Текст книги "Все или ничего"
Автор книги: Джудит Крэнц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)
Если какая-то важная деталь упускалась или должна была быть подобрана заново, что случалось сплошь и рядом, Мэл оставался по-прежнему спокойным, не позволяя возникнуть даже намеку на кризис. Никто никогда не слышал от него упреков в свой адрес, даже если все валилось из рук, как не было и конкуренции, стремления выделить одного или принизить другого. Мирный ход событий могло нарушить разве что внезапное вторжение тараканов. Студия Ботвиника казалась особой вселенной, надежной и защищенной от ужасов и волнений, сотрясающих мир за ее пределами.
Она не смогла бы ответить, хотела ли проработать в такой обстановке всю свою жизнь, но понимала, что в атмосфере студии есть то качество, которое ей сейчас крайне необходимо. Она возвращалась к жизни, студия помогала ей нарастить новую кожу поверх саднящей раны – поселившегося в ней за прошедшие два года смятения. Бродя вместе с Тинкой по магазинам в поисках необычной корзиночки для хлеба, стараясь предугадать, как Мэл решит осветить блюдо с тушенной в вине рыбой или что еще придумает Шэрон, чтобы сделать еще более свежими артишоки, Джез мало-помалу начинала забывать о своем раненом сердце.
– Не могу найти «именное фото» для Мэла, – сказала как-то июньским днем 1982 года Джили, непривычно растерянная в этот день, роясь в кипах досье и папок.
– Это и немудрено. Откуда им тут взяться? Это же негативы снимков, сделанных в прошлом году. Хочешь, я сбегаю в магазин за поздравительной открыткой?
– Нет, дело не в этом, Джез. Каждый год в день своего рождения Мэл посылает одну из своих работ всем клиентам, настоящим и будущим, а также представителям рекламных агентств и журналов. О том, что это день его рождения, никто и не догадывается. Ты знаешь, как он застенчив, но такой ритуал ему по сердцу. И Фиби считает, что для будущего бизнеса это гениально.
– Просто один снимок?
– Да. Он его увеличивает и печатает на самой дорогой, плотной глянцевой бумаге, подписывая каждый снимок внизу. Многие даже помещают его потом в рамку. Это уже стало традицией.
– Помочь тебе найти?
– Спасибо, но, боюсь, это бесполезно. Я уже показала ему пятьдесят прекрасных снимков, но он все отвергает. Говорит, в них нет ничего нового. Я начала уже перебирать прошлогодние работы. Понимаешь, эта традиция с фото в день рождения возникла в самый первый год работы студии.
– При всем моем уважении, Джили, почему бы не попробовать что-то новенькое?
– Джез!
– А что? Можно придать индивидуальность даже чашке с желе. Подумай об этом.
– Желе! Да Мэл его терпеть не может! Как ты думаешь, что нового можно обнаружить в чашке с желе?
– Ладно, пусть будет не желе. А если сделать снимок сотрудников, работающих в студии? Показать, каков личный вклад каждого в один-единственный снимок, а внизу приписать, что это люди, которые работают на Мэла Ботвиника. Знаешь, можно даже сделать что-то вроде... буклета. Точно, буклет, и на последней странице дать уже законченную композицию. Никто ведь и не подозревает о тех усилиях, которых требует этот снимок.
– Ну да, это обойдется нам в целое состояние.
– Ничуть, если не тратить денег на сами снимки и не печатать буклет на дорогой бумаге.
– Да кто же нам сделает снимки задаром?
– Я.
– Ты?
– Конечно. У меня есть опыт подобной работы. Мне это интересно, а тебе останется только купить пленку.
– Ой, я не знаю...
– Например, тебя, Джили, я сниму во время разговора по телефону с Фиби, или в тот момент, когда ты мчишься вниз по лестнице, или когда совещаешься с Шэрон по поводу следующего заказа, или объясняешь Тинке концепцию Мэла, или делаешь заказ на обед, или выдаешь счета, или разговариваешь с клиентом, или копаешься в груде негативов, как сегодня... Да в любой из тысячи ситуаций, из которых складывается каждый твой день в студии.
