Текст книги "Все или ничего"

Автор книги: Джудит Крэнц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 37 страниц)

– Ты проголодалась?

– Надо же поесть.

– Хорошо, только на несколько минут. Нам надо успеть до захода солнца отыскать эти скалы и спуститься назад, а через четыре часа уже будет темно.

– А что, если мы их не найдем?

– Тогда мы завтра придем опять. Мы будем искать их, пока не обнаружим.

– Ты мой вожак, мой вдохновитель – что я только делала, пока не встретила тебя? – спросила Джез, отыскав камень, чтобы присесть.

Воздух здесь был свежий, хотя солнце еще стояло высоко. Она сняла куртку и вытащила влажную рубашку из брюк. Платок у нее так промок, что она разложила его на камне просушить, а сама подставила лицо, шею и волосы прохладному ветерку.

– Я часто задаю себе этот вопрос – что ты действительно без меня делала? Бьюсь об заклад, ты не теряла времени зря, – сказал Кейси.

– Нет, не теряла, это уж точно, – заверила Джез, протягивая ему сандвич. – Но и не многого добилась.

Глядя на Кейси, распластавшегося на соседнем камне, она удивлялась, как могло так случиться, что она влюбилась в него по уши? Неужели можно влюбиться в человека, который тебе так нравится? Гэйб – вот уж в кого она была влюблена без памяти, кто имел над ней неограниченную власть, кому она была предана до гроба – но разве он ей на самом деле нравился? Нет, это слово к их отношениям никак не подходило. Сэм... Ей нравился Сэм, – кому же он не нравился? Но ее слишком занимало его актерское «я», чтобы она могла его любить. Другие... Ни один из них и близко к этому не подошел.

Пусть даже они не найдут этих скал – все равно восхождение на эту чертову гору вдвоем с Кейси настоящее удовольствие, решила про себя Джез, ибо, несмотря на это пекло, эти колючки и нечеловеческие физические усилия, они вместе, и он ей нравится, и она его любит и доверяет ему. Она нашла мужчину своей жизни. Своего единственного.

Они отхлебнули понемногу воды из фляжки, стараясь оставить как можно больше, и тронулись дальше. Подлесок стал пореже, и идти стало немного легче, зато возросло количество мелких камешков, по которым ноги скользили и ехали вниз. Хотя Джез опиралась правой рукой на незаменимый посох Хью Килкуллена, ей пришлось в конце концов ухватиться левой рукой за Кейси, хотя от этого снизился темп. Пот заливал глаза, мешая смотреть перед собой. Надо было бы им прихватить с собой веревку, чтобы связаться, как делают альпинисты, подумала она, тогда руки были бы свободны.

Ковбойские сапоги, в которые она была обута, начали натирать ноги, но Джез дала себе слово не думать об этом и всеми силами своего воображения стала представлять себя стойкой и несокрушимой англичанкой средних лет, обутой в то, что всегда называлось «прочными ботинками», англичанкой, которая ни при каких обстоятельствах не обливалась бы потом, энергичной женщиной, совершающей пеший маршрут по Озерному краю в Англии, легко вышагивающей многие мили с одной только палкой в руке по изменчивой местности с обширными, загадочными озерами, пышной растительностью и изящными деревьями, с кучками весенних цветов то там, то тут вдоль отлогой, отчетливо видной дороги, по которой прошли уже сотни и тысячи туристов, – и все, конечно, направляясь назад к друидам. Или друиды живут только в Уэльсе? То, что они были ведьмы, прорицатели и колдуны, – это уж наверняка, подумала Джез и в этот момент споткнулась и упала.

Внезапно дернувшись назад, Кейси чуть не упал следом.

– Джез, ты не ушиблась? – спросил он встревоженно.

– Нет, – сказала Джез, садясь на землю. – Кажется. Я просто шла не глядя – и вот... – Она с любопытством и нескрываемой радостью оттого, что можно немного посидеть, оглянулась, ища глазами тот предмет, о который споткнулась. Это было нечто, прикрытое сверху горкой камней, через которые Кейси благополучно перешагнул, она же угодила прямо на них.

