Текст книги "Все или ничего"

Автор книги: Джудит Крэнц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)

– А если сделать огромные вешалки, поставить их перед этими двумя дверями и повесить на них все одежды этих двух девочек, как будто у них нет стенных шкафов? – предложила Фернанда. – Таким образом мы могли бы устроить звуковой барьер.

– Я уже думала об этом. Это хорошая идея, но этого недостаточно.

– А почему бы не сделать комнату, которую ты хотела сделать для Кейси Нельсона, и прибавить еще механическую взбрыкивающую лошадь, как это было в фильме с Деборой Уинджер и Джоном Траволтой – помнишь, о баре в Техасе?

– Это тоже возможно, – сказала Валери. – Но мне понадобятся две механические лошади, по одной возле каждой двери, это будет слишком. И лошади без всадников не произведут впечатления. Да, это шумно и отвлекает, но тоже не пойдет.

– Это не леди Джорджина? – спросила Фернанда, кивая в сторону женщины, только что вошедшей в соседнюю комнату.

– Да. И ее муж, кажется, с нею.

– Знаменитый мистер Розмонт? – спросила Фернанда, думая о чем-то своем.

– Почему знаменитый? Из-за его манипуляций с акциями или почтовых афер с денежными переводами, или как это у них называется сейчас? Конечно, в наши дни все это простительно, если при этом не попадать в тюрьму. А у него это получается лучше, чем у других.

– Вэл, ты меня удивляешь. Человек знаменит своими любовными делами. Даже ты должна об этом знать. Похоже, он унаследовал способности Али Хана поддерживать возбуждение часами... это связано как-то с внутренним контролем. Восточная религия – мистицизм...

– Дорогая, не можешь ли ты на минутку сосредоточить свое внимание на моих проблемах?

И на самом деле, подумала Валери, ощущая полную катастрофу, неужели Фернанда не находит ничего лучшего, как только размышлять по поводу вечной проблемы, лежащей в области ее таза?

– Ферни, куда ты пошла? – вскричала она в величайшем беспокойстве, видя, как ее сестра решительно шагнула к соседней комнате; ее темно-зеленые высокие ковбойские сапоги звонко цокали по голому полу, светлые волосы с вызовом взлетали при каждом шаге, пышное тело было затянуто в жакет цвета бургундского вина и облегающие брюки, и все это щедро украшено серебром.

Фернанда не остановилась для ответа.

– Привет, – произнесла она, подходя к Розмонтам. – Я – младшая сестра Валери Малверн, Фернанда. Вэл, бедняжка, слишком застенчива и сдержанна, чтобы говорить о своих делах, и это все потому, что она из Филадельфии. Поэтому она не хочет говорить с вами о ваших вагончиках, но я просто уверена, что вы никогда не сделаете того, что огорчит других, не так ли? Даже неумышленно.

Фернанда поворачивалась то к одному, то к другому собеседнику, и в ее живом, проказливом лице сквозило явное желание убедить. Эдакая неотразимая смесь нежности, кокетства, светской мудрости и плутовства.

– Мне очень нравится ваша идея, леди Джорджина, она так забавна, но давайте посмотрим на это с другой стороны. Такое ужасно громадное количество бегающих по рельсам вагончиков рядом с любой комнатой, а не только по соседству с комнатой моей бедняжки сестры, будет... как бы это сказать, не совсем по правилам игры, будет похоже на то, как если бы рядом на улице проходил карнавал, все эти гудки, и свистки, и остановки, и отправление, и общий лязг, и стук вокруг. Было бы потрясающе, если это устроить на каком-нибудь частном вечере для гостей, леди Джорджина, но я боюсь, что возникнет очень много возражений со стороны других декораторов – железная дорога обеспокоит всех на этом этаже.

– О боже, – произнесла Джорджина Розмонт, и ее щеки покрылись румянцем, – я действительно не подумала об этом. Возможно, вы правы. Я не знаю...

– Мне кажется, Фернанда Килкуллен – не так ли? – права на самом деле, – произнес Джимми Розмонт. – Мне тоже казалось, что твоя идея – это немного слишком, крошка, но я не хотел испортить тебе настроение.

