Текст книги "Ученик пекаря"

Автор книги: Джулия Джонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

Глава 13

Баралис лежал в постели. Последние несколько дней стали худшими в его жизни. Он был на грани смерти, да и теперь едва оправился. Слабый, обливающийся потом, он ворочался на простынях. Ясность мысли изменила ему, его мучили видения, терзали демоны, и тело не знало покоя.

Он получил сильные ожоги, но это не было худшим из зол. Он совершил страшную ошибку. Поняв, что сейчас будет зарезан, он выплеснул на убийцу всю свою мощь – стремление выжить толкнуло его на это. Он не рассчитывал, не сдерживал себя – он спасал свою жизнь. Сила вырвалась из него так неистово, что он утратил над ней власть.

Сразу же поняв, что перестарался, он попытался втянуть излитое обратно – и не сумел. Слишком сильным и свирепым был выплеск – теперь он обрел собственную волю. Баралис мог лишь наблюдать за ним со стороны. Он сделал то, чего не должен делать ни один мастер, – отпустил вожжи. Он вывернул себя наизнанку – и остался пуст, а его сила теперь бушевала вне его. Если бы не заботы Кропа, Баралис мог бы и умереть.

Он совершил ошибку, которой устыдился бы новичок. Все годы учения в него вдалбливали первейшее правило чародея: не прыгать выше головы. Он как сейчас помнил руку учителя на своем плече. «Ты, Баралис, отмечен и благодатью, и проклятием, – говорил тот. – Благодать – это твой дар, а проклятие – твое честолюбие. Ты ворожишь слишком яростно. Ты не умеешь сдерживаться и когда-нибудь дорого заплатишь за свою дерзость».

Его всегда пытались обуздать, завидуя его одаренности. И кто? Кучка старых дураков, открывших в нарушение закона школу ворожбы. Они желали доказать народу, что ворожба сама по себе не может быть злой и Борк заблуждался, когда осудил ее. Им позволяли существовать так долго только потому, что Лейсс издавна кичился своим либерализмом. Теперь, конечно, все изменилось.

Там, поблизости от Сухих Степей, крестьянин должен быть семи пядей во лбу, чтобы вырастить хоть какой-то урожай. Отец Баралиса и ворожил понемногу. Он происходил из длинного рода удачливых хозяев, творивших чудеса на скудной почве Лейсса. И женились они промеж себя, словно в диких племенах: на кровных сестрах, на троюродных тетках, на падчерицах – чтобы кровь не разжижалась. Ворожба копилась у них в крови, а простаки-соседи ведать об этом не ведали и приписывали хорошие урожаи хозяйской сметке.

Но мать Баралиса знала. Слишком умная для отца, она догадывалась, что скрывается за обильными урожаями. Она и в сыне угадала этот дар – и послала его в единственное место Обитаемых Земель, где он мог пройти обучение. Да, ему повезло родиться в этом некогда либеральном городе. Если бы не школа, не быть бы ему сейчас королевским советником. Учитель заблуждался: честолюбие – тоже благодать.

А потом он много путешествовал, совершенствуя свои знания. На Дальнем Юге его научили повелевать животными и подчинять их себе, от пастухов Великих Равнин он перенял искусство составления снадобий, а за Северным Кряжем постиг, как покидать свое тело и улетать в небеса. Он посетил множество городов, говорил со множеством людей, прочел много книг. Никто в Обитаемых Землях не может сравниться с ним.

Однако канун зимы показал, что и он не без греха. Убийцу можно было истребить гораздо меньшим усилием, самому испытав после этого только легкое утомление. Между тем он, Баралис, двое суток провалялся без памяти. Чары вобрали в себя его кровь, его печень, его сердце. Даже простейшие пассы вызывают слабость, длящуюся несколько часов, – то, что он совершил в канун зимы, более хилого человека свело бы с ума или погубило.

Баралис не мог не дивиться тому, сколь велика его сила. Да, она может угрожать ему самому – но тогда быстрый и страшный разряд, сотрясший его тело, пронзил его блаженством. Он сам не знал, какая мощь в нем заложена. Поправившись, он обратит это новое знание на пользу себе. Кроме того, он будет осторожен и никогда больше не поставит себя под удар.

