Текст книги "Слава, любовь и скандалы"

Автор книги: Джудит Крэнц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

«Жюльен,

Я не имею ни малейшего представления о том, почему Фов не отвечает на твои письма и даже не читает их. Я пыталась поговорить с ней, но она отказалась со мной разговаривать на эту тему. Она была очень расстроена, и должна сказать, что каждое твое письмо только ухудшает ее состояние. Когда девочка увидела, что ты написал мне, она сказала, что я могу ответить тебе так, как захочу, но впредь она не желает даже знать о том, пишешь ты ей или нет. Она попросила меня возвращать все твои письма и не говорить ей об их получении.

Мне ничего не известно о том, что произошло между вами, и я не намерена вмешиваться. Что бы ты ни сделал, чтобы оттолкнуть Фов от себя, зло уже совершено и ничего не исправить. Мой собственный опыт общения с тобой таков, что я не имею ни малейшего желания усомниться в правильности ее решения.

Маги».

Кейт дважды перечитала письмо, вложила его обратно в конверт и вышла из комнаты.

Теперь она в полной безопасности. Нечего больше беспокоиться, о письмах. Фов ни за что не напишет отцу и не сообщит, кто рассказал ей правду. Они спасены. Картины, земля, капиталовложения, счета в банке – все достанется только Надин. Будущее ее дочери обеспечено.

Кейт никогда не была чужда ирония, и именно она заставляла ее теперь спокойно сидеть на солнце.

Накануне она побывала в Апте у доктора Эльбера, когда-то принимавшего у нее роды. Она предпочитала его другим специалистам. На прошлой неделе у нее началось кровотечение, через пятнадцать лет после менопаузы, и она неохотно отправилась к врачу, у которого уже давно не бывала. Доктор Эльбер сообщил ей, что у нее рак матки, и метастазы распространились на кишечник. Сколько ей осталось? Год, может быть, чуть больше или немного меньше, мадам Мистраль, но на этой стадии сделать уже ничего нельзя.

Никто не может ничего предвидеть. Кейт оглянулась вокруг. Все в порядке, ее империя процветает, она в безопасности, чужие ей больше не страшны. Впервые с того времени, как Тедди Люнель переступила порог «Турелло», Кейт наконец смогла почувствовать, что все принадлежит только ей… На год, может быть, чуть больше или немного меньше…

27

В середине июня 1974 года на втором этаже «Русской чайной» праздновали двадцать первый день рождения Фов Люнель. На вечеринку собрались двести человек, от каждого из которых исходило удовлетворение. Их значимость оказалась признанной, их пригласили на этот праздник.

Фальк, которого близкие друзья по-прежнему называли Мелвином, рассматривал собравшихся из-за больших очков с толстыми стеклами. В зале болтали, смеялись, жестикулировали те, кто обладал властью решать, как захочет выглядеть американская женщина. Все, кроме Фов. Где же она?

В последние пять лет Фальк виделся с ней реже, чем ему бы хотелось. Пока девочка росла, они встречались почти каждую субботу и отправлялись осматривать галереи, но в начале осени 1969 года она буквально повернулась спиной к искусству. Фальк не сумел бы подобрать более удачного выражения, чтобы описать перемены, произошедшие в Фов. Она просто-напросто отказалась идти с ним на крупнейшую выставку современного искусства, проходившую в музее Метрополитен.

Господь свидетель, у любого голова пошла бы кругом. Тридцать пять галерей представили тридцать пять ретроспектив тридцати пяти величайших художников современности. Но Фальк считал, что шестнадцатилетней девушке вполне по силам переварить такой коктейль, хотя даже он, ветеран вернисажей, был оглушен грохотом рок-группы, избытком впечатлений и сбит с толку размерами шоу. Но Фов почти впала в истерику, заявив, что не желает больше видеть ни одного произведения искусства. Фальк был уверен, что это несерьезно.

Но время шло, и Фальк понял, что отвращение Фов к искусству стало глубже, переросло в печаль, как будто она оплакивала его гибель.

Фальк иронизировал над настроением Фов, пока не понял, что она перестала сама заниматься живописью. Когда он прямо спросил ее о причине, она так же прямо ему ответила. Зачем ей продолжать работать, если она не в состоянии сказать ничего нового?

