Текст книги "Словно в раю"
Автор книги: Джулия Куин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Джулия Куин
Словно в раю
Пролог
Маркус Холройд всегда был один.
Его мать умерла, когда ему исполнилось четыре года, но сей факт указал удивительно малое влияние на его жизнь. Графиня Чаттерис воспитывала сына тем же образом, как это делала её собственная мать – издалека. Она не была безответственной: с величайшей заботой и гордостью графиня выбрала самую лучшую няню для наследника своего супруга. Мисс Пимм уже было за пятьдесят, и она вырастила двух герцогских наследников и одного виконта. Леди Чаттерис передала своё дитя в руки мисс Пимм, напомнила няньке, что граф на дух не переносит клубнику и, таким образом, вероятно, что у малыша тоже может быть аллергия, и отбыла наслаждаться Сезоном в Лондоне.
Ко времени её смерти Маркус видел свою мать ровно семь раз.
Лорд Чаттерис любил сельскую жизнь больше, чем его жена, и чаще посещал поместье в Фенсмуре, где большой, беспорядочно выстроенный тюдоровский особняк в Северном Кембриджшире служил домом Холройдам на протяжении поколений. Но он воспитывал сына так же, как его самого воспитывал отец. Это означало, что проследив за тем, чтобы мальчика посадили на лошадь в возрасте трёх лет, он не видел иной причины возиться с ним до той поры, пока сын не вырастет настолько, чтобы вести относительно разумную беседу.
Граф не желал жениться во второй раз, хотя его и предупреждали о необходимости иметь запасного наследника. Он глядел на Маркуса и видел мальчика со светлым умом, прекрасно сложённого физически и с приятной внешностью. И, что самое главное, Маркус был здоров как лошадь. Не имея причин полагать, что сын может слечь и умереть, граф не видел смысла обрекать себя на второй круг мытарств в поисках жены или, что ещё хуже, второго супружества. Вместо этого он предпочёл вкладывать деньги в своего сына.
У Маркуса были самые лучшие учителя. Он получил образование во всех сферах интересов джентльмена. Он мог назвать всех представителей местной флоры и фауны. Он ездил верхом так, словно родился в седле, и если его умения в фехтовании и стрельбе не приносили ему победы во всехсоревнованиях, он всё равно делал это гораздо лучше среднего. Он умел складывать и умножать в уме. Он читал на латыни и по-гречески.
В возрасте двенадцати лет.
Как раз тогда, возможно, по совпадению, его отец решил, что мальчик способен поддерживать осмысленный разговор. Тогда же отец Маркуса решил, ему следует двигаться дальше, что означало покинуть Фенсмур и поступить в Итонский колледж, где все мужчины рода Холройдов проходили своё официальное обучение. Это оказалось самым удачливым и счастливым обстоятельством в жизни мальчика. Потому что у Маркуса Холройда, наследника графства Чаттерис, совершенно не было друзей.
Ни единого друга.
В Северном Кембриджшире не было подходящих детей, с которыми Маркус мог бы играть. В ближайшей семье благородных кровей, у Кроулендов, имелись только дочери. Следующими по рангу шли джентри, что могло бы быть приемлемым в определённых обстоятельствах, но их сыновья слишком отличались по возрасту. Лорд Чаттерис не собирался позволять своему сыну якшаться с крестьянами, поэтому он просто нанял больше учителей. Мальчику, который занят делом, некогда быть одиноким, и, кроме того, не захочет же его сын носиться по полям с беспутными отпрысками булочника.
Если бы граф поинтересовался мнением Маркуса, он мог бы получить иной ответ. Но граф виделся с сыном только раз в день, как раз перед ужином. Их беседа длилась около десяти минут, после чего Маркус поднимался в детскую, а граф удалялся в парадную столовую, вот и всё.
Оглядываясь назад, нет ничего удивительного в том, что Маркус не стал горевать в Итоне. Он просто понятия не имел, как общаться со своими ровесниками. В первый же день, в то время как остальные мальчики носились, словно орда дикарей (по выражению отцовского камердинера, который высаживал его), Маркус стоял в стороне, стараясь не слишком таращиться и держаться так, словно ему хочется так стоять, глядя в противоположном направлении.
Он не знал, как себя вести. Что говорить.
