Текст книги "Слава, любовь и скандалы"

Автор книги: Джудит Крэнц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

21

– Как ты себе это представляешь? – обратилась Маги к Дарси. – Ребенок еще не умеет ходить. Разве она сможет играть с пандой в два раза больше ее самой?

– Я не смог устоять. Я проходил мимо магазина и увидел игрушку в витрине…

– Это ловушка для таких, как ты. Они наверняка продают полдюжины каждую субботу.

– Ничего подобного. Это выставочный экземпляр. Те, что в магазине, намного меньше, – с гордостью заявил Дарси. – Я проверял.

– Что ж, я положила медведя в манеж, и, так как с тех пор из комнаты не раздалось ни звука, надо полагать, панда ей понравилась. Ты обеспечил мне полчаса покоя. Будем наслаждаться тишиной, пока у нас есть такая возможность.

Прошел год с тех пор, как Маги привезла Фов из Франции. Они с Дарси сидели в роскошной гостиной ее только что отделанной новой нью-йоркской квартиры на Пятой авеню. Комнату обставляли с таким расчетом, чтобы у сидящих в ней создавалось впечатление, что за окнами расположен огромный парк поместья в георгианском стиле где-нибудь в Девоне. Квартира занимала половину этажа одного из самых безупречных зданий Манхэттена. Этот жилой дом на Ист-Сайде гарантировал отличную родословную всех, кому удалось здесь поселиться.

Маги решила: чтобы должным образом воспитать и вырастить девочку, чье незаконное происхождение отметила вся мировая пресса, она должна обеспечить себе достойное положение и окружение. В свое время Маги спрятала Тедди в немодном Вест-Сайде, определила в непрестижную школу «Эльм», но с Фов она поступила с точностью до наоборот. У ее внучки будет положение с самого начала. Все всё о ней знают. Отлично! Раз Мистраль – отец Фов, пусть это окажется для девочки преимуществом. Дочь одного из самых известных в мире художников, внучка и единственная наследница Маги Люнель, владелицы агентства «Люнель», Фов станет известной персоной еще в колыбели!

Маги часто говорила себе, что не стоило так суетиться. Она стала самой заботливой бабушкой на свете, но Фов и без ее забот обладала удивительной способностью располагать к себе людей. Стоило ей засмеяться, как даже незнакомые люди бросались выполнять ее требования. Девочка не любила, когда ее долго держали на руках. Она вырывалась, а освободившись, сразу же отправлялась изучать окружающую ее обстановку. Она обожала новые лица, новые предметы, все незнакомое. Она могла бы оказаться рядом с ядовитой змеей или злющей огромной собакой и все равно отправилась бы «знакомиться» с ними, повизгивая от восторга.

Фов ничего не боялась и не признавала никаких ограничений. В год и два месяца она приходила в бешенство от того, что еще не умела как следует ходить. Она трясла прутья своего манежа, как рассерженная обезьянка, выкрикивая все слова, которые знала. А словарный запас у нее был внушительный. Когда ее выпускали на пол, она передвигалась на четвереньках с невероятной быстротой, не обращая внимания на препятствия. Поэтому столы, лампы, пепельницы летели на пол, но она только от души смеялась, радуясь устроенному шуму. Если падающий предмет ударял ее, малышка плакала недолго. Жизнь слишком интересна, чтобы тратить ее на слезы. Слезы ярости лились дольше, но все равно лишь до того момента, пока на глаза Фов не попадалось что-нибудь новенькое.

У девочки была няня. На самом деле няни сменяли одна другую, не выдерживая ее энергии. Все они любили малышку, объясняли они Маги, даже обожали ее, но они так уставали… Маги сочувствовала и нанимала следующую.

И снова она старалась не совершить ошибку, которую, как она была убеждена, она совершила с Тедди. Маги проводила с Фов очень много времени, реорганизовав ради этого работу агентства. Она наняла трех человек, которые выполняли большую часть работы, а Маги сохранила общее руководство. Так что агентство процветало как никогда раньше.

По субботам у няни был выходной, поэтому Маги и Дарси обычно отправлялись с Фов на прогулку в парк, по очереди толкая ее коляску. Они шли на Пятьдесят Седьмую улицу в «Русскую чайную». Там Дарси и Маги могли выпить что-нибудь покрепче, сидя в обитом красной кожей кабинете напротив длинной барной стойки, пока Фов с наслаждением поглощала свежевыжатый апельсиновый сок. Официанты в красных косоворотках и русские старушки-официантки с радостью приносили сок очаровательной девочке, старательно выговаривавшей их имена. «Катя! Даша! Григорий!» – радостно выкрикивала Фов. Иногда к ним подходил владелец «Русской чайной» и рассказывал ей забавные истории, а девочка слушала, тараща круглые серые глазенки и удивленно поднимая рыжие бровки.