– Тысячи ситуаций?
– Ты как вечный двигатель! Если ты возьмешь выходной, тут все остановится.
– Никогда над этим не задумывалась... – пробормотала Джили, словно завороженная той картиной, которую нарисовала ей Джез, подтверждая тем самым справедливость утверждения, что сила фотожурналиста – в умении убедить сопротивляющийся объект сделать его фотографию.
– Это потому, что ты воспринимала все как должное. А у меня свежий взгляд. Например, при этом освещении я вижу четкие очертания твоего лица и прекрасной лепки уши... У тебя красивые уши, ты знаешь об этом?
– Ну... мне говорили... что ничего. – Джили залилась румянцем.
– Не просто ничего – прекрасные уши. Просто совершенные! А это, поверь, большая редкость.
– Послушай, а тебе не кажется, что все это получится очень искусственно? Я уже смущена...
– Джили, обещаю, ты даже не заметишь, что я тебя снимаю. Просто сделаю живое фото в рабочий момент. Когда ты собираешься посылать эти открытки?
– Через месяц.
– Отлично. Дай-ка мне еще раз взглянуть на твои уши. Все правильно! Такие еще поискать! Если ты согласна, то дней через десять я покажу тебе пробы, и тогда уж тебе решать, насколько удачна моя идея. Если пробы тебе не понравятся, еще будет время вернуться к прежней идее.
– Я должна спросить Мэла. Все зависит от его решения.
– Скажи ему, что это прольет новый свет на возможности людей, работающих в команде.
В течение следующей недели, в редкую минуту, когда Джез выпадало время подумать, она спрашивала себя, как могла так долго не работать самостоятельно. Когда она делала свой первый пробный снимок, – Шэрон, замораживающую торт, – она почувствовала, будто бы часть ее тела, ранее парализованная, начала оживать, возвращаться к жизни. Тот восторг, который она впервые испытала в восемь лет, поняв, что может запечатлеть человеческий образ, не только не забылся, но, напротив, вернулся, став еще более глубоким и обогащенным тем опытом, который она приобрела за прошедшие годы.
Только сейчас, работая над именинным буклетом для Мэла, Джез поняла, сколь многому она научилась. Умение оставаться невидимой, скорость, точность, столь совершенные, что стали второй натурой, а также редкое чутье, умение выбрать нужный момент – все эти навыки, чрезвычайно важные для фотожурналиста, оказались ей по плечу.
Джез научилась понимать, насколько важно показать живое действие, уловить интересное выражение лиц сотрудников, шутливую манеру общения друг с другом, почувствовать настроение и мысли каждого в отдельности – и эти навыки мастера-портретиста у нее были.
Работа у Мэла в жанре фотонатюрморта научила ее находить наиболее выразительную композицию для кадра, оригинальную и захватывающую.
Она уже совершенно свободно обращалась с освещением, умело используя любой из доступных источников света, не прибегая к фотовспышке, которая могла бы нарушить царящую в студии естественную и непринужденную атмосферу, когда сотрудники священнодействовали над композицией праздничного стола для футбольной команды-победительницы.
Без особых усилий она в три раза быстрее справлялась с обычной работой, чтобы, улучив момент, снять заряженный «Никон», висевший на шее, и успевала повсюду, – вездесущее пытливое существо в джинсах и рабочей блузе, неутомимая, веселая; она находила вдруг ракурс съемки, о котором раньше и не подозревала, подмечая в коллегах что-то новое, до этого невидимое, ни на мгновение не забывая о той любви к ним, которая заполняла ее до краев, любви, созревшей за эти шесть месяцев, которые она провела в благотворной и оздоровляющей атмосфере студии.