Кто бы мог представить, что Фов, окончив школу в семнадцать лет, решит начать работать на Маги, вместо того чтобы отправиться в колледж? И кто мог предвидеть, что она окажется на своем месте? К девятнадцати годам Фов Люнель пользовалась не меньшей известностью, чем сама Маги.

Фальк поздоровался с Маги, они обменялись грустными, понимающими улыбками. Они знали, что думают об одном и том же, не решаясь произнести это вслух: если бы только Тедди видела это.

Фальк отогнал печальные мысли, как делал это тысячи раз, женившись трижды на известных фотомоделях, став отцом четверых детей, унаследовавших гены своих матерей и давно переросших его, и огляделся по сторонам. Фотограф очень любил своих детей, но Фов вошла в его сердце еще до его первого брака, и он относился к ней, как к их с Тедди дочери. Но где же все-таки Фов?

Прежде чем отправиться на вечер в честь дня рождения Фов, Маги Люнель в последний раз оглядела себя в трехстворчатом, от пола до потолка зеркале. Итак, ее внучке исполнился двадцать один год.

Совершеннолетие не означало начала зрелости и взрослой жизни. Фов изменилась пять лет тому назад, но Маги знала об этом не больше, чем в то лето, когда она неожиданно рано вернулась из Франции. Это дитя навсегда изменил Жюльен Мистраль. Но Фов хотя бы вернулась к ней.

Прошел год, и Маги смирилась с тем, что она, очевидно, так никогда и не узнает, что же произошло на самом деле. Фов, такая непосредственная, открытая, живая, полная энтузиазма, не умеющая скрывать свои чувства, научилась хранить секреты.

Ее внучка всегда была любящей и легко прощала, но в случае с отцом она оставалась непреклонной. Она вычеркнула его из своей жизни. Сначала Маги сгорала от любопытства, но, когда дело касалось Жюльена Мистраля, было просто неразумно копать чересчур глубоко.

Первые годы Фов часто получала письма от того юноши, с которым познакомилась во Франции, и отвечала ему. Надо же, это был сын Авигдора! Но теперь письма приходили совсем редко, и Маги сомневалась, продолжают ли они еще переписываться. Но в конце концов Фов удалось вырваться из депрессии, в которой она пребывала.

Той весной, когда Маги впервые вздохнула с облегчением, они с Дарси как-то вечером отправились на ужин в «21». Метрдотель провел их к тому самому столику, за которым они сидели в далеком 1931-м, когда в этом ресторане тайком продавали спиртное.

Дарси, повинуясь глубоко укоренившейся привычке, всегда садился за этот столик.

– Ну почему, – спросила Маги, – мы должны всегда сидеть за этим столом у бара? Ты хотя бы отдаешь себе отчет в том, что мы ни разу не ужинали в главном зале? – Дарси посмотрел на нее с таким изумлением, словно его столик заняла какая-нибудь рок-звезда. – Я знаю наверняка, – продолжала Маги, – что наверху очень приятно. Я слышала, что там не так шумно и не так тесно. Там всегда ужинают Онассис, доктор Арманд Хаммер и Нельсон Рокфеллер… А мы всегда сидим здесь. Мне здесь совсем не нравится.

– Но ты никогда не хотела ужинать наверху. – Дарси выглядел оскорбленным. Любой человек, если он еще что-то значит, предпочтет ужинать в баре, где сохранился дух «сухого закона», когда Джек и Чарли подавали лучшее спиртное в городе.

– Откуда ты знаешь? – жалобно спросила Маги, с отвращением разглядывая скатерти в белую и красную полоску. – Там на столах постелены гладкие белые льняные скатерти, тяжелые, старомодные, накрахмаленные. Во всяком случае, так говорит Лалли. И на столиках всюду цветы, а не эти уродливые красные подставки для спичек. – Она вздохнула обреченно, печально, словно нищая девчонка, прижимающаяся носом к витрине с выставленными сладостями.

– Черт побери, если ты чувствуешь себя здесь такой несчастной, почему же ты не сказала мне об этом раньше? – рассвирепел Дарси. – Вставай, мы идем наверх.

