Текст книги "Ученик пекаря"

Автор книги: Джулия Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 33 страниц)

– В другой раз у вас и лошадь отнимут.

Девушка заколебалась, бросив быстрый взгляд синих глаз на лошадь и свои пожитки.

– Хорошо, можете проводить меня немного, пока мы не отойдем подальше от города и замка.

Некоторое время они шли молча – девушка посасывала ранку на запястье, чтобы унять кровь. Потом, к удивлению Джека, сказала:

– Пожалуй, лучше будет сойти с дороги.

Он как раз думал о том же – но что ее-то побудило это предложить? Однако ее тон не допускал вопросов.

Они сошли в лес, и Джек попытался найти тропинку, идущую вдоль дороги, но не слишком близко к ней. Клонящееся к закату солнце, пробившись между стволами, осветило лицо девушки. Джек никогда еще не видел такой чистой нежной кожи и таких больших глаз. Образ подавальщицы Финдры, доселе служившей Джеку мерилом женской прелести, утратил часть своего очарования. Теперь Джек приобщился к более уточненной, более величественной красоте – и более недоступной, чем все женщины, которых он ранее знал.

Джека обуяла робость. Никогда еще собственные ноги не казались ему такими длинными и неуклюжими. Он опасался наступить на что-нибудь и растянуться или попасть ногой в кроличью нору. Волосы тоже пришли в полный беспорядок и падали ему на глаза при каждом четвертом шаге – он нарочно считал шаги. А в довершение всего у него отнялся язык. Ум наряду с ним тоже отказывался служить и предлагал лишь самые глупые темы для разговора. Как будто этой девушке с тонким профилем и кожей, белой, как свежезамешенное тесто, интересно будет слушать про подагру мастера Фраллита!

Он покосился на нее – что-то в ней затрагивало его душу, Понемногу он стал понимать, что это – отражения его собственных чувств. Она тоже боялась и пыталась скрыть это. Джек решился заговорить, не считаясь с риском выставить себя дураком.

– Как вас зовут? – робко спросил он.

– А вас? – мигом выпалила она. Джек не сдержал улыбки.

– Меня Джеком.

Девушка назвать себя не спешила, и Джек спросил, как звать ее лошадь.

– У нее нет имени. То есть оно есть, но я его не знаю.

То, что она не знает, как зовут собственную лошадь, позабавило Джека, и он впервые за день засмеялся. От этого на душе у него сразу полегчало.

– Я только сегодня ее купила, – объяснила, смягчившись, девушка. – Если вы находите, что это так смешно, придумайте имя сами.

Джеку это предложение понравилось, и он стал думать.

– Может, Серебряный? Я сейчас увидел тополь, вот и подумал...

Теперь настал черед девушки посмеяться.

– Да какой же он Серебряный – он ведь гнедой!

Джек почувствовал себя полным дураком. Серебряный – надо же брякнуть такое! Попробовав найти умный ответ и не найдя такого, он попытался хотя бы лицо сделать не слишком глупым.

После недолгого молчания девушка сказала:

– Меня зовут Мелли. Теперь ты знаешь мое имя, но прошу тебя, ничего больше не спрашивай.

Джек склонил голову в знак согласия. Он видел, что она знатная девица, – стало быть, это не полное ее имя. У знатных дам имена длинные и красивые. Однако он порадовался, что она назвала ему хотя бы короткое имя, и эта радость на время помогла ему забыть то, что случилось утром.

Солнце понемногу опускалось за деревья, и небо темнело. Лес, уже затихший перед зимой, погружался в великий ночной покой. Джек и Мелли признались друг другу, что проголодались. День был на исходе, и они решили остановиться на ночлег. Все это время они шли по оленьей тропе, ведущей на юго-восток, и отдалились на несколько лиг к югу от Харвеллской восточной дороги.

Мелли бесцеремонно вывалила на землю содержимое своего мешка. Обнаружился большой запас весьма неаппетитного вяленого мяса и несколько свертков с сухарями. Были также две жестянки, одна запечатанная воском. Мелли открыла их: в одной оказался жевательный табак, в другой, к ее ужасу, – живые черви.

