Текст книги "Слава, любовь и скандалы"

Автор книги: Джудит Крэнц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

24

– О чем ты только думал, Эрик, когда повел мадемуазель Люнель смотреть Папский дворец? – В голосе Бет Авигдор слышалась мягкая укоризна. – Это настоящий барак, никакой мебели, толпы туристов! Ничего удивительного, что вы валитесь с ног от усталости, мадемуазель. Я уже много лет туда не заглядываю.

– Сначала мне там понравилось… А потом уже поздно было возвращаться, – ответила Фов, с наслаждением сбрасывая туфли под столиком и радуясь прохладной тени от большого зонта над ним во дворе гостиницы «Монастырь».

Мать Эрика оказалась высокой красивой женщиной, с огромными темными глазами, каштановыми волосами, в которых едва начинала пробиваться седина, и великолепной осанкой. Она выглядела по меньшей мере лет на двадцать моложе отца Эрика, непринужденно изучавшего карту вин на четырнадцати страницах. Адриан Авигдор даже в молодости казался старше своих лет, а теперь он стал приятно лысым, приятно упитанным, приятно морщинистым и как всегда совершенно незаметным. Постороннему глазу не за что было зацепиться в его внешности добродушного крестьянина, и возраст только усилил это впечатление.

В 1945 году Авигдор женился на красавице Бет Леви, которая три года сражалась рядом с ним в рядах Сопротивления. Их единственный сын Эрик, родившийся в 1949-м, внешностью пошел в мать, но унаследовал характер отца.

Адриану не удалось остановить Бет, которая решила устроить эту встречу в ресторане, движимая материнским любопытством. Жена ничего не знала о предательстве Мистраля, ей Авигдор рассказал лишь о том, что до войны был дилером великого художника.

В последний год Эрик постоянно интересовался причинами его ссоры с Мистралем, но и ему не удалось вызвать отца на откровенность.

– Давай назовем это просто разногласиями, – сказал Адриан, и на его лице появилось непривычно суровое выражение. Эрик понял, что дело обстоит намного серьезнее.

Авигдор предпочел бы увидеть на месте дочери Мистраля любую другую девушку, но он решил, что будет любезен с ней. Да и кто остался бы равнодушным, когда увидел ее?

Годы многому научили Адриана. Он радовался тому, что выжил, когда столько людей погибло. Адриан не желал будить некоторые воспоминания, но Фов Мистраль удалось их воскресить.

– Итак, мадемуазель, – обратился он к девушке с самым добродушным видом, – вы учитесь в Соединенных Штатах, правильно?

– О, прошу вас, зовите меня Фов. Да, я живу в Нью-Йорке и каждое лето приезжаю к отцу.

– Конечно, конечно, как приятно. – И он обратился за советом к подошедшему директору гостиницы, Жаку Миллю, чтобы выбрать вино. На молодого человека можно было положиться.

– Я так рада познакомиться с вами, месье Авигдор, – сказала Фов. – Моя бабушка говорила мне о вас.

– Так Маги не забыла обо мне? – спросил довольный Адриан.

– Разумеется, нет. Магали ничего не скрывала от меня, если дело касалось ее прошлого. Она считает, что дети должны знать как можно больше о своих родителях и бабушках с дедушками, особенно если они незаконнорожденные.

Фов специально сказала это, чтобы они не относились к ней с повышенным тактом.

– Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали мне о моем отце в молодости, – продолжала она. – Я познакомилась с ним только восемь лет назад. У меня замечательный отец, но он не любит воспоминаний. Но ведь именно вы устроили его первую выставку! Каким он был? – На ее лице читалось живейшее любопытство.

Молодой Мистраль? Авигдор порылся в памяти, пытаясь найти какое-нибудь приятное воспоминание. Разве мог он сказать этой девочке, так преданной своему отцу, что тот был несносным, вспыльчивым, высокомерным эгоистом? Мистраль, не задумываясь, обрек на смерть многих. Но должен же Авигдор сказать хоть что-нибудь!

