Текст книги "Преобладающая страсть. том 1"

Автор книги: Джудит Майкл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

Ник, опешив, вытаращил глаза:

– Что это значит?

– Не знаю, – беспечно отозвался Чед. – Мальчишки в школе говорят, что когда мы вырастем, мы тоже будем этим заниматься.

– Какие мальчишки?

– Ну, из восьмого класса. Они были рядом, когда у нас были упражнения по стрельбе, и рассказывали нам всякие вещи о том, как быть взрослым. Они говорили, это здорово.

– Быть взрослым?

– Нет, трахаться. Это правда?

– Иногда.

Ник путался в словах и мыслях, он и понятия не имел, с чего начать и что вообще можно рассказывать.

– Ну, все равно я не хочу этого делать, пока сам не захочу, – сказал Чед как о давно решенном деле. – Парни говорят, что я тоже должен буду этим заниматься, но ведь они не могут меня заставить. Я могу делать только то, что хочу сам.

Ник подождал, но Чед больше ни о чем не спрашивал. Значит, решил Ник, это пока мало его интересует. Но ведь он все равно рано или поздно спросит снова, мне следовало бы подумать, что я скажу ему.

– Чед, помнишь, я сказал тебе, что не женюсь, пока ты с ней не познакомишься?

Чед кивнул.

– Так вот, ничего не изменилось. Когда я найду кого-нибудь, с кем мне захочется жить, я позову ее к нам в дом и познакомлю вас, и если вы подружитесь, только тогда я снова женюсь. Ты прав, у меня много знакомых женщин, мне и самому хотелось бы снова жениться. Но ведь я не могу просто заказать это, как гамбургер в ресторане.

– А как было бы здорово! – подхватил Чед, радуясь удачной шутке. – Ты подзываешь официанта и заказываешь жену – блондинку, с зелеными глазами и высокую, но все же не такую высокую, как ты сам, а еще богатую и красивую, и тебе приносят ее на блюде.

Слова Чеда вызвали знакомый образ в памяти Ника. С некоторыми натяжками описание подходило к Валери.

Ник взглянул на сына:

– Почему блондинка с зелеными глазами?

– Сам не знаю. Просто это звучит симпатично. Это что-то другое.

«Другое, то есть не Сибилла, – подумал Ник. – Совсем другое, дальше не бывает».

– Чед, – сказал Ник, – у меня назревают большие перемены, и я бы хотел обсудить их с тобой.

Чед нахмурился:

– Ты же только что сказал, что не собираешься жениться.

– А это касается не женитьбы, это касается работы. Хочу обсудить с тобой кое-что.

Чед сел прямо, выражение лица у него стало серьезным и важным.

– Давай.

– Я подумываю о том, чтобы продать «Омегу» и найти что-нибудь новенькое для себя. Я говорил об этом Тэду…

– Ты не можешь продать «Омегу»! Ты же сам ее создал, и лучше нее нет ничего в мире! Другой все может испортить!

Ник улыбнулся.

– Этот другой может, конечно, что-то переменить в ней, и в последнее время мне звонит куча людей с предложениями продать ее, просто затерроризировали меня.

– Но зачем продавать ее? Тебе что, она уже больше не нравится?

– Еще как нравится! Мне нравится, что мы создали ее вместе с Тэдом, мне нравятся люди, с которыми мы работаем. Но во многом это уже не та компания, ведь начинали-то мы вдвоем, а теперь на нас работает больше тысячи человек, большинство из которых я просто не знаю. Начинали мы в одной комнатке собственного дома, а теперь у нас тринадцать зданий, и во многих я не бываю неделями. Я принимаю решения, но я не вижу, как они выполняются. Мне нравится размышлять, что-то придумывать и вычислять, как это можно получше сделать, или, возможно, понять, что это не будет работать вовсе и нужно выдумывать что-то другое. Но я давно не занимаюсь всем этим. Слишком много времени я потратил на создание «Омеги», Чед. Может быть, есть еще что-то, что я мог бы создать, а мне даже некогда задуматься об этом. Я сделал все, что мог, а я потратил на это почти восемь лет после окончания Университета.

Чед внимательно посмотрел на Ника:

– Так мы уедем отсюда?