– Фу! – Она отшвырнула жестянку от себя, совершив этим роковую ошибку, – черви тут же расползлись повсюду, забравшись и в драгоценные припасы. Джек принялся вытряхивать их из еды, посуды и одеял. Потом, отойдя на несколько ярдов, прислонился к дереву и стал жевать кусок вяленой свинины.

– Как ты можешь есть мясо, по которому ползали черви? – с гримасой отвращения спросила Мелли, раздраженная его неприхотливостью.

– Другого-то ничего нет.

Этот ответ ничуть не устроил Мелли, и она разъярилась. С чего это мастеру Трауту вздумалось подсунуть ей червей?

– А вы, никак, порыбачить собрались? – продолжал Джек. – Что-то не похожи вы на рыболова.

– О чем ты толкуешь?

– Червяки – ведь это наживка. Да и табак, если подумать, вы вряд ли любите жевать.

Мелли понимала любопытство Джека, но не собиралась ему исповедоваться. Однако ее радовало, что она теперь не одна: напавший на нее мальчишка очень ее напугал.

В первый раз она рассмотрела своего спутника как следует. Высок, слегка худощав, с каштановыми, постоянно падающими на лоб волосами. Руки у него большие и мозолистые – сильные руки, привычные к тяжелой работе. Довольно привлекательный юноша и, безусловно, храбрый: бросился ей на помощь, не думая о себе. Известно, что на восточной дороге пошаливают разбойники, – другой на его месте пустился бы наутек, услышав шум. Откуда он мог знать, что поблизости нет засады? Высылать вперед ребенка – обычный разбойничий прием.

Мелли заметила еще, что Джек одет совсем не по погоде, – на нем даже плаща не было. Мелли решила отдать ему свой собственный, из овечьей шерсти, оставив себе тот, что потеплее.

– Вот, возьми.

Джек принял плащ с благодарностью, и Мелли сразу стало совестно за то, что она оставила себе более теплый.

Она принудила себя погрызть сухарей, от которых ей сразу захотелось пить. Фляга, конечно, оказалась пустой. Джек вызвался поискать ручей, но ей не хотелось оставаться одной. Вот почему по воду они отправились вместе, прихватив и лошадь.

Идя через лес, они не разговаривали, и Мелли это молчание вполне устраивало. Отец, наверное, уже ищет ее – Мелли его почти жалела. Как стыдно ему будет признаться королеве, что его дочь сбежала!

Мелли любила отца. За его грозным обликом скрывалась доброта, и он всегда ее баловал – но сейчас Мелли приходилось думать в первую очередь о себе. Нет, она не жалела о своем побеге – а теперь, неожиданно обретя товарища, даже и бояться перестала.

Джек, поймав ее взгляд, ласково улыбнулся. В нем чувствовались сила и доброта. Мелли сдержала желание дотронуться до него, как бы случайно коснуться рукой его руки. Что за глупости – это из-за напряженного дня в голову лезут такие мысли. Он простой работник – да еще и заносчивый к тому же. Нарочно выставил ее дурой из-за этих червяков. Негодование, смешанное с боязнью все-таки не выдержать, коснуться его, побудило Мелли ринуться вперед.

Ей хорошо было в лесу. В воздухе чувствовалась близость мороза, и деревья, красиво прорисованные на фоне темного неба, простирали вверх голые ветви в терпеливом ожидании весны. Вот в вышине мелькнуло что-то белое – и на ветку опустилась птица. Мелли остановилась, внезапно пожалев, что оторвалась от Джека. Когда он поравнялся с ней, она сказала, указав вверх:

– А я и не знала, что голуби летают ночью.

* * *

«Так-так, – подумал Баралис, – события принимают интересный оборот. Мой умница голубок нашел не одного беглеца, а сразу двух». Баралис видел все, что проходило перед глазами птицы, и теперь смотрел, как двое спускаются к мелкому ручью. Уже почти стемнело, и луна отражалась в медленно струящейся воде.

Он видел все, что ему требовалось. Ночью эта парочка дальше не пойдет, а завтра он их схватит. Спешить незачем – голубь выследит их повсюду. Он разрешил птице уснуть и, покидая ее, ощутил, что голубь продрог и проголодался.

