Текст книги "Все или ничего"
Автор книги: Джудит Крэнц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)
Если просто дотронуться, то ведь никому от этого плохо не будет? Не будет?
– Джез?
– М-м-м?
– Я еду в Лос-Анджелес в эту среду посмотреть отчеты. Не могли бы мы вместе пообедать?
– Похоже, ты назначаешь мне свидание? – спросила Джез бесхитростно, подделываясь под его тон.
– Именно так.
– Не странно ли? – спросила она. – Ты ведь живешь здесь, ты – главный ковбой, ты – член семьи, а я все равно собираюсь опять приехать сюда в конце следующей недели. Не выглядит ли это слишком искусственно – отправиться куда-то на свидание?
– Я не хочу ждать конца следующей недели, чтобы снова увидеть тебя, – сказал Кейси с такой же нарочитой прямотой, как и она.
Он провел пальцем по ее прямым бровям «против шерсти», и она задрожала от восторга. Джез еще крепче сплела руки вокруг его шеи и поцеловала Кейси с таким властным колдовством, на какое только была способна.
Кейси Нельсон вскочил на ноги резко, крепко придерживая ее за локти, чтобы она не упала.
– Ты уходишь куда-нибудь? – спросила Джез тихим голоском с отменно бесхитростным удивлением.
– Принять холодный душ.
– Почему?
– Потому что я не собираюсь соблазнять тебя под крышей дома твоего отца, в его отсутствие.
– Что же, черт возьми, заставляет тебя думать, что ты можешь соблазнить меня?
Ее голос звучал так, будто она бесцеремонно и откровенно потешалась над ним, угрожающе мягко. Уж не так-то ее легко соблазнить, думала Джез, под любой крышей. Совсем нелегко. Пусть только попробует, он сразу обнаружит, насколько это невозможно.
– Спокойной ночи, Джез. И приятных сновидений.
– Ну, Мэл, что ты думаешь по этому поводу? Гэйб с Фиби сошлись уже или нет? – спросил Пит ди Констанза, когда они встретились у входа в студию «Дэзл».
– Если он так нетерпелив...
– Или так похотлив... – согласился Пит.
– Или так великодушен, – предложил любезно Мэл.
– Или амбициозен, – сказал Пит, выражая некоторое удивление.
– Может быть, ему нравятся очень худые леди. – Мэл неодобрительно покачал головой.
– Не-е, от Фиби меня отвращает не ее костлявость. Я мог бы примириться с костлявостью, и Фиби не так уж плохо выглядит, даже если смотреть на нее с этой точки зрения. Это ее особенность, – настаивал Пит ди Констанза. – Невозможно даже представить, как все это проделывать с Фиби. Она ведь сразу укажет тебе, что не так, и как надо, и как ты сможешь сделать лучше, и сколько тебе надо времени на все, чтобы она не потеряла интереса, и какую часть гонорара она удержит, если ты не исправишься... ты же знаешь.
– Я не могу судить об этом, Пит, особенно о таких соблазнительных подробностях... Бог мой, да ты развратник! Но давай посмотрим фактам в лицо. Фиби уделяет ему вдвое – нет, даже втрое больше внимания, чем нам или даже Джез, а ведь мы делаем деньги. У Гэйба до сих пор не получилось ни одного особенно выдающегося снимка – он слишком долго отсутствовал, чтобы по-настоящему втянуться в наши дела.
– А у нее не хватает времени, чтобы позвонить заказчикам и достать работу для меня: все время висит на телефоне по поводу Гэйба.
– Она не смогла выбить несколько важных снимков для меня. Слишком занята: надо обеспечивать Гэйба. Я едва не потерял деньги по счету «Кэмпбелз Суп» на прошлой неделе, – согласился Мэл.
– И три раза в неделю они завтракают вместе, – прибавил Пит. – И не просто так, на ходу, а основательно, на Маркет-стрит. Бьюсь об заклад, что платит она.