– Тогда я попробую обойтись без вагончиков, – решила Джорджина, жалобно глядя на Фернанду.

– О, вы такая прелесть! – воскликнула Фернанда. – Я была уверена, что вы поймете, если я объясню вам все.

– Ваш отец Майк Килкуллен, не так ли? – задал вопрос Джимми Розмонт.

– Да, это так. Откуда вы знаете?

– Прошлым летом мы на яхте прошли вдоль берега Калифорнии, и, когда проходили владения вашего отца, Портола-Пик был виден с моря. Прекрасный вид. Я удивился, узнав, что это часть одного огромного ранчо в личном владении. Вы выросли там?

– Да, конечно.

– Это, должно быть, было великолепно, – вставила Джорджина Розмонт.

– О да, конечно... – машинально ответила Фернанда, так как в это время она проводила инвентаризацию достоинств Джимми Розмонта.

О его репутации сексуального гиганта не скажешь по его внешности, подумала она. Ему должно быть, по крайней мере, сорок пять, а может быть, и больше, явно коротковат и пухловат, что заметно даже несмотря на великолепно сшитый костюм. И все же он очень привлекателен для тех, кому нравятся мужчины с дьявольским взглядом. У него были приподнятые под углом брови над дьявольски живыми черными глазами и дьявольски похотливый рот на подвижном, умном, лисьем лице. Если вы из гончих собак, то сразу наброситесь на этого зверя. А если вы – просто женщина, то ляжете и раздвинете ноги.

Валери присоединилась к группе.

– Вэл, леди Джорджина не станет пускать вагончики, – сказала ей Фернанда. – А это мистер Розмонт. Он видел наше ранчо с океана и знает, кто наш отец.

– Может быть, мне следует извиниться за свою сестру? – спросила Валери, скрывая свое облегчение. – Могу себе представить, что она тут говорила вам.

– Ничего лишнего, – ответила Джорджина Розмонт. – Я очень надеюсь, что не сильно расстроила вас своей безумной идеей.

– Ну... совсем чуть-чуть. Но я не сказала бы ничего больше того, что я вам сказала вчера. Надеюсь, вы не очень разочарованы.

– Конечно, нет. Расскажите моему мужу, что вы планируете сделать. Это очень интересная идея, Джимми.

– Слушайте, почему бы нам не пойти и не позавтракать вместе? – предложил Джимми Розмонт. – Я умираю от голода, а разговоры об интерьере могу слушать. Предлагаю вам двоим продолжать в том же духе сколько вам хочется, а я поговорю с Фернандой о жизни на ранчо.

Он пропустил Валери с женой вперед и задержал Фернанду.

– Я так понял, что у вашего отца около шестидесяти тысяч акров земли, – сказал он, в то время как Валери и леди Джорджина шли по направлению к двери.

– Гм-м, что-то вроде этого.

– Это очень интересно.

– Завораживающе, – согласилась Фернанда.

Джимми Розмонт взял ее под руку таким образом, что тыльная сторона его ладони мельком скользнула по ее заду. Не было основания считать это прикосновение случайным, но и не случайным его мог посчитать только тот, кто хотел его считать таковым. Фернанда склонилась к нему чуть-чуть больше, чем это было нужно, и прямо посмотрела в его необыкновенно пытливые глаза. И при виде того, что было в этих глазах, на ее полных губах возникла улыбка нечистых помыслов.

– Мне показалось, что вы умираете от голода, – промурлыкала Фернанда, медленно отпуская его руку, и предложила: – Не присоединиться ли нам к этим двум леди?

– Можно пригласить вас как-нибудь вместе позавтракать? Я бы хотел еще послушать о том, как вы росли на ранчо.

– Очень хорошая идея, – согласилась Фернанда и поспешила вслед за сестрой, а ее сапоги выстукивали по незастеленному полу победную дробь радостного ожидания.

XII

Джез сидела в своем любимом кресле на ранчо – старом, потертом кожаном кресле, у которого почему-то ни разу за семьдесят пять лет его существования так и не заменили кожаный верх, и наблюдала за тремя людьми, собравшимися у огромного камина в гостиной, где горел огонь, зажженный чуть ли не в первый раз за эту зиму.