– Ну-ка, помоги мне, – сказала Джез, охваченная внезапным волнением.

Вдвоем с Кейси они быстро разгребли камни. Под ними лежал крест, сделанный из двух деревянных сучьев, которые когда-то были частью живого дерева, а теперь были связаны между собой кожаным ремнем, тут и там забрызганным белой краской.

– Он упал, он, должно быть, был воткнут в эту горку камней, а затем упал, и камни засыпали его во время зимних ветров, – сказала Джез, ошеломленная.

– Но что он здесь делает?

– Не знаю. – Джез смотрела на крест в волнении и недоумении. – Согласно легенде, на горе была гробница, но в описании карты нет ни слова о кресте.

Кейси сел рядом с ней и внимательно изучил грубый крест, как если бы он мог взглядом выудить из него ответ.

– Посмотри вокруг, – сказала Джез, поводя правой рукой. – Не кажется тебе, что вон та гора напоминает черепаху?

– Пожалуй, немного. Отсюда – да. Но когда мы шли, мне ничего такого не казалось.

– А вот там? – Она махнула второй рукой.

– Скалы Близнецы! Очень похоже, по-моему.

– А где же тогда Три Стража? – вопросила Джез умоляющим голосом, оглядываясь назад на крутой склон, уходящий вверх, покрытый лишь голыми камнями. Что там, над ним, отсюда не было видно.

– Вставай. Лезем выше!

Пока они преодолевали этот отвесный склон волнистым серпантином, как горнолыжники на опасных спусках, сердца их бешено колотились, но в конце концов они достигли вершины, откуда им открылось небольшое песчаное плато.

Примерно посередине плато, достаточно далеко от края, чтобы быть незаметными снизу, стояли три высокие, вырастающие прямо из песчаной поверхности скалы, образуя треугольник, три скалы, которые и в самом деле стояли как стражи, охраняя все, что открывалось взору с высоты плато.

– О! – закричала Джез, только теперь понимая, как велика была ее надежда и как велико было ее сомнение.

Плато было тихим и пустынным, но ей казалось, что оно все трепещет от великого грома, что она слышит, как завывают ветры и как из самого сердца горы исходит мелодичная вибрация. Она подалась вперед и крепко прижалась к Кейси, чувствуя потребность в поддержке другого человека, здесь, перед лицом трех скал, которые на протяжении миллионов лет охраняли эту землю.

Несколько минут они стояли молча, поклоном приветствовав три скалы и получив ответ, и, наконец, почувствовали, что плато их приняло, что им открыто гостеприимство этого безлюдного места. Только после этого они повернулись спиной, чтобы оглядеться вокруг, встав на краю плато. Отсюда скала Черепаха выглядела точно как черепаха, а пики скал Близнецов были ясно видны.

– До самых песков морских, – сказала Джез, глядя на запад. Далеко на горизонте в страстном объятии синевы сливались воедино море и небо. Ближе отчетливо виднелись естественная бухта и Валенсия-Пойнт, а также первозданный пляж, протянувшийся вдоль всей границы ранчо и контрастно выделяющийся своим незастроенным простором на фоне сооружений по обе стороны от него.

Обернувшись, Джез взглянула по ту сторону от Трех Стражей, где под лучами солнца, освещающего кусочки слюды, переливалась на высоте около мили отсюда вершина Портола-Пик.

Позади нее уплывали вдаль покрытые снегом вершины хребта Санта-Ана.

– Посмотри на север – отсюда видна половина округа Оранж, Бернардо здесь, должно быть, малость схитрил, – сказал Кейси.

– Не забудь, Кейси, что он распоряжался собственной землей, не более того. Смотри, на юге, позади Черепахи, длинное плоское ущелье, и вообще-то за горой мало что видно. Всего с этой точки видны две трети всего ранчо. О, Кейси, ты понимаешь, что никто не в силах ничего здесь изменить – по крайней мере не человек!