– Да, они поладили, – пришел к окончательному выводу Мэл. Завтрак на Маркет-стрит решал все.
– Сколько за это надо платить! – мрачно заметил Пит.
– Это мы платим за все, Пит.
– Фотографы по рекламе пищи! – фыркнул Пит. – Воображаете, что именно вы являетесь королями мира коммерческой фотографии.
– Ты ведь спросил меня, что я думаю по этому поводу. И нечего на меня бросаться.
– Прости. Просто меня опять заело. Это профессиональное, я всегда ведь работаю с машинами и металлом.
Пит по-братски обнял Мэла, и они разошлись в разные стороны, довольные своей старой дружбой.
– Гэйб, – позвала Фиби и помолчала, расстегивая крючки накидки. – Ты когда-нибудь снимал новоселье?
– Ну, Фиби, я просил тебя быть моим представителем, а не сводней. Да раздевайся же! Огромный опыт твоей деятельности должен подсказать тебе, что сейчас не время для разговоров.
– Минутку, не больше. Клянусь честью, мой лакомый кусочек, но сначала об этом новоселье. Это будет исключительное празднество, и они собираются допустить только одного фотографа.
– А кто празднует новоселье? – спросил Гэйб без интереса.
– Я еще не могу сказать тебе, любимый, но это пойдет среди главных новостей.
– Новости? Новоселье? Я не беру даже свадеб. Как режут свадебный пирог, девочки с цветами, как бросают букет. Избавь меня, детка. Это не мой стиль. И не называй меня «любимый».
– А откуда ты знаешь так много о свадьбах? – подозрительно спросила Фиби.
– Однажды я поехал в Монако подзаработать деньги, попал на первую попытку принцессы Каролины. Такое было! Больше никогда в жизни. Лучше устрой мне похороны, я соглашусь. Но если ты не остановишься и будешь еще продолжать уговаривать меня, то я, пожалуй, потеряю интерес к тому маленькому дельцу, ради которого мы сюда пришли.
– Одно последнее слово, Гэйб. Деньги.
– Деньги?
– Ты не сможешь заработать больше на любом приеме любого уровня, в любой части мира. Снимки пойдут везде, начиная от «Пипл» до первой страницы «Нью-Йорк таймс», с гарантией от международного синдиката.
– Тогда беру. Теперь ложись!
Фиби быстро выполнила просьбу. Гэйб занял как раз половину ее дня, теперь он ее завершит. Спеши, пока светит солнце. Собирай цветы, пока можешь. Не теряй того, что можешь приобрести. Гэйб, как о том и говорили, был во всех отношениях действительно хорош в постели. Нет. Даже лучше. Много, много лучше!
Лидия Килкуллен и две ее дочери расположились в банкетном зале «Ля Кот Баск» и быстро, без малейшего интереса, просмотрели меню. Неважно, насколько различно было мнение этих трех женщин по любому поводу, но они были совершенно единодушны в одном: ленч – исключительно неинтересен как прием пищи. Необходимость дать дополнительное топливо телу – единственное его оправдание. И еще обмен мнениями и последними новостями. Кто не понимает этого и считает, что ленч придуман для удовольствия, совершенно не понимает элементарных вещей, касающихся светской жизни.
Формы ради Фернанда, чья очередь была платить, посоветовалась с матерью и сестрой. Они пришли к решению очень быстро.
– Всем одно и то же, – сказала Фернанда официанту. – Первое – спаржа без приправы, затем – рыбное филе по-дуврски, без соуса, без соли, с дополнительной порцией лимона.
– Белое вино, мадам? – спросил официант.
– «Эвиан», большая бутылка, пожалуйста.
– Слушаюсь, мадам.
Официант уже давно утратил всякие иллюзии. Эти леди, по крайней мере, понимали, что положено заказывать бутылочную воду. А то некоторые просто пили эту гадость прямо из-под крана.
