное состояние, дорогая. Позволь мне увидеть тебя такой же счастливой, каким бываю я от одного твоего присутствия. Три дня назад я считал, что никак не смогу оказаться здесь наедине с тобой – и каков итог!

***

Дежурный сержант в полицейском участке Вестингборо с отвращением хмыкнул, увидев, как сержант Уэллс и констебль Борроу ведут дюжего и грязного оборванца к столу, за которым сидел еще один сержант. Поскольку дневной свет уже начал угасать, сержант включил настольную лампу, взял формуляр, ручку и открыл чернильницу.

– Все то же обвинение? – устало спросил он.

– На этот раз он еще использовал ненормативную лексику, – заявил ему Уэллс.

Сержант заполнил формуляр, не задавая вопросов, а затем вслух зачитал написанное:

– «Эрастус Донниторн, сорок один год, без определенного места жительства, безработный. Попрошайничал и нецензурно выражался…» Херберт, где и когда на этот раз? Как обычно на Маркет-стрит?

– Нет, на Торп-плейс. В шестнадцать сорок. Свидетелями были: констебль Борроу, я и мисс Джейн Темпест (Торп-плейс, девять). Мисс Темпест – инвалид, и Эрастус прицепился к ней, когда она вышла… выехала... подышать. В инвалидном кресле. Мы с Борроу слышали, что он сказал ей после того, как ему ничего не удалось выпросить у нее.

– Ого! – сержант поднял взгляд от своего формуляра. – И она даст показания?

– Охотно, – подтвердил Уэллс. – Но ее нужно будет доставить в суд. Сама она совершенно не может ходить.

– Ну, вот и хорошо! На этот раз наш друг получит хорошую взбучку.

– Все это ложь! – прорычал Эрастус.

Дежурный сержант закончил заполнять формуляр, не придавая этой реплике никакого значения – как и два других полицейских. Затем он зачитал задержанному обвинение, закончив его обычным уведомлением о правах говорить, что угодно, но помнить, что все сказанное может быть использовано против него.

– Все вы – скопище лжецов, – снова заявил Эрастус.

– Полагаю, – зевнул дежурный сержант, – теперь мы, как обычно, составим опись его добра перед тем, как запереть его на ночь. Как же хорошо я помню все это барахло: складной нож, трубка с обломанным чубуком, завернутый в газету табак и все остальное. Какого черта ты не можешь работать, как все остальные люди?

– Не хочу работать, – дерзко заявил Эрастус. – Вы меня посадите, они меня подержат у себя, так? Работают только недоумки.

– Эй, думай, что говоришь, не то я добавлю на этот лист еще одно обвинение! – пригрозил сержант.

Бродяга не оказывал сопротивления, пока полицейские опустошали его карманы – он давно привык к рутине в участке и в судах. В Вестингборо это было его восемнадцатое обвинение в попрошайничестве, а ведь это не единственный населенный пункт, претерпевавший его выходки. Уэллс называл каждый изъятый предмет, и дежурный сержант присвистнул, услышав о «двух фунтах и одном шиллинге серебром, а также девяти пении».

– Нет, ну, конечно, он не работает, – вырвалось у него. – Выставлять себя на посмешище куда выгоднее!

– И намного, – сказал Уэллс, обыскав последний карман. – Теперь, Эрастус, сядь на ту скамью у стены и подыми ноги, чтобы я смог увидеть подошвы.

– Э-э. Раньше так не делали, – возмутился бродяга.

– Не думай о том, делали так или нет. Садись на скамью. Делай, что говорят, и не создавай проблем!

– Но так не принято! – настаивал Эрастус. – Раньше меня никогда не заставляли проделывать такое. Я подам жалобу, вот, что я сделаю. Вам нужно обходиться со мной по общепринятому… Эй!

Уэллс, не церемонясь, схватил его за ухо и подтолкнул к скамье.

– Что такое? – недоумевал попрошайка. – Хорошо, сержант, я иду. Сяду я на скамью.

Уэллс дал ему продолжить путь самостоятельно, и бродяга уселся на скамью, взглянув на полицейский.

– Так чё вам надо? – угрюмо спросил он.

– Подними ноги так, чтобы я смог увидеть подошвы. По очереди, одну за другой, – приказал Уэллс. – Сначала правую. Ну же, подыми ее!

Взявшись руками за колено Эрастус поднял ногу – так, что подошва его башмака приняла вертикальное положение. Уэллс сперва быстро взглянул на нее, а затем опустился на колени, чтобы изучить более тщательно.

– Ха-ха! – фыркнул Эрастус. – Ха-ха-ха! Коп впервые встает передо мной на колени. Сейчас еще подошву поцелует!