Ему многое предстоит сделать, многое выяснить. Нельзя позволять слабости спутать его планы. Баралис кликнул Кропа, и тот явился.

– Да, хозяин.

– Кроп, ты хорошо ухаживал за мной, и я благодарен тебе за твою заботу.

Кроп широко улыбнулся, собрав в складки свое исполосованное рубцами лицо.

– Я старался, хозяин, – сказал он, радуясь, что его усилия оценили.

– Ну а теперь поговорим о более важных вещах. Как двор воспринял новость о смерти лорда Мейбора?

– Лорд Мейбор не умер, хозяин, – недоуменно ответил Кроп.

– Не умер? Что за дьявольщина! Да точно ли ты знаешь, дубина?

– Точно, хозяин. – Кроп был только доволен, когда Баралис его обзывал. – Он не умер, но очень плох. Еле дышит, говорят, и лицо все в язвах. К нему уж и священников звали.

Баралис ничего не понимал. Этот яд смертелен. Он пробовал его на старой лошади, и несчастная кляча издохла через несколько часов.

– Когда лорд Мейбор ушел с бала?

– Об этом везде говорят. – Кроп напрягся, силясь вспомнить получше. – Одна молодая девица облила его пуншем. Все стали над ним смеяться, и он ушел еще до пожара.

Не иначе как этому Мейбору сам Борк помогает. Облившая его жидкость разбавила яд – притом Мейбор, очевидно, снял с себя мокрое платье. Будь он проклят! Баралис собрался с мыслями.

– Он выздоравливает?

– Не могу знать, хозяин. Говорят, королева прислала ему свою знахарку.

– Так королева навещала его? – Ведь королева не должна иметь никакого дела с Мейбором теперь, когда его ложь раскрыта!

– Да, хозяин. И к вам от нее приходил паж, сказал: королева желает вас видеть незамедлительно.

– Что ты ему ответил?

– Сказал, что вы малость простыли, когда скакали верхом.

– Правильно сказал, Кроп. Молодец. Ну а что говорят о пожаре, что случился в канун зимы?

– Говорят, что он загорелся от упавших свечей, хозяин.

– Хорошо. Видел кто-нибудь, как загорелось?

– Один пьяный дворянин говорил, что пожар зажег человек в черном.

– Как его имя?

– Не знаю, хозяин.

– Так узнай! А как узнаешь, устрой ему несчастный случай. – Баралис пристально посмотрел в глаза слуге. – Понимаешь меня? – Кроп кивнул. – Хорошо. Теперь иди, мне надо подумать.

Баралис дождался, когда Кроп вывалится из комнаты, и встал с постели. Собственная слабость удивила его: ноги его подгибались. Он дотащился до кабинета и, перерыв множество бутылок и пузырьков, нашел что искал. Раскупорив бутылочку, выпил ее до дна – он должен был полностью избавиться от боли.

Руки, пострадавшие от пожара, покрылись свежими рубцами, и лоснящаяся кожа на них туго натянулась. Целебная мазь, безусловно, поможет – руки заживут. Но именно этого Баралис боялся. Кожа может натянуться так, что он больше не сможет расправить пальцы. Придется в таком случае подрезать кожу на суставах.

О том, чтобы исцелить руки с помощью чар, не могло быть и речи – Баралис был еще слишком слаб. Никакой ворожбы несколько дней – он не сможет даже соединиться мысленно со вторым голубком, которого послал за Меллиандрой.

Мейбору за многое придется держать ответ. Баралис был почти уверен, что это Мейбор подослал к нему убийцу. У него много врагов при дворе, но никто не желает его смерти так, как Мейбор. Владелец восточных земель не дурак: сам он руки пачкать не станет – наймет другого для грязной работы.

Баралису было о чем поразмыслить. Надо сосредоточиться, чтобы довести свои планы до успешного завершения. Ступать придется осторожно – королева, похоже, все еще сочувствует Мейбору, несмотря на его вранье. Надо убрать Мейбора с дороги – нельзя позволить, чтобы королева сблизилась с ним.