– Возможно. Мне кажется, я хотел бы уехать. А ты что думаешь по этому поводу?

– Бросить друзей? И школу?

– Друзей ты найдешь и в другой школе. У тебя никогда не было проблем с друзьями.

Чед решительно покачал головой.

– Мне этого не хочется.

– Ну, ладно, тогда поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Я еще обмозгую все это.

– Но почему? Ведь мы же здесь живем?

«Слишком много для одного раза, – решил Ник. – Начали с Сибиллы и закончили отъездом из Сент-Луиса. Разве это посильный груз для него?»

– Мы же не собираемся ехать прямо сейчас, – сказал Ник. – Я по-прежнему работаю в «Омеге». Просто я с тобой поделился кое-какими предположениями.

И опять Чед покачал головой.

– Знаешь, по-моему, ты уже все решил. Ты хочешь уехать. Но я-то не собираюсь никуда уезжать. Лично я остаюсь, вместе с Еленой и Мануэлем. Они обо мне позаботятся, – и он расплакался. – Я здесь живу! Не хочу никуда ехать!

Проклиная себя, Ник обнял Чеда и прижал к себе. Обещание остаться готово было слететь у него с языка, по Ник вовремя прикусил язык. Такого обещания он не мог дать даже Чеду.

Он знал, что для него настала пора покинуть Сент-Луис и начать делать что-то новое, чтобы не уходила впустую его энергия. Ему было уже почти тридцать пять лет, и не слишком много времени было впереди, чтобы растрачивать его на работу, которая больше не увлекала его, и жить в городе, который больше не был ему интересен. Вокруг лежала целая страна, целый мир, наполненный приключениями. Нужно было воспользоваться молодостью и сделать хороший выбор, так, чтобы и Чед считал это интересным приключением, потому что у них была общая судьба.

– Ты так и не перезвонил маме, – напомнил Чед, и Ник понял, что весь этот разговор о переменах и колебаниях неуклонно вел Чеда к мыслям о Сибилле.

– Ну ладно, – сказал Ник, – не хочешь ли ты пойти поискать Елену и узнать, когда будет готов ужин?

– А после ужина ты уйдешь?

– Ни в коем случае. Мы будем вместе весь вечер. Согласен? Почитаем или посмотрим киношку, или сыграем во что-нибудь?

– Сначала киношку, потом сыграем в «монопольку», а когда я лягу, ты мне почитаешь.

– Так мы просидим до трех ночи, это не пойдет, придется внести кое-какие коррективы в этот план. Эй, приятель! – позвал он, увидев, что Чед направился к дверям.

– Что?

– Я люблю тебя. Ты самый лучший на свете сын и самый лучший сосед, и один из самых необычных моих друзей. И я не собираюсь заставлять тебя делать то, от чего ты почувствуешь себя несчастливым. Ясно?

– А вдруг будет что-то такое, что сделает счастливым тебя, а мне от этого будет плохо?

– Если это и произойдет, мы сумеем это уладить.

– Но ты-то больше, – глубокомысленно заметил Чед. – Ведь это ты все решаешь в нашей семье.

– Ты говоришь о том, кто сильнее и кто главнее, и тут ты, конечно же, прав: конечно, я и старше, и главнее. Но ведь я люблю тебя и ни за что не хотел бы видеть тебя несчастным, если могу избежать того, так что тут моя сила кончается, и главным становишься ты. Это-то ты понимаешь?

– Не очень.

– Ну, видишь ли, сила – вещь сложная. Как-нибудь мы потолкуем и об этом. Просто я хотел бы, чтобы ты понял, что ты для меня важнее всего на свете и что бы мы ни делали, мы будем все делать и решать вместе, ладно?

Чед медленно кивнул.

– Может, и так…

– Может?

Подбежав к отцу, Чед подпрыгнул и обвил ручонками его шею.

– Ладно, ладно, – выдохнул он прямо в шею Нику и выбежал из комнаты. А Нику осталось гадать, что тут может быть ладно. «Нам нужно почаще вот так беседовать, – думал он и впервые почувствовал, как его кольнула собственная слабость. – Как бы мне хотелось с кем-нибудь поделиться. Ведь не только Чеду нужна мать, мне самому нужна женщина, которая помогла бы мне разобраться со всеми этими сложными вопросами… которая жила бы моей жизнью».