– Нет, не стоит, слишком много хлопот. Я просто размышляла вслух, – прошептала Маги. – Не могу сказать, что я здесь несчастлива, просто я не нахожу себе места. – Она отпила глоток шампанского из высокого бокала. Официант сразу же откупорил бутылку очень сухого «Боллингера» урожая 1947 года, как только увидел, что Маги и Дарси сели за столик, где ужинали два-три раза в неделю. – Интересно, какова на вкус текила, – пробормотала она.

– Давай я закажу ее для тебя, – фыркнул Дарси, выразительно поднимая брови.

– Не стоит, мне все равно. Это так, минутный каприз. – На лице Маги появилось странное выражение, как будто ей и в самом деле было жаль себя, когда она отказалась от текилы. – Я довольна и шампанским… Во всяком случае, ты всегда так считал… Просто не обращай на меня внимания…

– Что за дьявол в тебя вселился сегодня? – Дарси развернулся к ней.

Маги сидела перед ним такая же прямая, стройная, загадочная, словно сирена, как и в тот первый вечер, когда они ушли из дома Лалли, играя роль «мусорщиков, отправившихся на охоту». Тогда он впервые заглянул в ее золотисто-зеленые глаза и все пытался угадать, кто же на самом деле эта Маги Люнель.

– Я устала… – прошептала она.

– Едем домой, – встревожился Дарси. Маги никогда не уставала и не болела.

– Я устала от того, что ты считаешь, будто так все и должно быть. Я устала от того, что ты обращаешься со мной так, будто я не вынесу никаких перемен в привычной рутине… Я устала от недостатка твоего внимания, Дарси. Ты принимаешь меня как должное, – обиженно закончила Маги.

– Ничего подобного!

– Значит, ты это отрицаешь? – Слова хлынули потоком: – Еще бы! Ты совершенно бесчувственный, бездумный, неромантичный мужчина. С таким же успехом я могла бы отправиться ужинать с дядюшкой, отцом или даже дедушкой, а может быть, и прадедушкой!

– Что?! – в негодовании воскликнул Дарси.

– Не кричи на меня! Как давно ты в последний раз просил меня выйти за тебя замуж? – Ее лицо горело от возмущения.

– Достаточно давно. Именно тогда я решил больше не вести себя как последний распроклятый идиот! – Дарси даже поперхнулся от несправедливого обвинения.

– Ты не ответил на мой вопрос. – Маги была неумолима.

– Пятнадцать лет назад я просил тебя об этом. Нет, постой. Лет десять тому назад на Валентинов день я, как осел, попытал счастья в последний раз. Да, теперь я вспомнил. В тот вечер ты казалась такой необыкновенной, что я, старый, верный Дарси, задал тебе этот вопрос, хотя отлично понимал, что у меня нет никаких шансов. Так оно и вышло.

– Ага! – торжествующе вскричала Маги. – Так вот почему ты все время просил меня стать твоей женой! Ты наверняка знал, что я откажусь, и тебе ничего не стоило повторить благородный жест. Я всегда догадывалась, что ты ничем не лучше других, я видела тебя насквозь. Так вот: с меня хватит твоего пренебрежения! Я презираю твои уловки и не намерена с ними больше мириться. Это позор!

– Ты… Ты неблагодарная сука!

– Это предложение руки и сердца? – Глаза Маги сверкали от ярости.

– Разумеется, нет!

– Вот как! Значит, ты не желаешь брать на себя никаких обязательств? Слишком серьезное решение, не правда ли? – фыркнула Маги. – Что ж, Дарси, я даю тебе ровно одну минуту. Определись наконец с твоими приоритетами.

– Так ты делаешь мне предложение?

– Только совершенно негалантный мужчина может задавать женщине подобный вопрос. Как ты смеешь?

– Официант! Мы отправляемся ужинать наверх. Пришлите нам две двойные текилы со льдом. Мадам и я должны кое-что обсудить, а здесь слишком шумно.

Вот так они решили пожениться два года назад, вспомнила Маги. Лалли Лонгбридж заявила, что давно пора было с этим покончить, и как всегда оказалась права. Маги все еще стояла перед зеркалом, словно в трансе, когда вошел Дарси, одетый для вечеринки в честь Фов. Она посмотрела на их отражение в зеркале, и ее охватила блаженная радость. Как правильно она поступила, когда вышла за него замуж.