Баралис решил, что не станет больше терять времени, пытаясь отравить Мейбора. Лорд, похоже, заговорен против яда. Вместо этого Баралис удалит его от двора. Известно, что Мейбор любит больше, чем себя, только одно: свои восточные земли, тучные и плодородные, засаженные яблонями, которые дают лучший сидр в Обитаемых Землях. По лицу Баралиса прошла улыбка: он заставит Мейбора спешно покинуть замок и отбыть на восток.

* * *

Таул, прищурясь, смотрел в ту сторону, куда указывал Файлер.

– Ничего не вижу. – Файлер сказал ему, что Ларн уже показался на горизонте, но Таул никак не мог его разглядеть.

– Ты, наверно, родом с Низменных Земель? – Таул кивнул, удивляясь, откуда моряку это известно. Кормчий подмигнул и пояснил: – Уроженцы Низменных Земель известны своим слабым зрением. Это болотные испарения портят им глаза. Хорошо еще, что ты вовремя уехал оттуда, не то видел бы еще хуже.

Оба они стояли на носу. В море появились скалы, которых становилось все больше и больше. Дул сильный восточный ветер, разводя волну, и валы гулко били в хрупкий корпус судна. Корабль, первые два дня плавания казавшийся Таулу таким прочным, превратился в игрушку среди бурного моря.

Матросы, уже привыкшие к присутствию Таула на борту, сегодня были угрюмы и молчаливы. Всех кликнули наверх – требовалось постоянно управлять парусами, чтобы приспособиться к порывистому ветру.

А погода между тем все ухудшалась. Небо зловеще нахмурилось, и начал накрапывать дождь. Ветер гнал навстречу все более высокую и мощную волну. Таулу приходилось крепко держаться за поручни.

– Долго ли нам еще плыть? – спросил он.

Файлер, привыкший к бурному морю, стоял, сложив руки на груди.

– Я точно видел Ларн на горизонте – да только теперь так нахмарило, что он пропал из виду. За полдня, пожалуй, дойдем – ну, при такой погоде, может, и дольше проваландаемся. Ветер-то встречный. И я не любитель идти в шторм через мелкие воды.

– Насколько эти воды опасны? – Таулу приходилось кричать, чтобы быть услышанным.

– Я плавал и в худших. Но тут не только мели – хотя, если не остережешься, мигом сядешь на брюхо. – Файлер посмотрел вдаль. – Самое худое – это скалы. Море вокруг них так и кипит. Невозможно угадать, куда направлено течение, – одно только верно: если не будешь настороже, оно увлечет тебя на камни.

– Капитан сказал, что не станет подходить близко к острову.

– Так и есть, парень. Капитан не дурак. Но нам все равно нелегко придется. Сам видишь, что делается с судном уже теперь. – Словно в ответ на слова Файлера море вздыбилось, и палуба накренилась у них под ногами.

– Я думал, это просто из-за погоды, – прокричал Таул.

– Около Ларна всегда такая погода, вот в чем беда. При спокойном море я мог бы провести корабль среди всех скал и мелей с закрытыми глазами. Ларн – одно из тех Богом проклятых мест, где море не знает покоя.

– Это из-за его расположения?

– Нет, из-за того, что Ларн – это Ларн.

Файлер отошел, и Таул подивился его способности шагать так твердо по шаткой палубе. Сам Таул остался на носу, где ветер и дождь били прямо в лицо. Он смотрел вперед, стараясь разглядеть на горизонте остров, но это ему не удавалось. Однако он знал отчего-то, что Ларн близко: остров манил его, притягивал к себе. Таул глядел в свинцово-серую пелену моря и неба, и ему становилось страшно.

Он не знал, долго ли стоит так, подвластный всем стихиям, но резкий окрик вырвал его из раздумий.

– Эй ты, рехнулся, что ли? Тебя ж продует насмерть! – кричал Карвер. – Ступай-ка вниз, капитан тебя зовет.

Таул внезапно почувствовал, что весь продрог, а плащ промок насквозь. Небо стало еще темнее, волны – выше, и дождь налетал на судно широкими полосами.

– Вот что Ларн-то делает, – пробормотал Карвер, когда Таул стал спускаться вниз.