А вот Дэниел Смайт-Смит знал.
Дэниел Смайт-Смит, будучи наследником графства Уинстед, вырос в окружении пяти братьев и сестёр, а также тридцати двух кузенов и кузин. Если и существовал мальчик, умеющий ладить с другими детьми, то это был он. За несколько часов Дэниел стал бесспорным королём среди младших учеников Итона. Он обладал обаянием – приятная улыбка, счастливая уверенность в себе и полное отсутствие всякого смущения. Он являлся прирождённым лидером, будучи скор как на принятие решения, так и на шутку.
И ему отвели кровать прямо возле Маркуса.
Они стали лучшими друзьями, и когда Дэниел пригласил Маркуса к себе домой на первые каникулы, тот поехал. Родные Дэниела жили в Уиппл-Хилле, что неподалёку от Виндзора, так что ему было удобно часто ездить домой. Маркус, с другой стороны… Ну, не то чтобы он жил в Шотландии, но дорога в северные окраины Кембриджшира занимала больше одного дня. К тому же, отец сам никогда не приезжал домой на короткие каникулы и не видел причины, почему его сын должен поступать иначе.
Поэтому когда наступили вторые каникулы, и Дэниел снова пригласил Маркуса, тот поехал.
И потом снова.
И ещё.
И ещё, пока Маркус не стал проводить со Смайт-Смитами больше времени, чем в родной семье. Разумеется, его семья состояла ровно из одного человека, но всё же, если не задумываться об этом (что он и делал довольно часто), то Маркус проводил с каждым из членов семьи Смайт-Смитов больше времени, чем со своим отцом.
Даже с Онорией.
Онория была самой младшей сестрой Дэниела. В отличие от остальных Смайт-Смитов, у неё не было братьев и сестёр, близких ей по возрасту. От остальных её отделяли целых пять лет, благодаря предположительно счастливому случаю, который завершил блестящую детородную карьеру леди Уинстед.
Но пять лет – это целая пропасть, в особенности для шестилетней девочки, какой была Онория, когда Маркус впервые её увидел. Три старшие сестры были уже замужем или помолвлены, а одиннадцатилетняя Шарлотта не желала с ней иметь ничего общего. Как и Дэниел, но, по-видимому, разлука сильно влияла на сердечную привязанность Онории, поскольку, когда он приезжал из школы домой, она следовала за ним по пятам как собачонка.
– Не смотри ей в глаза, – сказал как-то Дэниел Маркусу, когда они пытались скрыться от неё во время прогулки к озеру. – Если станешь её поощрять, то всё пропало.
Мальчики целеустремлённо шагали, глядя перед собой. Они собирались ловить рыбу, а когда в последний раз Онория ходила с ними, она разбросала всех червяков.
– Дэниел, – крикнула она.
– Игнорируй её, – прошептал Дэниел.
– Дэниел!!!! – Девочка перешла от крика к визгу.
Дэниел вздрогнул:
– Быстрее! Если мы дойдём до леса, она нас не найдёт.
– Но она знает, где находится озеро, – вынужден был заметить Маркус.
– Да, но…
– Дэниел!!!!!
– … она знает, что мама ей голову оторвёт, если она одна зайдёт в лес. Даже Онория не настолько глупа, чтобы так выводить маму из себя.
– Дэн…, – девочка сама остановилась. И затем голосом столь жалобным, что не обернуться было невозможно, она сказала:
– Маркус?
Он повернулся.
– Не-еееее-еет, – застонал Дэниел.
– Маркус! – радостно вскричала Онория. Она выпрыгнула вперёд, подскочила и остановилась перед ними. – Что это вы делаете?
– Мы идём ловить рыбу, – рявкнул Дэниел. – А ты не идёшь.
– Но я люблю рыбалку.
– И я тоже. Но без тебя.
Её личико скривилось.
– Не плачь, – быстро сказал Маркус.
Дэниел остался неумолимым:
– Она притворяется.
– Не притворяюсь!
– Только не плачь, – повторил Маркус, поскольку на самом деле это было важнее всего.
– Не буду, – сказала она, хлопая ресницами, – если вы позволите мне пойти с вами.