Уэллс не обратил на его слова никакого внимания, возможно, он даже не расслышал их – так сильно его увлекло разглядывание подошвы. В конце концов он велел Эрастусу:

– Теперь опусти эту ногу и дай мне взглянуть на вторую. Подыми левую ногу.

С показной поспешностью Эрастус подчинился, в ухмылке обнажив зубы (кстати, они были так же уродливы, как и его лицо). Вторую подошву Уэллс рассмотрел куда быстрее, чем первую.

– Нашлись! – объявил он. – Борроу, прежде чем упечь Эрастуса за решетку, мы отправим его прямо к суперинтенданту. Готов поспорить: впервые в жизни он может принести какую-то пользу.

Но услышавший эти слова Эрастус тут же возразил, что это не по правилам. У него была явная антипатия к суперинтенданту Уоддену: по мнению Эрастуса, говорить с ним было сложно, а его глаза словно буравили тебя до самой души. Возможно, Уодден был единственным человеком, способным вызвать у него чувство стыда, поэтому бродяга вновь заявил, что это «не по правилам».

Но безуспешно. Уэллс и Борроу схватили попрошайку со всей полицейской силой и потащили свою съежившуюся жертву к кабинету Уоддена. Уэллс постучал и услышал: «Войдите». Полицейские затолкали Эрастуса в кабинет, поставив его перед столом Уоддена.

– Суперинтендант, на нем те башмаки, которые мы искали, – доложил Уэллс. – Сегодня в шестнадцать сорок он был арестован из-за своего обычного правонарушения, к которому добавилось употребление нецензурной лексики.

– В башмаках, так? – констатировал Уодден, немного откинувшись на спинку стула. Он окинул Эрастуса свирепым взглядом. – Донниторн, немедленно снимите башмаки, – приказал он мгновенно изменившимся голосом.

– Но… но… это не по правилам, – заканючил Эрастус.

– СНИМИТЕ БАШМАКИ, – повторил Уодден, да так громко, что задребезжали стекла в окнах. – СЕЙЧАС ЖЕ! НЕМЕДЛЕННО!

Эрастус опустился сперва на одно колено и снял один башмак, затем он сменил позу и снял второй, в итоге выставив напоказ ноги, обмотанные кусками грязной тряпки за неимением носков.

Сержант Уэллс осторожно взял башмаки и положил их на конце стола так, чтобы стало хорошо видно подошвы.

– Да, – сказал Уодден, – нам даже не требуется сверяться с фотографией. Вне всяких сомнений, это та самая пара. Донниторн, где ты взял эти башмаки? И говори правду!

– Я вполне честно раздобыл их, – проскулил бродяга.

– Я спрашиваю не как они оказались у тебя, а откуда ты их взял, – резко заявил Уодден. – Где ты их взял?

– Они у меня так давно, что я уж и не помню, – соврал Эрастус.

Уодден встал, сунув руки в карманы. Затем он обошел вокруг стола и уставился на Эрастуса, буквально сверля его глазами. Причем так, словно сверло было электрическим.

– Ты носишь эти башмаки не более трех дней, грязный ты лжец, – спокойно, но пронзительно сказал он. – Знаешь, если ты продолжишь лгать, мы сможем выкрутить тебе руки так, что ты взвоешь, как собака. Итак, бестолочи кусок, откуда у тебя эти башмаки? Кто дал их тебе?

– Мистер Уодден, я нашел их.

– Ты… Уэллс, покажи ему, что мы умеем…

– Нет… мистер Уодден, клянусь, я нашел их! Позавчера, то есть в день после убийства. Клянусь!

– Хорошо, Уэллс.

Сержант всего лишь мягко взял бродягу за руку, но, возможно, эта мягкость и перепугала его.

– Донниторн, где ты нашел эти башмаки?

– Мистер Уодден, клянусь, я нашел их на дороге, что сворачивает с Лондон-роуд. Эт-то правда, мистер Уодден, так и было. Та дорога, последняя перед мостом…

– Треерн-роуд? Ты про нее?

– Угу, мистер Уодден. У моей предыдущей обуви совсем отвалилась одна из подошв. Тот незастроенный участок находится в самом конце Треерн-роуд, и на нем много старых жестянок и всякой всячины, вот там я и увидел эти башмаки. Я перелез через забор и взял их, потому что с ними все было в порядке, а свои старые я оставил там. Клянусь, мистер Уодден, это правда.

Уодден зыркнул на бродягу так свирепо, что тот отпрянул.

– Уэллс, уведите его и выдайте ему другую обувь – возьмите денег из кассы на мелкие расходы и купите ему что-нибудь. За ненормативную лексику он получит какой-то срок, так что нам будет легко вызвать его как свидетеля. Нет сомнений – это именно та пара башмаков, которую мы ищем, да и Треерн-роуд уже упоминалась в деле. Скажите мистеру Хеду, что я хочу поговорить с ним, как только он придет.