В капитанской каюте, теплой и уютной, пахло старой кожей и ромом.

– Помилуй нас Борк! Ты промок до костей, парень. Зачем ты столько торчал на палубе? – Капитан налил Таулу полный кубок рома и подал ему грубое одеяло. – Снимай свой плащ и закутайся вот в это. Задумался, видать.

– Я думал о Ларне.

– Не ты один, парень. Ларн – такое место, что из головы его выкинуть трудно.

– Вы бывали здесь прежде?

Капитан кивнул:

– Подходил близко еще мальчишкой – и с тех пор он не оставляет меня в покое.

– Зачем вы тогда подходили к острову?

– Я впервые шел кормчим и был совсем еще зеленый. Мы плыли в Тулей, но я так трусил, что сбился с курса. – Капитан хлебнул рому и умолк так надолго, что Таул удивился, когда он заговорил опять. – Однако не могу сказать, что я об этом сожалею. Я и посейчас думаю, что это судьба вела корабль в то холодное, ветреное утро – не я. – Квейн со стуком поставил кубок на стол, Дав понять, что больше говорить об этом не станет. – Завтра будешь на острове. Но если море не успокоится, ты, само собой, высадиться не сможешь. Никто, если он не сумасшедший, не выйдет в такие волны на утлой лодчонке. Я начинаю думать, что сам лишился разума, когда привел сюда «Чудаков». – Капитан подлил себе рому. – Ты пей, парень, пей. Ром согреет тебя лучше всякого огня. – Таул послушался и убедился, что капитан говорит правду, – тепло прошло по телу до самых пят. – А коли высадишься, тебе уже известно – я жду тебя только сутки, не больше. Уж очень предательские тут воды. Я кладу голову на плаху, бросая здесь якорь. Понятно, если море к утру не уймется, то никакой якорь нас не удержит. Впрочем, это забота не твоя. Я просто хочу, чтобы ты хорошо меня понял. Если не вернешься через сутки – я уйду, и помоги тебе Борк: застряв на Ларне, ты можешь просидеть там много месяцев. – Взгляд капитана был тяжел.

– Я все понимаю, капитан. На остров я решил ехать один – у вас и так одного человека не хватает. Грести я и сам могу.

Капитан, проворчав что-то, налил рому им обоим.

– Молись, чтоб море утихло, парень.

* * *

Тавалиск совершал послеполуденную прогулку по дворцовым садам, которые славились своей красотой по всему востоку. Тавалиска, однако, больше занимало то, что он ел, нежели окружающая его красота. Слуга в ливрее нес за ним блюдо с куриной печенкой.

– Смотри, чтобы на печенку мухи не садились, – сказал Тавалиск, подзывая слугу, – свежий воздух возбуждал аппетит. Выбрав особенно крупный сочный кусочек, архиепископ сунул его в рот. Печенка была такая, как ей и полагалось, – нежная и лакомая. Тавалиск тяжело вздохнул, увидев, что к нему приближается его секретарь Гамил. – Пойдем-ка отсюда, мальчик. – И архиепископ устремился в противоположную сторону, хлопая на ветру своими просторными одеждами. – Только не урони блюдо, – предостерег он слугу, сворачивая на окаймленную живыми изгородями дорожку. Однако ноги Гамила оказались проворнее, чем у Тавалиска, и секретарь вскоре догнал беглецов. – Гамил! Что ты здесь делаешь? Я не слышал, как ты подошел. А ты, мальчик? – Слуга, повинуясь взгляду Тавалиска, замотал головой. Архиепископ взял с блюда еще кусок печенки. – Хотя тебя трудно не заметить в твоем красивом новом наряде. Шелк, если я не ошибаюсь. Я и не знал, что так хорошо тебе плачу.

Гамил слегка покраснел.

– Я приобрел его задешево, ваше преосвященство, – на рынке.

– Я не уверен, что мне нравится, когда мои секретари одеваются лучше меня. – Архиепископ, разумеется, преувеличивал: таких тонких тканей, которые носил он, нельзя было купить во всем Рорне. – Ну, говори, зачем пришел. – Тавалиск выплюнул хрящик.