Откуда шестилетняя девочка знает, как хлопать ресницами? Но, возможно, она и не знает, поскольку через секунду она захныкала и начала тереть глаз.
– Что случилось? – спросил Дэниел.
– У меня что-то в глазу.
– Наверное, муха, – насмешливо проговорил Дэниел.
Онория завизжала.
– Это, вероятно, не самая лучшая идея, – заметил Маркус.
– Вытащи ее! Вытащи! – кричала она.
– Ой, да успокойся ты, – сказал её брат. – С тобой всё в порядке.
Но она продолжала визжать, хлопая себя по лицу ладошками. Наконец, Маркус схватил девочку за руки, держа её голову совершенно неподвижно, её руки у неё на висках, а его руки поверх её.
– Онория, – твёрдо произнёс он. – Онория!
Она мигнула, вздохнула и, наконец, успокоилась.
– Там нет никакой мухи, – сказал он ей.
– Но…
– Скорее всего, это ресница.
Губы девочки сложились, образуя «О».
– Теперь я могу тебя отпустить?
Она кивнула.
– Ты не будешь кричать?
Она покачала головой.
Маркус медленно отпустил её и шагнул назад.
– Можно я пойду с вами? – спросила Онория.
– Нет, – практически взвыл Дэниел.
По правде говоря, Маркус тоже не хотел брать её с собой. Ей только шесть. И она девочка.
– Мы будем очень заняты, – проговорил он, но ему не хватало гневной решимости Дэниела.
– Ну, пожалуйста?
Маркус застонал. Она выглядела такой несчастной, её щеки были залиты слезами. Светло-каштановые волосы, разделенные пробором и скрепленные заколкой, свисали прямыми, мягкими прядями, беспорядочно разметавшись над её плечами. А её глаза – почти точная копия глаз Дэниела – сияли завораживающим оттенком светлого фиолетово-синего цвета. Они были огромными, влажными и…
– Говорил я тебе, не смотри ей в глаза, – пробормотал Дэниел.
Маркус застонал:
– Ну, может, только один раз.
– Ой, как славно! – Она взвилась в воздух, напомнив ему испуганного котёнка, и заключила Маркуса в импульсивные, но, слава Богу, непродолжительные объятия. – О, спасибо тебе, Маркус! Спасибо! Ты самый-самый лучший! Лучший из лучших!
Она прищурилась и окинула Дэниела пугающе взрослым взглядом:
– В отличие от тебя.
Брат ответил ей столь же недружелюбной гримасой:
– А я горжусь тем, что являюсь самым худшим.
– Мне всё равно, – объявила Онория. Она схватила Маркуса за руку. – Идём?
Он посмотрел на её руку в своей руке. Это было совершенно новое для него ощущение, какой-то странный и слегка неприятный трепет образовался в груди, который он с опозданием определил как панику. Маркус не помнил, когда в последний раз кто-то держал его за руку. Может быть, няня? Нет, ей больше нравилось хватать его за запястье. Однажды он услышал, как она объясняла экономке, что таким захватом легче контролировать ребенка.
А его отец? Или мать, возможно, до того, как она скончалась?
Сердце Маркуса сильно забилось, и он ощутил, как маленькая ладошка Онории становится влажной. Наверное, он вспотел, или она, хотя он был почти убеждён, что это он.
Маркус посмотрел на неё. Девочка ответила сияющей улыбкой.
Он выпустил её ладонь.
– Э-э, нам пора идти, – неловко выговорил он, – пока ещё светло.
Оба Смайт-Смита уставились на него с любопытством.
– Сейчас едва полдень, – сказал Дэниел. – Как долго ты собираешься удить рыбу?
– Не знаю, – защищался Маркус. – Это может занять какое-то время.
Дэниел покачал головой:
– Озеро недавно зарыблено. Можно зачерпнуть воду ботинком и вытащить рыбу.
Онория задохнулась от восторга.
Дэниел немедленно повернулся к ней:
– Даже думать не смей!
– Но…
– Если мои ботинки окажутся где-то возле воды, то клянусь – я тебя утоплю и четвертую.
Девочка надулась и опустила взгляд, бормоча:
– Я думала о своих ботинках.
Маркус почувствовал, как смех рвётся у него с уст. Онория тотчас же обернулась, взирая на него с укоризной как на предателя.