– Для меня большое удовольствие опять побыть с вами, моими дочерьми, – сказала Лидия. – Выглядите вы обе великолепно.
– Но ты выглядишь лучше всех из нас троих, – вполне искренне сказала Фернанда.
Она надеялась, что, когда достигнет возраста матери, будет выглядеть так же шикарно, как Лидди, ибо ничто другое, как следование стилю, не будет иметь значение в том отвратительном, пока еще далеком, непредставляемом будущем.
– Спасибо, Фернанда, но после этого ужасного утра, что я провела здесь, удивляюсь, как я еще не умерла.
– Что, неудача у Бергдорфа? – с сочувствием спросила Валери.
– Там были сравнительно хорошие вещи, но я не поверила своим глазам, увидев цены. Что, черт возьми, случилось с ценами? Я почти ничего не могла позволить себе купить даже на распродаже, почти в полцены. Там не было ни одного простого платья дешевле семисот долларов, ни одного длинного вечернего платья – из тех, которые мне захотелось бы приобрести, – дешевле двенадцати сотен.
– Я уверена, что мисс Келли в магазине Сакса припасет для тебя ассортимент получше, – поспешила сказать Валери. – Все говорят, что у Бергдорфа стали самые высокие цены во всем городе.
– Будем надеяться, – сказала Лидди, стараясь не выдать разочарования, которое она чувствовала по этому поводу.
После смерти одной из ее незамужних двоюродных бабушек годовой доход Лидди, равнявшийся тридцати пяти тысячам долларов, вырос почти до шестидесяти тысяч. Ее родители продолжали жить, все так же не жалуясь на здоровье, за счет той очень небольшой части, которая осталась от поместья Стэков. Традиций в ее семье было всегда больше, чем денег, и даже когда они умрут, ей нельзя будет надеяться на что-нибудь существенное. Однако цены в Европе продолжали неуклонно расти, а доллар обесценивался, и теперь Лидди уже не могла жить в Марбелле, поддерживая стиль, близкий к тому, который она установила там тридцать лет назад.
Она уже не могла сделать большего, чем раз в десять лет немного обновить внешний вид своего дома или закупить полотенца; она была не в состоянии произвести капитальный ремонт бассейна и ванн; она сократила штат до того, что ей приходилось обслуживать виллу только с помощью одной горничной, одного садовника и одного повара. Все больше и больше времени Лидди тратила на то, чтобы сделать кое-что вместо слуг, которых она уже не имела. Она сократила количество домашних вечеров, которые давала время от времени на протяжении года, хотя, конечно, это было самое последнее, на чем стоило экономить, ибо где она окажется без них? И действительно, кем она окажется? Невероятно, но Лидия Генри Стэк Килкуллен начала чувствовать себя так, как чувствует всякий владелец небольшого дела, когда начинает замечать, что все обстоятельства незаметно, но упорно толкают его к банкротству.
Хуже всего было то, что Марбелла уже потеряла значение выигрышной карты, которой была так долго. Марбелла увидела тот день, когда принц Альфонсо продал большую часть своей собственности в клубе «Марбелла» сказочно богатому арабу Аль-Мидани из Саудовской Аравии, который, к ужасу постоянных жителей, предпринял такое грандиозное строительство, что город теперь был обезображен высокими многоквартирными домами и торговыми центрами. Почти все друзья Лидди покинули виллы на берегу и переместились в глубь страны, к холмам, возвышающимся за дорогой в Кадис, построив небольшие частные дома, достойные Беверли-Хиллз, в новых кварталах частных застроек.
Город Марбелла был еще полон людей, но это были уже не те люди, с горечью думала Лидди. Новые гости Марбеллы стали невыразимо ужасны. По сравнению с ними рок-звезды и толпы профессиональных игроков, заполнявшие Марбеллу в семидесятых годах, казались теперь почти такой же блестящей публикой, как гости истинно золотых, славных шестидесятых. Друзья продолжали приходить на ее домашние вечера, но скоро может наступить день, когда приглашение на ее виллу уже не будет знаком принадлежности к высшему обществу.