– По поводу рыцаря. – Гамил стряхнул хрящик со своего платья. – Мои шпионы...

– Твои шпионы, Гамил? – прервал Тавалиск. – У тебя никаких шпионов нет – они есть у меня. – От маленьких глаз Тавалиска не укрылось враждебное выражение на лице секретаря, но он сделал вид, что ничего не заметил, и принялся выбирать себе новый лакомый кусочек.

– Ваши шпионы подтвердили наши подозрения, ваше преосвященство.

– Какие подозрения? – Тавалиск отвернулся, чтобы полюбоваться поздним, недавно раскрывшимся цветком.

– Старик действительно оплатил корабль, отплывший на Ларн.

– Это и вправду интересно. Как по-твоему – знает Старик, что я установил слежку за рыцарем? – Тавалиск сорвал цветок, понюхал и отшвырнул прочь.

– Думаю, что знает, ваше преосвященство.

– Даже если бы Старик не был другом Бевлина, я не удивился бы, что он помог рыцарю для того лишь, чтобы досадить мне. – Тавалиск наступил на цветок, вдавив нежные лепестки в землю. – Он знает, как мало любви я питаю к рыцарям. Не то чтобы Старик сам стоял за них горой, но порой он не прочь заключить с ними сделку.

Тавалиск двинулся вперед, предоставив слуге следовать за ним. Поскольку патрон его не отпустил, Гамил поневоле зашагал рядом. Чуть позже Тавалиск остановился, чтобы покопаться в блюде.

– Кстати, Гамил, что слышно о ворожбе, которой занимался некто в ту памятную ночь? – Тавалиск подбросил печенку в воздух и ловко поймал зубами.

– Нашлись люди, ваше преосвященство, которые в ту ночь тоже слышали отзвуки. Я поговорил с той, что понимает в таких вещах, – она уверена, что отзвуки пришли с северо-запада.

– Вот как. Если я не ошибаюсь, на северо-западе у нас только и есть что Четыре Королевства. Этот плодородный уголок нашего мира полностью принадлежит им. – Тавалиск принялся бросать печенку птицам. – Как скоро ты сможешь связаться с моими шпионами там?

– Если в Четырех Королевствах произошло нечто необычайное, я скоро узнаю об этом, ваше преосвященство.

– Если в том, что случилось той ночью, повинен лорд Баралис, мне придется пересмотреть свое мнение о нем, Гамил. Тот чародей обладал большой силой. И требует пристального наблюдения, кто бы он ни был. Люди, лишенные честолюбия, редко становятся чародеями. – Тавалиск, которому наскучило просто кормить птиц, стал целить кусками печенки в них. – Тем настоятельней необходимость выяснить имена врагов Баралиса.

– Еще несколько дней – и я это узнаю, ваше преосвященство.

– Хорошо. Могу ли я дать тебе небольшой совет, Гамил, прежде чем ты уйдешь?

– Разумеется, ваше преосвященство.

– Красное тебе совсем не к лицу – оно делает твои оспины еще заметнее. На твоем месте я попробовал бы зеленое. – Тавалиск мило улыбнулся и повернул обратно к дворцу.

* * *

Лорд Мейбор чувствовал себя намного лучше. Одышка все еще донимала его, и в горле саднило, но руки присланной королевой знахарки, втирающие теплые масла в его кожу, потихоньку исцеляли его. Знахарку нельзя было назвать красавицей, и первая ее молодость уже миновала, но ее искусные пальцы делали ее для Мейбора самой желанной на свете.

Крепко втирая ароматное масло в тело, она догадалась, что чувствует Мейбор, и ласково улыбнулась, показав мелкие белые зубы.

– Вижу, вы скоро подниметесь на ноги, лорд Мейбор, – мягко сказала она. Ее грудь касалась его лица. Мейбор, не удержавшись, легонько сжал пышную округлость. Женщина продолжала улыбаться, и ее ловкие руки опускались все ниже по его телу. Мейбор, осмелев, стиснул грудь покрепче. Женщина рассмеялась, звонко и мелодично.