Глядя в объектив на своих коллег, Джез вдруг поняла, насколько прекрасна по-своему, оригинальна и неповторима каждая из трех сотрудниц студии. Тинка и ее помощницы, одинаково элегантные, с величественной походкой, казалось, в вихре танца спорхнули в студию со страниц модных журналов. Джили на удивление соответствовала той характеристике, которую дала ей Джез, – она была энергетическим центром трезвого делового мира в неспешном творческом течении студийных дней.
Мэл Ботвиник согласился с предложенной Джез идеей при условии, что его портрета в буклете не будет. Портрета, а не рук, думала Джез, делая снимки. О руках речи не было, как и о его знаменитом теневом силуэте – силуэте единственного мужчины в царстве женщин.
К концу недели она отсняла уже огромное количество черно-белой пленки, поскольку единственным цветным фото в именинном буклете должен был стать сам натюрморт. Уехав на ранчо, как она делала каждый уик-энд с тех пор, как переехала в Лос-Анджелес, Джез день и ночь, с вечера пятницы и до самого утра в понедельник, провела в своей фотолаборатории, проявляя пленки и печатая оттиски: волнение не давало ей спать. Сьюзи подкидывала ей немного еды, да время от времени заглядывал отец, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Джез нетерпеливо отмахивалась от обоих, и выражение ее лица было красноречивей слов.
Она уехала в понедельник, покинув ранчо на рассвете, и прямиком помчалась в студию. Мэл с Джили как раз обсуждали какие-то финансовые проблемы. Взлетев по лестнице, Джез водрузила перед ними листы с пробными оттисками.
– Сделано, – выпалила она, стараясь говорить как можно спокойнее.
– Что ж, давайте посмотрим, – не спеша и со значением проговорил Мэл Ботвиник, протягивая руку за увеличительным стеклом.
Джили, заколебавшись, нервно огляделась по сторонам, но, не найдя выхода, медленно взяла в руки другое стекло. Они изучали листы с оттисками, храня осмотрительное молчание, поскольку договорились еще раньше, что, если снимки им не понравятся, идея будет отвергнута, как бы это ни расстроило Джез. Оба успели уже пожалеть о внезапном порыве, заставившем Мэла принять предложение Джез. Когда первые клубы восторга рассеялись, появилась мысль, что старательная «девушка на все руки» – это еще не фотограф.
Джили с Мэлом долго и пристально изучали каждый крохотный снимок, не спеша с выводами, молчаливо придерживаясь выбранной позиции: не расслабляться. Они не обменялись ни словом, ни взглядом, ни разу не бросили в сторону Джез одобрительного кивка или улыбки, и только скорость, с которой они скользили увеличительным стеклом с одного оттиска на другой, да быстрота, с которой передавали друг другу листы с оттисками, выдавали возрастающее волнение.
Джез следила за их руками, а не за лицами и начала постепенно приходить в себя. Она ждала, прислонившись спиной к одной из стен офиса, сложив на груди руки и скрестив ноги, с тем же нарочито незаинтересованным выражением, как и у них, так что когда они подняли наконец головы и изумленно уставились на нее, то не смогли ничего прочесть в ее глазах, хотя Джез чувствовала, как поднимается в ней, согревая, мощная волна торжества.
– Вы... вы... – выдохнул Мэл Ботвиник и остановился, тряхнув головой, словно не веря своим глазам, и благоговейно склоняя голову.
– Но ты даже не намекнула ни разу... – Слова, слетевшие с уст Джили, повисли в воздухе почти обвиняюще.
– Откуда вы взялись?.. – спросил Ботвиник, словно впервые заметил Джез.
– Но ведь никогда... Я не знаю... Почему ты ни слова мне не сказала? – потрясенно спросила Джили, словно Джез подняла ее над головой, перевернула и раскрутила в воздухе, а потом уж призналась, что она – Михаил Барышников в юбке.
– Я говорила. Рассказывала, что занималась фоторепортажем. – Джез старалась сохранить спокойствие, но не могла сдержать слез, ручьем хлынувших по щекам, едва она только заметила в их глазах восторг.