«Если бы можно было заказать ее, как блюдо в ресторане», – вспомнил Ник выдумку мальчика, и снова образ Валери вспыхнул в его памяти и снова исчез, и он пошел звонить Сибилле.

К телефону долго не подходили, и он уже собирался повесить трубку, когда она наконец ответила.

– Я тебя не разбудил? – поинтересовался Ник.

– Ой, Ник. Я уже волновалась, передал ли тебе Чед, что я звонила. Я просматривала бумаги в другой комнате. Ник, со мной случилось что-то ужасное. Мне нужен друг, мне нужен кто-нибудь, кто мог бы мне помочь.

Никогда он не слышал ее голос таким растерянным.

– Ты говоришь о Квентине? Я знаю, что он умер, Сибилла, ты же сообщила мне об этом.

– Нет, нет, не то… то есть, разумеется, это ужасно, что он умер, я едва выдержала, тут так страшно без него, и я так одинока. Но случилось кое-что пострашнее, Ник, я только что узнала о том, что он сделал со мной. Просто не знаю, как он мог, я так любила его, я все для него делала, а он надул меня, надул…

– Но что, Сибилла?

– Он растоптал меня, он все оставил этому ублюдку проповеднику!…

Ник откинулся на стуле, словно отшатнувшись от ее пронзительного крика.

– Прости! – хрипло сказала она. – Я не… у меня такое несчастье!… Почти все свои деньги он оставил этому Доминусу – я ведь рассказывала тебе о нем, помнишь? – сумасшедшему проповеднику, который даже не сумел за эти годы хоть немного поднять свой рейтинг, Мне досталась телесеть, но на кой она мне нужна? Как мне плохо!

– Постой-ка. Квентин оставил тебе телесеть?

– И миллион долларов. Ошметки!

Ник мысленно улыбнулся. Когда-то это было бы большой удачей для Сибиллы, да и сколько людей не отказались бы от такого куша и сейчас.

– А сколько Доминусу?

– Пять миллионов.

– Пять миллионов? Я думал, что у него куда больше.

– Было. Но он же все вложил в телесеть. Он был помешан на ней, Ник, вбухал в это столько денег… он думал, любую проблему можно решить, все время вкладывая и вкладывая, и вкладывая в нее.

– Но если деньги вложены в телесеть, а она тебе не нужна, тогда почему бы тебе не продать ее?

– Я думала об этом. Но… – вытянувшись в кресле, Сибилла отрешенно посмотрела на огни Вашингтона – У Квентина было много долгов, – медленно произнесла она. – Не такие уж громадные, но все же это затруднит продажу телесети.

– Это зависит от размера и рода долга. И от того, насколько это выигрышно для покупателя, вложить деньги даже в такое дело, чтобы потом начать извлекать выгоду. Сибилла, тебе нужно поговорить с кредиторами и адвокатами, они смогут помочь тебе куда лучше, чем я.

– Так я и сделаю, но только когда приду в себя, – она все еще смотрела в окно, но перед глазами у нее стояли особняк Ника с его двенадцатью комнатами, роскошной мебелью, с «мерседесом» и «порше» в гараже… и постоянные упоминания о нем на страницах «Таймса» и «Ньюсуик».

– Ник, – сказала она, – я знаю, как страшно ты занят в своей компании, знаю, что она занимает все твои мысли, но не думаешь ли ты, что мог бы приобрести телевизионную сеть – и по очень сходной цене?

ГЛАВА 15

Она назначила цену за телесеть в триста миллионов долларов, и хотя это было куда больше, чем она могла бы получить, но даже после отказа Ника еще не спустила цену. Она упрашивала его, непрестанно звонила ему: «Только подумай и дай мне знать». И, хотя он уверял, что ничего не понимает в телевидении и не собирается ничего приобретать, под конец ей стало казаться, что в его голосе зазвучали иные нотки, и она уверилась, что он всерьез начал подумывать над ее предложением. И все же пока он отказывался.