Джез и Кейси стояли, держась за руки и слушая шепот ветра, и в нем им слышался обет, данный когда-то горе, которая на самом деле никогда не будет принадлежать ни одному человеку, даже и тому, кто дал тот обет, ибо горы на то и горы, чтобы напоминать человеку о его истинном значении. Перед ними лежала Калифорния, союз земли и воды, обращенный на запад, не имеющий себе равных во всем мире.

Внезапно вспомнив о своем фотоаппарате, Джез принялась снимать, поворачиваясь во все стороны, чтобы запечатлеть все, что можно было видеть с того места, где она стояла. Затем она встала строго позади Трех Стражей и сделала снимок с таким расчетом, чтобы на переднем плане были видны скалы, а за ними – вся панорама. После этого она сверху сделала снимок креста, лежащего на земле в том месте, где они его нашли, – креста, который привел их к месту «завета горе».

– Нам надо начать спуск, Джез. Уже поздно, – вдруг напомнил Кейси.

– Хорошо. У меня все равно пленка кончилась. Я только хотела тебя попросить... Не знаю...

– Все, что угодно, – пообещал Кейси, – проси, я все исполню.

– О, милый, я знала, что ты не откажешь! – Джез благодарно рухнула в его объятия. – Отнеси меня вниз!

XX

– У меня все болит, – весело сообщила Джез, лежа в горячей ванне со свежевымытыми волосами, собранными в пучок на макушке. – У меня болят корни волос, ногти на ногах, колени не сгибаются, я не могу поднять руку, солнечное сплетение ничего не сплетает, я не доживу до утра.

– Да, уж ты точно не альпинистка, – согласился Кейси. Он только что вышел из душа и сидел на краю ванны, завернувшись в махровый халат. – Но зато ты сумела взойти туда и потом спуститься назад.

– Тебе особое спасибо. Сначала сказал, что сделаешь все, что я попрошу, а сам тут же в кусты. Спускаться было еще труднее, чем подниматься.

– Хочешь, я потру тебе спинку? – предложил он.

– Так легко тебе не удастся вернуть мое расположение. – Она посмотрела на него с притворной обидой. – Можно мне глоточек?

Джез протянула свой стакан за новой порцией водки, которой они отмечали успешные поиски Трех Стражей. Когда, наконец, столь же взволнованные, сколь и измученные, они добрались верхом до гасиенды – уже после наступления темноты, – они отпустили Сьюзи домой и теперь были сами себе хозяева. После восхождения под изнуряющим солнцем они оказались застигнутыми холодом как раз в тот момент, когда вернулись к своим лошадям, и остаток пути проделали галопом под ледяным ветром. Прежде чем смыть усталость этого дня, Кейси предусмотрительно развел огонь в гостиной.

Они оба не чувствовали голода, хотя весь день питались одними сандвичами. Они были слишком возбуждены своими успехами, чтобы заняться чем-то земным вроде ужина, зато водка, охлажденная в морозильнике, как нельзя подходила к торжественному моменту.

– Ты собираешься вылезать? – спросил Кейси. – Ты сидишь в ванне уже полчаса.

– Только когда наберусь сил, и ни секундой раньше, – ответила Джез повелительным тоном.

– Не хочешь, чтобы я тебе помог?

– Ха, как сказал бы мистер Уайт. Ха! Нести меня с горы ты не пожелал, а теперь хочешь помочь мне выбраться из ванны. Я насквозь тебя вижу, Кейси Нельсон. Ты хочешь кое-что подглядеть! Отвернись-ка лучше и дай мне полотенце.

– Я подержу его для тебя.

– Я слишком скромная и слишком благовоспитанная девица, чтобы предстать перед тобой без одежды. Отвернись.

– Но мы ведь собираемся пожениться, – возразил Кейси. – Почему бы мне и не подглядеть?

– И глаза закрой. А не то ты увидишь меня в зеркало. Я же намерена хранить свою тайну. С этого момента мы будем заниматься любовью только в темноте.

– Даже без свечи?

– Даже без спички.

Кейси протянул руки в ванну и вытащил Джез из воды, визжащую и смеющуюся. Она отчаянно брыкалась, но он крепко прижал ее к груди.