– Тогда это была бы совсем-совсем маленькая рыбка, – поспешно сказал он.
Но это не умилостивило её.
– Их нельзя есть, пока они такие маленькие, – он сделал вторую попытку. – Там одни косточки.
– Пошли, – проворчал Дэниел. И они пошли через лес, маленькие ножки Онории двигались с удвоенной скоростью только, чтобы не отставать.
– Я вообще-то не особенно люблю рыбачить, – заговорила она, поддерживая начатую беседу. – Рыба плохо пахнет. И она невкусная…
И затем, на обратном пути…
– … я думаю, та розовая рыбка была достаточно большой, чтобы её можно было есть. Если любишь рыбу. Я вот не люблю. Но если действительно любишьесть рыбу…
– Никогда больше не зови её гулять с нами, – сказал Дэниел Маркусу.
– … А я не люблю. Но думаю, что маме рыба нравится. И я уверена, ей бы розовая рыба очень понравилась…
– Не буду, – заверил друга Маркус. Верхом грубости казалось осуждать маленькую девочку, но она была невыносима.
– … хотя Шарлотте не понравилась бы. Шарлотта ненавидит розовый цвет. Она его не носит. Она говорит, что выглядит в нём сухопарой. Не знаю, что такое «сухопарый», но это слово звучит неприятно. Я сама предпочитаю лавандовый.
Мальчики дружно вздохнули и могли бы продолжать идти, если бы Онория не забежала вперёд перед ними со своей ухмылкой.
– Он подходит по цвету к моим глазам, – сказала она.
– Рыба? – изумился Маркус, заглядывая в своё ведро. Там плескались три форели приличных размеров. Их могло бы быть больше, однако Онория случайно опрокинула ведёрко, и первая добыча Маркуса благополучно возвратилась в озеро.
– Нет. Разве ты не слушаешь?
Маркус на всю жизнь запомнил этот момент. Впервые он столкнулся с одной из самых противных женских выходок: вопросом, на который не существует правильного ответа.
– Лавандовый цвет оттеняет мои глаза, – важно произнесла Онория. – Так говорит мой отец.
– Значит, так оно и есть, – с облегчением согласился Маркус.
Девочка накрутила локон на палец, но тот развернулся сразу, как она его отпустила.
– Коричневый цвет идёт к моим волосам, но я больше люблю лавандовый.
Маркус решил поставить ведро на землю. Он устал его держать, и ручка врезалась в ладонь.
– Ну, нет, – вмешался Дэниел, хватая ведро Маркуса свободной рукой и вручая его обратно Маркусу. – Мы идём домой. Убирайся с дороги.
– Почему ты мил со всеми, кроме меня? – спросила девочка.
– Потому что ты настоящее бедствие, – почти прокричал он.
Это было правдой, но Маркусу всё ещё было жаль её. Большую часть времени. Она росла почти как единственный ребёнок в семье, а Маркус хорошо знал, каково это. Она просто хотела быть вместе со всеми, играть с ними в их игры, участвовать в развлечениях, о которых её родные постоянно говорили, что она слишком маленькая для них.
Онория вытерпела словесный удар, глазом не моргнув. Она молча стояла, злобно глядя на брата. Затем девочка глубоко вдохнула носом воздух.
Маркус пожалел, что у него нет собой носового платка.
– Маркус, – проговорила Онория. Она повернулась лицом к нему, словно поворачиваясь спиной к брату. – Не хочешь выпить со мной чаю?
Дэниел захихикал.
– Я принесу своих самых лучших кукол, – совершенно серьёзно продолжила она.
Великий Боже, только не это.
– И пирожные, – добавила девочка, самым чинным голосом, который напугал его до смерти.
Маркус в панике взглянул на Дэниела, но помощи оттуда ждать не приходилось.
– Ну? – потребовала ответа малышка.
– Нет, – выпалил Маркус.
– Нет? – Она по-совиному уставилась на него.
– Не могу. Я занят.
– Занят чем?
Маркус прокашлялся. Дважды.
– Разными вещами.
– Какими вещами?
– Такими. – Он чувствовал себя ужасно, поскольку не собирался быть столь непреклонным. – У нас с Дэниелом свои планы.