Глава 4

Лорд Мейбор лежал в постели с горничной своей дочери Линни. Телесные утехи, однако, не принесли ему желанного облегчения. Все его терпеливо взлелеянные планы рухнут, если он не найдет дочь.

С раннего возраста перед Мейбором стояли две цели: земля и власть. Родился он вторым сыном мелкопоместного дворянина. Отец его, не разделявший мнения, что землю следует делить поровну между сыновьями, все свои владения оставил старшему брату Мейбора, Рескору.

Мейбор выжидал, старательно скрывая обиду под маской братской преданности. И однажды ему представился случай. Весной выпал обильный снег, оба брата выехали на поиски оставшихся на пастбище овец. Мейбор знал те места хорошо, а Рескор – нет. Мейбор предложил поглядеть, нет ли овец за небольшим холмиком впереди, и Рескор поскакал туда. Вскоре донесся ужасающий треск – это лед проломился на заметенном снегом озерце. Мейбор слышал, как брат зовет на помощь, услышал полный ужаса визг его лошади – и повернул в усадьбу, ни разу не оглянувшись назад.

Когда снег стаял, трупы Рескора и его лошади нашли в небольшом озерце. Все решили, что Рескор его просто не заметил под снегом и выехал на некрепкий лед. Мейбор унаследовал земли после брата. Но ему хотелось большего.

Взоры Мейбора устремились на восток с его обильными урожаями и более мягким климатом. Он женился на единственной дочери крупного восточного лорда. Руководил им, без сомнения, голый расчет, ибо девушка была слаба умом и родилась с обрубком на месте правой руки. Какое-то время спустя Мейбор без труда убедил тестя, что его дочери взбрело в голову броситься вниз с высокой башни. Тестя, как и Мейбора, эта смерть только порадовала, а Мейбор стал законным наследником тестя, ибо в недолгом браке у него родился сын. Через пять лет тесть умер, и Мейбор вступил во владение огромными территориями плодородных земель к западу от реки Нестор.

Не прошло и месяца со смерти тестя, как Мейбор женился вторично. В выборе новой супруги им опять-таки руководило не сердце – девица не отличалась ни красотой, ни изяществом, но земли ее отца граничили с землями Мейбора. У жены, правда имелся брат, которому предстояло унаследовать эти земли, – болезненный отрок восьми зим от роду. Немного времени спустя мальчик схватил смертельную простуду, катаясь верхом с Мейбором, и вскорости умер.

Мейбор стал крупнейшим на востоке землевладельцем. Его вторая жена со временем умерла своей смертью, подарив ему еще двух сыновей и дочь. Но муж никогда не любил ее.

Мейбор начал скупать окрестные земли – действовал он напористо, и, если хозяева не желали продавать, он принуждал их к этому. Он нанимал людей – те поджигали поля и амбары, выпускали на волю скот и строили дамбы, отрезающие воду от земель непокорных. Землевладельцам оставалось лишь сдаться – и Мейбор приумножал свои владения.

Вскоре он убедился, что одних земель ему недостаточно. Ему нужна была власть. Он жаждал стать важным вельможей, иметь доступ к уху великих мира сего. Ему удалось снискать расположение короля. Но Мейбор желал взойти еще выше – стать королевским тестем. Меллиандра была ему необходима: в ее руках, и только в ее, находился ключ от тронного зала.

Потеряв интерес к лежащей рядом девице, Мейбор велел ей уйти. Она оказалась горячей бабенкой, и в другое время он не преминул бы насладиться ею еще раз, но бегство дочери занимало все его мысли, и тревога притупляла желание.

Ломая голову над тем, куда могла податься Мелли, он вспомнил, что у его второй жены была родня в Аннисе. Он от души надеялся, что Мелли направилась все-таки не туда: путь в Аннис лежал через поля сражений и халькские земли. Враги будут рады заполучить его дочь: они надругаются над ней, а после растерзают на части. Мейбор трясущимися руками нацедил себе бокал красного вина. Прежде чем опрокинуть в себя содержимое, он сделал то, чего не делал уже лет тридцать: вознес безмолвную молитву Борку, моля его сохранить Мелли.