– Дело не в том, что я не мог бы тебя нести, – сказал он. – Просто, когда спускаешься с горы, это не лучшая идея. Зато теперь я буду носить тебя на руках всю ночь напролет.

– Отпусти меня!

Взяв большое полотенце и усадив ее к себе на колени, он тщательно вытер ее, пресекая все попытки выскользнуть. После этого он завернул ее в другой махровый халат и отнес в натопленную гостиную, устроил удобно перед камином, а сам лег рядом и крепко ее обнял.

– Не отпущу, – сказал он.

– А я никуда и не хочу. Еще водки?

– Конечно. Не проголодалась?

– Нет, я слишком возбуждена. О, Кейси, так трудно любить такого парня, как ты! Ты внушаешь мне опасение, что я недостойна тебя. Я не ангел, а ты так ко мне внимателен. Ты заботишься обо мне, не реагируешь на мои гадости, ты знаешь, чего я хочу, раньше, чем я сама это понимаю. Разве я когда-нибудь стану достаточно хорошей для тебя?

– Да уж, это будет нелегко, – ухмыльнулся Кейси.

– Особенно если учесть, что временами ты напоминаешь мне...

– Кого?

– Это не человек... Знаешь, был такой эрдель...

– Собака?

– Да, по-моему, все эрдели собаки, – резонно заметила Джез, делая еще глоток. – Это был такой милый пес, вроде тебя. Бесстрашный, с длинными лапами, густой шерстью, мастью почти как ты, у него был прекрасный характер, доброжелательный, предупредительный. Талантливый, с хорошим чувством юмора, сильный, и у него была такая морда, такая умная мордаха с лохматыми бакенбардами, а уши у него были торчком. Это был пес-медалист, настоящий пес, пес до мозга костей – такой, какой у тебя был в детстве.

– Вот здорово! У меня отродясь не было собаки!

– И у меня тоже. Поэтому мне и кажется, что я тебя недостойна. Я не привыкла иметь такую роскошную собаку.

– Брак – это не совсем то же самое, что иметь собаку.

– В самом деле? Тогда что это?

– Я и сам не знаю. Хотя, может, ты и права. Моя первая жена была для меня вроде плохой собаки, а вторая – как редкая птица, ну, а третья, если задуматься, – как скаковая лошадь.

– Ты был женат!

– Трижды.

– Почему ты мне не сказал?

– Ты не спрашивала.

– Это неправда!

– Возможно... а может быть, и нет.

– Ну, мне до этого дела нет. Ты можешь иметь трех жен хоть сейчас, в эту самую минуту, – я все равно выйду за тебя замуж.

– И я тебя этим не отпугну?

– Никогда.

– Джез, – спросил он настойчиво, – когда ты...

– Кейси, – поспешила Джез прервать его, распуская мокрые волосы по спине, – у меня нет полотенца. Можно, я вытру волосы твоим халатом?

– Попытайся, – сказал он, понимая, что она снова не дала ему договорить, как она делала уже много раз, стоило ему завести разговор о предстоящей свадьбе.

Возможно, какая-то особая нота в его голосе подсказала ей, что он настроен на серьезный разговор, и она рефлекторно перебила его, – с той минуты, как она согласилась стать его женой, они ни разу, ни одного раза не обсуждали серьезно их будущей совместной жизни. Как если бы, согласившись выйти за него замуж, она обрекла его на бесконечное ухаживание.

Джез была откровенна в той же степени, что и уклончива; она сказала, что вышла бы за него, будь у него разом три жены, но она не собиралась говорить ему, когда это произойдет – на этой неделе, в этом году или в этом десятилетии. Или, может быть, все дело в смерти Майка, подумал Кейси. Или она просто боится сделать этот решающий шаг – назначить дату? Ведь эта лучшая из женщин – или она еще ребенок? – умудрилась остаться незамужней до тридцати лет. Ясно, что он ее опять спугнул. Она снова выскользнула из его пальцев, неуловимая, как редкая тропическая рыба в большом аквариуме, и они опять не сумели обсудить единственного насущного плана – относительно собственного будущего. Оба они знают, что в гасиенде они вечно жить не будут. Может быть, Джез испугалась вопроса «когда?» – подумал Кейси. Надо попробовать иначе, выплеснуть это на нее без подготовки.