Она выглядела так, словно её ранили в самое сердце. Нижняя губа начала дрожать, и впервые Маркусу не показалось, что она притворяется.
– Прости, – добавил он, поскольку не хотел обижать её. Но, ради всего святого, кукольное чаепитие?
Нет на земле живого двенадцатилетнего мальчишки, который согласится на чай.
С куклами.
Маркус содрогнулся.
Лицо Онории покраснело от ярости, когда она вихрем повернулась к брату:
– Это ты его заставил так сказать.
– Я даже слова не сказал, – ответил Дэниел.
– Я тебя ненавижу, – тихо проговорила она. – Вас обоих.
И она прокричала это:
– Ненавижу вас! А тебя, Маркус, особенно! Я тебя по-настоящему ненавижу!
И она понеслась к дому с такой скоростью, как только могли бежать её маленькие худые ножки, что было совсем не так уж быстро. Маркус и Дэниел стояли и в молчании смотрели, как она бежит.
Когда его сестра уже была совсем рядом с домом, Дэниел кивнул и сказал:
– Она тебя ненавидит. Теперь ты официально член нашей семьи.
Так Маркус Холройд стал членом семьи Смайт-Смитов. С того самого момента он им и являлся.
До весны 1821 года, когда Дэниел взял и всё испортил.
Глава 1
Март 1824 года
Кембридж, Англия
Леди Онория Смайт-Смит находилась в полном отчаянии.
Она отчаяннонуждалась в появлении солнца. Обессилено вздохнув, девушка подумала, что к тому же ей крайненеобходим муж – и пара новой обуви, решила она, переводя взгляд на испорченные голубые туфельки.
Она тяжело опустилась на каменную скамью, расположенную снаружи «Табачного Магазина для Разборчивых Джентльменов» мистера Хиллфорда, и прижалась к стене за спиной, отчаянно(снова это ужасное слово) пытаясь полностью уместиться под навесом. Лил проливной дождь. Прямо-таки потоком. Не моросил, не едва накрапывал, а именно лил, как из пресловутого ведра, ушата, корыта или лохани.
Если так и дальше будет продолжаться, то Онория не удивится, если с неба повалятся и сами вёдра.
К тому же вокруг отвратительно пахло. Онория думала, что сигары источали самый нелюбимый ею запах, но нет, плесень пахла ещё хуже, и Табачный Магазин мистера Хиллфорда для Джентльменов, которые-не-возражают-что-их-зубы-желтеют, был покрыт подозрительной чёрной субстанцией, которая расползлась по всей стене и воняла хуже некуда.
В самом деле, могла ли она оказаться в худшей ситуации?
Ну почему же, могла. Поскольку Онория была совсем одна, дождь перешёл от накрапывающего к проливному за тридцать секунд. Все остальные участницы прогулки по магазинам находились на той стороне улицы, счастливо расхаживая в тепле и уюте «Модной Империи Лент и Безделушек» мисс Пиластер, где, помимо всех видов развлечений и пышно украшенного товара, пахло куда приятнее, чем в заведении мистера Хиллфорда.
Мисс Пиластер продавала духи. Мисс Пиластер торговала сухими лепестками роз и маленькими свечками, которые благоухали ванилью.
Мистер Хиллфорд разводил плесень.
Онория вздохнула.
Такова её жизнь.
Она надолго задержалась возле витрины книжной лавки, заверив подруг, что догонит их у мисс Пиластер через минуту или две. Две минуты превратились в пять, и затем, едва она собралась пересечь улицу, небесные хляби разверзлись, и у Онории не осталось иного выбора, как искать спасения под единственным навесом на южной стороне Хай-стрит в Кембридже.
Девушка мрачно взирала на дождь, наблюдая, как он молотит по улице. Капли обрушивались на булыжники с огромной силой, разлетаясь в брызги, словно маленькие взрывы. Небо темнело с каждой секундой, и если Онория понимала в английской погоде, то с минуты на минуту должен был подняться ветер, сделав её жалкое убежище под навесом мистера Хиллфорда совершенно бесполезным.
Её губы сложились в унылую усмешку, и она украдкой бросила взгляд на небо.
У неё промокли ноги.
Она замёрзла.
И Онория никогда за всю свою жизнь не покидала берегов Англии а, следовательно, знала толк в английской погоде. Что означало следующее – через три минуты она станет ещё несчастнее, чем в настоящий момент.