– Не думаю, лорд Мейбор, что вы уже годитесь для любовных игр. Подождем еще пару дней. – Мейбор огорчился: он и теперь желал знахарку всем своим существом. – Однако это добрый знак – раз у мужчины плоть взыграла, значит, скоро он поправится. – Она выпрямилась и разгладила платье. – А теперь мне пора. Смотрите не забудьте выпить медовый бальзам. – Она потрепала его по плечу и вышла. Опытные женщины имеют свою прелесть, подумал Мейбор.

Мейбор велел слуге Крандлу подать ему зеркало. Лорд всегда гордился своей наружностью, считая себя статным красивым мужчиной. Больше всего он теперь боялся, как бы страшные язвы, обезобразившие его, не оставили шрамов. Он пристально вгляделся в свое отражение. Краснота как будто слегка спала – но как же уродуют его эти болячки вокруг носа и рта! Некоторые, кажется, стали подживать, но другие все еще мокнут. Знахарка дала ему отвар каких-то трав – как будто помогает.

Он все еще смотрелся в зеркало, когда Крандл, влетев в комнату, доложил о приходе королевы. Она вошла сразу же за слугой с бледным непроницаемым лицом.

– Нет, лорд Мейбор, даже не пробуйте вставать. – Она махнула Крандлу рукой, и он тихо убрался прочь.

– Вы оказываете мне большую честь, ваше величество. – Мейбор изо всех сил старался говорить и дышать ровно – он не хотел показаться королеве совсем уж больным.

– Я пришла к вам потому, что говорила со знахаркой и она заверила меня, что вам много лучше.

– Ваше величество оказали мне великую милость, прислав ее. – На Мейбора напал кашель, и он прижал к губам платок, чтобы королева не видела, что он кашляет кровью. Королева ждала, пока приступ прекратится.

– Вид у вас куда лучше, чем в прошлый мой приход, и я довольна этим. – Королева принялась шагать по комнате, прямая, с высоко поднятой головой. – Лорд Мейбор, я должна задать вам один неприятный вопрос и требую от вас прямого ответа.

Мейбор ощутил легкую тревогу.

– Что это за вопрос, ваше величество?

– Я хотела бы узнать правду о вашей дочери Меллиандре. Мне сказали, что она убежала из замка. – Королева взглянула Мейбору прямо в глаза. – Это правда?

Мейбор сразу понял: если он солжет и скажет, что его дочь в замке, королева потребует доказательств. Ему не оставалось иного выбора, как сознаться, и он вопреки болезни напряг мозги. Королева явно сочувствует ему. Лучший способ защиты – сыграть на этом ее чувстве.

– К несчастью, правда, ваше величество. Дочь моя убежала, и вот уже семнадцать дней, как ее нет.

– Она убежала с любовником? – с жесткой откровенностью спросила королева.

– Нет, ваше величество, у нее нет никакого любовника, она невинная девушка.

– Зачем же она тогда убежала? Быть может, она не желает отдать свою руку принцу Кайлоку?

Мейбор соображал быстро – хорошо, что болезнь не повлияла на его умственные способности.

– Нет, ваше величество, принц Кайлок тут совершенно ни при чем. Убегая, она ничего еще не знала о помолвке... Я счел за лучшее не говорить ей об этом, пока дело не будет решено окончательно.

– Что же послужило причиной ее побега, лорд Мейбор? – недоверчиво спросила королева.

– С сожалением должен признаться вашему величеству, что виновен в этом я. – Мейбор понурил голову, надрывно закашлялся и попытался выжать слезу. – Я обращался с дочерью не так, как подобает доброму отцу. – Слеза успешно увлажнила взор. – Я оказался плохим отцом. А ведь мое нежное, прелестное дитя нуждалось лишь в одном: моей любви и внимании. – Слеза с благородной плавностью скатилась по щеке. Она попала в одну из открытых язв, и Мейбор сморщился от боли – но это легко могло сойти за муки раскаяния. – Меллиандра пришла ко мне, желая сыграть новую мелодию, которую разучила на флейте, и показать, как хороша она в новом платье. А я, даже не взглянув на нее, отослал ее прочь. Я уделял внимание только сыновьям – мне стыдно сознаться, как я пренебрегал ею. – Мейбор растрогал сам себя, и вторая слеза заволокла его око. – Это я толкнул ее к бегству. Я, можно сказать, сам выгнал ее из дому. Она бежала лишь для того, чтобы привлечь к себе мое внимание. Теперь я готов отдать все мои земли за возможность сказать, как я люблю ее, – я и жизни бы не пожалел ради того, чтобы благополучно вернуть ее в замок. – Вторая слеза как раз вовремя повисла на кончике его носа.