Он терпеливо ждал, пока Джез вытрет волосы подолом его халата – довольно деликатное дело, в особенности для него, как она отлично понимала.

– Есть вопрос. Когда свадьба?

– Дорогой, давай не сейчас! У меня голова просто забита всякими идеями! Надо так много обдумать, я просто не могу сейчас сосредоточиться на будущем двоих, когда мне надо думать о тысячах и тысячах людей, – сказала она со смехом, который не обещал ничего хорошего.

– Сколько именно тысяч? – Кейси отвернулся с суровым видом, но она не обратила на это внимания. – И почему?

– Ну, – сказала Джез мечтательно, откидываясь назад на него, – я думала... Ты представить себе не можешь, как много я всего передумала с тех пор, как мы отправились на поиски Трех Стражей. Я решила выработать два плана: План А – что делать, если мы их не найдем, и План Б – что, если мы их найдем.

– И что, если бы мы их никогда не нашли?

Против своей воли Кейси чувствовал, что начинает плясать под ее дудку, не в силах устоять перед властной магией ее голоса.

– Ну, я просто не могла концентрироваться на Плане А, потому что это было совершенно немыслимо. Знаешь, как иногда приходится просто отсекать некоторые мысли, потому что они слишком ужасны? Это как раз тот случай. Поэтому я сосредоточилась на Плане Б. Сначала я подумала, что сделал бы мой отец, если бы он был жив, и кое-что для себя открыла.

Джез села прямо и стала смотреть в огонь.

– Он был прав только наполовину. Он хотел навечно оставить землю такой, как она есть, но в наше время это нереально. В его время – может быть, но не сейчас. Семья Килкуллен не может владеть более чем шестьюдесятью тысячами акров земли для своего личного пользования, если, конечно, это не где-то на краю света, где никто больше жить не хочет. Но в Калифорнии, где хотят жить так много людей, это несправедливо. Мы должны поделиться... но по справедливости.

– Никогда что-то не слышал от тебя ни о каком дележе земли.

– Я никогда и не думала об этом. Но теперь... Я думаю, что часть земли можно освоить – это та часть, что лежит на юг от скалы с двумя пиками... Там примерно двадцать пять тысяч акров, и можно взять, скажем, восемь или десять тысяч акров и построить там новый город, где смогут жить шестьдесят или семьдесят тысяч человек и при этом оставаться в окружении нетронутой природы со всех сторон.

– Моя любовь, урбанистическая мечтательница!

– Не надо быть никаким градостроителем, чтобы понимать это, достаточно только читать газеты. Сейчас ценятся новые идеи, идеи.

– И что это будет?

Кейси было интересно, что Джез ответит на этот вопрос, вариант ответа на который у него уже созрел.

– Община.

– Как ты собираешься возродить общину? Построить город на семьдесят тысяч жителей – это тебе не стоянка для «Роллс-Ройсов», которую затевают Валери с Фернандой.

– Без пляжа их дело не выгорит, а пляж как раз в той части, которая на карте исключена из зоны освоения. Послушай, Кейси, вот как мы создадим общину. Забудь о торговых центрах и сосредоточься на центральной улице! В каждом районе будет своя главная улица, настоящая, реальная, старая добрая главная улица, с автоматами содовой воды, кинотеатрами, пекарнями, бакалейными лавками, с настоящими, живыми мясниками и скобяными лавками, с кегельбанами и танцзалами, закусочными и химчистками, гастрономами, парикмахерскими, салонами красоты и книжными магазинами, и аптеками, и бассейнами, и множеством всяких кафе, открытых кафе на тротуаре, магазинами всякого рода и разными местами, где можно послоняться и посплетничать, и, конечно, всюду должны быть стойки для велосипедов, потому что люди будут попадать на главную улицу на велосипеде, если только они не предпочитают ходьбу пешком или верховую езду.

– Что ты называешь районами? – спросил Кейси.