* * *

Тавалиск с удовольствием завтракал почками ягненка, смакуя пикантный вкус крови и мочи.

Нынче в городе Рорне особый день. У всех горожан праздник, и вскоре они запрудят улицы, чтобы поглядеть на процессию. В этот день около двух тысяч лет назад легендарный герой Кесмонт основал город. По преданию, Кесмонта преследовали враги, и он ушел от них лишь благодаря резвости своего скакуна. Несчастный конь мчался так быстро, что в конце концов пал под седоком. Герой, терзаемый угрызениями совести, вырыл для своей любимой кобылы глубокую могилу и со слезами на глазах поклялся заложить большой город рядом с местом ее последнего упокоения. Город в честь своей лошади он назвал Рорн.

Тавалиск, досконально изучивший жизнь Кесмонта, считал его глупым и сентиментальным. Поговаривали, что герой заложил еще один город, назвав его в честь своей матери. К несчастью, тот город обретался в опасной близости от Великих Болот – с годами он погрузился в трясину и исчез без следа. Пусть Кесмонт мастерски владел мечом, думал Тавалиск, – здравого смысла ему явно недоставало.

Ловко подцепив однозубой вилкой очередную почку, Тавалиск поднес ее к толстогубому мокрому рту. Сегодня у него много дел, помимо участия в шествии. Ночью он получил чрезвычайно интересные сведения.

Гамил, его секретарь, вручил ему письмо – весьма любопытное послание, – доложив, что оно перехвачено бренскими шпионами Тавалиска. Письмо было от выскочки Баралиса, адресовалось же оно герцогу Бренскому. Говорилось в нем о предполагаемом браке между Катериной Бренской, дочерью герцога, и принцем Кайлоком. Итак, Баралис желает союза между Четырьмя Королевствами и Бреном. Эта ситуация требует неусыпного наблюдения. Больше всего на свете Тавалиск не любил, когда другие строили какие-то планы без его ведома и согласия. Он потянул висевший под рукой атласный шнур, и перед ним явился секретарь.

– Слушаю, ваше преосвященство.

Тавалиск не стал говорить, пока не прожевал почку.

– Гамил, я думаю, нам придется последить за нашим хитроумным другом, лордом Баралисом. – После бархатистой сухости почек следовало очистить чем-то язык. Тавалиск налил в миску мед и стал макать кусочки хлеба в густую янтарную жидкость. – Вели нашему шпиону в замке Харвелл удвоить бдительность.

– Будет исполнено, ваше преосвященство.

– Если я не ошибаюсь, Баралис вскоре должен получить мое письмо с требованием вернуть книги. Ему следовало вернуть их еще несколько месяцев назад. – Тавалиск сделал большой глоток из золотого кубка. – Письмо весьма своевременно напомнит ему о моем существовании.

Тавалиск сладко улыбнулся, вспомнив, как отбирал ссужаемые Баралису книги. Он уж позаботился о том, чтобы жадный взор Баралиса не сыскал в них ничего подлинно важного. Невелика была цена за вооруженную распрю между Четырьмя Королевствами и Халькусом. То, что война затянулась на более долгий срок, чем он ожидал, обернулось добавочным благом: военные займы Халькусу являли собой чрезвычайно выгодное дело. Пользуясь преимуществами нейтральной стороны, архиепископ предлагал такие же займы Четырем Королевствам, но там его предложение отклонили. Когда им нужны деньги, они просто идут и вырубают еще кусок своего проклятого леса. Лес очень ценится на юго-востоке, а Королевства владеют самыми большими его запасами в Обитаемых Землях. Аннис, Хелч и Высокий Град лесом тоже не бедны, но у них в основном ель да сосна. А какой плотник выберет сосну, имея в своем распоряжении орех, дуб и ясень?

Тавалиск облизнул мед с пальца – так куда вкуснее, чем с ложки.

– Как там наш рыцарь?

– Его подобрала уличная девка, ваше преосвященство.

Тавалиска это позабавило, и он рассмеялся, показав мелкие белые зубы.