На самом деле этот день, если бы она позволила себе посмотреть правде в глаза, уже, возможно, наступил. Ее друзья приезжали к ней только по привычке. А что они говорили друг другу ночью, у себя в номерах? Неужели они не замечали признаков запущенности, которые видела она, или же ее деликатное гостеприимство перевешивало тот факт, что клуб «Марбелла» уже не был столь знаменит и что, хотя эрцгерцогиня Хапсбург, чета Бисмарков и Ротшильдов все еще приезжали в Марбеллу, основной темой их разговоров были изменения к худшему в Марбелле?
– Я рассчитываю на мисс Келли, – сказала Лидди, стараясь, чтобы это звучало настолько легкомысленно, насколько это было в ее силах. – Меня это не очень волнует, если в Саксе вдруг не получится так же. Ну, Фернанда, что новенького в твоей жизни? Уточни, что же происходит между тобой и твоим мужем?
– Ничего особенного, – ответила Фернанда с неестественным спокойствием.
Действительно, не так уж много потребовалось времени, чтобы старушка Ма добралась до самой неприятной темы из всех, которые она могла бы затронуть.
– Судя по тому, что я слышу, у меня есть основание для беспокойства.
– Нет. Действительно, нет, мама. Вэл, расскажи маме о твоей выставке и великой победе над детской железной дорогой.
– Валери уже все рассказала мне вчера за обедом, – возразила Лидди. – Я думаю, ты хорошо сделала, высказав все, Фернанда. Леди Джорджина кажется очень приятной женщиной. И ее муж, вероятно, человек с пониманием, несмотря на все, что о нем говорят.
– Он знал, что это неправильно, еще до того, как она это сделала, – заметила Валери. – Мы пройдем на выставку после ленча, не так ли? Розмонты оказались очаровательными.
– Действительно, это так, – промолвила Фернанда, радуясь, что беседа от ее отношений с мужем перешла на Розмонтов. – На днях я наткнулась на Джимми Розмонта на Мэдисон-авеню, и мы зашли с ним вместе выпить по-быстрому.
– Неужели? – удивилась Валери, проявляя любопытство. – Выпить по-быстрому?
Как это произошло, что она впервые слышит об этой встрече, с удивлением подумала Валери. Никогда, думала она, не подозревала, что Фернанда может забежать выпить днем и что такой занятый мужчина, делающий миллиарды, мог праздно шататься по улицам Манхэттена в поисках, с кем бы выпить в баре. Но ведь и Фернанда тоже не могла... о, нет, Фернанда именно так и сделала, поняла вдруг Валери, заметив мимолетное выражение, промелькнувшее на лице ее сестры. Боже мой, неужели она ни перед чем не останавливается? Неужели она не понимает, насколько отвратительно выглядит то, что она спуталась с мужем Джорджины? Если это откроется – а как же может быть иначе? – весь город будет болтать об этом. У проклятой сестрицы течка круглый год! И к тому же как раз тогда, когда она и Джорджина, казалось, даже подружились.
– Когда это было, Ферни? – Валери старалась казаться незаинтересованной.
– О, на той неделе, не помню точно. Но он действительно сказал, что хочет о чем-то поговорить с вами обеими, когда мама приедет. Он хочет, чтобы я его представила отцу.
– Зачем? – резко спросила Валери, забыв на мгновение о своем гневе на Фернанду за ее сексуальную активность.
– А что еще он сказал? – поинтересовалась Лидди.
– Он сказал, что у него деловое предложение, которое он хотел бы изложить отцу, и он думает, что всегда лучше встретиться с человеком, когда его представляет кто-нибудь из семьи или общий друг.