У камина сидел ее отец, он выглядел на пятнадцать лет моложе, чем на фиесте только несколько месяцев тому назад. Возможно, это связано с тем, что новая твидовая спортивная куртка приятного темно-серого цвета составила неизбежный контраст с его густыми седыми волосами, подстриженными даже короче, чем обычно, и они смотрелись как просто светлые и почти не седые. Возможно, это объяснялось и тем, что начался период затяжных зимних дождей, и Майк мог расслабиться и не думать об этой вечной проблеме воды. Возможно, это произошло оттого, что он был просто рад увидеть свою дорогую дочку, вернувшуюся здоровой и невредимой из Страны восходящего солнца, а возможно, он уже почувствовал облегчение от того, что снял с себя некоторые дневные заботы, на что надеялся, назначая Кейси Нельсона главным ковбоем. Но как бы там ни было, решила Джез, это было на самом деле, а не игра воображения, вызванная пляской огня в камине. Тут она вдруг обнаружила, что чувствует некоторое удивление, ибо ее отец выглядел не только моложе, но вообще как-то удивительно по-другому.

Джез не видела Майка Килкуллена несколько недель. Всего четыре дня тому назад она вернулась из поездки в Японию, где ей пришлось сделать три разные серии фоторассказов в портретах и снимках других жанров о стиле жизни в этой стране для журналов «Коносье», «Вог» и «Спортс иллюстрейтед». Все три заказа пришли от журналов одновременно, интерес к новой Японии устойчиво рос, после того как эта страна заявила о своем экономическом присутствии в Соединенных Штатах.

Журнал «Вог» поручил ей сфотографировать десять самых красивых японок в их домашней обстановке; «Коносье» хотел иметь портреты выдающихся японцев – деятелей литературы и искусства, а «Спортс иллюстрейтед» просил кадры с матчей и неформальные портреты японских бейсболистов, игроков в гольф и победителей соревнований по плаванию.

Джез брала с собой двух ассистенток, оставив Сис Леви в студии для координации действий. Это была очень трудная, но увлекательная поездка. Вернувшись, Джез проводила ночи дома в Санта-Монике, стараясь справиться с оказавшимся таким невероятно трудным для нее смещением времени, виной которому был авиалайнер.

Сэм Батлер звонил ей по телефону каждый день, пока она была там, встретил ее в аэропорту и доставил домой. После целого часа восхитительного пылкого воссоединения Джез сочла, что Сэм придумал очень действенное лекарство, позволявшее ей избавиться от разницы во времени, но уже на следующий день была выжата как лимон и двигалась как в тумане, не делая практически ничего. Успев отснять только две серии снимков для отдела мод нового магазина Барни на Беверли-Хиллз, она снова отправилась к себе на квартиру, заснула перед обедом, проснулась в три утра и уже не смогла заснуть до того момента, когда надо было уходить в студию. Вчера она записалась в книгу, чтобы не выходить на работу сегодня, в пятницу, и вчера же к вечеру приехала на ранчо. Пообедав с отцом, она тут же заснула, а когда проснулась в полдень, то впервые за все время после приезда почувствовала себя отдохнувшей.

Днем Рэд Эпплтон и Кейси Нельсон присоединились к Джез и Майку Килкуллену, и они все вместе пообедали в Сан-Хуан-Капистрано в «Эль Адоби», построенном из саманного кирпича в 1778 году, а сейчас – самом лучшем ресторане в городе, который Майк посещал достаточно часто. Джез была так голодна после дневного галопирования на лошади по ранчо, что, поглощая знаменитую мексиканскую еду, казавшуюся ей необыкновенно вкусной в этот сырой вечер, едва обращала внимание на беседу, которую вели три человека, сидевшие в ресторане рядом с ней.

Ричард О'Нейл Третий занимался рестораном «Эль Адоби» как своим хобби. Его ранчо, «Мисьон Вьехо», унаследованное от предков, было почти такое же громадное, как и ранчо Килкулленов. Когда-то семья О'Нейл и их родственники Баумгартнеры владели имениями «Санта-Маргарита» и «Лас Флорес» – огромное владение порядка 230 тысяч акров, но Морской корпус забрал больше половины его в самом начале Второй мировой войны, превратил земли в лагерь «Пендлтон» и так и не вернул их обратно, как это было обещано.