Что, по ее мнению, было невозможно.
– Онория?
Она мигнула, переводя взгляд с неба на карету, которая только что подкатила к ней.
– Онория?
Голос был ей знаком.
– Маркус?
О, силы небесные, как будто ей мало несчастий до сих пор. Маркус Холройд, граф Чаттерис, в полном благополучии и совершенно сухой, сидит в своей карете, обитой плюшем. Онория почувствовала, как у неё отвисает челюсть, хотя особенно удивляться ей не приходилось. Маркус живёт в Кембриджшире, не так уж далеко от города. К тому же, кто, как не он, должен был увидеть её как раз в тот момент, когда она выглядит словно крыса-утопленница.
– Господь Всемогущий, Онория, – проговорил он, нахмурившись в своей обычной высокомерной манере, – ты, должно быть, совсем замёрзла.
Ей удалось изобразить некоторое подобие пожатия плечами.
– Сейчас довольно прохладно.
– Что ты здесь делаешь?
– Гублю свои туфли.
– Что?
– Вышла за покупками, – пояснила девушка, жестом указывая на противоположную сторону улицы, – с подругами. И кузинами.
Не то чтобы кузины не приходились ей подругами. Но у неё было так много двоюродных сестёр, что они сами по себе составляли отдельную категорию.
Дверь кареты открылась шире.
– Залезай, – скомандовал он.
Не «будь любезна, зайди внутрь» или «пожалуйста, тебе необходимо обсушиться». Просто «залезай».
Какая-нибудь другая девушка могла бы вскинуть голову и сказать: «Не тебе мне приказывать». А иная, не столь гордая особа подумала бы это про себя, если бы у неё не хватило духа произнести вслух такие слова. Но Онория замёрзла, и она ценила свой комфорт больше собственной гордости. К тому же, это ведь Маркус Холройд, и они были знакомы с тех времён, когда она ещё носила детский передник.
С шести лет, если быть точной.
Тогда же был, вероятно, последний раз, когда ей удалось взять над ним верх, с гримаской подумала она. В семь она стала столь назойливой, что Маркус с Дэниелом прозвали её Москитом. А когда она объявила, что считает это комплиментом, поскольку ей нравится быть опасной и экзотичной, они ухмыльнулись и переименовали её в Букашку.
С тех пор она стала Букашкой.
Маркус также видел её в ещё более мокром виде. Он видел её промокшей до нитки, в восемь лет, когда она считала, что отлично спряталась на старом дубе в Уиппл-Холле. Маркус и Дэниел выстроили там крепость, куда девчонкам ход был воспрещён. Они швыряли в неё камешки, пока она не свалилась вниз.
По правде говоря, Онории не стоило выбирать для своего укрытия ветку, нависшую над озером.
Маркус выудил её, когда она с головой ушла под воду, в то время как её брат и пальцем не пошевелил.
Маркус Холройд, уныло подумала она. Он присутствует в её жизни почти столько же, сколько она сама себя помнит. Ещё до того, как он стал лордом Чаттерисом, до того, как Дэниел превратился в лорда Уинстеда. До того, как Шарлотта, ближайшая ей по возрасту сестра, вышла замуж и уехала из дома.
До того как уехал и сам Дэниел.
– Онория!
Она подняла голову. В голосе Маркуса звучало нетерпение, но на лице у него появился намёк на беспокойство.
– Залезай, – повторил он.
Она кивнула и сделала так, как он велел, взявшись за его большую руку, чтобы подняться в экипаж.
– Маркус, – проговорила Онория, пытаясь устроиться на сиденье со всей возможной грацией и бесстрастием, словно они находятся в гостиной, и полностью игнорируя лужи у своих ног. – Какая приятная неожиданность.
Он продолжал смотреть на неё, только чуточку нахмурил тёмные брови. Девушка была уверена, что граф изыскивает самый подходящий способ отчитать её.
– Я остановилась здесь, в городе. Вместе с Ройлами, – сообщила Онория, несмотря на то, что он не задавал вопроса. – Мы приехали на пять дней, Сесилия Ройл, мои кузины Сара и Айрис, и я.