Дарси проглотил еще одну крохотную картофелину, начиненную черной икрой и смазанную сверху сметаной, и решил, что известный старый бонвиван, всегда говоривший, что икру нельзя есть стоя, определенно ошибался. Он взял еще одну картофелину и бросил ее в рот. Они с Маги стояли на верхней площадке лестницы и приветствовали прибывающих гостей в ожидании того момента, когда соберутся все приглашенные. И все-таки, куда исчезла Фов?

– Где же, черт возьми, Фов? – раздался у него за спиной мужской голос.

– Я думал, что она с тобой, – Дарси повернулся к Бену Личфилду, своему бывшему протеже. Молодой человек прошел под его присмотром путь от рядового сотрудника рекламного отдела до главного редактора «Женского журнала», самого большого и самого популярного издания для женщин. Бен удивил всех, когда занял такой высокий пост еще до того, как ему исполнилось тридцать.

– Как бы мне этого хотелось, – со вздохом отозвался Бен, – но мы не виделись с понедельника.

Бенжамен Франклин Личфилд был самым горячим и, судя по всему, самым удачливым из многочисленных поклонников Фов. Дарси был на стороне Бена, потому что он их сам познакомил около года назад.

– Ты не видел ее с понедельника? – переспросил Дарси. – Мне казалось, что вы часто встречаетесь.

– Это так, – простонал Личфилд. – Послушайте, Дарси, вы научили меня всему тому, что я знаю, о чем вы не перестаете напоминать мне, особенно при посторонних. Подскажите теперь, как заставить девушку принять ваше предложение?

– Терпение, мой мальчик, только терпение.

– Благодарю вас, сэр, вы так мне помогли.

– Видишь ли, женщины из семьи Люнель относятся к браку очень серьезно.

Если быть честным, напомнил себе Дарси, то только ему удалось жениться на одной из них, только он довел до алтаря одну из трех рыжеволосых красавиц Люнель. Одну из трех незаконнорожденных дам Люнель, пошутил он про себя, потому что Маги рассказала ему всю историю во время их медового месяца.

Дарси снова посмотрел вниз. Наконец-то! Как всегда блистательная Фов с длинными рыжими волосами в серебристом переливающемся платье бегом поднималась по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Она кричала на бегу:

– Магали! Прости меня, Магали, я опоздала!

Фов пришла на свой вечер не одна. Внучка Маги крепко держала за руку другую девушку. Во всяком случае, Дарси решил, что это создание ростом больше шести футов в клетчатой рубашке, комбинезоне и кроссовках, с очень коротко подстриженными соломенными волосами было девушкой.

– Магали, ты только посмотри, кого я тебе привела! Она приехала из Арканзаса, только что с автобуса. И знаешь, о чем я думаю?

Маги осмотрела девушку с ног до головы. Обычно топ-модели выглядели очень элегантно и изысканно. Как правило, у них были длинные волосы. А у этой «крошки» из Арканзаса зубы слишком выдавались вперед, она была чересчур костлявой, веснушчатой. Но эти брови вразлет… Девочка явно многообещающая. Значит, моделям суждено измениться. Фов можно было верить.

– Так ты из-за нее опоздала?

– Ага. Я была наверху в кабинете, мне хотелось кое-что уточнить перед вечером, а эта девушка вошла прямо с улицы. Она приехала на автобусе с друзьями, и они уговорили ее подняться. Так что мне пришлось сначала побеседовать с ними, потом позвонить ее родителям, объяснить, почему дочка не вернется, уверить, что я не работорговец, найти ей квартиру… В общем, ты знаешь.

– И как тебя зовут? – спросила Маги.

– Ида Клегг.

– Что ж… Добро пожаловать в агентство «Люнель». Ты пьешь водку?

– Скажу честно, сегодня для меня многое впервые. – Голос девушки звучал с мягким южным акцентом. – Да, мэм, думаю, я выпью.

Маги повернулась к Фов, поцеловала ее и шепнула на ухо:

– Почему ты не оставила решение этого вопроса до завтра?

– Магали, у нее была бумажка с адресом агентства «Форд», – прошептала в ответ Фов.

– Почему же ты сразу мне не сказала? Я волновалась.

– Потому что Эйлин стоит позади тебя.

Маги обернулась и увидела Эйлин Форд. Ее соперница выглядела как всегда отлично и сохраняла вид девочки, которую в любом классе выберут старостой.

– С днем рождения, Фов, – тепло улыбнулась Эйлин.