– Видите ли, его так сложно описать… Мистраль всегда производил впечатление на людей, оставался самым заметным в любом обществе. – Авигдор помолчал, собираясь с мыслями, но тут его осенило: – Я никогда не забуду того дня, когда впервые увидел его. Кейт Браунинг, которая стала потом мадам Мистраль, привезла меня в маленькую студию вашего отца на Монпарнасе, где он тогда жил с вашей бабушкой. Я как сейчас вижу босоногую Маги, которая вышла к нам из кухни с вином и стаканами. Она была удивительно хороша собой, от ее красоты перехватывало дыхание… Маги тогда была лишь немного старше вас, Фов… Лет восемнадцать, я полагаю… Она была так предана Мистралю, так влюблена в него…

– Предана, – еле слышно повторила Фов.

– Разумеется, прежде всего предана. Я очень восхищался ею. Ведь Маги буквально содержала вашего отца, отдавая ему все деньги, которые зарабатывала позированием. Конечно, это происходило еще до того, как его картины стали покупать. Когда женщина любит по-настоящему, она готова на любые жертвы. И потом, они составляли такую живописную пару, оба высокие, оба рыжеволосые. Они стали легендой квартала. И еще эта серия картин «Рыжеволосая женщина»… Судя по всему, они прожили некоторое время вместе до появления Кейт. Кстати, как поживает Кейт? Я очень давно с ней не виделся.

– У нее все отлично, – неуверенно ответила Фов, чье смущение оказалось так велико, что она едва могла говорить.

Адриан Авигдор продолжал расспрашивать ее о Кейт, пока не принесли дуврскую камбалу. Все принялись обсуждать гастрономические изыски, но Фов почти ничего не слышала.

Ее отец и ее бабушка? Они любили друг друга? Они жили вместе? Но ведь это ее мать и ее отец любили друг друга! Это они жили вместе! Фов ничего не понимала, ее охватило странное противоречивое чувство. Лишь когда Эрик пожал ей руку под столом, она взяла наконец вилку.

Жизнь Фов вдруг оказалась перевернутой с ног на голову. Привычные ориентиры исчезли. «Почему ты не сказала мне об этом, Магали? Я знала лишь о том, что ты позировала моему отцу. Но каким человеком он был? Что на самом деле произошло между вами? Могу ли я теперь верить тому, что ты мне рассказывала?»

– Камбала вам не понравилась, Фов? – мягко поинтересовалась Бет Авигдор.

Она бы с удовольствием стукнула мужа, если бы только могла предположить, в какие он пустится воспоминания. Но если быть справедливой, то Фов сама заговорила на эту тему. Бабушка ей, видите ли, обо всем рассказала… Разве бабушки и дедушки, матери и отцы рассказывают своим детям и внукам обо всем? Если бы кто-то решился на такое, то это был бы первый и последний случай в истории. Ах, как неудачно все вышло.

– Фов, – повторила Бет, – камбала плохо поджарена?

– Нет, мадам Авигдор, с рыбой все в порядке, благодарю вас.

– Фов, обещаю тебе, больше никакой архитектуры в ближайшие двадцать четыре часа, – невесело улыбнулся Эрик. – Или ближайшие два дня… Или неделю, как скажешь. После завтрака мы будем делать лишь то, что хочется тебе.

– Давай посмотрим мост Стражников. – Фов улыбнулась ему.

– Ты сошла с ума. Ты выглядишь такой усталой!

– Нет, нет, и я сгораю от нетерпения лучше разобраться в характере древних римлян.

– Эрик придерживается странных взглядов. Он полагает, что лишь по отношению к воде можно судить об истинном развитии той или иной цивилизации, – проворчал Адриан. – Почему именно вода, а не вино, к примеру?

– Вполне возможно, что вы найдете ответ в Талмуде, если вам на самом деле так хочется это узнать, – предположила Фов.

– Подобные вещи в Библии не описаны, – запротестовал Эрик.

– Но при чем тут Библия? – удивилась Фов. – Я говорю о комментариях к Торе, которую иначе называют пятикнижием Моисея.