Она подождала, желая уловить искру узнавания в его глазах, а затем произнесла:
– Ты не помнишь, кто это, верно?
– У тебя слишком много кузин, – заметил Маркус.
– Сара это та, у которой густые тёмные волосы и глаза.
– Густые глаза? – пробурчал он с легкой улыбкой.
– Маркус!
Граф хмыкнул:
– Хорошо. Густые волосы. Тёмные глаза.
– А Айрис очень бледная. Рыжеватая блондинка, – напомнила Онория. – Ты помнишь?
– Она родом из цветочного семейства.
Онория поморщилась. Это правда, что дядя Уильям и тётя Мария назвали дочерей Розой, Мэриголд, Лавэндер, Айрис и Дейзи, но всё же.
– Мне известно, кто такая мисс Ройл, – сказал Маркус.
– Она твоя соседка. Ты должен её знать.
Он только пожал плечами.
– В любом случае, мы здесь в Кембриджшире, поскольку мать Сесилии сочла, что все мы могли бы немного усовершенствовать свои знания.
Губы Маркуса сложились в слегка издевательскую улыбку:
– Усовершенствовать?
Онории всегда было интересно, почему женщинам всегда нужно совершенствоваться, в то время как мужчины просто поступают в колледж.
– Она подкупила двух профессоров, чтобы нам позволили слушать их лекции.
– Действительно? – В его голосе появилось любопытство. И сомнение.
– Жизнь и эпоха королевы Елизаветы, – старательно продекламировала Онория. – И потом что-то ещё, на греческом языке.
– Вы владеете греческим?
– Нет, никто из нас его не знает, – призналась девушка. – Но эти профессора были единственными, кто согласился разговаривать с женщинами. – Она закатила глаза. – Он намеревается читать по две лекции подряд. Мы должны ждать в кабинете, пока студенты не покинут аудиторию, не то они нас увидят и совершенно утратят рассудок.
Маркус задумчиво кивнул:
– Джентльмену почти невозможно сосредоточиться на занятиях в присутствии столь ошеломляющего количества дамских прелестей.
Онории на несколько секунд показалось, что он говорит серьёзно. Она искоса взглянула на него, прежде чем расхохотаться.
– Ах, брось, – проговорила она, легонько ударяя его по руке. Подобная фамильярность была неслыханной в Лондоне, но здесь, с Маркусом…
Ведь он ей почти как брат.
– Как поживает твоя матушка? – спросил он.
– Неплохо, – ответила Онория, хотя это было не так. Не совсем так. Леди Уинстед так и не оправилась от скандала, после которого Дэниел был вынужден бежать из страны. У неё был выбор – расстраиваться по поводу предполагаемых проявлений пренебрежения или притворяться, что её единственного сына никогда не существовало.
Это было… затруднительно.
– Она надеется отдохнуть в Бате, – добавила Онория. – Там живёт её сестра, и думаю, что они неплохо поладят. Ей не очень нравится Лондон.
– Твоей матери? – с некоторым удивлением переспросил Маркус.
– Не так, как прежде, – пояснила Онория. – После того, как Дэниел… Ну… Ты знаешь.
Губы Маркуса дрогнули. Он знал.
– Она считает, что люди всё ещё говорят об этом, – сказала Онория.
– А они говорят?
Онория беспомощно пожала плечами:
– Понятия не имею. Мне так не кажется. Никто намеренно не игнорирует меня. Кроме того, прошло три года. Ты думаешь, что людям больше не о чем поговорить?
– Я и тогда, когда это произошло, полагал, что у людей есть другие темы для разговоров, – неопределённо отозвался граф.
Онория подняла бровь, рассматривая его нахмуренное лицо. Именно по этой причины он так устрашал многих дебютанток. Её подруги боялись его.
Ну, не совсем так. Они были напуганы лишь в его присутствии. Всё остальное время они просиживали возле письменных столиков, витиеватым шрифтом выписывая своё имя в переплетении с именем Маркуса, в окружении сердечек и херувимов.
Он ведь завидная партия, этот Маркус Холройд.
Не из-за его внешности, поскольку он не красавец. Волосы у него приятного тёмного цвета, как и глаза, но в его лице было нечто, что Онория считала резким. Брови были слишком густыми и чересчур прямыми, глаза глубоко посажены.