– Спасибо, Эйлин.

– Ты должна очень ею гордиться, Маги.

– Да, я горжусь моей Фов.

– А это кто?

– Новая девушка, наше свежее открытие. Знакомьтесь, это Арканзас.

Эйлин пристально посмотрела на девушку в комбинезоне. Ее взгляд проникал насквозь, все видел, все замечал.

– Арканзас… А дальше?

– Просто Арканзас, – быстро среагировала Фов.

– Понятно. Очень патриотично. Добро пожаловать в Нью-Йорк, Арканзас.

Эйлин отошла, и она уже не выглядела такой счастливой.

– Кто была эта милая дама? – спросила Ида.

– А… Это была… – Маги не сразу нашлась.

– Она ничего для тебя не значит, – торопливо закончила Фов.

28

Не может быть, подумала Надин Мистраль Дальма, рассматривая счета от «Арены». Они наверняка ошиблись! Как она могла потратить двенадцать тысяч франков на цветы за последние несколько месяцев? «Арена» был самым дорогим и самым престижным цветочным магазином в Париже. С точки зрения Надин, было верхом недальновидности посылать хозяйке дома букет из другого магазина. Сколько бы вы там ни потратили, нужного впечатления достичь все равно не удастся. За семь лет в роли мадам Филипп Дальма Надин отточила свое умение посылать нужные цветы в нужное время из нужного магазина.

Их называли самой завидной парой Парижа, напомнила себе Надин, сидя за письменным столом в своей модной гостиной, сражаясь с внушительной стопкой счетов, которыми она наконец заставила себя заняться. Большая их часть пришла уже месяца четыре назад от людей, которых не интересовало то, что она дочь Жюльена Мистраля, самая богатая – в будущем – наследница Франции. Ее отец, чтоб ему гореть в аду, собирался прожить не меньше ста лет, а кредиторы в Париже никогда не отличались любезностью англичан, всегда готовых ссудить наследнику денег в расчет на будущее состояние.

Надин снова внимательно проверила счет за цветы. Две миниатюрные орхидеи в фарфоровых кашпо для княгини Эдуар де Лобковиц. Как они могли поставить такую сумму, когда она сама принесла кашпо? А она еще так гордилась собой, когда нашла эти антикварные кашпо в замечательном магазине подарков на улице Севинье и сама принесла их в «Арену». Конечно, цветы обошлись намного дороже, но разве можно было послать банальный букет урожденной принцессе де Бурбон-Пармской? Надин хотела отблагодарить эту аристократку, включившую их с Филиппом в список гостей к обеду на двенадцать персон вместе с герцогом и герцогиней Юзесскими и герцогом и герцогиней де Торлониа. За столом прислуживали сразу четыре дворецких, еду подавали на двухсотлетием мейсенском фарфоре.

Ландыши для виконтессы де Риб она отправила только после двух приглашений на ужин в интимной обстановке с демонстрацией фильма и на один формальный ужин на сорок персон. Надин долго колебалась, прежде чем послать цветы самой элегантной женщине Парижа. Наконец она сообразила, что подойдут только самые простые. Разумеется, не меньше четырех дюжин… Иначе на них никто бы не обратил внимания. Цветы для Элен Роша, для принцессы Гислен де Полиньяк… Надин отложила счет в сторону. Она больше не сомневалась в его правильности, как и в необходимости посылать цветы, которую она приняла, вступив в очень узкий круг парижского высшего света.

Эти люди составляли крошечный срез парижан, но для Надин только они имели значение.

Известные хозяйки дома никогда не приглашали гостей только потому, что те уже бывали у них раньше. Каждое приглашение, даже на самый многочисленный вечер, обсуждалось, рассматривалось со всех сторон, взвешивались все «за» и «против». Надин легко могла представить, как хозяйка дома задает себе вопрос: зачем мне приглашать супругов Дальма? В цене ли они еще? У Филиппа статус не изменился, титула нет, достижений нет, а теперь он еще и женат. Но вот его жена, близкий друг Жана Франсуа Альбена… Его последняя коллекция просто чудо… И они оба все еще очень декоративны. Ладно, их можно пригласить еще раз. Ведь Надин, в конце концов, дочь Мистраля.