Королева, подойдя к ложу Мейбора, опустила свою прохладную руку ему на плечо. Его речь явно растрогала ее.

– Лорд Мейбор, мне стыдно, что я усомнилась в вас. Мы вместе разыщем вашу несчастную дочь. Я лично отправлю на ее поиски королевскую гвардию и не буду знать покоя, пока ее не доставят благополучно в ваши объятия. Не бойтесь ничего – помолвка состоится своим чередом, как только ее найдут. – Королева склонилась и поцеловала Мейбора в лоб.

Когда она ушла, Мейбор без сил упал на подушки и широко, несмотря на болячки, улыбнулся. Он все-таки станет королевским тестем в конце концов.

* * *

Джек смотрел, как Трафф опустил Мелли на холодную землю. Он видел, что она вся горит и ее лицо покрыто испариной. Хуже всего обстояло дело с ее спиной, где отпечатались шесть рубцов от кнута. Два из них запеклись и опухли – верный знак воспаления.

Наемники ничего для нее не сделали – только завернули ее в одеяло поверх изодранного платья. Они, похоже, не понимали всей серьезности ее состояния. Ах, если бы Джек мог подойти к ней! Он не выносил вида чужих страданий, а уж смотреть, как горячка сжигает Мелли, было и вовсе выше его сил. Вчера, кода наемники, неловко стащив ее с лошади, ударили ее плечом о камень, с Джеком произошло что-то. Гнев на этих мужланов вызвал давление, распирающее голову. Ощущение было таким же, как и два дня назад. И Джек ухватился за него, зная, что оно влечет за собой разряд скрытой мощи. Разряд был так близок, что жег ему горло, и так силен, что Джек почти растворился в нем.

Его привел в себя Трафф, сам того не ведая. Вожак подал Джеку чашку воды и сказал:

– Займись-ка девушкой, парень.

Вот и все. Сила угасла быстрее, чем вспыхнула, оставив Джека с головной болью, дурнотой и чувством невосполнимой потери.

С тех пор у него не было случая обдумать то, что с ним случилось. Все его мысли были заняты Мелли – возможно, и к лучшему, ибо Грифт в свое время не раз говорил ему, что думы до добра не доводят. Человеку, которого везут под стражей обратно в замок Харвелл, лишние беды ни к чему.

Они уже три дня ехали на запад и, по расчетам Джека, через день-другой должны были добраться до замка. Ему почти что хотелось, чтобы они доехали скорее, – тогда за Мелли будет уход. Ее раны явно нуждались в лечении.

Мелли все время пребывала в каком-то полубреду и была очень слаба – едва держалась на лошади, привалившись к Траффу. Из-за того, что лошадь Траффа несла двойной груз, ехать приходилось медленно. Однажды Джек встретился глазами с Мелли, и она как будто узнала его, но сил у нее хватало лишь на то, чтобы смотреть.

Потом они остановились поесть и дать отдых лошадям Трафф, не понимая, видимо, что Мелли совсем худо, прислонил ее к дереву и присоединился к своим людям. Джека сняли с лошади и дали ему воды с сухарями. Тем же оделили и Мелли, но она была как в тумане и не стала пить. Это встревожило Джека: Мелли лихорадило, и ей обязательно нужно было попить. Связанный по рукам и ногам, Джек крикнул наемникам:

– Да помогите же ей! Не видите – у нее горячка? Она даже напиться сама не может.

Наемников ошарашила его дерзость. Один, Веск, подошел и пнул Джека ногой.

– Ну ты, нечего нас учить. До Харвелла небось доживет, а там уж не наше дело.