– О чем? – Эрик выглядел явно сбитым с толку.

– Перестань надо мной смеяться, Эрик. Месье Авигдор, в Талмуде найдется по меньшей мере два мнения по одному и тому же вопросу, если не десяток. Так что если вы не найдете ответ, то получите хотя бы хорошие аргументы. Если верить моей бабушке, именно так сказал бы ребе Тарадаш.

У Авигдора от изумления отвисла челюсть.

– Выпей вина, дорогой, – поторопилась вмешаться Бет.

С ее точки зрения, это было весьма разумное предложение. Конечно, несколько старомодное и неожиданное в устах такой молоденькой девушки, но зачем же так удивляться? Пусть она и дочь Мистраля, но Люнели – старинная еврейская семья. И что это нашло на Адриана?

К тому времени, как она улеглась в постель этим вечером, Фов больше не считала, что бабушка предала ее. Когда прошел эффект неожиданности, ей показалось совершенно справедливым, что Магали не сказала ей всей правды. Фов просто не поняла бы ее. Господь свидетель, история женщин из семьи Люнель и их любовников достаточно запутанна. «Нет, это даже романтично, – сонно подумала Фов, – любовь в двух поколениях». Но она твердо знала, что не станет расспрашивать отца о том периоде его жизни. Она подождет и задаст все вопросы Магали, как только переступит порог дома. Никто ничего от нее не скрывал… Никто ее не предавал… Она может им верить… Это все так далеко в прошлом… Совершенно не важно…

– Фов, поторопись. Заканчивай завтрак, пора начинать урок живописи, – сказал Мистраль.

– Я обещала Эрику, что проведу день с ним, – ответила она. – Он везет меня в Арль посмотреть на римскую арену.

– Полагаю, ты шутишь. Я специально выделил для тебя время сегодня утром.

– Нет, я говорю серьезно.

– Но Фов, у тебя впереди вся жизнь, чтобы рассматривать римские арены. Где твои приоритеты? С твоим талантом ты не можешь тратить время на глупые экскурсии. Это совершенно невозможно! Лето пролетает так быстро! Разве ты забыла, что хотела еще многому научиться?

– Я помню, отец, но я обещала.

– Жюльен, – вмешалась Кейт, – веди себя разумно. Почему Фов должна проводить утро, запершись с тобой в мастерской, когда ее ждет такой очаровательный молодой человек? Я в ее возрасте предпочла бы флиртовать, а не рисовать… Не будь таким бесчувственным.

– Кейт, тебя это совершенно не касается. Идем со мной, Фов. Когда появится этот парень, Кейт, скажи ему, чтобы он подождал, пока Фов закончит работу. Если его интересует моя дочь, то он дождется полудня.

– Нет, отец.

– То есть как это, нет?

– Я не буду работать с тобой этим летом. Я больше не могу.

– О чем ты говоришь? – Мистраль был настолько изумлен, что даже не рассердился. – Чего ты не можешь? Не хочешь же ты сказать, что не способна писать? Сколько раз я повторял тебе, что у тебя талант. Не понимаю, о чем вообще этот разговор.

– Я думала об этом всю зиму. – Голос Фов слегка задрожал, но тут же окреп. – Когда прошлым летом я решила немного поэкспериментировать, ты заявил, что на вернисажах в Нью-Йорке я заразилась вульгарностью и претенциозностью. И я снова начала писать фигуры, ландшафты, натюрморты. Я еще тогда хотела тебе сказать, что не хочу больше пробовать писать, как Мистраль. Я не Мистраль и никогда Мистралем не стану. Именно поэтому я не пойду с тобой в мастерскую.