Джез расшагивала по гостиной, настолько захваченная своим видением, что незаметно для себя оставила теплое место у камина, и Кейси почувствовал, что единственный способ сохранить с ней контакт – это задавать ей вопросы.

– Люди не будут жить на улицах, где все дома как близнецы-братья, у них будут свои районы, как было когда-то, например, в некоторых городах Старой Англии или даже в Сан-Хуан-Капи-страно, где одни живут в домах, а другие – в квартирах, одни платят очень низкую аренду, у некоторых собственные дома, одни молодые, а другие старые, и дети всех возрастов... но Кейси, у каждого будет крыльцо, и веранда, и окно, и двор, и патио, и садик, и чердак – мне почему-то кажется, что чердаки особенно важны, не знаю почему, – и все дома стоят достаточно близко один к другому, чтобы люди чувствовали себя соседями и говорили по утрам «здравствуйте» и чтобы все было по-человечески! И там будет место, где устроить пикник и где сыграть в шахматы, там повсюду будут лошади напрокат, и площадки для бейсбола и баскетбола, и просто детские площадки для игр!

– А как же ранчо, скот?

– Кейси, как же ты не поймешь? Мы по-прежнему будем выращивать скот, только не так много, но вся идея заключается в том, чтобы город и ранчо сосуществовали, чтобы каждый, кто будет жить в городе, мог из окна видеть пасущиеся стада. Повсюду можно будет ездить верхом, даже по самой главной улице, но свои конюшни иметь будет нельзя.

– И как ты собираешься управлять таким городом?

– С помощью городских собраний и городского правительства в мэрии и на городской площади – я сказала тебе о городской площади? – Джез отмахнулась от вопроса об управлении городом. – Будет большая публичная библиотека, эстрада для оркестра, где по выходным станут играть музыканты, чтобы каждый мог познакомиться со всеми, и много-много фонтанов, чтобы был звук льющейся воды, и много кафе, картинных галерей, колоннад, где люди смогут прогуливаться, укрытые от палящего солнца, или ехать на велосипеде или верхом на пляж, плавать и кататься на серфере, или сидеть и слушать шум волн и смотреть на закат, – но они не смогут изменить эту землю – никогда!

– А школы?

– Естественно, – сказала Джез, – естественно, школы, церкви, синагоги и легкая, чистая промышленность и бизнес, чтобы люди могли работать недалеко от дома. Градостроители сейчас бьются именно над этим. Я много об этом читала, но никогда не обращала на это внимания, пока Фиби не снесла «Перпл Тостада Гранде»...

Она замолчала, остановившись у окна, и покачала головой при воспоминании.

– Иди сюда и сядь. Какое это имеет отношение к твоему плану?

– Она разрушила «Дэзл». Одним махом! Венеция – вот настоящий квартал, один из последних, что остались, а Фиби разрушила его часть, что-то такое, что мы все принимали как должное, как люди раньше принимали как должное свою главную улицу. Поэтому, когда я поняла, что у нас есть возможность построить новый город, я уже знала, что в нем должны быть кварталы со своими главными улицами... А если исходить из этого, то все становится ясно: надо только помнить, каким все было двадцать пять лет назад... Двадцать пять лет назад – вот уже когда все стало меняться...

Она говорит как в трансе, подумал Кейси. Она не представляет ни одной из гигантских проблем, с которыми сопряжено строительство нового города, будь то финансы или что угодно, так же как ни на секунду не задала себе вопрос: как она добьется собственного назначения на роль главного архитектора этого нового, утопического города, принимая во внимание существование еще и ее сестриц, настроенных отнюдь не утопически?

– Джез, – спросил он, – а тебе известно, что такое инфраструктура?

– Смутно, – ответила она, все еще погруженная в свои мечтания.