Три года назад Надин уже спрашивала себя, как долго их будут терпеть, эту чету Дальма, таких забавных, декоративных и бедных? Может быть, еще год… Именно тогда Надин пришла к выводу, что они не могут дольше позволить себе выставлять напоказ свою необеспеченность. Общество отвергнет их.

Надин не знала, что делают все эти люди, которых не зовут на ужин в аристократические дома, и ее тело цепенело, у нее холодели пальцы от ужаса. Как они живут за пределами единственного значимого мира? Неужели они не понимают, как низко пали, как мало значат, как кошмарно их положение? Она считала этих людей ниже себя, в них не было ничего человеческого.

Надин поднесла к глазам счет от Ленотра, самого лучшего поставщика в Париже. Ему она платила огромные суммы. Каждые три месяца Надин устраивала коктейль, планируя дату таким образом, чтобы она приходилась на день громкой театральной премьеры или большого бала. Ее гости могли удовлетвориться великолепными закусками на буфете, понимая, что основная еда ожидает их позже. Выписывая чек на огромную сумму, Надин размышляла о том, что нет большей глупости, чем пользоваться услугами второсортного поставщика. Небольшие коктейли Надин Дальма пользовались известностью среди тех, кто ценит все первоклассное.

Иногда супруги Дальма принимали приглашение тех, чей социальный статус казался им несколько сомнительным, но никогда не принимали этих людей у себя, хотя те надеялись на ответное приглашение и обижались, не получив его. Надин не сомневалась в правильности своих поступков. Четыре коктейля в год для самых лучших гостей придавали хозяйке дома больший вес, чем десяток обедов едва ли не для первых встречных. К тому же коктейли обходились намного дешевле.

Кто бы мог подумать, что Дальма небогаты? Лучшие цветы, лучшие продукты, лучшие клубы. Филипп принадлежал к поло-клубу и клубу «Гольф де Сен-Клу». Вот и счета оттуда.

Надин быстро выписывала чеки, стараясь поскорее закончить с неприятной обязанностью, и размышляла о том, за что им не приходится платить. Все эти расходы, несомненно значительные, составляли лишь крохотную часть их реальных трат. Огромный гардероб Надин постоянно обновлялся, и его шили только в Доме Альбена, поэтому он обходился ей даром. За квартиру они также не платили. Супруги путешествовали на частных самолетах своих друзей, катались на лыжах в их шале в Швейцарии, проводили недели на частных пляжах. Надин могла завтракать «У Максима» и в «Плазе», где за нее платил Дом Альбена. И разумеется, каждый вечер они ужинали вне дома.

Надин тратила совсем мало наличных и только там, где это могли заметить. В самой модной парикмахерской, где она бывала практически ежедневно, она давала щедрые чаевые. Если жена греческого судовладельца или принцесса могут себе позволить экономить на этом, обычная мадам Дальма этого не могла.

Обычная мадам Дальма… Надин встала и прошлась по гостиной. Почему, ну почему, она вышла замуж за бедного мужчину? Уже в который раз задавала она себе этот крайне неприятный вопрос. Почему мать не предупредила ее? Почему ей позволили совершить подобную глупость? Да, она была увлечена Филиппом, но ведь кто-то мог остановить ее? Дальма оказался еще и дураком, неспособным завершить ни одной сделки за семь лет их совместной жизни.

Когда-то Надин, безусловно, любила его. Иначе как объяснить, почему она так распорядилась деньгами, которые оставила ей мать? Кейт умерла от рака четыре года назад, и Надин получила куда более значительное наследство, чем могла рассчитывать. Половину состояния она потратила на замок в Нормандии, поддавшись на уговоры Филиппа и исполнив его давнюю мечту о собственном доме. Он отказывался бросить эту затею, хотя им не хватало денег на реставрацию и замок оставался непригодным для жилья. Филипп утверждал, что не может расстаться с ним, и потом, скоро у них будет очень много денег.

Любовь к Филиппу… Наверное, она существовала, иначе почему бы Надин позволила ему выкупить еще и долю в новом ночном клубе, который должен был составить конкуренцию клубу Жана Кастеля. Кастель каждый вечер отказывал сотням клиентов, так что еще одно подобное заведение было просто необходимо.