– Что же ты ему ответила? – спросила Валери.
– Я сказала... я сказала, что отец не очень-то легкий человек в общении, особенно когда разговор идет о деле, но я сделаю, что смогу. А впрочем, я оставила это все до вас – как вы на это посмотрите.
Вряд ли стоит говорить им, что она уже пообещала представить Джимми Розмонта отцу, размышляла Фернанда. Ленч с Розмонтом в маленьком роскошном номере, который он держал специально, как она знала, для таких вот тайных встреч, разочаровал ее в сексуальном плане, но, что очень даже любопытно, оставил самое доброе воспоминание. Ни один мужчина не выливал на нее такого потока умной и подробной похвалы особенным красотам ее тела. Но еще важнее, что ни один мужчина давно уже не мог заставить ее чувствовать себя такой молодой. Не говоря уж о мужчинах старше ее.
Не вина Джимми в том, что он чувствовал себя настолько возбужденным с того самого момента, когда они начали заниматься любовью, что даже не мог скрыть этого. Не было его вины в том, что она моментально заметила состояние, в котором он пребывал, – да кто бы и не заметил? Не было его вины и в том, что она опять почувствовала, как ее желание начало привычно пропадать, как только она поняла, что, будь даже его выносливость на самом деле так невероятна, как это приписывает ему молва, на самом деле он в основном такой же, как и все мужчины. Единственное, чего хотел Джимми Розмонт, – это войти в нее и получить свое удовольствие, и никакая предварительная игра не могла скрыть эту грубую цель.
Она была убеждена, что, если бы она не изобразила оргазм, он бы продержал ее в постели весь день, пробуя то одно, то другое, чтобы этого добиться. Он, конечно, заслужил награду за упорство. Она заслужила награду тоже, подумала Фернанда, за чистую артистичность того оргазма, который она так искусно подделала. Он, легендарный сексуальный гигант, не был способен отличить подделку от подлинника так же, как и любой другой мужчина, побывавший на его месте, и ей удалось изобразить это с немалой долей элегантности, как только она поняла, что он ни за что не откажется от дальнейших попыток, хотя она уже потеряла интерес и остыла, чувствуя нетерпение его здорового, атлетического тела.
Они расстались в хорошем настроении. Он был в восхищении от ее действий, а она была довольна его умными и такими приятными комплиментами. Она сказала, что не может встретиться с ним снова, поскольку ей так нравится Джорджина, что ее будет мучить совесть. Удачное решение проблемы, подумала Фернанда. Это сразу избавило ее от необходимости снова подвергаться такому же эксперименту и не нанесло урона его самолюбию, что так важно для любого мужчины. Если он хочет познакомиться с ее отцом, то почему бы нет? Это знакомство, она была полностью уверена, не было причиной того, что он пригласил ее на ленч.
– Он говорил что-нибудь о покупке земли? – спросила Валери.
– Нет, Валери, он говорил о покупке коровы, – сказала Лидди уничтожающим тоном. – Конечно, он хочет скупить земли. Все хотят это сделать уже на протяжении двадцати пяти лет, а ответ всегда один и тот же. Ваш отец не желает продавать.
– Удивляюсь, – медленно сказала Фернанда, как будто думая вслух. – Если отец женится на Рэд Эпплтон, не изменится ли все? Может быть, он будет готов продать – ведь ему понадобится больше времени, чтобы наслаждаться жизнью? И помимо всего, Рэд близка с ним, все знают об этом. С его стороны будет очень некрасиво просить ее отказаться от привычного образа жизни и переехать на ранчо – и в то же время как бы это выглядело, если бы он стал жить за ее счет?
Лидди подавилась глотком «Эвиана».
– Женится! – прошипела она, когда дыхание у нее восстановилось. – Вы говорите об этом, как о чем-то маловажном! Почему вы мне об этом ничего не рассказали? Как далеко это все зашло?