Тем не менее она хотела заполучить свои триста миллионов, и она получит их. Эксперты ошибались, это она знала наверняка. ТСЭ стоила каждого пенни, который она за нее запрашивала: прекрасные студии и оборудование, в которые она вложила столько денег, да и программы стоит только немного отрегулировать – и рейтинг их поднимется, вся западная часть страны, куда она ворвалась со своими программами, словно только и ждала ТСЭ, а это значило появление рекламодателей, которые отстегнут кругленькую сумму, чтобы добраться до этих аудиторий. Сибилла была уверена в этом, ей всегда удавалось убедить экспертов в их неправоте.

В начале нового года она наняла управляющего, но не стала предупреждать его, что ТСЭ будет продана.

– Мне некогда руководить телесетью самой, некогда сделать ее настолько мощной, какой она могла бы стать, – пояснила она. – Я создаю свою компанию для постановки собственных сюжетов, я буду занята там почти все время. Вы, конечно, будете мне звонить, если возникнут неотложные вопросы, я сама разрешу их; к тому же, я должна быть уверена, что все в полном порядке.

– Чтобы в случае неудачи обвинить кого-нибудь другого, – как бы про себя пробормотал он, изучая диаграмму, на которой извивающаяся кривая ясно показывала, как высок был рейтинг «Телевидения радости» вначале, и затем вычерчивала его стремительное падение.

Сибилла опустила глаза на свои сжатые руки.

– Это была моя вина, больше винить в этом некого. Мне было некогда, ведь я заботилась о своем больном муже, на работу времени просто не оставалось, да к тому же мой муж был невероятно упрям – правда, он был очень, очень болен, разве он мог понять? Он был совершенно неразумен, не позволял мне самой, без него, устроить дела на телевидении. Он даже не разрешал мне нанять управляющего, вот вроде вас. Представьте, ведь это он купил телесеть и до самого последнего мгновения хотел, чтобы все считали ее только его делом. Я же не могла не считаться с ним, как будто он уже умер…

Управляющий под впечатлением ее слов пожалел о вырвавшейся у него циничной фразе. Он положил свою руку на руку Сибиллы и торжественно произнес:

– Я все сделаю для вас. Ради памяти вашего мужа…

Пальцы Сибиллы затрепетали под его ладонью, как пойманная птичка.

– Благодарю вас, – вздохнула она.

С тех пор ТСЭ оказалась целиком на его попечении.

Свою компанию по производству телепродукции она назвала «Сибилла Морган Продакшнз». Уж ее-то она создавала только сама, без всяких критических замечаний и поучений, что и как надо делать. С этого момента она была безраздельной владычицей – она властвовала жизнями и благополучием тех, кто появлялся в ее передачах, властвовала над теми, кто сидел у экранов в миллионах домов, влияла на взгляды людей, давала пищу их разговорам и мыслям, проникала в их память. «Как только я продам ТСЭ и выручу мои денежки, – мечтала она, – у меня будет все; только тогда и начнется моя настоящая жизнь».

Создав собственную компанию по производству программ, она купила здание в двух милях от ТСЭ и превратила его в комплекс ультрасовременных студий и офисов. На фронтоне здания появилась вывеска «Сибилла Морган Продакшнз», а она обосновалась в офисе, который расширила, по собственному вкусу обставила мебелью в угловатом итальянском стиле и постелила темный ворсистый плюшевый ковер. Себе она говорила, что вовсе не забросила ТСЭ, она все еще стоит во главе и присматривает за ней и за своим новым управляющим, чтобы быть уверенной, что у нее есть что продать. Но на самом деле ее заботило только устройство новой компании, которую она впервые создавала сама. Она должна была создать такое дело, которое наконец даст ей все, чего она хочет.

Всю весну и лето после смерти Эндербая, поджидая покупателей для ТСЭ, она занималась постановкой для нее двух новых игровых шоу и порнографической мыльной оперы для полуночников. Каждый день она проводила в офисе, иногда до глубокой ночи, чересчур занятая, чтобы принимать участие в светской жизни Вашингтона. Она знала, что в любой момент может войти в свет – ее обходили вниманием только потому, что она сама отказывалась от большинства предложений, она отлично знала это. Но сейчас для нее была куда важнее работа и уж конечно, гораздо интереснее, чем напыщенный, душный и невыносимо скучный свет, к которому она так когда-то стремилась.