– Ну-ну. А мне-то казалось, что это как раз девок подбирают. – Он взглянул на секретаря, но тот не оценил его шутки.

– Что будем делать дальше, ваше преосвященство?

– Да ничего. Хорошо, что его подобрали: печально умирать в столь молодом возрасте. – Тавалиск щедро налил себе вина. – Делать ничего не надо, Гамил... но следите за ним неусыпно. – Тавалиск махнул рукой. – Можешь идти. Я должен одеться к празднику. Народ будет разочарован, если я не предстану во всем блеске.

– Да, ваше преосвященство.

Тавалиск посмотрел Гамилу вслед и, когда тот уже взялся за ручку двери, сказал:

– Кстати, Гамил, тебе наряжаться не обязательно. Мне кажется, после прошлогоднего случая с лошадиным навозом тебе лучше вообще не показываться на люди... – Архиепископ благостно улыбнулся, делая вид, что не заметил ненависти во взгляде секретаря.

* * *

– Ты хочешь сказать, Боджер, что никогда не слыхал о глинфах? – с озорным огоньком в глазах спросил Грифт.

Боджер подался вперед, понизив голос:

– Да нет, Грифт, не слыхал.

– Глинфы, Боджер, – очень чудной народец. Живут они в глухом лесу и как увидят тебя – так сразу и повалят.

– Бабы, что ли?

– Ну да, и мужики тоже. Очень они на это дело ярые.

– Так я, пожалуй, схожу прогуляться как-нибудь в лес, Грифт.

– Ох, не советую, Боджер. Ты, может, и славно позабавишься, но стоит тебе зазеваться – и слив у тебя как не бывало.

– Да что ты?

– Ага, они их на завтрак слопают. А с чего бы, ты думал, они такие ярые?

Боджер посмотрел на Грифта с сомнением – он никогда не знал, когда приятель его разыгрывает. Оба хлебнули еще эля.

– Экое странное дело случилось вчера на кухне, Боджер.

– А что, Грифт?

– Лорд Баралис спустился вниз сам не свой и велел Фраллиту уничтожить половину утренней выпечки.

– И впрямь чудно, Грифт.

– Это не просто чудно, Боджер, тут колдовство, если хочешь знать.

– Колдовство?

– Да, Боджер, колдовство – самый страшный грех в Обитаемых Землях.

– Да ведь колдунов не бывает, Грифт.

– Дурак ты, Боджер. Бывают – это так же верно, как то, что у госпожи Геллиарны толстые бедра. Во времена Борка колдовство было обычным делом. Он-то и положил ему конец, перебив колдунов сколько смог.

– Всех, Грифт?

– Нет – в том-то и горе. Меч-то у него был острый, да ум притупился.

– Ты богохульствуешь, Грифт.

– Называй это как хочешь, Борк нас подвел – и лорд Баралис, бегущий на кухню, чтобы распорядиться уничтожить превосходно выпеченный хлеб, служит тому свидетельством.

– Может, этот хлеб не пришелся ему по вкусу, Грифт.

– Порядочному человеку колдовство всегда не по вкусу, Боджер.

* * *

Назойливая боль в спине наконец разбудила Джека. Перевернувшись, он обнаружил, что всю ночь проспал на россыпи мелких камушков. Он потер спину, припоминая, что было вчера.

Они с Мелли все-таки нашли ручеек и наполнили флягу чистой холодной водой. Потом решили, что дальше не пойдут и останутся тут на ночлег. Мелли согласилась не разводить костер, чтобы не привлекать к себе внимания, – ни один из них не решился сказать вслух, кого опасается.

Ночь выдалась лунная и холодная, и они улеглись прямо под звездами, причем Мелли устроилась подальше от Джека. Караулить поочередно на случай появления злоумышленников или диких зверей не пришло им в голову. Закутавшись в одеяла путешественники уснули крепким сном.

Слабый утренний свет сочился сквозь кроны деревьев, и Джек ощутил потребность встать и размять ноги. Чувствовал он и более настоятельную нужду и потому оглядывался вокруг, ища кусты погуще.