– Фов, – Мистраль изо всех сил пытался сдерживаться и говорить спокойно, – если ты пытаешься облагородить этот водоворот, где люди неистово делают деньги, называя всю эту круговерть искусством, я могу тебя понять. Ты не могла избежать этой заразы. Но ведь это всего лишь кучка бесталанных эксгибиционистов. Ты не можешь принимать этих людей всерьез. Разве это искусство: конструкции из флюоресцентных трубок, нарезка из книжных полок и пластмассы, картинки из комиксов и содержимое мусорных баков. Господи, Фов, если тебе нравятся подобные творения, обратись к творчеству Марселя Дюшана. Он хотя бы делал это со вкусом, и он был первым!

– Ты просто не понимаешь того, что я пытаюсь тебе сказать. Меня не привлекает ни поп-арт, ни минимализм, я не хочу делать то, что уже делают другие. И я не могу писать в такой манере, как ты. Я вообще не хочу заниматься живописью!

– Ты не можешь не хотеть писать, Фов! Ты художник, у тебя нет выбора. – Голос Мистраля звучал мягко, терпеливо, будто он уговаривал норовистую лошадь. – Я никогда не просил тебя подражать мне. Ты должна помнить мои слова: ты можешь летать только тогда, когда твои крылья достаточно окрепли, чтобы поднять тебя над землей и унести в небо. Ты должна научиться основам. Даже Пикассо, одержимый эротикой, до сих пор может рисовать как бог, если захочет. У него есть классическое образование, о котором он имеет право забыть. Я пытаюсь объяснить тебе, что ты еще слишком мало умеешь. Фов, идем в студию. Сегодня ты будешь писать то, что захочешь. Никакой критики, никаких предложений, только холст, кисти и краски.

– Нет, отец.

Губы Мистраля сжались в тонкую линию. Он посмотрел на Фов и увидел в ее лице что-то такое, что заставило его уступить.

– Хорошо, если сегодня утром тебе приятнее посмотреть на римскую арену, отправляйся туда и хорошо проведи время. Мы поговорим позже.

Зазвонил звонок в кухне.

– Это Эрик, – сказала Фов и сорвалась с места. – Я вернусь к ужину… А если нет, то я позвоню. – Она поцеловала Мистраля в щеку. – Увидимся вечером. – Фов подхватила с кресла сумочку и вышла из комнаты.

– Что ж, Жюльен, должна признаться, я поражена. – Кейт говорила как всегда негромко и невыразительно. – Я не могла даже представить себе, что девочке так ненавистны твои уроки. Неужели она не понимает, какая это честь учиться у тебя?

– Не говори ерунды, Кейт. Фов моя дочь, при чем тут какая-то честь. Это влияние Нью-Йорка, где все давно обесценилось. Болезнь, настоящая болезнь.

– А тебе не приходило в голову, Жюльен, что живопись ее больше не интересует? Чем Фов отличается от других шестнадцатилетних девушек? Они встречают молодого человека и за один вечер теряют интерес к тому, чем жили многие годы.

– Сейчас даже трудно представить, что ты была очень умной женщиной, Кейт. – Мистраль так разозлился, что его голос задрожал. – Фов талантлива, невероятно талантлива. Она рождена для того, чтобы писать. Это все временно. Завтра или послезавтра она вернется к занятиям. – Он встал и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова.

– Почему именно Кавальон? – спросил Эрик, заводя машину. – Я знаю, что там растут самые вкусные дыни во Франции, но мне казалось, что мы собирались поехать в Арль.

– Римская арена подождет. В Кавальоне есть кое-что, что мне хотелось бы посмотреть. И потом, вчера ты сказал, что мы будем делать все, что я захочу.

– Полагаю, что тебя необходимо поцеловать, – сурово объявил Эрик.

– Нет! – встревоженно вскрикнула Фов.

– Да!

Эрик свернул на узкую боковую дорогу и остановил машину. Он притянул к себе сопротивляющуюся Фов, но не стал поднимать ее подбородок, который она крепко прижимала к груди, а по-дружески поцеловал в шелковистую макушку. Постепенно Фов расслабилась, и они долго сидели обнявшись. Длинные, сладкие минуты текли, и наконец Фов тихонько сказала:

– Ты можешь поцеловать меня, если хочешь.

– А ты не хочешь? – Эрик улыбнулся.