Она никогда не признавалась в своем одиночестве или в том, что она сходила с ума, когда оставалась одна. Даже лежавший на смертном одре Квентин и назойливый Доминус были лучше, чем ничего. Сиделки исчезли, с поваром пришлось расстаться, потому что она все равно никогда не ела дома, а служанка приходила днем, когда не было Сибиллы. Когда она возвращалась, ее встречали пустые комнаты, и ей нечем было заполнить их, даже когда она включала все телевизоры подряд. И она опять начинала работать. Дома она только спала; все остальное время она проводила в офисе и на студиях, где ставила и просматривала отснятые эпизоды шоу и мыльной оперы. Все эти программы, по ее мысли, следовало прогнать на ТСЭ и продать телестудиям в той части страны, где ТСЭ не принималась. Впоследствии «Сибилла Морган Продакшнз» будет распространять свои программы повсюду, даже в Европе – а это куда больше, чем может достичь любая кабельная сеть.

Но нужно было запустить как можно больше передач, целый букет, чтобы заполнить эфир. Нужно было создать две-три детских передачи, утреннее шоу, что-то вроде передачи о животных, пару передач о новинках моды, дневную передачу по кулинарии, затем мыльную оперу, которая бы приятно щекотала нервы и в дневное время, не переступая границы порнографии. Если все это ей удастся поставить и снять, а потом еще и продать, уже никто не сможет делать вид, будто ее не существует: она будет властвовать на независимом телевидении. Тогда у нее будет все, что нужно.

Кроме религиозной передачи.

Этого нельзя избежать: все телеканалы запрашивают программы такого рода. Господь приносит доход и высокий рейтинг, да и рекламу впридачу, потому что спонсоры покупают коммерческое время до и после таких передач, зная, что они привлекают особый контингент. Заполучить проповедника несложно, это Сибилла знала: они бродят повсюду в надежде выклянчить деньжат и купить эфирное время. У иных, вроде Джима и Тамми Беккеров или Пат Робертсон, были собственные телеканалы, и уж они-то действительно делали деньги. Другие заключили контракты с телестудиями, на которых их программы шли год, два, а то и больше. Сибилле нужен был настоящий проповедник, у которого, однако, не было бы собственной телестудии и который еще не подписал контракта с какой-нибудь телестанцией или телеканалом. Но у нее не было на примете никого подходящего. Ей не хотелось брать человека совершенно безвестного, и вместе с тем ей нужен был человек, которым можно было бы манипулировать. И не обязательно мужчина.

Вот почему Сибилла отправилась в Нью-Джерси, чтобы забрать с собой Лили Грейс.

Все оказалось проще, чем она думала. Руди Доминус послал ей сообщение с названием их церкви, и облачным воскресным днем в середине апреля она оказалась возле молельного дома неподалеку от Хэкенсэка.

В холодном мрачном помещении Сибилла проскользнула на местечко в темном углу и стала слушать проповедь Лили.

– Разумеется, в себя надо верить всегда, каждый день, но сегодня, в воскресенье, это особенно важно, потому что сегодня мы собрались вместе, чтобы помочь друг другу, верить друг в друга, любить друг друга. Иногда может показаться, что вы одиноки, когда пытаетесь найти то лучшее, что есть внутри вас, и что вы никогда не доберетесь до того ядрышка доброты, которое есть внутри вас; но это не так, вы не одиноки, и вот доказательство – здесь собрались ваши друзья. Они и есть ваша настоящая семья, они помогут вам, утешат вас в отчаянии, уверят вас в вашей силе и доброте, в ваших возможностях. Чем бы вы ни хотели стать, все заложено внутри вас. Кем бы вы ни захотели стать, это уже ждет в ваших сердцах, чтобы воплотиться. Больше вам ничего не надо: только поверить в добро, которое скрыто внутри вас, доверять мне, когда я говорю вам это, потому что все мы созданы по образу и подобию Божию, и значит, в вас самих не может быть ни вины, ни ничтожности, а только еще не раскрытые, не выпущенные доброта, мудрость, величие…

Сибилла украдкой разглядывала сосредоточенные лица прихожан: двое из них плакали, другие кивали в такт головами. Все они казались загипнотизированными.