Тихо, чтобы не разбудить спящую Мелли, он отошел от места ночлега, решив набрать хворосту на костер и удивить ее, приготовив кашицу из воды и сухарей.

Он ушел уже довольно далеко, когда услышал конский топот. Сердце у него забилось – он знал, что это скачут за ним. На миг он замер, решая, что делать – вернуться к Мелли или дать стрекача в гущу леса.

Потом повернулся и побежал назад к Мелли, громко зовя ее по имени.

Мелли, проснувшись от далекого гула, открыла глаза и увидела, что Джека нет. Но лошадь и мешок остались на месте – хорошо, что он хотя бы не обокрал ее. Докучливый шум приближался, и в нем было что-то знакомое. Лошади скачут! Это за ней! Они все ближе, и времени уже нет. Мелли молниеносно собрала одеяла в мешок, распутала лошадь, вскинула на нее мешок и вскочила сама.

Мелли никогда прежде не ездила без седла, так что учиться этому приходилось на ходу. Стиснув ногами конские бока, она встряхнула поводьями, послав лошадь быстрой рысью. Всадники приближались с севера, поэтому Мелли повернула на юг, в глубину леса.

Когда лошадь пустилась вскачь, Мелли послышалось, что ее зовут, но потом из-за топота копыт ничего не стало слышно.

Погоня приближалась. Отважившись оглянуться назад, Мелли увидела темные силуэты всадников. Старый конь не мог скакать быстрее, и она направляла его в самую чащу, где преследователям будет труднее маневрировать.

Ее лошадь на удивление легко лавировала между стволами, словно привыкла скакать по лесу. Преследователи перекликались ломая подлесок: похоже, их было много. Мелли некогда было бояться – подчиняясь внутреннему побуждению, она углублялась все дальше в лес.

Кажется, ее замысел удался: погоня поотстала, продираясь сквозь гущу деревьев и кустов. Мелли продолжала посылать спотыкающуюся лошадь вперед, но вскоре ей пришлось перейти на шаг: низкие ветви могли легко сбить ее с коня.

Она начинала понимать, что ей вряд ли удастся уйти от погони. Передовой всадник маячил в поле ее зрения. Этот человек, к ее удивлению, не носил красных с серебром цветов ее отца. Но не успела Мелли сообразить, что это значит, как конь вынес ее к быстрому ручью.

– Вперед, мальчик, – приободрила она. – Там, кажется, неглубоко.

Но конь с тревожным ржанием топтался на месте. Мелли перегнулась вперед и потрепала его за ушами, охваченная страхом. Ее нагоняли. Ах, только бы лошадь сдвинулась с места!

* * *

Баралис не имел ни времени, ни охоты дожидаться, когда его люди доставят беглецов. Эти ребята не такие олухи, как королевская стража, и выполнят то, за что он им заплатил. Баралис охотно прибегал к услугам наемников. Чего проще – съездить незаметно в город и нанять их за восемь золотых на брата. С наемником всегда знаешь, чего нажать: жадным куда легче управлять, чем преданным.

Сейчас Баралиса занимало другое, куда более важное. Он собирался на аудиенцию к королеве.

Он оделся с большим тщанием, выбрав самый роскошный свой наряд – черный как смоль, с опушкой из дорогого меха.

Сам он не придавал большого значения одежде, но приходилось считаться с Аринальдой – для нее внешность значила очень много.

Баралис рассеянно оглаживал мягкий черный мех своими скрюченными руками, обдумывая предстоящую встречу. Нужно вести себя очень осторожно. Он хорошо знал, что королева его не любит, однако он припас для нее то, что она непременно захочет получить.

Он взял из кабинета стеклянный флакончик. В нем, отражая свет, переливалась густая маслянистая жидкость. Баралис повертел его в руках с тенью улыбки на бледных губах. Содержимое этого пузырька наверняка склонит слух ее величества к тому, что он намерен ей предложить.

Баралис пришел к покоям королевы и громко постучал в красивую резную дверь. Он не из тех, кто скребется с показной робостью. Выждав несколько мгновений, он собрался постучать вторично, но тут из-за двери донеслось холодное:

– Войдите.