– Тебя интересует мое мнение? – Фов подняла голову и провела пальцем по нижней губе Эрика. Со стоном он прижался к ее губам, доверчиво раскрывшимся ему навстречу. – О! – удивленно выдохнула Фов. – Как приятно! – Она обняла его руками за шею.

Они целовались и целовались, забыв об окружающем их мире. Но тут маленькая машина вдруг начала раскачиваться из стороны в сторону. Фов и Эрик застыли, встревоженные, и огляделись. Вокруг машины толпились толстые, грязноватые овцы, толкая ее во все стороны.

– Я даже не слышала, как подошло стадо, – удивилась Фов.

– Я тоже не слышал… О Фов, моя дорогая Фов… Черт, вон идет пастух. Посмотри в зеркало заднего вида! – Эрик отодвинулся от нее на приличное расстояние.

– Пастух? – Фов решила подшутить над ним, спасаясь от собственных эмоций. – Он привык к любым проявлениям природы. Немедленно вернись ко мне!

Кавальон, расположенный километрах в пятнадцати к юго-западу от Фелиса, был спокойным, процветающим торговым городом с восемнадцатью тысячами жителей. Фов и Эрик сидели на террасе кафе и молча держались за руки, разглядывая пыльную, невыразительную площадь. Наконец Эрик заговорил:

– Пусть в Кавальоне совершенно нечего смотреть, меня это не волнует, но все-таки мне любопытно, зачем мы сюда приехали.

– Мы ждем, пока появится гид.

– Гид? Здесь нет ничего такого, что следовало бы осматривать в сопровождении экскурсовода, если не считать нас и официанта. Даже магазины закрыты до четырех часов.

– Подожди и увидишь, – сказала Фов.

– Как прикажешь, услада пастушьих глаз.

– Мы ведь развлекли его, правда?

– Я не стал спрашивать, но вполне возможно, что он и раньше видел целующихся людей.

– Брось, Эрик, я же видела выражение его лица!

Фов вдруг вскочила и направилась через площадь к неприметному трехэтажному зданию. Там на лестнице у входа, возле высоких резных деревянных дверей, только что появился молодой человек в рубашке с длинными рукавами, несмотря на жару. Эрик пошел за ней следом, покачивая головой от изумления.

К молодому человеку устремились не только Эрик и Фов. Люди шли из боковых улочек, выходили из кафе, вылезали из припаркованных автомобилей. К тому моменту, когда Фов и Эрик оказались у подножия лестницы, их окружала группа не меньше, чем в двадцать пять человек. К немалому удивлению Эрика, все они определенно знали, куда направляются. Он старался держаться поближе к Фов, но это оказалось не так легко, потому что всем хотелось побыстрее подняться по узким ступеням.

– Что это? – спросил Эрик, но Фов махнула ему рукой, призывая к молчанию.

Собравшиеся наконец расположились полукругом вокруг гида и ждали, не произнося ни слова. Молодой человек с суровой церемонностью распахнул высокие двери.

– Добро пожаловать в синагогу Кавальона, – произнес он.

– Не могу поверить! – прошептал Эрик на ухо Фов.

– Я так и думала, что ты не поверишь. Вчера ты перепутал Талмуд с Библией. – Фов обрадовалась, что сумела его удивить. – Я вычитала о ней в путеводителе, где перечисляются достопримечательности Кавальона. Там еще указаны старый собор и археологический музей.

– И что мы будем теперь делать? – спросил Эрик.

– Осмотрим синагогу, разумеется. Или тебе не хочется?

– Да… Пожалуй… Почему бы и нет…

– Ты меня удивляешь, в самом деле! Разве ты не еврей?

– Мои родители евреи, значит, я тоже еврей, но какое это имеет значение? Они совершенно не религиозны, и я ни разу не был на службе. Мне кажется, что еврей должен ходить в синагогу, только когда ему хочется. А у меня никогда не возникало такой потребности. И почему тебя это так интересует? Это что-то вроде хобби?