Остальные одобрительно заворчали, но Трафф, посмотрев на Мелли, крикнул:

– Развяжи-ка парня, Веск. Пусть поухаживает за ней. Мне как-то неохота отвечать перед лордом Баралисом, если она помрет. – Веск бросил на Джека злобный взгляд. – Ну, кому сказано? – И наемник нехотя перерезал путы.

Джек заковылял к Мелли. Он поднес чашку к ее губам и заставил ее напиться. Потом отодрал подкладку от своего плаща, смочил ее в той же чашке и с превеликой бережностью стал очищать рубцы на спине Мелли от запекшейся крови и грязи. Его тревога возросла, когда он увидел, как помягчела и вздулась одна из ран: намечался нарыв, и его требовалось вскрыть.

– Дайте мне чистый нож, – крикнул он наемникам. Трафф вразвалку подошел нему, выплюнув свою жвачку.

– Зачем тебе нож, парень?

Джек, раздраженный его беззаботностью, с трудом подавил гнев.

– Рубец у нее на спине загноился. Гной надо выпустить – и немедленно, – твердо сказал он.

Трафф, у которого на лице отразилось нечто напоминающее уважение, подал ему нож.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. – Он остался, чтобы наблюдать за операцией.

Знакомое ощущение, которое прежде почти не давало о себе знать, вернулось к Джеку. Голова кружилась точно спьяну, а мускулы живота напряглись, как натянутый лук. Сила просилась наружу, грозя вот-вот выйти из-под его власти.

Джеку пришлось сделать усилие, чтобы прийти в себя. Мелли – вот главное. Хорошо, что можно больше не думать о том, что было бы, если бы Трафф отказал ему. Джек все еще трясущимися руками как можно тщательнее обтер клинок.

Благодаря буйному характеру Фраллита он кое-что понимал в лечении ран. Склонившись над Мелли, он тихо позвал ее по имени. Она не отвечала.

– Я постараюсь не делать тебе больно, – с усилившейся тревогой сказал Джек. Он нашел место, где нарыв вздулся особенно сильно, и осторожно вскрыл его. Из надреза хлынула зеленовато-желтая дурно пахнущая жидкость. Джек осторожно сжал кожу, выпуская из раны оставшийся гной. Убедившись, что очистил ее, Джек попросил еще воды, и ему тут же ее принесли. Джек промыл рану, просушил ее и наконец, совсем оторвав подкладку от плаща, наделал из нее длинных полос и забинтовал Мелли спину.

Оставшейся водой он смочил ей лоб. Все наемники сгрудились вокруг, наблюдая за ним. Джек вернул нож Траффу.

– Надо бы дать ей немного отдохнуть, чтобы рана зарубцевалась. Если посадить ее теперь на коня, может начаться кровотечение.

Все посмотрели на Траффа.

– Ладно, – буркнул он. – Дальше сегодня не поедем – заночуем тут.

Джек с облегчением закутал Мелли в одеяло. Этого было мало, чтобы ее согреть, и он накрыл ее сверху своим плащом. Он обрадовался, увидев, что она уснула, – отдых для нее теперь самое главное. Джек смотрел на ее бледное осунувшееся лицо, блестящее от пота, – он знал, что жар должен возрасти, прежде чем пойти на убыль.

Джек отвел прядь волос с ее лица и устроился рядом. Уже смеркалось, и он закрыл глаза в надежде уснуть, но сон не шел. Луна совершала свой медленный путь по небу, а Джек все ворочался, не находя покоя. Образы того, что могло бы случиться, мучили его. Несколько часов назад он чуть не выплеснул из себя нечто страшное. В нем заложена громадная разрушительная сила – Джек знал это так же твердо, как то, что тесто надо солить. Она пробуждается, когда он испытывает гнев, а в тот миг, когда Джеку показалось, что Трафф ему откажет, она чуть было не завладела им целиком. Кто знает, что было бы, если б ей это удалось. Он, Джек, непредсказуем, точно туго закрученная пружина. Он мог причинить вред Мелли, да и наемников, хотя они и недруги, Джеку не хотелось бы брать на свою совесть. Он ученик пекаря, а не убийца.

Джек перевернулся на спину и стал смотреть в холодный лик луны. Он, может, и не злой человек, но он опасен, и разница между этими двумя понятиями не так уж велика.