– Я похожа на бабушку? – неожиданно обратилась Маги к Дарси, пока они сидели, наслаждаясь редкой тишиной в квартире.

Ей исполнилось сорок шесть. Где-то между сорока и сорока одним годом она буквально за неделю перестала выглядеть моложе своих лет, хотя это отлично ей удавалось раньше. Маги проснулась однажды утром и увидела в зеркале женщину, достигшую согласно деликатному выражению французов, «определенного возраста».

Маги говорила себе, что замечательно сохранилась. Но «замечательно сохранить» можно только то, что уже утрачено. Разница была такой же, как между вечерним платьем, впервые надетым на бал молоденькой девушкой Викторианской эпохи, и тем же нарядом в музейной коллекции.

В следующие шесть лет во внешности Маги происходили необратимые изменения, заметные, правда, только ее строгому, придирчивому взгляду. Она не относилась к тем женщинам, которые в зеркале рассматривают только свои достоинства, подсознательно, но очень мудро избегая разглядывать следы, оставленные возрастом. Маги точно знала, как часто следует подкрашивать ее рыжие волосы, чтобы в проборе не появлялась седина. Она смотрела на свой рот, по-прежнему пухлый, и замечала, что над верхней губой появились вертикальные морщинки. Овал лица стал менее четким. Да, она женщина средних лет, и ни полноценный сон, ни отдых, ни усилия пластического хирурга не вернут ей юной свежести. Маги решила, что это неизбежно, как закат солнца, и бороться с этим не имеет никакого смысла.

Но она не увидела тех перемен, что произошли в ней после смерти Тедди. Ей и в голову не приходило, что горе, с которым она успела сжиться, может заметить посторонний по горькому выражению глаз, чей взгляд устремлялся вдруг в неизвестные дали.

Ее деловой стиль, никогда не отличавшийся мягкостью, стал еще более жестким, и теперь Маги чаще выходила из себя. Новые помощницы в агентстве знали, что им следует должным образом обосновывать любые свои решения, чтобы Большой Босс оставался справедливым и рассудительным. Большинство манекенщиц по-настоящему ее боялись. Маги об этом знала. Порой это ее огорчало, порой забавляло, но она считала, что расслабляться им совершенно незачем, а значит, все нормально.

– Так похожа я на бабушку или нет? – повторила Маги свой вопрос.

– Ты никогда не будешь выглядеть как бабушка, – ответил Дарси. Он не замечал в ней никаких перемен. Золотисто-зеленые глаза Маги, покорившие его когда-то, не утратили своей власти над ним. Она оставалась все той же великолепной женщиной, с которой он познакомился когда-то у Лалли Лонгбридж. Но он так и не смог понять ее до конца.

Их многолетняя связь раздражала многих. Если эти двое так близки, так преданы друг другу, то почему бы им попросту не пожениться, как всем нормальным людям? «Потому что мы не такие, как все», – мог бы ответить им Дарси, если бы кто-то осмелился прямо задать ему подобный вопрос. Он не сомневался, что Маги отдает ему все, что может отдать мужчине.

Маги коротко взглянула на него. Нет, Дарси не солгал ей. Он прямо ответил на ее вопрос, и этот его пронизывающий взгляд… Именно он привлек ее много лет назад. Лицо Дарси стало еще более утонченным с возрастом, его черты не смягчились, волосы заметно поседели, рот приобрел властное выражение. Маги с любовью коснулась его руки. Как она оказалась права, что так и не вышла за него замуж.

Позади них с грохотом обрушились книги. Маги и Дарси одновременно подскочили и оглянулись. К ним, переваливаясь на толстеньких ножках, не очень уверенно шла Фов, широко растопырив руки, чтобы не упасть. На ее лице сияло блаженное выражение.

– Панда! – крикнул маленький пешеход, направляясь к Дарси, который, сам того не ожидая, помог малышке выбраться из манежа-тюрьмы. – Лезла на панду!

Венеция, Лондон, Александрия, Осло, Будапешт – все эти города ни к черту не годились. И страны оказались ничуть не лучше. Швейцария, Испания, Гватемала. На островах – тесно. Иския, греческие Киклады, Фиджи. Нигде не нашел он того, что просила его душа. И наконец Жюльен Мистраль понял, что должен вернуться домой.

За три года после смерти Тедди он не написал ни одной картины, не сделал ни единого наброска, лишь безудержно пил, везде, где задерживался на день, на неделю, на месяц. Иногда Мистраль останавливался в отеле и выезжал оттуда через час, не объясняя причины. В некоторых городах он оставался надолго, хотя пейзаж уже потерял для него прелесть новизны, но его привлекала неподвижность камня, так непохожая на его метания. И вот он слишком устал, чтобы двигаться вперед. Теперь Мистраль мог только вернуться. Фелис – лучшее место из тех, что он повидал.