Ричард О'Нейл, подобно Майку Килкуллену, тоже принадлежал к старинной семье, чья история прочно вплетена в историю этой земли, и тоже происходил от испанских аристократов. Эта семья отвела часть своих земель под усадьбу, другую сдавала в аренду, но большую часть площадей держала как естественное ранчо, на котором, как и Майк Килкуллен, продолжала разводить скот.

Сейчас, в свете горящего камина, Джез вдруг заметила, что Рэд Эпплтон выглядит несколько иначе, чем во время фиесты. Разумеется, она знала, что отец и Рэд часто виделись, но в начале этой осени Рэд, как и Кейси, в большинстве случаев не было на ранчо, когда Джез приезжала туда в конце недели. За это время Рэд отпустила волосы и теперь вместо мальчишеской прически носила причудливые кудри, которые падали яркими завитушками на лицо. А еще, отметила Джез, она набрала вес. Набрать вес для Рэд – это означало что-то очень важное.

Многие годы Рэд была известной моделью и поэтому всегда держала свой вес ниже нормы, как этого требовал мастер, от шести до восьми килограммов меньше того, что полагалось ей по росту, исходя из самых скромных подсчетов. Даже после того как она стала издавать журнал мод, в тот период, когда Джез впервые познакомилась с ней, Рэд фанатично сохраняла фигуру модели, настолько вымуштрованная годами жесточайшей дисциплины, что искренне верила: если посмеет расслабиться и позволит себе съесть хоть один-единственный нормальный завтрак или, не дай бог, нормальный обед, то наутро проснется с телом, готовым взмыть над толпою выше воздушных шаров, пускаемых во время процессии в День благодарения. На фиесте Джез заметила, что Рэд была как тростинка, и даже более худая, чем обычно, становясь просто костлявой, будто ее замужество, так быстро закончившееся, совсем не оставляло ей времени поесть.

Но сегодня, в «Эль Адоби», она ела наравне со всеми, а не гоняла куски по тарелке, и, хотя на ней были свободные черные слаксы с небольшими разрезами и черная шелковая блуза с широкими рукавами – одежда, очень хорошо скрывающая формы, Джез заметила, что у Рэд, как у какой-нибудь четырнадцатилетней девчонки, вдруг выросла, без сомнения, невиданная для нее доселе и очень ее украшавшая грудь. И даже ее низ, где раньше были одни кости, тоже приятно округлился.

Неужели Рэд, удивилась Джез, позволила себе, наконец, расслабиться после более двадцати лет ужасающей самодисциплины? Может быть, она почувствовала огромное облегчение, избавившись от мужа? Или, может быть, это было влияние хорошей жизни на острове Лидо, платиновом клочке суши недалеко от Ньюпорт-Бич, где почти каждый дом, стоимостью в четыре или пять миллионов долларов, имел на заливе свою пристань для яхты; на том самом острове Лидо, где рядом с яхтами мягко рокотали «коктейль-лодки» с подвесными моторами, которые использовались гораздо чаще яхт, потому что их владельцы посещали друг друга каждый вечер. Эти маленькие лодки выглядели такими радостными от разноцветных огней и были оборудованы шейкерами самого последнего в Калифорнии образца.

Да, Рэд изменилась, изменилась непостижимо, и дело не в волосах или весе. Выражение... выражение довольства – или это больше похоже на душевное спокойствие – сменило постоянное внутреннее напряжение, которое Джез привыкла видеть на лице своей старой знакомой, дорогуши Рэд, с которой ей пришлось так много работать в самом начале ее карьеры, когда Фиби только взяла ее под свою опеку.

Да, Рэд выглядела другой, и ее отец тоже выглядел другим. А почему бы не признать, вдруг неожиданно задала Джез себе вопрос, почему бы не признать, что они выглядят иначе по причине, которая связана с их отношениями? Почему она ищет объяснение за пределами очевидного? В тот вечер, когда ей влепили квитанцию за превышение скорости, в тот отвратительный вечер, когда Гэйб имел наглость появиться в ее квартире и уговаривать ее, чтобы она не возражала против его водворения в студии, в тот невероятно ужасный вечер, когда фараон из полиции пристал к ней, она не смогла застать ни того, ни другого по телефону, хотя, конечно, не имела бы ничего против, если бы ей стало известно, что они вместе отправились куда-нибудь посидеть по-дружески вдвоем.

Но одно дело знать, как знала она сейчас, что они видятся друг с другом – даже нельзя сказать, что они назначают свидания, так как они уже староваты, чтобы назвать их встречи этим словом, – и совершенно другое дело видеть их вместе. Совершенно другое дело видеть! Как они прикасаются друг к другу – к плечам или локтям, к рукам или коленям, будто для того, чтобы подчеркнуть важность сказанного, но гораздо чаще, чем это обычно принято, если только вы Не член Иудейского театра; совершенно другое дело видеть, как они ловят взгляды и многозначительно улыбаются друг другу или, что еще хуже, улыбаются даже без слов, просто чтобы обменяться взглядом, задерживая его друг на друге немного больше положенного времени; совсем другое дело улавливать в голосе отца такие нотки, когда он говорит с Рэд, какие она, его родная и любимая дочь, никогда не слышала за всю свою жизнь; совсем другое дело наблюдать, как Рэд украдкой взглядывает на Майка Килкуллена, когда он не смотрит на нее, и уж совсем другое дело наблюдать, как ее отец мечтательно глядит на Рэд, когда думает, что на него никто не смотрит.

Что же за чертовщина происходит здесь? – спрашивала себя Джез, встав со стула и бродя по комнате. Боже мой, неужели они не способны вести себя, как подобает взрослым людям, если не передо мной, то, по крайней мере, перед Кейси? И им не стыдно? Что же, черт возьми, может заставить людей потерять чувство человеческого достоинства и изображать из себя подростков в их годы? Неужели они не понимают, как смешно выглядят? Неудивительно, что Рэд всегда отсутствовала, когда Джез появлялась на ранчо в эти последние месяцы: если уж им не хватало выдержки не дотрагиваться руками друг до друга – возможно, им было так стыдно, что они не хотели, чтобы она видела их вместе. Она ожидала большего достоинства от своего отца, большего приличия в поведении Рэд, большей зрелости, даже если требовать от них минимального. Ему шестьдесят пять, бог ему судья, а ей, должно быть, сорок один. Пора бы повзрослеть.

Кейси подложил еще одно полено в камин, хотя никто не просил его об этом, и выглядел как-то уж очень спокойно и по-домашнему, подумала Джез, чувствуя глубокое возмущение. Он тоже изменился с той ночи фиесты. Теперь он был одет в прекрасные ковбойские сапоги с невиданными ею щегольскими складками, фланелевую ковбойку, настолько выгоревшую, что было невозможно определить ее первоначальный цвет, и чистые, но совершенно древние джинсы. И все же эта одежда очень шла ему. Он выглядел как заправский главный ковбой. От него исходили мир и покой, и он двигался с той неосознанной легкостью и грацией, с которой танцевал с нею в ночь фиесты. Кейси мог быть и городским жителем, и умным коммерсантом, призналась себе Джез, но лошади и скот тоже входили в круг его интересов.

Эта троица у камина – самое скучное сборище из всех, в которых ей приходилось проводить время, решила Джез и, устав слоняться по гостиной, встала перед камином, спиной к огню. Огонь, подсветив ее сзади, создал нимб, а ее золотистые глаза метали топазовые искры. Заметив это, все заулыбались.

– По-моему, было бы великолепно, – начала Джез, – если бы существовало шестнадцать разных типов мужчин и женщин и можно было бы выбирать по номерам, чтобы избежать такой отвратительной скуки, как поиски пары. Может быть, у вас очень широкий кругозор и вы атлетического склада, ну, например, номер девять, как Кейси. Тогда вы можете установить консенсус в сексуальных отношениях с целым рядом типов. Не могу понять, почему Всевышний поставил человечество перед таким жестким выбором? У него много лучше получилось с китайской кухней.

– Хм-м-м, – произнесла Рэд.

– Блестяще, – заметил Кейси. – Таллула Банкхед часто повторяла, что она имела мужчин и имела женщин, но должно же быть и что-то лучшее. Мне кажется, что ты выразила как раз это.