Ну что ж, еще узнает, подумал Кейси. И скоро. Пусть пока она просто мечтает вслух, да к тому же немного под градусом, но она не рассуждает о чем-то несбыточном. Она говорит вполне здраво. А вообще-то, к черту здравый смысл! Он знает в тысячу раз больше, чем она, об освоении земель, и ясно, что за ее идеями будущее. О, она будет поглощена реализацией этой идеи, она уже и сейчас ею захвачена так, что думать забыла о своей карьере фотографа; она настолько увлечена этим планом, что даже не замечает его присутствия – он для нее всего лишь слушатель. И ей все равно, собирается ли он принять участие в ее проекте или хотя бы интересно ли ему то, что она рассказывает. Ее не больше волновали его несуществующие три жены, чем его участие в будущем проекте, как будто роль главного ковбоя – предел его мечтаний. У нее еще долго не будет времени на свадьбу и даже на разговоры о ней, а очень скоро в ее жизнь войдут настоящие архитекторы и строители – и тогда что? Может быть, ему надо сейчас напомнить ей о его чувствах? Может быть, сейчас пора вернуть ее с небес на землю, пока она в таком экстазе? Нет, он не в силах этого сделать. Может, в этом и заключается самопожертвование любви, или это боязнь услышать ее ответ? Может быть, этот ответ будет таким, что лучше отключиться от этой проблемы, как сделала Джез с Планом А? Сейчас ему нужно большое самоотречение, твердо сказал себе Кейси, такое же, каким обладает она.

Да, уж это им не понравится, злорадно думала Джез, раскладывая бумаги и фотографии на столе отцовского кабинета. Им это совсем не понравится, но опровергнуть они ничего не смогут. Это официальные документы, узаконенные самим правительством США, а не какое-то народное сказание, это не соломинка, за которую хватаются в надежде на спасение. Ну, кажется, все на месте – кроме фотографии запыленной банки из-под пепси.

Через несколько минут к Джез должны были явиться Джимми Розмонт и сэр Джон Мэддокс. Она их вызвала – именно вызвала, другого слова не подберешь, – таким тоном она сообщила им, что ей есть что с ними обсудить, после того как подготовила все бумаги. Со дня их восхождения минуло шесть дней.

Поначалу Джез подумала, не предложить ли им чаю, прежде чем предъявить документы, но почти сразу же отвергла эту мысль. Никакого чая, никакого кофе, ни даже стакана воды – если они, конечно, сами не попросят. Это чисто деловая встреча, и она не обязана проявлять никакого гостеприимства, ни к чему демонстрировать какие-то особые женские чары.

Одета она была по-деловому, по-мужски, – как «ранчеро», как хозяин. На ней были простые темно-коричневые кожаные брюки, заправленные в ковбойские сапоги тонкой кожи, и рубашка мужского покроя из плотного белого хлопка, с узким кожаным галстуком по шее. Она надела старую ковбойскую шляпу, которую подарил ей на восемнадцатилетие один из вакерос. Для него это была просто шутка, но шляпа на голове Джез приобретала оттенок какого-то угрожающего щегольства – не шляпа, а боевой флаг. Детали ее наряда, взятые вместе, создавали воинственное обличье, такое же однозначное, как одежда матадора.

Сегодня Джез вышагивала совсем не своей обычной изящной женской походкой – сапоги придавали ей твердую, весомую поступь. Ее беззаботная, легкая, беспечная походка канатоходца сменилась суровым шагом, соответствующим ее грозно надвинутой на глаза шляпе. Ее можно было принять за юношу, она даже волосы убрала назад, заплетя их в косу.

У нее была мысль пригласить Кейси на эту беседу, но, поразмыслив, она решила, что раз он не имеет формально никакого отношения к земле, то это будет не к месту. Сестер она тоже не приглашала, поскольку Джимми Розмонт и сэр Джон и так выступали от их имени, и их присутствие могло лишь отвлечь ее от того, что она должна сказать. Стоя за отцовским столом, Джез нетерпеливо постукивала каблуком. Еще две минуты – и их можно считать опоздавшими.

Джез услышала, как подъехала машина, как Сьюзи открыла дверь. Раздались шаги двух мужчин, поднимающихся по лестнице. Наконец-то! Она оставалась на месте, не сделав ни шага им навстречу, без улыбки, ожидая, когда они подойдут и поздороваются с ней за руку.