– Ферни все это выдумывает на ходу, мама, – поспешила сказать Валери. – Их просто часто видят вместе.
– На протяжении уже нескольких месяцев, Вэл, и подозрительно часто, – запротестовала Фернанда. Ей не понравилось, что ее предположения так легко отметают.
– У вас обеих нет ни капли здравого смысла, – зло сказала Лидди. – Если существует хоть малейший шанс, что ваш отец снова женится, вы соображаете, что это означает для вас обеих? Этой Рэд только сорок один. Что удержит ее от того, чтобы завести ребенка или даже двух, уж если на то пошло? И как знать, не будет ли ранчо оставлено любому отпрыску мужского пола, которого она может заиметь? Так поступали все Килкуллены, с тех пор как пришли сюда из своих болот и начали вести себя как британские аристократы.
– Ты хочешь сказать, что отец может убрать нас из завещания? – недоверчиво спросила Валери.
– А почему бы и нет? – ответила Лидди, стараясь подавить свое раздражение, вызванное этими убийственно невежественными, наивными детьми. – Если у него родится сын, он совершенно спокойно оставит вам и вашим детям какие-нибудь ничего не значащие сувениры и сохранит ранчо как единое целое для своего сына; Он думает, что у вас обеих достаточно денег. У вас их действительно достаточно, и он уже заплатил благодаря мне за ваше дорогое образование.
Валери и Фернанда сидели в оцепенении и молчали. Болтая о Рэд Эпплтон и ее действиях, ни одна из них не продумала это дело до возможного логического конца. Они слишком привыкли считать себя непререкаемыми наследницами, чтобы представить, что может родиться еще какой-нибудь наследник и занять их место. Таких вещей просто не бывает в современном мире. Но они знали Майка Килкуллена и знали, что он жил совсем не в современном мире.
– Естественно, вы двое не подумали о каком-нибудь противодействии, – промолвила Лидди саркастически.
– А что мы можем сделать, мама? Едва ли нам стоит ехать в Калифорнию, чтобы разрушить этот маленький роман, – с трудом проговорила Валери.
– Вы обе должны сейчас хорошо подготовиться к тому, чтобы провести Рождество на ранчо, вы и ваши дети, все до одного. Фернанда, твоему Джереми сейчас девятнадцать, а Мэтью – семнадцать. Твоя Хейди и три дочери Валери – все прелестны. Если шесть внуков, двое из которых уже молодые люди, будут постоянно крутиться возле него, у вашего отца вряд ли хватит времени, чтобы встречаться с этой Рэд, и, вполне вероятно, он осознает, что у него уже есть наследники.
– Но мои дети планируют лыжи, – запричитала Фернанда.
– А у моих девочек сплошные званые вечера в течение всех рождественских каникул, – добавила Валери.
– Абсурд! Все это не имеет значения. Они должны быть на ранчо. И в хорошем настроении. Без хныканья, – отрезала Лидди.
– Но, мама, одно дело, когда ты посылала нас на ранчо всякий раз, как только считала возможным. И мы понимали почему. Но наши дети родились не там, они многого не знают ни о тебе, ни об отце, мы воспитывали их не так, как воспитывала нас ты. Как мы сможем им все объяснить? – спросила Валери.
– Я не знаю, и это не моя забота, но вы обязаны это сделать! Если ваш отец женится снова, вам придется делить поместье с его женой, даже если у них не будет детей. А потом ведь есть еще эта Джез, которая практически живет там! Отец может оформить завещание, как он только пожелает. А что, если он ничего не оставит вам? Что, если ранчо перейдет к Джез и его новой жене? А вы получите крохи с его счета в банке, как когда-то получила я? Речь идет о миллиардах долларов! Неужели вы, две ничтожные дурочки, не можете этого понять?