– Вчера, если ты помнишь, твой отец говорил о моей бабушке Магали. Она еврейка, родилась во Франции. Ее дочь, моя мать, была наполовину еврейкой, наполовину ирландкой. Мой отец француз и католик. Так что я еврейка на четверть. Поэтому мой интерес к синагоге – это не хобби. Это мое прошлое. Тебе понятен мой интерес к синагоге?

– Вполне, глупышка. Я просто не могу свыкнуться с толпой туристов. Они говорят не меньше, чем на пятнадцати языках. Откуда они все приехали?

– Из пятнадцати разных стран. Это место паломничества, Эрик. И более того, тебе наверняка будет любопытно узнать, что здесь сохранился водопровод. Хотя это и не римский акведук.

– А для чего он?

– Для ритуального омовения.

– О, это мне нравится!

– Это только для женщин, незнайка. И потом, эта синагога – памятник и ни для чего больше не используется. Смотри, у гида можно купить книгу. Давай купим ее и посмотрим все сами. Не люблю толпу.

Эрик купил билеты при входе и заплатил за тоненькую книжечку, написанную Андре Дюмуленом, хранителем музеев и памятников Кавальона. В ней они нашли краткое описание жизни еврейской общины Кавальона, а также фотографии и описание синагоги.

Фов и Эрик отошли от толпы туристов, внимающих гиду, и отправились осматривать центральную часть здания. Переступив через порог, они оказались в почти пустом зале, удивительно гармоничном. Здесь вполне могла разместиться гостиная какого-нибудь заброшенного замка. Синагога была выстроена в 1774 году на месте старого храма.

Стены высокой комнаты с галереей покрывали панели. На каждой из них неизвестный мастер вырезал орнамент и покрыл его золотой краской. Приглушенный свет лился из высоких окон.

Фов и Эрик остановились у чугунной ограды изысканного рисунка, преграждающей доступ к высоким резным дверям, центру храма.

Фов, посмотрев в путеводитель, выяснила, что они стояли перед дверями, за которыми хранились свитки Торы, когда синагога была еще действующей. Фов пыталась представить, что бы она увидела, если бы ей разрешили войти в эти двери и проникнуть в святилище, но так и не смогла.

Эрик услышал, как она завистливо вздохнула, и потихоньку увел ее туда, где позади похожего на драгоценную гемму внутреннего храма располагались полукруглые лестницы, ведущие на резной балкон.

Фов осторожно перегнулась через перила, резные, напоминающие кружево, и посмотрела вниз. Прошлое – вот оно, совсем близко. Атмосфера пустующей синагоги оказалась настолько насыщенной, что так же трудно было представить ее пустой, как и нелегко вообразить ее паству. Как и все оставленные людьми святые места, где когда-то очищались человеческие души, здесь гудела скрытая энергия, заставляющая праздного посетителя замолчать.

Когда в зал вошла толпа туристов, Фов и Эрик торопливо спустились вниз и отправились в музей, расположенный в подвале на месте бывшей еврейской пекарни.

Там они снова оказались в одиночестве. Две стеклянные витрины, заполненные фотографиями и документами, располагались в центре зала, а вдоль стен шли узкие освещенные стеллажи.

Фов рассматривала фотографии. Снимки, даже очень старые, принадлежали к более современной эпохе. Фов медленно бродила по залу, все с меньшим интересом разглядывая документы, старые письма и афиши. Но вдруг она резко остановилась у фотографии, датированной 1913 годом. На нее смотрел исполненный достоинства пожилой мужчина с тонкими белоснежными усиками, в черном сюртуке и черной шляпе с полями, загнутыми на типично провансальский манер. Рядом с ним стояла темноглазая величественная женщина в длинном черном платье, туго стянутом в талии. Небольшая вуалетка прикрывала ее седеющие волосы.

– Эрик! – воскликнула Фов. – Подойди сюда, посмотри! Здесь сказано, что эти люди были последними представителями еврейской общины Кавальона.

– Да, они производят впечатление, – отозвался он, удивленный ее эмоциями.