Эрастуса увели в камеру. По пути он возмущался тому, что в тюрьме новые башмаки будут ему бесполезны. Такой обмен никак не годится, и вообще – это не по правилам. Это все равно, что получить крылья и арфу еще на земле.

– Их ты все равно никогда не получишь, – уверенно сказал Уэллс. – Тебе больше подойдут кочерга и угли.

***

Когда тем вечером на обратном пути они пересекли гребень холма, Маргерит съехала на обочину и заглушила мотор. Они с Денхэмом сидели во тьме зимней ночи. Далеко внизу горели огни Вестингборо, а по холму на горизонте ползла желтая линия – поздний поезд в Лондон, но он был так далеко от них, что шум от него нисколько не доносился до них. Денхэм обнял девушку, придвинувшись поближе к ней. Ее отстраненность испарилась еще до того, как они вернулись в Карден-Армс на ужин после прогулки по лесу, и теперь они были вполне счастливы вместе.

– Большинство людей там внизу теперь спят, – заметила Маргерит. – Жизнь так часто принуждает нас к чему-то. Отчего мы должны возвращаться?

– Надеюсь, что очень скоро мы будем рады возвращаться домой, – ответил Денхэм.

– А затем снова куда-то отчаливать. Вместе, – размышляла она. – Хью, поедем на юг, ты не против? Может, на Капри[20]20
  Итальянский остров.


[Закрыть] – на юг, к теплу и поющим крестьянам, и оливковым деревьям на холмах. Ты и я.

– С тобой – куда угодно, – заверил ее молодой человек. – С тех пор, как я тебя поцеловал, прошло уже полчаса, и вот – мы должны возвращаться.

Вскоре он постарался исправить упущение.

– Сейчас я чувствую… – в итоге сказала Маргерит, – думаю, ты помнишь обещание, которое я взяла с тебя. Теперь я чувствую, что нам ничто не сможет навредить. Я словно стала частью тебя, и моя старая личность кажется мне нестоящей того, чтобы ее сохранить. Хью, я хочу, чтобы моя жизнь стала твоей, мои желания – твоими, а прежняя Маргерит прекратила существование. Дорогой, ты можешь это понять?

– Не вполне, ведь я знаю и люблю твою личность. И если ты ее полностью утратишь… разве не ясно? …

– Ах, не эта личность! А та, из которой она появилась, едва ты коснулся ее. Та, что была до твоего появления в моей жизни, до того, как ты полюбил меня. Хью, она быстро испарится, оставив тебе твою Маргерит, которая так рада быть с тобой…

***

– О, Хью! Взгляни на часы! Что только скажут в Вестингборо?

– Пусть говорят, что угодно. Дорогая, ты для меня – важнее всего Вестингборо.

– Но мы должны возвращаться, – она сняла машину с ручного тормоза, и когда та стала двигаться под уклон, девушка нажала на газ. Двигатель завелся, и фары машины вновь загорелись. – Адела будет волноваться о том, что с тобой случилось.

– К тому времени, когда я вернусь, Адела будет спокойно спать, – возразил Денхэм. – Да и это будет ненамного позднее, чем мое возвращение накануне.

– А завтра? Во сколько я смогу увидеться с тобой?

– Допустим, я приду на чай? Между половиной четвертого и четырьмя.

– Хорошо, я буду тебя ждать.

– И я останусь на ужин, как вчера вечером?

– Да. Или мы сможем опять съездить поужинать, если погода будет все так же хороша.

– Нет! Я приду на чай, а затем заберу тебя поужинать у нас. Я знаю, что после ужина за Аделой зайдет Ли, и тогда в нашем распоряжении будет весь вечер – до тех пор, пока Ли не приведет Аделу обратно. И судя по предыдущему опыту, это будет не слишком рано. Не раньше, чем мы сегодня.

– Тогда так и сделаем. О, Хью, сегодня я так счастлива!

– Пока ты за рулем, ты не должна разговаривать со мной в таком веселом тоне. Иначе машина может угодить в изгородь.

– Подожди, пока мы не доберемся домой, – рассмеялась Маргерит.

Когда они вернулись, она поставила машину в гараж за домом, и Денхэм проводил ее в темноту прихожей и пожелал ей спокойной ночи. Поскольку они припозднились, это пожелание растянулось всего на двадцать минут, после чего он собрался уходить.

– Дорогая, завтра в половину четвертого. Миссис Пеннифезер ведь не слышала, как я вернулся с тобой?

– Если и слышала, меня это не волнует. Но это маловероятно: она слишком глуха, чтобы услышать, что происходит внизу, даже если она и проснулась. Доброй ночи, мой милый.

Когда Денхэм ушел, Маргерит включила свет в гостиной. Она разожгла газовую печь, пододвинула столик поближе к теплу и, вместо того, чтобы лечь спать села за письменный стол.