Баралис вошел в просторную комнату, увешанную роскошными шелковыми гобеленами. Стулья и скамьи были обиты богатыми тканями, шитыми золотом и серебром. Королева с оскорбительным безразличием даже не повернула к нему головы, и он вынужден был обратиться к ее затылку:

– Желаю вашему величеству всяческих благ в этот день.

Она быстро обернулась:

– У меня нет желания обмениваться с вами любезностями, лорд Баралис. Говорите то, что намеревались сказать, и уходите.

– Я принес вам подарок, ваше величество, – ответил Баралис, ничуть не обескураженный холодным приемом.

– Единственный подарок, какой вы можете мне сделать, – это побыстрее удалиться отсюда. – Королева была прекрасна в своей надменности, с прямой как струна спиной и профилем, точно высеченным из мрамора.

– Подарок предназначен скорее для короля, вашего супруга, нежели для вас. – Баралис с иронией подметил интерес в глазах королевы, который она тут же попыталась скрыть.

– Вы утомляете меня, лорд Баралис. Прошу вас оставить меня. – Поистине королева была превосходной актрисой – Баралис не мог не восхищаться ею.

– Ваше величество, этот подарок не просто заинтересует короля. Он поможет ему.

– Каким образом, лорд Баралис? – уничтожающим тонок произнесла королева. – Король не настолько болен, чтобы нуждаться в вашей помощи.

– О, ваше величество, – с легкой усмешкой качнул головой Баралис, – мы оба знаем; что король болен серьезно и здоровье его ухудшается, а пять лет прошедших с несчастного случая на охоте, он заметно сдал. Весь двор глубоко опечален его недугом.

– Как вы смеете говорить так о короле? – Королева подошла ближе, и Баралису на миг показалось, что сейчас она ударит его. Ее голубые глаза метали молнии, и тонкий аромат, исходящий от нее, шевельнул воспоминания в его груди. Опомнившись, она отступила на шаг назад. – Я не могу более выносить вашего присутствия. Выйдите отсюда! – В ее голосе звучала ярость, и Баралис послушно удалился.

Когда он шел к себе, на его тонких губах играла чуть заметная улыбка. Все складывается чрезвычайно удачно. Королева, разумеется, выказала гордость и негодование – иного он и не ожидал. Однако она не сумела скрыть своего интереса и попалась на его приманку. Теперь остается только ждать, когда она сама позовет его, – а это произойдет непременно. При всей своей гордости вскоре она пожалеет о своих поспешных словах и пошлет за ним, чтобы расспросить о подарке.

* * *

Казалось, что все до одного жители огромного города Рорна высыпали на улицы. Люди пили, плясали и собирались кучками, обмениваясь любезностями и сплетнями. На домах висели яркие знамена, и в уличную грязь бросали цветы.

Торговцы во всю глотку расхваливали свои товары: сочные яблоки, горячие пироги и холодный эль. Дети бегали без присмотра, а старухи норовили укрыться в тень. Девушки нарядились в платья с донельзя низким вырезом – того и гляди груди вывалятся. Порой это и вправду случалось, к великому восторгу мужчин, похотливо следящих, как злополучные девицы заталкивают свои сокровища обратно за корсаж.

Город праздновал самый знаменательный день года. В Рорн пришли и те, кто жил за много лиг от его стен. Ожидалось пышное шествие, выступление чужеземных шутов и знаменитых певцов, а после грандиозный фейерверк. Город будет гулять три дня, на радость карманным ворам.

Еще бы: на улицах полно народу, в карманах у всех хватает денег, а головы затуманены выпивкой. Карманники чуть ли не гнушались столь легким заработком. Эка штука стащить кошелек У человека, пропитанного элем, – детская забава, да и только. Впрочем, даже и в эти благодатные три дня следовало соблюдать какие-то правила – к примеру, не залезать на чужой участок, если тебе жизнь дорога. В Рорне, как и в прочих городах, существовала твердая система поборов и ограничений.