– Обрати внимание на их фамилию! Это же месье и мадам Ашиль Астрюк! Такую же фамилию носил мой прадедушка. Так что эти люди могут быть моими родственниками, пусть и дальними. – У Фов брызнули слезы. Эрик молча стоял рядом, нежно обнимая ее за плечи.

Спустя несколько минут в музее появились первые туристы.

– Думаю, что нам пора уходить, – прошептал Эрик. Фов согласно кивнула головой и, бросив последний взгляд на пожелтевший снимок, пошла за ним вверх по лестнице на улицу.

– Я бы с удовольствием выпил кока-колы, – сказал Эрик, – а ты?

– Мне бы тоже хотелось чего-нибудь холодного и сладкого, – призналась Фов, и они вернулись в кафе и почти рухнули на стулья. Ими овладело чувство, которое охватывает всех экскурсантов, которым разрешили путешествовать во времени.

Эрик взял путеводитель и с любопытством перелистал страницы.

– Интересно, сколько евреев жило в Кавальоне? Сейчас посмотрим. Здесь говорится, что совсем немного, не больше трехсот человек. Но уже после 1793 года еврейской общины в Кавальоне не существовало. Есть еще список последних членов общины. Его сделали по архивам Кавальона и распределили фамилии так, чтобы проследить их происхождение.

Фов взяла у него книгу.

– Здесь больше всего французских фамилий. Многие просто брали название города в качестве фамилии. Есть Каркассоны, Кавальоны, Монте, Диньи и даже… Люнель.

– Люнель? – переспросил Эрик.

– Да, Люнель! Значит, где-то есть местечко с таким названием. О Эрик, может быть, мы сумеем найти его на карте? Вдруг он еще существует! – Позабывшая об усталости, Фов выглядела так, словно была готова сию же секунду отправиться на поиски неизвестного Люнеля. Эрик залюбовался ею, улыбаясь ее горячности.

– Города так просто не исчезают, Фов. Я найду его для тебя. Но не сегодня. – Он отобрал у нее путеводитель и посмотрел ту страницу, которую она читала.

– Есть еще фамилии, взятые из иврита, как Коэн или Иегуда, а есть латинского происхождения, как фамилия Астрюк. Аструм по-латыни означает звезда. И последнюю группу составляют фамилии тех, кто приехал в Кавальон из других стран. Есть Лиссабон, Любин, Поул и другие…

– Почему ты замолчал, Эрик?

– Это все время, Фов! Оно все уносит прочь, – пробормотал он.

Если бы он знал достаточно, если бы располагал документами, он бы наверняка смог проследить родословную Фов до тех времен, когда римляне строили мост Стражников. Почему столько знаний оказались утерянными? Почему об этих людях забыли?

– Не огорчайся. – Фов догадалась о его чувствах. – Мы ничего не знаем, это так досадно… Эрик, мы оба такие невежды. Мы просто позорище.

– Точно, позорище.

– Но представь, – глаза Фов расширились, – только представь, как Люнели и Астрюки, Любины и Каркассоны идут все вместе в синагогу… Они все знают друг друга, их семьи столетиями живут по соседству. Я вижу их, а ты?

Эрик молчал, глядя в ее раскрасневшееся, очаровательное лицо. Он ощутил, как прошлое отпустило его и ему невероятно хорошо и радостно в настоящем.

– Я не вижу никого, кроме тебя.

– Эрик, – укорила его Фов, – куда подевалось твое воображение!

– Я люблю тебя.

– Что?

– Я люблю тебя. А ты любишь меня? Скажи мне, дорогая!

– Не знаю. Я никогда раньше не влюблялась, – прошептала Фов.

– Посмотри на меня, – попросил Эрик.

Она медленно подняла на него глаза, и в них он безошибочно увидел то, что ему так хотелось в них увидеть. Эрик едва не вскрикнул от радости.

– Но я не собиралась влюбляться! – запротестовала Фов.

– Теперь уже поздно, – победоносно возвестил Эрик.