И всё же, что-то в нём привлекало внимание. Безразличие, отзвук презрения, словно у него просто не хватало терпения на всякую бессмыслицу.
Это заставляло девушек сходить по нему с ума, несмотря даже на то, что многие из них являлись олицетворением бессмыслицы.
Они шептались о Маркусе так, словно он был героем некого мрачного романа, либо таинственным злодеем в готическом вкусе, нуждающимся в спасении.
В то время как для Онории он был просто Маркусом, что было совсем непросто. Она ненавидела его покровительственное отношение к ней, его неодобрительный взгляд. Он заставлял её чувствовать себя так, как много лет назад, словно она надоедливый ребёнок или неуклюжий подросток.
И в то же время было что-то уютное в том, чтобы находиться рядом с ним. Их пути пересекались не столь часто, как прежде, с отъездом Дэниела всё изменилось, но когда она входила в комнату, а Маркус был там…
Онория просто знала это.
И, как ни странно, это было хорошо.
– Ты собираешься приехать в Лондон на Сезон? – вежливо спросила Онория.
– На некоторую часть Сезона, – ответил он с загадочным лицом. – Мне необходимо уладить здесь некоторые дела.
– Разумеется.
– А ты? – поинтересовался он.
Девушка моргнула.
– Ты собираешься быть в Лондоне во время Сезона?
Онория разинула рот. Он, конечно, шутит… Куда ещё ей ехать, учитывая то, что она не замужем? Как будто…
– Ты смеёшься надо мной? – с подозрением спросила она.
– Нет, конечно.
Но он улыбнулся.
– Это не смешно, – поведала ему Онория. – Можно подумать, у меня есть выбор. Я должна выезжать в Сезон. Я в отчаянном положении.
– В отчаянном положении, – с сомневающимся видом повторил за ней Маркус. Это выражение часто появлялось у него на лице.
– В этом году я должна найти себе мужа. – Онория чувствовала, как её голова покачивается из стороны в сторону, хотя не была уверена, что возражает насчёт этого. Она не единственная молодая леди, которая лелеет надежды на замужество. Но она не ищет мужа, чтобы любоваться кольцом на пальце или купаться в лучах статуса замужней дамы. Онория мечтала о собственном доме. О семье – большой и шумной, где не всегда следят за манерами.
Её просто угнетала тишина, воцарившаяся в родительском особняке. Она ненавидела звук собственных шагов по полу. Ненавидела сам факт того, что часто это были единственные звуки, которые она могла услышать за вечер. Ей нужен муж. Это единственный выход.
– Ой, да брось, Онория, – произнёс Маркус, и ей не нужно смотреть ему в лицо, чтобы в точности представить его выражение – покровительственное и скептичное, с оттенком скуки. – Твоя жизнь не может быть настолько безрадостной и унылой.
Онория стиснула зубы. Она ненавидит этот его тон.
– Забудь, что я сказала, – пробормотала она, поскольку, в самом деле, не стоило и пытаться объяснить ему.
Маркус вздохнул, и даже вздох его прозвучал снисходительно.
– Здесь ты вряд ли отыщешь мужа, – произнёс он.
Онория плотно сжала губы, жалея, что заговорила на эту тему.
– Студенты здесь слишком молодые, – заметил он.
– Не моложе меня, – возразила девушка, угодив прямиком в ловушку.
Но Маркус не стал торжествовать, злорадство было ему несвойственно.
– Так вот почему вы в Кембриджшире. Чтобы встречаться с теми студентами, которые ещё не уехали в Лондон?
Девушка, демонстративно глядя перед собой, ответила:
– Как я тебе уже говорила, мы приехали, чтобы слушать лекции.
Он кивнул:
– На греческом языке.
– Маркус!
Тут он усмехнулся. Но это была не обычная ухмылка. Маркус всегда был настолько серьёзным и чопорным, что даже его улыбка напоминала чью-то сухую полуулыбку. Онории было интересно, как часто он улыбался, сам того не сознавая. Ему повезло, что она так хорошо знает его. Любой другой человек мог бы счесть Маркуса занудой, который лишен всякого чувства юмора.
– Ты о чём сейчас? – спросил он.
Онория вздрогнула и посмотрела на него:
