Текст книги "Все или ничего"
Автор книги: Джудит Крэнц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)
В доме у Стэков каждый сантиметр поверхности дышал достоинством и безмятежностью, любая комната самым непонятным образом ухитрялась строго соответствовать своему назначению. Для Валери это было самое совершенное пристанище из всех, какие она только знала.
Войдя в дом на Честнат-Хилл, она чувствовала себя уже в полной безопасности, такого ощущения ей не давало ни одно, даже самое массивное здание. Сам дом был построен в начале прошлого столетия по образцу английского сельского дома. Он был обставлен удобной и солидной мебелью в стиле так любимой ею, но абсолютно неописуемой американской старины, в нем не было никаких коллекций редкостей или выдающихся произведений искусства.
Старшее поколение Стэков были симпатичной, очень бережливой парой, в чисто филадельфийском стиле, которых непонимающие люди называли скупердяями. Марта Стэк действительно не выбрасывала бечевки и папиросную бумагу и просила женщину, исполняющую у нее обязанности повара, мыть старую алюминиевую фольгу и пластиковые обертки и пускать их снова в употребление. Она разрывала салфетки «Клинэкс» пополам. Она пускала в дело старые обертки от рождественских подарков и не расставалась с куском мыла до тех пор, пока он не распадался на кусочки.
Марта Стэк была опытным садовником, но никогда не сажала цветы рядом, чтобы получить пышный, одновременно цветущий ковер. Она предпочитала ждать – и делала это с удовольствием, – пока посаженные далеко друг от друга растения не разрастались вширь. Однажды, в момент особой откровенности, она призналась Валери, что ей всегда хотелось выращивать однолетки из семян, а не тратить деньги на покупку рассады в теплице. Но весна в Пенсильвании коротка, и она не решалась на такой риск даже ради экономии.
Экономия, мечтательно подумала Валери. Такое приятное слово, такое утешительное и благоразумное. Но в ее кругу нью-йоркского общества к экономии относились подозрительно, как к признаку скрываемой бедности, вместо того чтобы считать ее знаком разумного отношения к своему достоянию.
Когда Марта и Уилрайт Стэк давали обед и приглашали знакомых, Марта вставляла новые свечи в подсвечники на обеденном столе и сохраняла огарки, даже самые короткие, для обедов без гостей. Только перспектива испортить подсвечник могла заставить ее выковырять остаток свечи – почти сантиметр несгоревшего воска.
Гостями Марты Стэк были всегда друзья семьи или ее старые друзья; Стэки никогда не приглашали к столу каких-нибудь новых знакомых, ибо у них не было возможностей обрести таковых.
В приятном прибрежном городишке Камдене, в штате Мэн, они владели летним домиком; они нанимали женщину для исполнения обязанностей экономки и повара; они были очень нежны по отношению к двум своим детям и семерым внукам; они были столпами культурной жизни в Филадельфии, очень известной парой, считавшей себя неприлично богатой, хотя жили они на доход, который не превышал того, который имел один Билли.
Может быть, то, что в жизни Стэков полностью отсутствовали неожиданности, и делало ее такой привлекательной? – спросила себя Валери. Может быть, полное отсутствие тщеславия, спокойствие, обыденность, исполнение скромных желаний, сознание того, что им не нужно ничего, чего у них нет? Было ли это проявлением незначительности или... того, как должно быть?
Она вздохнула, допивая мартини. Что бы это ни было в Стэках, она чувствовала, что это ей крайне необходимо и дорого. Но что бы это ни было в Стэках, этого нельзя было найти в Нью-Йорке ни за какие деньги.
Валери поднялась, чтобы присоединиться к Билли. В конце концов, она не хотела, чтобы ему пришлось есть цыпленка в полном одиночестве. Проходя мимо туалетного столика, она остановилась на мгновение, чтобы взглянуть на круглую низкую вазу. В ней стояла последняя желтая хризантема из букета, который ей прислал кто-то уже более двух недель назад. Валери всегда разъединяла цветочные букеты, как только они попадали к ней, разбирала цветы, подрезала им стебельки и расставляла в вазы по всей квартире. У этой хризантемы еще было в запасе три или четыре дня, подумала она и вернулась на кухню, чтобы покормить своего беспомощного мужа, чувствуя, что настроение улучшилось.
Пит ди Констанза ни разу не улыбнулся, заметила Джез, за все совещание, которое Фиби проводила у себя в офисе один раз в месяц, и даже ни разу не упомянул господа бога всуе, и даже не пожаловался на несвежие пончики и тепловатый кофе, которыми их угощала Фиби. Это было так непохоже на ее старого друга, что в понедельник, закончив съемки, она решила зайти к нему и выяснить, что же это с ним такое. Двойные двери его гаража не были заперты, и когда Джез заглянула внутрь, то увидела, что, хотя верхние софиты были выключены, Пит был еще там, совершенно один, и лежал, развалившись во весь рост на полу, облокотившись на локоть и уставившись в пространство. Это была его обычная созерцательная поза, в которой он мог пребывать часами, раздумывая об освещении автомобиля не менее сосредоточенно, чем это обычно проделывал Мэл. Но в его огромной студии сейчас не было ни единого автомобиля, не было никого из его мускулистых помощников, и даже его управляющий на этот день отпросился домой.
– Дело не ладится? – спросила Джез, входя и направляясь к нему, зная наперед, что Пит был расписан на целый год вперед, а иногда бывало и на два года для клиентов, которые не соглашались ни на какого другого фотографа.
Пит поднял на нее печальные глаза и попытался улыбнуться. На нем была любимая патагонская куртка с капюшоном, предназначенная для серьезных горных восхождений, хотя декабрьский день принес с собой обычную для этих мест волну предрождественского тепла и горячих ветров, дующих со стороны горы Санта-Анна. Пит похлопал ладонью по полу возле себя, приглашая Джез сесть рядом.
– Послушай, Джез, что ты думаешь о «ветах»?
– «Веты»? Это что? Ты имеешь в виду ветеранов, как у военных?
– Нет, милая, я имею в виду «ветов», как у кошек и собак, – ветеринаров.
– Я не понимаю твоего вопроса, – сказала Джез, вглядываясь в его опущенное лицо. Он лежал, завернувшись в куртку, будто это было что-то вроде одеяла с воротником, натянутым на подбородок. – Тебе хочется знать, нравятся ли мне они больше, чем дантисты, или меньше, чем терапевты?
– Тебе не кажется, что они невероятно сексуальны?
– Ага, эта кампания «БМВ», кажется, опять тебя достала, – сказала Джез.
Последние два года фирма «БМВ» фотографировала автомобили в постановках на открытом воздухе: возле клубов по поло, возле яхт-клубов. На снимках было полно элегантно одетых людей, сфотографированных в приглушенной, смазанной манере, и только машина действительно «играла», будучи стержнем, который украшал жизнь окружавшей ее толпы. Пит, как и другие три или четыре прославленных в этой области фотографа, ненавидел этот подход, потому что он отвлекал от чистой красоты автомобилей, этих великолепных машин, пробуждающих эстетические эмоции.
– Они что, хотят получить фото «БМВ», напичканного рыдающей семьей с больной кошкой, которую они мчат к «вету»? – спросила Джез, выражая таким образом сочувствие Питу, ибо знала, насколько серьезно он относился к своей работе.
– Нет. Дело в Марсии. Она только что променяла меня на «вета». А восемнадцать месяцев назад то же случилось с Самантой. Джез, я просто не понимаю! Я сходил с ума, будь я проклят, по этим пупсикам, я уже был готов поразмыслить всерьез о том, чтобы предложить руку и сердце одной из них, и вдруг слышу:
«Пит, я всегда буду любить тебя, но я собираюсь выйти замуж за этого замечательного человека, и я никогда не мечтала, что такое вдруг произойдет со мной, и я знаю, что ты желаешь мне добра, мне очень жаль, Пит, но не будешь ли ты так добр и не поможешь ли мне отнести чемоданы в машину?» И они упархивают, будто меня никогда и не существовало. И в обоих случаях – «веты». Это зловещий признак.
– Ах, Пит, я очень тебе сочувствую. Мне очень нравилась Марсия. – Что можно сделать еще, кроме как выразить сочувствие? – раздумывала Джез. Если бы она была мужчиной, то предложила бы пойти напиться с Питом... Разве не так поступают мужчины в подобных ситуациях?
– И мне тоже, малышка, она очень нравилась. Что мне требуется, так это хороший совет женщины. Я не хочу, чтобы такое случилось со мной снова. Ты не можешь мне что-нибудь посоветовать?
– «Веты», – в раздумье сказала Джез. – Марсия и Саманта имели любимцев... каких-нибудь домашних животных?
– Думаю, что... да, но я никогда не обращал на это много внимания. Ты знаешь, я – человек, занимающийся моторами. У Марсии была одна из этих дерьмовых маленьких собачек, знаешь, из тех, которых можно запихнуть в дамскую сумочку и взять с собой в самолет... Она выводила меня из себя, когда вытягивала ее из сумки... А Саманта держала лошадь в Центре верховой езды в Бербанке... Она ездила на тренировки три раза в неделю и брала уроки выездки... Уроки выездки! Большое дело заставить лошадь пятиться назад на задних ногах! – презрительно фыркнул Пит. – Не-е, у меня было не то детство. И конечно, черт возьми, у нас в Нью-Джерси не было лошадей.
– А животные Саманты и Марсии когда-нибудь болели?
– Когда-нибудь! Да они постоянно были больны! Каков поворот! А? Так, может быть, мне даже еще повезло в конечном счете, – очень грустно сказал Пит.
– Пит, подумай вот о чем. Женщина с больным любимцем – это все равно что женщина с больным ребенком. Она очень ранима в это время, а ты не можешь дать ей никакой эмоциональной поддержки. Тем временем «вет» становится для нее настоящим героем; он действует внимательно, заботливо и эффективно, от него исходит надежность, от него она получает необходимый совет и уверенность. Он лечит ее «крошку». А где же находишься ты, если тебя нет в студии, парень? Ты сидишь рядом с бесподобными «колесами» на вершине какой-нибудь горы в ожидании тех самых трех решающих минут заката, которые дадут тебе то самое освещение, которое необходимо, чтобы сделать хороший снимок. Или валяешься на дороге, а шофер-трюкач крутит машину вокруг, почти наезжая на тебя, так, чтобы ты смог снять задние колеса машины, которая плюет гравием прямо тебе в лицо. Итак, к кому обращались Саманта и Марсия в часы, когда они так нуждались в помощи? К «ветам».
– Но они ведь знали, где я нахожусь, – запротестовал Пит. – Да и что бы я мог сделать?
– Пит, слушай, – продолжала Джез. – Кто может прийти домой в любое время дня, когда женщина находится там одна со своей больной собачкой? Конечно, ветеринар! Кто выделяет сексуально заряженную ауру, обычную для доктора, извлекающего выгоды из некоего вида эмоционально-эротического состояния женщины? Но женщина вполне может заниматься с ним сексом, потому что он не ее доктор. Кто же он? Опять тот же «вет». Боже мой, Пит, они должны ловить больше женщин, чем медики какой-нибудь другой специальности!
– Я догадываюсь, что у меня не было никакого шанса.
Пит посмотрел на Джез с первыми признаками положительных эмоций на лице.
– То, что тебе надо, – это девушка, у которой нет никаких домашних животных.
– Девушка, которая пообещает никогда и не заводить животных в доме, – согласился Пит. – Вроде тебя.
– Что-то вроде меня, – согласилась Джез, думая о том, что постоянные разъезды не позволили бы ей держать дома даже рыбок.
– Ну почему у нас с тобой не получилось огромной, безумной, горячей любви, когда мы встретились впервые? – воскликнул Пит. – Все это время я предлагаю тебе свое сердце и тело, но ты так и не проявила никакого интереса. Что, есть другой?
– Нет, – категорично ответила Джез. – Ты и я всегда были друзьями и не можем стать любовниками.
– Чушь собачья! Мы бы составили великолепную пару. И пока еще можем. Предложение остается в силе, милая. Это, наверно, из-за Гэйба.
– О чем ты, дурачок? – пролепетала Джез.
– Брось, крошка, надо видеть, как он смотрит на тебя – зло, горько, задумчиво, голодно. А как ты психанула, когда Фиби хотела ввести его к нам, помнишь? Мэл и я догадались обо всем почти сразу.
– Вы, два старых сплетника, думаете, что знаете все на свете?! – вскипела Джез. – Вы как пара древних старух, сидящих на крыльце и мечтающих заглянуть в замочную скважину! Все мужчины болтуны! Вам что, нечем больше заняться?
– Для нас очень важно обмениваться информацией, – спокойно ответил Пит. – Должны же мы знать, на что способны женщины, с которыми мы сталкиваемся в жизни, чтобы они не смогли застать нас врасплох. Мы с большим почтением относимся к вашей способности разрушать наши жизни.
– Но ты же ни черта не знал о ветеринарах.
– Неблагородно с твоей стороны, Джез, но на этот раз я тебя прощаю. А как у вас с Сэмом? Коллеги намекают на необыкновенную страсть...
Джез задохнулась от возмущения, но не смогла обидеться на Пита. Они слишком долго были друзьями.
– Сэм – хороший малый, – ответила она. – И он мне очень нравится.
– Но?..
– Никаких «но». Простая констатация факта.
– Но я слышал «но» в твоем голосе, – настаивал Пит.
– Пит, ты кое-что должен понять в отношении Сэма. Он живет в мире, в котором никогда не будут жить другие – ни ты, ни Мэл, ни кто другой, кого мы знаем.
– Неужели? Он только что купил «Феррари» по моему совету – что скажешь, а?
– В мире красоты, Пит, – терпеливо продолжала Джез, – Сэм настолько хорош, что никто не может относиться к нему нормально. Он говорит, что женщина может понять... почти понять его, но ему невероятно трудно объяснить что-либо мужчине.
– Постой, – сказал Пит. – У меня, например, с ним отличные отношения. Может, потому, что я тоже красавчик?
– Говорил ли ты с ним о чем-нибудь, кроме машин?
– Для меня ничего другого не существует.
– Ты мог бы постараться узнать Сэма получше, но тебе это даже не приходило в голову, не так ли?
– В следующий раз.
– Нет, ты этого не сделаешь. Он слишком красив, чтобы какой-нибудь мужчина захотел познакомиться с ним поближе. Это получается бессознательно или, наоборот, сознательно. Фактор зависти. – Джез вздохнула. – Сэм говорит, что разговоры с мужчинами всегда натянуты или поверхностны в лучшем случае, потому что они даже не глядят на него – они буквально не смотрят ему в лицо или в глаза – так, как делают в разговоре с другими... Они боятся, что он подумает, будто они им любуются. И они не хотят говорить с ним о женщинах, ибо предполагают, что он легко завоюет любую. И они думают, что он слишком красив, чтобы иметь хоть капельку мозгов, поэтому не говорят с ним о серьезных вещах... Только о спорте, машинах и погоде. Единственный мужчина, который говорит с ним серьезно, это его бизнес-агент, и то только о деньгах. Это ужасно – быть красивым!
– Да, действительно, – сочувственно произнес Пит.
– И становится все хуже. Сэм не просил родиться красивым, это как какое-то проклятие. Он ничего не может поделать, остается аксиома: никто, кроме его ближайших родственников, никогда не поймет, что же он собой представляет. Он – как какой-нибудь уродец. Люди украдкой разглядывают его, как животное в зоопарке. Знаешь, большинство людей пугается при встрече с ним – совершенная красота действительно пугает людей, они суетятся вокруг, как будто он не из той же плоти и крови. Но что он может сделать, как переубедить их, не давая при этом понять, что он знает, почему они ведут себя так? Так что это – как чемодан с двойным дном. Боже, как я ему сочувствую!
– Вы часто обсуждаете эту проблему? – заинтересовался Пит.
– Естественно... Он никак не может избавиться от этих мыслей, а при таком росте популярности, как в последнее время...
– Но ведь ты понимаешь его, не так ли? Разве этого не достаточно?
– Сэм говорит, что даже я не могу до конца, по-настоящему, понять, на что это похоже. Он считает, что мне повезло – я просто хорошенькая: это в пределах понимания. Но если бы я была действительно красива, как, скажем, Мишель Пфайффер, я бы его поняла по-настоящему. Хотя все считают красавицу женщину более естественным явлением, нежели красавец мужчина.
– И он посмел сказать, что Мишель Пфайффер красивее тебя?!
– Пит, спасибо за комплимент, но факт – я точно не такая красивая.
– Если мне предстоит вернуться на землю в другой жизни, я хочу быть Мишель Пфайффер... Но для меня ты прекраснее ее, потому что ты мне нравишься, а между нами ничего даже нет. А парню, который пользуется твоей благосклонностью, ты должна казаться намного красивее ее, и даже очень намного.
– Сэм реально смотрит на вещи. Он честный малый, и я понимаю его попытки анализировать реальность и объяснить ее мне.
– Да-а, и даже слишком часто, как мне кажется.
– Уж не так и часто, – возразила Джез, чувствуя раздражение. – Мы говорим не только об этом.
– Ну, и о чем же еще вы говорите? – как бы случайно спросил Пит. Ему уже не терпелось поскорее поделиться всем с Мэлом.
– О его работе. О сценариях, от которых он отказывается. О том, как выбрать правильное направление карьеры – это всегда самое важное при такой красоте, как у него. Нельзя же всю жизнь играть только красавчиков! Он думает, что ему, вероятно, надо взять серьезную роль, пусть даже второстепенную, в фильме политического характера какого-нибудь из ведущих европейских режиссеров – например, Коста-Гаврас, – чтобы разбить свой нынешний имидж. Он никогда не получит Оскара, если ему не удастся создать о себе представление, что он в первую очередь актер, а во вторую – красавец.
– Хорошие мечты!
– Да, но поверит ли ему кто-нибудь? Посмотри, как много людей говорит о голубых глазах Пола Ньюмэна, а не о других его достоинствах, а ведь его глаза гораздо менее голубые, чем у Сэма. Критики называют Сэма «до боли красивым», и неизвестно, что это означает на самом деле.
– Ты приведешь его на свадьбу Мэла? – с надеждой спросил Пит. Он жаждал увидеть все своими собственными глазами.
– Это будет несправедливо – он лишит невесту положенного внимания и интереса.
– Я думаю, ты права, – сказал Пит.
Он взглянул на Джез, которая сидела рядом, подтянув голые ноги так, что ее подбородок опирался на колени, а руки сомкнулись вокруг икр. На ней были белые шорты, матроска и ярко-красные кеды. Волосы она зачесала назад и завязала сзади шнурком, а ее профиль выражал серьезность и озабоченность. Сейчас эта девушка, думал он, «до боли красива». Если бы он познакомился с ней не тогда, когда она переживала разрыв с другим мужчиной, их жизни могли бы пойти по совершенно другому пути. Может быть, он не совсем тот мужчина, который нужен Джез, но это нужно было выяснять до того, как они стали «просто друзьями».
В следующий раз, как только представится случай, подумал Пит, я сброшу Гэйба с лестницы. Или собью его машиной. Любой способ хорош, если убьет его наверняка. Или хотя бы хорошенько покалечит...
Джез сидела на скамейке, наблюдая за толпами покупателей на площади Саут-Коуст-Плаза у входа в магазин И. Магнин, где листья целой рощи фикусов в витринах в ранних лучах низкого солнца были такими же зелеными, как и весной.
Два дня назад Майк Килкуллен приезжал в Лос-Анджелес вместе с Джез пообедать в ресторане. Такой поступок отца Джез расценила как необычный, тем более он знал, что она собирается приехать на ранчо в конце недели. Он выбрал ресторан «Ля Шардоннэ» на авеню Мелроуз, один из лучших и очаровательных французских ресторанчиков в городе, заказал бутылку хорошего вина и в течение целого получаса говорил о каких-то пустяках, не обмолвившись ни словом о деле, а ей только оставалось глядеть на него веселыми, подозрительными и любящими глазами. Не было смысла торопить его высказать то, что он хочет сказать, решила Джез, чтобы не создалось впечатления, будто она пытается вмешаться в его личную жизнь.
Когда Майк Килкуллен наконец собрался с мужеством и объявил дочери, что он и Рэд Эпплтон собираются пожениться, Джез пришла в восторг. Она подозревала, что так оно и будет, уже в течение нескольких недель, но не была уверена, что ощутит, когда услышит об этом. Ее охватила радость за них, и с нее спала тяжелая ответственность, которую она взвалила на себя, хотя никогда до конца не признавалась себе в этом, ответственность за то, чтобы ограждать отца от полного одиночества.
В годы, последовавшие за смертью матери, Джез тосковала по ней отчаянно, но по мере того, как вырастала, тоска становилась не такой горькой, и в конце концов она приняла потерю и примирилась с ней. Но Майк Килкуллен, казалось, так и не смог расстаться с Сильвией даже двадцать лет спустя. В нем всегда угадывалась подспудная грусть, боль неутихшего горя, которое Джез так чувствовала, печаль, которую было не под силу развеять дочери, даже если она очень любима.
Но наконец появилась Рэд и возникла его почти мальчишеская любовь к ней. Рэд, с ее ворчливым и таким привычным техасским выговором и с ее даром к острым, иногда соленым замечаниям, Рэд, которая так явно обожала его, Рэд, утонченная, но, по существу, очень домашняя, которая сможет наполнить его жизнь неожиданным искренним весельем и не позволит, чтобы из него, владельца ранчо, получился отшельник. Женившись на Рэд, Майк Килкуллен уже не будет один, общаясь только с дочерью, которая приезжает к нему раз в неделю. Его счастье уже не будет зависеть только от дочери, а это, думала Джез, тоже хорошо, хотя все же никогда не изменит ее особого отношения к нему.
Джез немедленно позвонила Рэд из ресторана, чтобы сказать ей, как она счастлива, услышав эту новость. Во время разговора они обе осознали, что до сих пор не провели и минутки вдвоем, без присутствия мужчин, и решили встретиться, чтобы сделать кое-какие рождественские покупки в пятницу.
Рэд, наверно, опаздывает, сказала себе Джез и посмотрела на часы. Нет, это ей просто не терпелось поскорее увидеть будущую невесту. Газоны недавно высаженных цветов львиного зева, воздух, напоенный их ароматом, веселые толпы людей – все ощущалось как начало неожиданных школьных каникул, и Джез почувствовала себя вдвойне счастливой оттого, что ухитрилась закончить все дела и закрыть студию вчера, в четверг вечером. В следующий понедельник она уезжает в Нью-Йорк на совещание с людьми из «Пепси».
Фиби настояла, чтобы Джез отправилась в Нью-Йорк сейчас, а не в начале января, когда творческая группа «Пепси» приедет в Калифорнию для съемки основных кадров рекламной кампании. Фиби провозгласила в своей обычной напористой манере всезнающего человека, что для Джез будет очень важно встретиться с некоторыми руководителями «Пепси» на их же территории.
– Тебе надо лично узнать всех, кто играет в этой компании ключевые роли, так что, если возникнут какие-нибудь неприятности, у тебя уже будут связи и ты будешь знать, на кого опереться в лагере клиента, – инструктировала Фиби, причем так эмоционально-внушительно, что Джез не осмелилась возражать. Она помешана на том, чтобы распоряжаться везде и всюду, думала Джез, но именно потому она и платила Фиби: та умела досконально разобраться в деле и всегда выбивала максимальную плату за работу, какую Джез вообще не смогла бы получить без нее.
Поскольку кампания, как планировалось, должна проходить широко и денег заказчики не жалели, Джез надеялась, что и творческих проблем у нее не возникнет. Она сделала несколько пробных снимков, используя ассистентов своей студии в качестве дублеров знаменитостей и применяя новую методику, придающую сцене очень живой, естественный вид, вид картины, подсмотренной через замочную скважину, что очень понравилось и агентству, и клиенту. Однако Фиби была непреклонна и тверда как алмаз, настаивая на том, чтобы Джез провела три дня в Нью-Йорке, поэтому придется отправиться туда так скоро.
– Джез! – раздался взволнованный голос Рэд и отвлек ее от этих мыслей.
Джез вскочила и побежала навстречу Рэд, которая сдавала свою машину служащему на стоянке. Женщины заключили друг друга в объятия, охваченные вихрем сложных чувств, которые могут возникнуть только в душе взрослой дочери и душе женщины, собирающейся выйти замуж за ее отца. Но то, что они увидели на лицах друг друга, сразу подтвердило: их новые отношения станут прекрасным продолжением старой дружбы.
– Джез, не могу выразить, как я переживала до твоего звонка! Я сидела дома и не знала, что делать, пытаясь представить, как ты примешь эту новость. Мое солнышко, у меня в голове крутились несколько поистине страшных сценариев в духе Теннесси Уильямса.
– Хотела бы я, чтобы ты была на моем месте и видела, как отец подбирался к этой теме, – рассмеялась Джез, вспомнив, как отец сначала был кроток, как ягненок, а потом вдруг стал мрачным и торжественным, совсем в духе викторианской эпохи. – Это выглядело так, будто он просит твоей руки у меня! Странно, с чего он взял, что я встречу эту новость с удивлением или чем-то в этом роде, а не с восторгом?
– Не все дочери так великодушны в отношении своих папочек. Майк хотел поговорить с тобой без меня, с глазу на глаз.
– Но в том-то и дело, что мы с ним слишком, слишком долго были только вдвоем. О, Рэд, милая Рэд, как здорово, что ты войдешь в нашу семью! Ты очень нужна Килкулленам. Но, послушай, нельзя стоять здесь дольше – люди начинают натыкаться на нас. Давай пройдемся и продолжим наш разговор на ходу.
Женщины пошли по широкой аллее, ведущей ко входу в огромный торговый комплекс, слишком большой, чтобы называться просто торговыми рядами, включающий в себя шесть больших универмагов, между которыми на трех уровнях, один над другим, располагались известные на весь мир модные магазинчики – своеобразный вариант торгового Золотого Треугольника в округе Оранж.
Они остановились перед магазином Альфреда Данхилла из Лондона, привлеченные прекрасными кожаными жакетами. Рэд двинулась ко входу в магазин.
– Рэд, остановись! – приказала Джез голосом, не терпящим возражений. – По телефону мы договорились, что сделаем сегодня покупки к Рождеству, а если пойдем в магазин, не решив, что нам надо, получится хаос. У тебя есть список всех, кому ты покупаешь подарки, с прикидкой общей суммы?
– Ну, конечно, помилуй меня бог, я не вышла бы из дома без него. И я думаю, такой же список есть и у тебя, мое солнышко.
– Естественно.
– Ну, так покажи, – потребовала Рэд.
– Боюсь, что я забыла его взять с собой... я так торопилась... и естественно, что о нем забыла. Да и вообще-то я забыла составить его.
– И я тоже!
– Я так и знала! Но мысль о том, что ты окажешься такой же организованной и деловой, как Фиби, ужасно беспокоила меня.
– А кто такая Фиби?
– О, Рэд! Наконец-то нашелся кто-то, кто еще не слышал о Фиби и кому я смогу пожаловаться на нее! О, небеса! Да будут они благословенны! Это такое блаженство! Но я оставлю это до следующего раза... Ты не поверишь, я просто боюсь Фиби. Если рассказывать все, это займет целый час по меньшей мере, а я не хочу, чтобы мы отвлекались от рождественских покупок, которыми нам немедленно надо заняться. Осталось только десять дней.
– Да мне и не нужен никакой список, – призналась Рэд. – Я уже давно заказала подарки для родственников, братьев и племянников в Техасе по каталогу, поэтому мне надо только купить подарок для Майка и что-нибудь для Кейси.
– А ты поверишь, что мне надо купить подарки для пятерых мужчин? – спросила Джез. – Мэлу и Питу, моим партнерам, Сэму, моему... я думаю, можно называть его моим приятелем, Кейси, моему... не знаю кому, но он все же кузен, и надо купить ему небольшой подарок в знак внимания, и отцу.
– А как насчет Фиби? Она получит от тебя подарок?
– Канарейку! Под цвет ее волос. Или, может быть, я ее просто запихну ей в рот в качестве маленького предупреждения. Дьявол! Ведь я забыла про Валери и Фернанду и их детей! Они приедут на ранчо на рождественскую неделю – отец предупреждал, но я, как всегда, забыла. А это означает – о, нет! – это означает еще десять подарков!
– Зачем ты мне напомнила об этом? – простонала Рэд. – Если я с ужасом ждала твоей реакции, то что, как ты думаешь, я чувствую по отношению к твоим сестрам? Они не могли выбрать худшее время для приезда! Я их не видела со времени фиесты... Они искренне возненавидят меня, это я точно знаю, хотя Майк говорит, что это глупости. Он им пока ничего не говорил, только тебе и Кейси.
– Что же планирует сделать отец? Надеюсь, он не собирается приберечь эту неожиданность на сочельник? Пожалуйста, Рэд, дорогая, пожалуйста, обещай мне, что он не сделает ничего подобного.
– У меня ужасное предчувствие, что он так и сделает. Все это время он выглядит очень решительным и таинственным и все время напевает про себя. Гимны, рождественские гимны... У меня от них кровь стынет в жилах. Ты же знаешь, какой он упрямец, твой отец, ласточка. Я никогда не любила ни одного человека так, как люблю Майка, но даже тебе придется признать: у него есть маленькая отрицательная черточка – он любит делать все по-своему. Я не могу вытянуть из него ни слова о том, что же он задумал, хотя пыталась самыми разными способами. Он не обратил внимания, но на фиесте эти две мегеры сидели и глазели на меня, подобно сводным сестрицам Золушки, а мы ведь с Майком всего лишь танцевали. Что же будет, когда они узнают обо всем?
– Рэд, помнишь, как нам пришлось впервые работать вместе, когда ты была издателем, а я – фотографом, и мы сняли три модели для «Вирджин Айлендс» в курортных одеждах? Прошел ураган, отключилось электричество, не было воды в водопроводе, мастер по макияжу и стилист по прическам рассорились вдрызг после стольких лет горячей привязанности, а модели отравились, съев чего-то не то.
– Как же я могу это забыть?
– Вероятно, на этот раз будет полегче, – дружески усмехнулась Джез.
– Ну конечно, Джез! Спасибо.
– Было бы неправильно не предупредить тебя... А мы ведь пережили этот ураган. И сделали фотографии. Лично я не могу дождаться, когда я увижу лица сестер. Послушай, они не посмеют злобствовать открыто на виду у отца. И обещаю, честное слово, что не оставлю тебя наедине с ними. Я куплю тебе комплект свитеров с лиловым атласным пиджаком в стиле «Лэйкерз». Ты будешь носить их все время, и я надену свой комплект. Выйдет отличная «Банда Двух»!
– Благодарю... но мне страшно подумать, что Майк окажется в неловком положении. Ты же знаешь, как он привязан к семье.
– Действительно, хотя сестры этого не заслуживают. Но они так редко появляются здесь, максимум дважды в год, на очень короткое время, с обязательным визитом. Так что, если ты будешь вести себя правильно и заведешь ребенка, то они, надеюсь, объявят бойкот и совсем не будут появляться на ранчо какое-то время.
– Что?
– То, что слышала.
– Ты хочешь, чтобы у меня был ребенок? – с удивлением спросила Рэд.
– Я буду обожать его. У тебя ведь никогда не было детей – разве тебе не хочется хоть одного? – спросила Джез. Как ни крути, а Рэд исполнился сорок один год, и ей пора сосредоточиться на воспроизводстве в самое ближайшее время. Если только ведущий социолог телепрограммы «Если вам за тридцать» был прав и об этом действительно мечтают все женщины этого возраста...