– Занималась!.. – буквально взорвался Ботвиник. – Если бы я не видел своими глазами, кто снимал эти кадры, я бы поклялся, что они сделаны одним из лучших фотомастеров мира!
– Ох, Мэл, спасибо. Вот это и вправду комплимент, – улыбнулась Джез, размазывая по лицу слезы.
– Что? Ну, вы понимаете, что я хотел сказать. – Круглое лицо Мэла раскраснелось.
– Джез, но здесь нет твоего снимка, – вдруг заметила Джили.
– Я сам сделаю ее портрет, – внезапно объявил Мэл. – Я уже месяц ломаю голову над освещением для ее волос. Они напоминают мне французский хлеб, слегка подрумяненный по краям, с размягченным маслом, стекающим с него. А эти глаза... Они просто загадка. Елочные украшения? Желтый бриллиант под водой? В общем, это моя задача. Портрет должен быть цветным, тут двух мнений и быть не может.
– Мэл, а как нам выбрать самые лучшие снимки? – спросила Джили. – Их так много – я просто не знаю, с чего начать.
– Методом исключения, – быстро ответил Ботвиник. – Скажем, так: каждая страница размером десять на двенадцать, значит, можно разместить на ней девять достаточно крупных снимков, и еще останется место для подписей: кто это и чем занят. Страницы три отдадим стилистам, еще три – Тинке и ее девочкам, одну – тебе, Джили, а на последнюю поместим натюрморт, портрет и копирайты: Джез на снимки, ну и мой – на натюрморт. Это уже восемь страниц, плюс фото на обложку... Что бы придумать... Что-нибудь занимательно-дразнящее... Чтобы никто толком не понял, что это... – Его голос постепенно стих. – Так, книжка-загадка.
– Может, вот это подойдет? – Джез указала на свою любимую композицию: праздничный стол для футболистов. В кадр попали руки Мэла, в последний момент меняющего место для вилки, а над всей сценой нависла его тень.
– Ну, можно и так... Это ведь день моего рождения, так что, может, так и сделать?..
– Или лучше взять этот? – Джез указала на другой снимок, где Мэл виден был со спины, застывший, как индийский гуру, в позе для медитации.
– Нет-нет, – поспешно отозвался он. – Меня могут узнать.
– Мэл, – в голосе Джили зазвучали нотки протеста, характерные для финансового директора, – это уже тянет на девять страниц. Даже если мы возьмем бумагу подешевле, все равно выйдем за рамки сметы. Буклет обойдется нам в кругленькую сумму.
– Да о чем речь, Джили? Используем нашу обычную бумагу, как же иначе? С такими-то снимками и искать дешевую – это преступление! В конце концов, это наши законные затраты.
Джили что-то пробурчала, соглашаясь, и бросила быстрый взгляд на свой портрет с телефонной трубкой в руках. Уши у нее и правда отличные.
Спустя три недели редакторы журналов и рекламодатели по всем Соединенным Штатам и Европе с зачарованным восхищением рассматривали потрясающий именинный буклет Мэла Ботвиника. Такой вполне достоин стать коллекционной редкостью. Не каждый день им попадают в руки работы зрелых мастеров, со сложившимся стилем и в то же время на редкость оригинальные, не имеющие ничего общего с работами, уже известными их взорам ценителей. Кто бы ни был автор этих снимков, ему по силам то, что не могут другие. Работа Джез, свежая, как нарождающийся день, представляла мастера яркой индивидуальности, умеющего статичный портрет превратить в захватывающее повествование. Эта девушка с удивительной техникой съемки, внезапно оказавшаяся в центре внимания как новая звезда, была юна и прекрасна, если судить по небольшому цветному фотопортрету, сделанному Мэлом Ботвиником. Неясно тут было только одно: кто, черт возьми, эта Джез Килкуллен и откуда она взялась?
И все же был человек, который мог дать исчерпывающий ответ на эти вопросы. Фотоагент Фиби Милбэнк подписала контракт с Джез еще до того, как буклет был разослан.