– Джез, – сказал Майк Килкуллен, – на мой взгляд, двое – как раз то, что нужно. Всевышний не мог бы сделать лучше, даже если бы он очень постарался. На самом деле я думаю, что он действительно постарался, и двое – его высшее достижение. Пойдем, Рэд, я отвезу тебя домой. У тебя сонный вид.

– Спокойной ночи, Рэд. Спокойной ночи, отец. Увидимся утром, – сказала Джез.

– Не очень рассчитывай на это, моя милая. Я постараюсь вернуться до... ну, я могу не успеть ко второму завтраку... но я обязательно приеду до твоего отъезда в Лос-Анджелес.

– Хорошо. Тогда увидимся, когда увидимся.

Рэд и Майк быстро поцеловали Джез, махнули в сторону Кейси и, не церемонясь, быстро ушли. В гостиной гасиенды «Валенсия» воцарилась минута полного молчания.

– Так, девять, а? Это то, что я представляю собой? – спросил Кейси.

– Заткни фонтан!

– А ты тоже будешь номер девять?

– Не пытайся продолжить разговор!

– Какой разговор?

– Ты знаешь, что я имею в виду.

– Очень странно, но я действительно знаю.

– Нет, ты не можешь догадаться. Ты очень туго соображаешь, Кейси Нельсон.

Он прошел в музыкальную гостиную и сел за огромный рояль, который был когда-то гордостью и радостью прапрабабушки Джез, и лениво перебрал клавиши, взяв несколько элегантных аккордов, которые очень скоро перешли в известную мелодию песни «Дым попал в твои глаза». Кейси пел спокойно, несколько хриплым, но верным баритоном:

 
Спросили раз меня,
Ужель тебе любовь верна?
Им ответил я тогда:
Мое сердце в груди
Говорит мне о том...
 

– Ты не слышал? – в бешенстве закричала Джез, влетая в музыкальную гостиную. – Я велела тебе заткнуть фонтан, и нечего изображать из себя этого недоноска Бобби Шорта!

– Пытаюсь тебе кое на что намекнуть, – сказал Кейси, продолжая играть, – так как Западное объединение приостановило доставку писем, а я не могу воспользоваться факсом, потому что у тебя нет факса, кроме как в студии.

– Кейси, – сказала Джез, в растерянности опускаясь на скамейку у рояля рядом с ним. – Ты был здесь последние месяцы и знаешь, что происходит между моим отцом и Рэд. Скажи, что это такое?

– Да, находился.

Он перестал играть, повернулся и посмотрел на нее.

– Настоящая любовь? Рэд и мой отец? Ты ведь не думаешь, что это так!

– Мне кажется, что это именно так.

– Но откуда ты знаешь? Ты что, эксперт? Они просто развлекаются. Посмотри, как они себя ведут, они просто... Почему бы им не объявить всем о своих отношениях, ради всех святых! «Привет, мир! Догадываешься, кто вновь обрел давно потерянные гормоны?» Меня от этого просто тошнит!

– Послушай, Джез, – мягко сказал Кейси, – давай вообразим, что ты по-настоящему влюблена. Кстати, ты влюблена в кого-нибудь?

– Ну, конечно, нет, – возмущенно ответила Джез. Определенно, она не назвала бы свои отношения с Сэмом Батлером состоянием влюбленности. Да она бы и не позволила себе влюбиться в объект обожания десятков миллионов женщин, это невозможно абсолютно! Только толпа влюбляется в актеров.

– Вот давай постараемся представить себе, что ты безумно полюбила... о, просто кого-нибудь... ради примера, скажем, меня, потому как я просто ближайший во всей округе подходящий мужчина. И твое глупое сердце убедило тебя, что я самый красивый мужчина на свете, очень умный, невероятно внимательный, сексуальный вне всякого сравнения, какой-нибудь Фред Астер в танцах и...

– Надо признаться, ты действительно прекрасно танцуешь, – ворчливо согласилась Джез.

– Постарайся представить себе, что все так и есть, Джез. Любовь для тебя – все, а остальной мир как бы не существует – вот так. И конечно, ты не в состоянии скрыть свои чувства.