– Устраивайтесь поудобнее, джентльмены, – скомандовала Джез, села в рабочее кресло отца и слегка отодвинула его, чтобы водрузить скрещенные ноги на стол. Она оглядела комнату, стены которой были увешаны фотографиями в рамках, сделанными на протяжении последних ста лет, чеками на продажу племенных быков и бережно хранимыми письмами от лидеров партии демократов, и ощутила присутствие Майка Килкуллена.

– Когда мы виделись с вами в первый раз, – спокойно начала она, переводя взгляд с одного на другого, – вы развернули передо мной свой план переустройства ранчо Килкуллена, или, как его называли прежде, на заре калифорнийской истории, ранчо Монтанья-де-ла-Луна. Вы не знаете, почему оно так называлось, мистер Розмонт?

– Нет, мисс Килкуллен.

– Это название переводится как «Гора Луны». Ибо с тех пор, как люди поселились на этой земле, – а это было очень давно, – они наблюдали, как каждый вечер прямо из-за горы Портола восходит луна, и, конечно, многие из них вследствие своего невежества думали, что гора рождает луну. Но вы, мистер Розмонт, и вы, сэр Джон, люди образованные и слишком современные, чтобы интересоваться такими древними выдумками. Когда вы видите гору, вы думаете о том, какие возможности она дает для развития кондоминиумов.

– Да, мисс Килкуллен. Но времена меняются, – сказал Джимми Розмонт, – а вместе с ними и горы.

– Не настолько, насколько вы думаете, мистер Розмонт. Мне не понравилась ваша затея...

– Мы это заметили, – сухо вставил сэр Джон.

– И она мне по-прежнему не нравится! Но тогда я еще не знала, что сделать, чтобы ей воспрепятствовать. Я предприняла изыскания с целью выяснить, насколько законно завещание моего отца, и обнаружила нечто действительно интересное. Он оставил землю дочерям, не имея на то права.

– Да что вы говорите! – Джимми Розмонт улыбнулся добродушной снисходительной улыбкой.

– Землю, – продолжала упрямо Джез, – распоряжаться которой он сам не имел особого права, землю, по поводу которой дан обет, запрещающий передавать ее кому бы то ни было иначе, как учитывая все его условия.

– Что еще за ерунда? – Голос сэра Джона прозвучал беззаботно и даже весело.

– Это не ерунда, сэр Джон. – Джез встала. – Я должна показать вам несколько бумаг. Во-первых, письмо моей прапрабабки Хуаниты Изабеллы Валенсия Килкуллен, адресованное ее будущей невестке.

Джез не торопясь зачитала перевод письма, подготовленный профессором испанского языка Калифорнийского университета Ирвином и нотариально заверенный. Затем коротко, но точно изложила им поэтапную историю земельных грантов в Калифорнии, а также разъяснила значение увеличенной черно-белой копии документа, который они с Кейси обнаружили в Хантингтонской библиотеке, переведя для них клятву Бернардо Валенсия и подписи четырех свидетелей. Все это опять-таки было заверено у нотариуса. Она показала им печать президента США, придавшую окончательную силу собственности на землю, а также фотокопию купчей, подписанной Антонио Валенсия и Майклом Килкулленом. Она показала им увеличенные фотографии, сделанные с высоты Трех Стражей. Наконец, используя современную топографическую карту участка, она показала им обведенную красным границу земли, которая «должна оставаться неприкосновенной для рук человеческих», подчеркнув при этом, что Килкуллены столь же свято, как Валенсия, чтили древний обет.

Завершив демонстрацию, она встала во весь рост за столом, стараясь подавить торжествующую улыбку. Джимми Розмонт и сэр Джон обменялись взглядами, значение которых осталось для Джез неясным. Молчание нарушил сэр Джон.

– Это действительно чудесно, мисс Килкуллен. Я поздравляю вас с проделанной вами разыскной работой.

Он говорил в своей обычной добродушной манере.

– Умно и аккуратно исполнено, – согласился Джимми Розмонт. – В любое время можете рассчитывать получить у меня работу.