Дрожь пробежала и по телу Сибиллы. Но не слова Лили растрогали ее, речь Лили оставила ее безучастной. Ее поразили совершенное молчание, царившее в церкви, сосредоточенность слушателей и самой Лили: маленькой, хрупкой, даже более миловидной, чем запомнила ее Сибилла. Ее невыразительное личико, без всякого макияжа, сияло верой в себя. Надето на ней было платьице, больше подходившее маленькой девочке, с пышными рукавчиками. «Как будто школьница, которая хочет казаться взрослой, это ей совершенно не идет. Лили нужно что-нибудь белое: воздушное, неземное, непорочное. Мне следует заполучить ее», – думала Сибилла.

Она осталась на своем месте, когда остальные встали, чтобы исполнить нечто вроде гимна. «Я сделаю ее самой великой проповедницей», – решила Сибилла.

Она подождала, пока прихожане разошлись, толпой следуя за Лили, дотрагиваясь до ее рук, пытаясь что-то рассказать ей; она выслушивала очень серьезно и кивала, прежде чем обернуться к следующему страждущему. Тогда подошла к ней и Сибилла.

– Ты была сегодня неподражаема.

– Спасибо, – откликнулась Лили, не выразив удивления, увидев Сибиллу. – Рада снова видеть вас. Надеюсь, вам сейчас лучше.

– Лучше?

– Вы были так расстроены смертью Квентина, а потом еще это завещание… Какое это было время испытаний. Мы с Руди чувствовали себя так беспомощно, вы относились к нам так враждебно – мы это понимали, – но из-за этого нам было так трудно помочь вам.

– А где Руди?

– Он немного простыл. Иначе вы могли бы услышать его проповедь сегодня утром.

– Так это единственное время, когда можешь проповедовать ты? Когда он болен? Тебе следовало бы всегда быть здесь, тебе это удается куда лучше, чем ему.

Глаза Лили потемнели, но она тут же опустила их.

– Не лучше, а лишь по-другому, – мягко поправила она.

– Но тебе же хочется проповедовать. Разве тебе не хочется иметь собственную церковь, свою аудиторию?…

– Прихожан, – снова мягко поправила Лили.

– Разумеется. Чтобы никто не стоял над тобой, указывая, что и как следует говорить.

– Но Руди никогда и не указывает мне, что говорить, он мне доверяет. А я доверяю ему. У меня тоже будет своя кафедра, он говорит, что скажет мне, когда я буду готова занять ее.

– А давно ли он упоминал об этом в последний раз?

Лили чуть нахмурилась:

– Я не помню… может и давно, но…

– Мы можем пообедать вместе? – внезапно спросила Сибилла. – Не очень-то удобно разговаривать, стоя здесь, да и ты наверняка замерзла.

– Да, правда, здесь очень холодно, и еще я проголодалась, ведь я не завтракала.

Они продолжали стоять, и Сибилла нетерпеливо спросила:

– Ну, где же твое пальто?

– А я его не захватила… Я думала, апрель – значит тепло. И солнце пригревало, когда я выходила из дома.

– Ну-ка, пойдем, – Сибилла быстро направилась к арендованной машине, ведя за собой Лили. – Кто же заботится о тебе? – спросила она, отъезжая.

– Я сама. Ведь мне уже восемнадцать.

– Ну, знаешь, милая, это еще не повод, чтобы бегать в таком виде по холоду.

Лили смущенно, коротко рассмеялась:

– Вы говорите, как сказала бы мне мама.

– Я не хочу… – Сибилла осеклась. «Смотри, не испорти дела, – подумала она, – девочка уже созрела, чтобы ее вызволили отсюда». – Я не хочу стать твоей матерью, хотя Богу известно, как ты нуждаешься в ней, – закончила она. – Я бы хотела стать твоим другом.

Лили искоса взглянула на нее, потом вздохнула.

– А можно мне на обед гамбургер?

– Где?

– В «Гамбургеровом Раю», вот если сейчас вы повернете направо.

Сибилла свернула направо.

– Далеко?

– Около мили. Руди никогда не разрешает мне ходить туда.

– Это почему?

– Ему не нравятся люди, которые там бывают, а гамбургеры он просто ненавидит.