– К чему ты клонишь?

Джез очень подозрительно относилась к каждому слову, услышанному от Кейси. Вероятнее всего, это был один из его хорошо продуманных приемов.

– Заставит ли тебя то, что ты чувствуешь ко мне, любить твоего отца меньше?

– Конечно, нет, – спокойно ответила Джез. – В твоем неуклюжем примере – могу добавить, как всегда, неуклюжем примере, – ты предположил, будто я боюсь, что мой отец станет любить меня меньше из-за того, что он так увивается за Рэд. Но ты упустил одно – меня шокирует ребячество в его поведении. Мой отец, Майк Килкуллен, не мог бы показать более откровенно, что он остается на эту ночь у нее. А он, боже мой, просто почти прямо сказал об этом!

– Ты когда-нибудь теряла голову из-за любви?

– Возможно... возможно, когда я была почти ребенком, годы и годы назад. Каждый, кто видит небо, влюбляется хоть раз в жизни, – пролепетала Джез. – Но какое это имеет значение?

– И ты, когда виделась с отцом, не вела себя так, что было абсолютно ясно, что ты по уши влюблена? Он не замечал ничего?

– Думаю, мог это заметить.

Джез вдруг вспомнила отца, как он, совершенно взбешенный, показывал Гэйбу фотографию ее матери, которую она сделала, будучи восьмилетним ребенком, когда она и Гэйб приехали к нему, чтобы сообщить, что они уезжают вместе в Никарагуа.

– Но разве ты не любила отца так же, как и до этого? Любовь к одному не может уничтожить любовь к другому, ведь правда?

– Нет, не может... правда... – в раздумье, печально ответила Джез. – Действительно, нет, никогда и ни при каких условиях.

– Я сказал все, что знаю по этому делу.

У Джез вдруг неудержимо полились слезы. Она разрыдалась, громко и безутешно, стуча кулаками по крышке фортепьяно. Пораженный и удивленный, Кейси обвил ее руками, а она, сотрясаемая волнами рыданий, беспомощно уткнулась ему в грудь. В этих рыданиях слышалась какая-то трагедия, какая-то печаль, которые он был не в силах понять. Он гладил ее по волосам, будто она была маленькой девочкой, и крепко держал в руках эту взрослую женщину, которая неожиданно превратилась в несчастный комок такого почти детского горя. При этом Кейси бормотал какие-то слова, выражающие сочувствие и понимание, хотя никогда до этого не думал, что способен на такое, и терпеливо похлопывал ее, утешая и успокаивая. В конце концов буря страданий начала постепенно затихать, оставляя после себя разрозненные всхлипывания. Он не решался задавать ей вопросы. Кажется, он и так причинил ей достаточно горя.

– Я была полнейшая дрянь... полнейшая, законченная дрянь, – всхлипывала Джез. – Это было почти... как будто отец не существовал... хорошо, если я звонила ему, чтобы сказать, что я еще жива... в течение почти двух долгих лет. Я не могу поверить, что я могла так поступать с ним... О, Кейси, что бы с ним ни происходило, он никогда не поступит так же со мной, правда?

– Джез, детка, ты только подумай. Твой отец совсем не восемнадцатилетняя невинная девочка, влюбленная впервые в...

– Откуда же ты знаешь, сколько мне было лет? И как это ты узнал, что это было впервые? И откуда ты знаешь, что я была невинна?

– А... я... это... черт!

Джез вскочила со скамейки и в бешенстве уперла руки в бока, пристально глядя на Кейси:

– Вы, двое здоровых, высоких, сильных, молчаливых мужчин, не нашли ничего лучшего, как сидеть и болтать о том, что произошло со мной много-много лет назад?! О чем вы не имеете никакого права знать, потому что это совсем не ваше дело, черт возьми, и он должен был знать об этом! Пропади все пропадом, теперь я уже точно по уши в дерьме!

– Проклятье! – Кейси, закрыв глаза, стукнул себя кулаком по лбу. – Будь все проклято! Но ты совсем ничего не понимаешь. Это... ну, просто однажды ночью все это как-то вылезло наружу... Знаешь, как люди иногда начинают откровенно говорить о себе и своих семьях, когда они становятся действительно хорошими друзьями... и иногда они говорят то, чего не должны говорить, просто так, случайно, Джез, только один раз, честно... мы больше никогда не разговаривали о тебе и Гэйбе. Клянусь тебе!