Карманники, грабители, воры, уличные девки жили в должном страхе перед теми, кто правил городом. Последние в свой черед несли собранную ими дань человеку, не имеющему ни лица, ни имени. Все знали его как Старика. По городу ходили рассказы о всемогуществе этого Старика. Говорили, что на улицах и в тавернах не происходит ничего, о чем Старик не узнал бы. Если девка запрашивала слишком много, он знал об этом – если торговец обвешивал, он знал на сколько; если вор грабил дом, он знал стоимость добычи вплоть до последней оловянной ложки. Говорили, что Рорн кишит шпионами и осведомителями Старика и наверху будто бы у него тоже есть друзья.

Но на сегодня люди забыли об этой темной стороне городской жизни. Праздник начался, и в городе настроились отметить его достойно.

Таула толкали и пихали со всех сторон. Ему не хотелось в этот день выходить на улицу, но Меган настояла на том, чтобы он размял ноги и подышал воздухом. Таула приятно удивило то, как отозвалось на это его тело. Он всегда отличался крепостью мускулов, но не думал, что оправится так быстро. Он был еще слаб, но кровь уже исправно бежала по телу, возрождая к жизни ткани и сухожилия.

После многих месяцев заключения густые шумные толпы пугали его. Еще никогда в жизни он не видел столько народу разом.

Меган дала ему шесть серебряных монет и наказала купить нож, приведя пословицу «У кого в Рорне нет оружия, у того нет и будущего». Таулу не хотелось брать у нее деньги, притом последние, как он подозревал. Но ему нужно было разжиться хоть каким-нибудь оружием, прежде чем покинуть город, и он принял их, дав себе клятву непременно вернуть этот долг.

Причудливый наряд Таула, к его удивлению, пришелся как раз кстати и выглядел даже скромным по сравнению с одеяниями иных горожан. Мужчины, словно павлины, щеголяли в ярких обтягивающих штанах и камзолах, а женщины – в шалях всех цветов радуги. Вскоре Таул увидел голову большой процессии: по улице двигались конные и пешие в самых фантастических костюмах, и толпа расступалась, давая им дорогу.

Процессия поначалу не слишком заинтересовала Таула: к жонглерам и акробатам он был равнодушен. Но вот затрубили рога, и толпа затихла, созерцая необъятной толщины человека верхом на крепкой лошади. Внезапная тишина свидетельствовала о почтении горожан к всаднику. Весь в белом, он был украшен драгоценными браслетами, кольцами и ожерельями, сверкающими на ярком солнце. Голову его украшала корона. Что-то в его мясистом профиле показалось Таулу знакомым.

Рыцарь безотчетно скользнул подальше в толпу, укрывшись в тени, и стоял там, покуда всадник не проехал мимо. Теперь Таул уверился, что это тот самый человек, который присутствовал при пытках, и спросил стоящего рядом мальчишку:

– Кто этот всадник в белом?

– Архиепископ, конечно, – неприязненно ответил тот. – Всякий дурак это знает. Но ты, видать, не здешний, – примирительно добавил паренек. Таул кивнул и двинулся дальше.

Он шел в таверну, где Меган посоветовала ему купить нож. Слабость одолевала его, и глаза еще не привыкли к яркому дневному свету. По дороге он наткнулся на особенно плотную толпу, собравшуюся вокруг красивого разодетого юноши. По красным кистям в волосах было видно, что это гадальщик.

– Да, госпожа, – с пафосом произносил он, – я вижу, как ваша дочь желает еще одного ребенка. Пусть вознесет молитву богине Хаске, и ее желание исполнится.

Толпа одобрительно загудела. Гадальщик, взяв за руку какого-то мужчину, устремил взор к небесам.

– Вы, сударь, испытываете нужду в деньгах.

Таул только улыбнулся, подумав: «Покажи мне такого, кто не испытывал бы в них нужды». Гадальщик же, помолчав для пущего эффекта, произнес:

– Вы найдете семь золотых под полом собственного дома.

– В каком месте?

– В двух шагах за порогом, – ответил гадальщик скучающим тоном, давая понять, что он выше подобных мелочей. – Что до вас, сударыня, – обратился он к женщине, собравшейся уже уходить, – то перед вами открывается большое будущее.

Женщина остановилась, и он, взяв ее руку, снова воззрился на небо, а после прикрыл глаза, словно ожидая прозрения.