Она говорила, как совсем юное создание. В течение каких-то минут посвященная молодая проповедница, которая заставляла трепетать аудиторию, превратилась в замерзшую, голодную девчонку, которой нужна была мама – или кто угодно, только непременно женщина, которая бы воспитывала ее, направляла и была рядом, пока она превращалась бы из девочки в женщину. Сама Лили, положим, еще знать не знала, что ей нужно все это, но все равно: ведь об этом уже знала Сибилла.

– А что еще Руди не позволяет тебе делать? Так и сидишь взаперти?

Лили покачала головой.

– Да нет. Иногда мы ходим с теми, кого знает Руди, в рестораны или в кино, или я что-нибудь готовлю для его друзей у него дома.

– Вы не живете вместе с ним?

– Ой, что вы, мы никогда не жили вместе. Руди говорит, что это выглядело бы как нарушение приличий, а это бы мне ужасно повредило.

– А почему же ты тогда готовишь для его вечеринок? У него разве нет какой-нибудь женщины?

– Я не знаю.

– И никогда не поинтересовалась? Тебя бы это не смутило?

– Нет. Руди может делать все, что хочет.

– А ты нет?

Они помолчали.

– Я еще так молода, – сказала наконец Лили неуверенным голосом. Она наклонилась вперед, вглядываясь в дорогу. – Это в следующем квартале.

Сибилла припарковалась у приземистого кирпичного здания, на окне которого был нарисован гигантских размеров гамбургер, а вокруг него клубились облака и резвились розовощекие ангелочки, и даже дверная ручка была в форме гамбургера. Вслед за Лили Сибилла вошла внутрь, где громыхала музыка и подростки в голубых джинсах и свитерах кто сидел, а кто стоял у длинной стойки, остальные же группками сидели в кабинках.

– Сюда, – сказала Лили, и ее слабый голос отчего-то был ясно слышен сквозь шум и грохот. Она провела Сибиллу к маленькой кабинке в самом дальнем углу, помахав девушке, окликнувшей ее по имени.

«Она здесь не чужая, – подумала Сибилла, – держу пари, ее знают и в других местах».

– Жутковатое местечко, – сказала она Лили, усаживаясь за стол. Она бросила короткий взгляд на его розовую пластиковую поверхность и больше старалась не смотреть туда. – И часто ты тут бываешь?

Лили сияла:

– Правда, здесь здорово? Я была тут всего пару раз. Сначала Руди приводил меня сюда на мой день рождения, но он терпеть не может это кафе, а однажды я сама пришла, просто так – посидеть. Просто почувствовать себя частью всего этого. Я не думала, что это нехорошо.

– В этом нет ничего страшного, – живо заверила Сибилла. – Но почему Руди так не любит отпускать тебя?

Лили слегка пожала плечами.

– Он думает, что я могу тут подружиться с кем-нибудь, и они воспользуются этим. Но он не хочет, чтобы я дружила с мальчиками, он хочет, чтобы я оставалась непорочной.

– Для кого-нибудь одного?

Лили залилась краской.

И Сибилла мысленно прокляла свой язык.

– Прости, я не хотела обидеть тебя. Значит, ты заходила сюда одна, а Руди, наверное, не догадывается об этом?

– Нет, – Лили вновь покраснела. – Я не обманываю его, просто я не рассказываю ему всего. Я бы и хотела, потому что мне нравится советоваться с ним, но ведь он запретил бы мне приходить сюда, вот я и…

– Может быть, он бы и не нашелся, что посоветовать. А со мной ты бы не хотела посоветоваться?

Лили посмотрела на нее долгим взглядом, смутившим Сибиллу проницательностью.

– Не знаю… Я просто не знаю, зачем вам это надо.

Сибилла набрала побольше воздуху, но в это мгновение к ним подошел подросток в фирменном фартуке, и Лили сделала заказ.

– Мне то же самое, – сказала Сибилла, даже не осведомившись, что она будет есть.

– Пиво? – спросил он.

– Кофе, – ответила она. – А ты пьешь пиво? – обратилась она к Лили.

– Да не совсем. Почему-то оно застревает у меня в горле, и я не могу проглотить его. Но я заказываю его, потому что все здесь его пьют, а Руди…

– …запрещает.

Лили хмыкнула. Затем она обернулась, обводя глазами набитую молодежью комнату.