Фиби Милбэнк представляла только Мэла Ботвиника и еще одного мастера, снимающего автомобили, – Пита ди Констанзу. Фиби подписала контракты только с ними, сознательно отказав остальным, хотя каждый месяц десятки будущих знаменитостей обивали порог ее двери, сжимая в руках папки с лучшими фотоснимками.
Она свято верила, что куда мудрее все свободное время посвятить двум выдающимся мастерам, которые вместе тянули на миллион долларов в год, а то и больше. В быстрые деньги Фиби не верила, но твердому и стабильному доходу цену хорошо знала. Она могла позволить себе не спешить, твердо взвесив ситуацию, взвинтить цену Мэлу и Питу и увеличить число их заказчиков, а после этого выбрать третьего и, возможно, последнего своего подопечного.
Джили позвонила ей, чтобы уточнить список адресатов перед рассылкой именинного буклета. Когда речь заходила об интересах ее клиентов, Фиби умела видеть на два метра под землей и мгновенно уловила в голосе Джили нечто такое, что заставило ее тотчас же примчаться в студию к Ботвинику, чтобы взглянуть на буклет еще до того, как он будет разослан. Увиденное ее потрясло, и Фиби, не тратя времени на расспросы о Джез, мгновенно завертелась вихрем, прекрасно понимая: едва буклет окажется у заказчиков, за Джез начнется настоящая охота, в стороне от которой не останется ни один представитель их бизнеса. К концу дня, заручившись благословением Мэла и его прочной рекомендацией, Джез дала согласие подписать с Фиби контракт.
Фиби сама себе удивлялась: с неожиданной поспешностью она уговорила свою новую клиентку отобедать вместе, чтобы отметить это событие. Пока Джили искала ей замену, Джез по-прежнему продолжала работать у Мэла, а потому настояла на том, чтобы встретиться в небольшом китайском ресторанчике неподалеку от студии, а потом сразу вернуться на работу.
– Вы слишком хладнокровны для девушки, которая вскоре станет страшно богатой и известной, – бросила первый пробный шар Фиби, оглядывая Джез с нескрываемым любопытством, как невесту, только что вышедшую замуж по брачному объявлению за совершенного незнакомца.
– Фиби, мы собираемся работать вместе, – сказала Джез серьезно. – Мне бы хотелось, чтобы вы поняли обо мне кое-что, может быть, на ваш взгляд, не самое важное. Меня никогда не привлекала слава. Моей матерью была Сильвия Норберг.
– О боже, Джез, извините... Но в студии никто...
– Я ничего им не говорила. Это старая и печальная история. Едва ли стоит ее вспоминать.
– Я могла бы догадаться... У вас ее глаза, ее внешность... Вы очень похожи.
– Знаю, – заметила Джез, как бы окатывая собеседницу ушатом ледяной воды. – Я очень близка с отцом, – продолжала она быстро. – Почти все свои выходные провожу на его ранчо неподалеку от Сан-Хуан-Капистрано. Эта земля много для меня значит, куда больше, чем можно предположить. Мне не хотелось бы начинать жизнь, в которой моему отцу не останется места. Так что пусть ваше предложение сулит мне золотые горы, но, если оно надолго уведет меня из Калифорнии, я от него откажусь.
– Так вот просто?
– И даже еще проще, Фиби.
– А что на это скажет будущий заказчик? Моя новая клиентка не хочет быть богатой и известной! Это может невыгодно сказаться на моем деле.
– Еще есть время подумать. Я пойму. Кстати, контракт ведь еще не подписан.
– Ни за что. Я сказала, может сказаться, а не скажется. Что-нибудь придумаем. Предоставьте решать мне. Есть что-то еще, что мне следует знать?
– После признания, что богатство и известность меня не влекут? Чего же больше?
– Мужчины?..
– Ничего важного. Я замужем за работой.
– Понятно.