– Гэйб, ты знаешь даже это! – продолжала бушевать она.

– А что Гэйб – это какое-то неприкосновенное имя? Спусти пары, Джез, пожалуйста. Я тебя умоляю. А теперь послушай. Однажды ночью, когда твой отец рассказывал мне о твоей матери, он рассказал и о том, как ты утешала его, постоянно находясь с ним, просто спасла его от безумия после ее смерти, несмотря на то, что была еще совсем маленькой девочкой... и вот затем получилось так, что он рассказал, как этот Гэйб вторгся в вашу жизнь. Он сказал, что ты стала взрослой сразу, безумно быстро, и что пару лет он отчаянно беспокоился о тебе, в ужасе от того, что ты всегда будешь бегать из одной «горячей точки» или войны в другую. Но он ничего не мог поделать с этим, не мог остановить тебя, так же, как он не мог остановить и твою мать, не мог удержать ее от поездок и от дела, которое она обязана была делать.

– Отец говорил о моей матери? – спросила Джез в величайшем удивлении. – Он никогда даже не упоминал ее имени... мы никогда... мы просто не могли...

– Да... он говорил.

– Я не понимаю этого! Как он мог говорить о ней с тобой, с тем, кого он едва знает, если годами он был не в состоянии даже упомянуть ее имя, разговаривая со мной? – Голос Джез дрогнул, и она замолчала.

– Он не рассказывал мне всего, да и говорил о ней нечасто, но иногда он вдруг вспоминал что-то такое, когда она сделала или сказала что-нибудь особенное. Я предполагаю, что это все произошло из-за Рэд, и совсем это не относится ко мне. Теперь, когда твой отец понял, что он еще в состоянии полюбить, он может вынести и разговор о твоей матери.

– Двадцать один год, – с трудом произнесла Джез. – Он провел эти годы... двадцать один... с дочерью и любил только ее.

– Да, но с действительно интересной дочерью.

– Но я и стерва!

– Нет.

– Это было отвратительно, что я приревновала отца к Рэд. Я была так ужасно несправедлива к ним. Я вела себя как самая настоящая собака на сене!

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что.

– Кейси, пора стать взрослым и понять, что «потому что» совсем недостаточно для ответа.

Кейси Нельсон сделал шаг вперед и опять обвил Джез руками. Он поднял ее и отнес к софе. Там он сел сам и посадил ее к себе на колени, держа так крепко, что она не могла ни вывернуться, ни пикнуть. И начал целовать ее заплаканное лицо и губы и не останавливался до тех пор, пока не почувствовал, что она окончательно поняла, что значило для него «потому что».

– Потрясающе, – прошептала Джез.

– Только одно плохо, – произнес он и занялся поцелуями еще минут на пять.

– Что же это? – спросила Джез, когда обрела способность вдохнуть в себя воздух.

– Ты слишком много говоришь.

Джез изучала его лицо. В ночь фиесты она решила, что этот неотесанный львенок выглядит настойчивым и великодушным, и с тех пор не изменила своего мнения. Но на близком расстоянии в его грубоватых чертах можно было рассмотреть гораздо больше. Его рот, в очертаниях которого затаилась отвага, был способен на очень горячие, от всего сердца, неудержимые поцелуи, поцелуи, говорящие об умении подчинять, о чем она никогда бы не подумала. Его покрытая веснушками белая кожа была гораздо более... интригующей... чем кожа без веснушек. Так и хотелось... дотронуться? Может быть. Увидеть, как далеко разбежались веснушки? Очень вероятно. Но именно складки на лбу заставили кончики ее пальцев чесаться. Такие складки на мужском лице так же неотразимы, как и ямочки или раздвоенный подбородок, но ямочки или раздвоенный подбородок имеют свои особые, ясные границы, а складки предполагают тысячи возможностей для ласк. Конечно, по сравнению с Сэмом он выглядел так себе, ничего особенного, но какой мужчина выглядел бы иначе?