– Ты кого-нибудь ищешь? – вкрадчиво осведомилась Сибилла.

– Нет! – и опять кровь обожгла бледные щечки Лили. – Ну… друга.

– Ты с ним гуляешь?

– Ой, нет, я не могу, Руди очень строго к этому относится. Мы просто сидим тут и болтаем.

– Ты не можешь позволить ухаживать за тобой, но вот пиво же ты пьешь.

– Я его не пью, просто заказываю. А это ведь совсем не то же самое, – жалобно отбивалась Лили. – Если кто-то начнет ухаживать за мной… ведь это может изменить всю мою жизнь.

– То есть ты потеряешь девственность.

Глаза Лили внезапно наполнились слезами.

– Я так боюсь… – произнесла она чуть слышно.

Сибилла внутренне ликовала. Она и впрямь созрела для того, чтобы вырваться отсюда. Какая удача, что Сибилла приехала в этот момент! Никогда в жизни ей не удавалось подчинить себе кого-то другого, ведь порой она не владела сама собой, особенно когда гнев захлестывал все ее мысли и чувства, так что она не могла уже контролировать свои слова и поступки и никогда не знала, что натворит в следующий момент. И теперь она сама не могла понять, как ей удается так долго сдерживаться. Зачем так стремиться властвовать над далекими зрителями, над людьми, которые работают на нее, когда куда увлекательнее хотя бы на мгновение полностью завладеть одним-единственным существом?

Ее порция уже стояла на столе: продолговатая пластиковая тарелка с невообразимо огромным, жирным гамбургером, посыпанным кунжутом, обложенным поджаренными ломтиками картофеля, да в придачу капуста в гофрированной бумажной тарелке.

– Ну, разве это не восхитительно? – вздохнула Лили. Обхватив свой гамбургер обеими руками, она так и впилась в него, буквально заглатывая огромные куски.

Сибилла с испугом таращилась на гамбургер. Она не могла его есть – она просто не знала, как это сделать. Даже тут, где никто не знал ее, она не могла позволить себе уподобиться прожорливым юнцам, отроду не знавшим ни ножа, ни вилки. «А Валери смогла бы, – Сибилла вскинула голову, как будто прислушиваясь. – Валери думала бы, что это чертовски забавно, так не похоже на обычную еду, она бы все превратила в игру и первая засмеялась бы, вздумай кто потешаться над ее видом».

«Проклятье! – подумала Сибилла не без доли смущения. – Почему я-то не могу?»

Взяв гамбургер, она отщипнула с краю крошечный кусочек. Потом откусила опять чуть-чуть, потом кусочек побольше, вдруг почувствовав, как она проголодалась.

– Правда, вкусно? – блаженно улыбнулась Лили. Она уже давно покончила со своим гамбургером.

– Потрясающе! – отозвалась Сибилла, потому что, к ее великому удивлению, так оно и было. – Хочешь еще?

– Ой, нет, мне нельзя. Руди говорит, что я не должна превращаться в толстуху.

– Он прав, но тебе это явно не грозит. Влезет в тебя еще один гамбургер?

Лили быстро кивнула, и Сибилла, заказав, недоверчиво наблюдала, как расправляется с ним Лили.

– Спасибо, – вздохнула наконец та. – Жутко устала от рыбы, от спаржи и ото всех этих оздоровительных супов, которыми пичкает меня Руди. А это же просто райское блаженство.

– Выпьешь кофе? – предложила Сибилла.

– Я кофе не пью. Имбирный эль, если можно.

Когда принесли напитки, Сибилла отодвинула пустую тарелку.

– Лили, я бы хотела, чтобы ты вернулась со мной в Вашингтон.

Повисло напряженное молчание. Лили опустила свой стакан.

– Я знаю, – сказала она просто.

– Что ты знаешь?

– Что вы хотите заботиться обо мне. Я не знаю, почему – раньше, когда я ухаживала за Квентином, вы меня не любили. Может быть, вы думаете, что поступали плохо по отношению ко мне, и хотите загладить вину? Или у вас нет детей и вы хотите, чтобы у вас появилась приемная дочка? Или я просто нравлюсь вам, и вам хочется присматривать за мной, и это, конечно, было бы чудесно, если бы только я знала, зачем вам это нужно…