Фиби тряхнула бананово-желтыми волосами: каждая черточка ее остроскулого лица, казалось, выражала сомнение.
– Увидите.
Джез не могла сдержать улыбки при взгляде на это удивительное создание, вихрем ворвавшееся в ее жизнь, подхватив ее, которое заявляет, что намерена добиться немыслимой карьеры для человека, о котором ничего не знает. Не будь Фиби уже два года представителем Мэла Ботвиника, Джез ни за что бы не стала связываться с женщиной с такими амбициями.
– Послушайте, Джез, когда Джили подберет вам замену?
– Сегодня после обеда у нее встреча с претенденткой. Скорее всего, подбор не займет много времени. Это и вправду чудесное место!
– Очень хорошо, поскольку у меня уже есть для вас задание.
– Что-о?
– Вчера я ужинала с редактором «Эсквайра» и показала ему буклет. Вы умеете подчеркнуть в женщине ее суть, ее женственность, даже если объект – далеко не секс-бомба. Мало кто сможет вразумительно объяснить, почему та или иная женщина сексуальна, – это просто дар. Я даже не догадывалась, насколько женственны Шэрон или Джили. Шэрон, замораживающая торт, – страшно чувственна, а Джили с трубкой в руке – да от нее просто излучение исходит! В общем, нужно сделать снимки двух женщин, скажем так... среднего возраста на обложку «Эсквайра» и постараться подчеркнуть в них женское начало, пусть скрытое, но глубоко индивидуальное, показать чувственность, которую другие в них не видят, но которой отмечен каждый их шаг. Именно этого хочет «Эсквайр». Чувственные дамы средних лет.
– Кто они? – спросила Джез.
Она понимала, что, несмотря на все надуманные театральные указания, речь может идти о Линде Эванс и Джоан Коллинз. Именно в этом работа агента.
– Маргарет Тэтчер и Нэнси Рейган.
Краем глаза Фиби наблюдала за Джез, стараясь уловить в ее лице хоть каплю удивления.
– А почему не мать Тереза? – не моргнув глазом отозвалась Джез.
Фиби одобрительно хохотнула: Джез быстро учится.
– Мать Терезу оставим для рождественской обложки «Вог». Она – олицетворение духовности, высший шик в этом сезоне. Или что-то еще в этом духе – так мне сказали по телефону сегодня утром. А ваши портреты Тинки, подбирающей модные аксессуары, так же чувственны, как и остальные портреты. От вас ждут как освещения направлений моды, так и портретов знаменитостей.
– Как получилось, что заказчики уже видели буклет?
– У многих есть офисы в Лос-Анджелесе. – Фиби с удовольствием захрустела булочкой.
– А что еще произошло за сегодняшнее утро?
– Всему свое время, – ответила Фиби.
Альбом в шестьдесят страниц – двадцатипятилетняя история жизни Уоррена Битти и его женщин – еще не был закончен. Но Фиби привыкла делать заказ только тогда, когда все детали уже согласованы и обговорены, поскольку в противном случае будет слишком много упреков.
Фиби провела бессонную ночь, судорожно продумывая детали ближайшего будущего Джез. На следующий год она намеревалась занять ее исключительно журнальной работой. Так она быстро приобретет известность. Затем последует прибыльный рекламный контракт, но годик придется подождать, пока Джез заработает прочную репутацию самого интересного фотомастера. Сегодня вечером, когда Фиби встретится за коктейлем с Джан Веннер, они договорятся о фото на обложку журнала «Роллинг стоун».
– Я надеюсь, вы республиканка? – спросила она. – Коль скоро вы из округа Оранж.
– Это имеет значение? – Джез вскинула брови. Какое отношение к ее профессии имеют ее политические взгляды?
– Вы могли бы успеть и выполнить заказ, и навестить отца в выходные.
– То есть?
– Сан-Хуан-Капистрано неподалеку от Сан-Клемента, правда? «Роллинг стоун» заказывает портрет Никсона к десятой годовщине Уотергейта.