Филипп и его партнер не сомневались, что знают всех, кого требуется. Все эти вечно скучающие дети, которыми представлялись им завсегдатаи ночных клубов, отправлялись на поиски развлечений часов в одиннадцать вечера. Но Дальма и его компаньон не ведали, что им не нужен никакой другой клуб, кроме привычного, дорогого, знакомого Кастеля. Через год Филипп вышел из дела, потерпев колоссальные убытки.

Да, либо Надин в самом деле любила его, либо не видела дальше своего носа. После провала затеи с ночным клубом Филипп вел себя так, словно во всем была виновата Надин. Он дулся, сердился, ныл, наказывая Надин за то, что она не могла дать ему еще денег. Муж стал слишком ленивым, чтобы тратить на нее свое очарование.

Надин запечатала конверты, в которые она разложила чеки, и отнесла их в спальню. Она возьмет их с собой к Альбену, оттуда их отправят в понедельник. Зачем покупать марки, когда ее секретарша может послать все с общей почтой? Надин распахнула огромный шкаф в спальне и принялась внимательно изучать свой гардероб. На миллион франков платьев, обуви, шляп, мехов, белья, и за все это она заплатила своей гордостью. А теперь приходится еще оплачивать и услуги химчистки…

Прошло уже много лет с тех пор, как Надин поняла, что она ненавидит Жана Франсуа Альбена. Она не могла вспомнить, когда именно она осознала, что представляет собой не лучшего друга великого кутюрье, не его музу, а всего лишь высокооплачиваемую, уважаемую, хорошо одетую няньку для хнычущего, слабого, в высшей степени эгоистичного, часто жестокого вечного ребенка, обладавшего одним-единственным талантом, который так высоко ценили окружающие.

Они оба разыгрывали фарс, не позволяя себе вслух произнести неприятную правду. Но в противном случае Надин потеряла бы престиж и возможность даром одеваться в великолепные наряды. Альбен, когда его увлечение Надин прошло, выяснил, что шикарная, высокомерная женщина очень ему полезна. Теперь он требовал от нее, чтобы она водила его нервных афганских борзых к ветеринару, нанимала и увольняла прислугу, рассылала благодарственные письма, встречалась за обедом с его самыми богатыми и при этом совершенно невыносимыми клиентками, избавлялась от его любовников на одну ночь, которые становились чересчур навязчивыми, покупала ему гашиш и была в его распоряжении сутки напролет.

Этим вечером Надин предстояло сопровождать Альбена от одной группы гостей к другой на рауте по случаю его собственного дня рождения, на который он отказывался идти, несмотря на то, что у нее ушли недели на подготовку. В душе ее бушевала ярость. Альбен просто невыносим, ей ненавистен даже звук его голоса, но эта работа дает единственный источник доходов «завидной паре Дальма». И этого заработка едва хватает на их насущные нужды, он не покрывает счетов за цветы, подобных тому, который она только что оплатила. С тех пор как затея с ночным клубом провалилась, супруги жили в основном на то, что Надин брала в долг у Этьена Делажа, дилера ее отца. Кто еще одолжил бы ей денег в расчете на смерть великого Мистраля?

Надин бросилась на кровать и принялась мечтать. Мистраль умирает. Она получает наследство. За его картины ей дадут… дадут… очень много! Она даже представить не могла точную сумму. Разумеется, она не сможет продать все сразу же, потому что тогда цены немедленно упадут. Но несколько миллионов франков окажутся в ее распоряжении, чтобы заплатить долги и не отказывать себе ни в чем. От Альбена она уйдет в самый неподходящий для кутюрье момент, перед самым выпуском коллекции. Она выгонит Филиппа, унизив его так, что он не посмеет даже заикнуться об их разрыве перед своими друзьями. Она купит себе огромный особняк на Левом берегу, его оформит Дидье Аарон в классическом стиле, который не будет иметь ничего общего с сиюминутными модными тенденциями. И она наконец начнет жить. Надин Мистраль, наследница великого художника, займет принадлежащее ей по праву место в самом сердце парижского светского общества.

Но до этого благословенного дня ей все еще нужно быть мадам Филипп Дальма, лучшим другом Жана Франсуа Альбена. Никакие орхидеи в фарфоровых кашпо не обеспечат ей места в списке приглашенных без их протекции. Она сможет одержать победу как одинокая женщина, только если станет богатой одинокой женщиной. Ничего, она подождет. Господи, ну сколько еще может прожить старик?