Валери и Фернанда обменялись взглядами, в которых отражался ужас. С тех пор как они помнили себя, мать внушала им, что пожертвовала своей семейной жизнью, чтобы дать им образование и преимущества, которые они получили в результате учебы в хороших школах-пансионатах на Восточном побережье и дружбы с хорошими девочками из хороших семей. Они знали, что обязаны ей тем, что избежали участи вырасти парой деревенских сереньких мышек из знаменитого округа Оранж. Подразумевалось, что, когда они действительно станут наследницами, они обеспечат Лидди хорошими процентами в обмен на то, что она для них сделала. Ни Валери, ни Фернанда никогда не ставили под вопрос это условие, и сейчас они этого не делали, но прекрасно понимали, что их мать паниковала не столько по поводу их благополучия, сколько по поводу своего будущего.
Никогда раньше они не слышали паники в голосе Лидди Килкуллен и поэтому, уловив ее сейчас, моментально поддались ей. Три женщины сидели молча, уставившись на скатерть, пока официант убирал тарелки с недоеденной рыбой. Фернанда и Валери отчаянно пытались решить для себя вопрос, как им заставить своих детей изменить планы и принять предложение о поездке на ранчо.
Мысли Лидди помчались вперед. Димс Уайт исполнял обязанности губернатора Калифорнии уже второй срок. Он и Нора все еще приезжали в Марбеллу, когда Димс был в состоянии вырваться, даже если только на одну неделю. Удивительное влечение Лидди и Димса друг к другу не ослабевало. А то, что встречи были так редки, делало их еще более важными, наполняло особым смыслом. Лидди так и не изменила свою короткую стрижку, которая нравилась Димсу. Ее тело, которое она тренировала с неослабевающим фанатизмом, оставалось таким же твердым и мускулистым, как и всегда, ибо у нее никогда не возникало желания изменить облик той женщины, которую Димс встретил однажды вечером в Сан-Клементе и моментально так высоко оценил.
Теперь, когда из-за его положения он всегда оставался в поле зрения публики, Димс Уайт опасался давать выход своим гомосексуальным наклонностям. Комната Лидди, с ее затенением и охристо-золотистым отсветом дневного солнца, тяжелым запахом цветов, была единственным местом в мире, где он мог вообразить себя снова беспечным молодым человеком, каким был когда-то, впервые оказавшись в ее кровати. Приходя в ее комнату каждый день после полудня, он уходил только тогда, когда они оба были удовлетворены. И хотя Лидди об этом не догадывалась, для него она стала его матросом.
Нора Уайт, продолжала думать Лидди, научилась полностью использовать преимущества своего положения первой леди Калифорнии, придав себе подобающий вид и манеры, и Лидди всегда была чрезвычайно деликатна, во всем поддерживая ее, ибо как приятельница Нора была глубоко лояльна. Уайты содержали дом в Сан-Клементе, где проводили столько же времени, сколько и в Сакраменто, и Нора, которая за это время вполне овладела искусством жены политика, знала все сплетни калифорнийского общества. Она, конечно, найдет подход к людям, которые знают все о Рэд Эпплтон. Может быть, у нее есть какая-нибудь информация о Рэд, которую можно использовать против нее. Лидди приняла решение позвонить Норе как можно скорее после ленча. Как это она не сделала этого раньше?
Официант раздумывал в это время, не спросить ли у леди, готовы ли они заказать кофе, – нет, они явно не собирались заказывать десерт. Возможно, его предложение прошло бы через минуту-другую, но только не сейчас, когда они сидят, не разговаривая, с таким видом, будто недовольны друг другом. Они такие разные, рассуждал он от нечего делать: молодая красивая блондинка с длинными волосами, женщина с волосами, зачесанными назад, с большим носом и явно маленьким подбородком, и та, постарше, с какой-то неулыбчивой жесткостью, что не так часто встречается на лицах леди за завтраком. И все же в чем-то эти трое очень похожи. Возможно, одинаковым выражением лица?