Когда Мистраль подъехал к «Турелло», ворота фермы оказались закрытыми. Он остановил машину на лужайке и не стал сигналить или звонить, чтобы ему открыли. Было время второго завтрака, и вся прислуга, должно быть, собралась на кухне. Мистралю хотелось избежать момента встречи. Он двинулся по почти заросшей, всеми забытой тропинке в обход фермы, вдоль высокой ограды, пока не оказался у низкой двери, ведущей в его мастерскую. От этой двери был только один ключ, и он по-прежнему лежал в его кармане. Только этот ключ он взял с собой, когда отправился на встречу с Тедди в Авиньон четыре года тому назад.

Мистраль открыл дверь и вошел. В мастерской было темно, лишь несколько солнечных лучей пробивались сквозь шторы, закрывавшие стеклянный потолок. Мистраль дернул за шнур, плотная ткань ушла в сторону, и в мастерскую хлынул поток полуденного света. После его отъезда никто ни до чего не дотрагивался. Чистый холст, возле которого он позировал фотографу вместе с Тедди, все так же стоял на мольберте. На старом столе лежала палитра с засохшими красками.

Он медленно огляделся. На стенах тесно висели картины, заставившие тогда всю группу из «Моды» потерять дар речи. Мистраль долго рассматривал их и вдруг понял, что всегда писал то, что он чувствовал в ту минуту, когда смотрел. Картины стали визуальным эквивалентом его чувств. Не мысли на полотне, но движения души.

Это внезапное озарение принесло ему первые минуты покоя с той самой минуты, когда он опустился на колени на палубу «Барона» и понял, что Тедди оставила его. Картины стали доказательством того, что Жюльен Мистраль жил, чувствовал, любил. Он покачнулся, сломленный усталостью и ужасом. Мистраль передвигался по миру последние три года под страхом того, что если позволить чувствам вырваться на волю, то за ними придет боль настолько страшная, что он покончит с собой, только бы избавиться от нее.

В углу мастерской стояло старое кожаное кресло. Его сделали много лет назад для владельца табачной плантации на Мартинике, и в нем скрывалось хитрое устройство, позволяющее человеку откинуться и вытянуться во весь рост. Мистраль опустился в него и с облегчением вздохнул. Через несколько минут он крепко спал.

Вскоре Кейт вышла во внутренний двор, чтобы поплавать в бассейне. Она заметила, что штора, прикрывающая стеклянный потолок мастерской, отодвинута. Но четыре года ее никто не трогал! Либо штора упала, либо в студии Мистраля побывал вандал или вор, пробравшийся через заднюю дверь. Неслышно ступая, Кейт подошла к студии и заглянула сквозь неплотно прикрытые ставни. Ей удалось увидеть только крупную мужскую руку, свисающую с подлокотника кресла. Кейт немедленно развернулась и отправилась на кухню.

– Марта, скажите кухарке, чтобы к ужину она зарезала еще одну курицу, – приказала Кейт. – Пусть садовник принесет еще латука, помидоров и винограда. А вы отправляйтесь в спальню месье и застелите постель. Проверьте, чтобы нигде не было пыли, повесьте полотенца в ванной, положите мыло… Почему вы так на меня смотрите?

– Вы мне не говорили, что ждете гостя, мадам, – с достоинством ответила Марта Полиссон. Она ненавидела спешку и суету.

– Месье вернулся.

– О мадам!

– Ничего удивительного, – холодно парировала Кейт. Она поспешно отвернулась, чтобы Марта не увидела ее торжествующей улыбки. – Я ждала его.

Однажды весенним вечером, четыре года спустя, в 1961-м, когда Маги одевалась к ужину, в ее спальню без стука ворвалась Фов. Маги резко повернулась, собираясь отчитать девочку, но суровые слова застыли на ее губах, когда она увидела свою внучку.

Фов было почти восемь. Ее одежда, как всегда после прогулки в парке, оказалась порванной, коленки ободранными, на туфлях лежал плотный слой пыли, кофточка выбилась из-под пояса юбки, один карман на которой был вырван с мясом. Что ж, на этот раз хотя бы без синяка под глазом, с облегчением вздохнула Маги, да и нос не разбит. Фов, как жаловались мальчишки-одноклассники, дралась «не как девчонка». Она уже успела поколотить их всех по очереди, но они все равно не оставляли ее в покое. Одноклассников неудержимо тянуло к ней, и они проявляли свою симпатию, как и положено восьмилеткам – тумаками и поддразниваниями.

Внучка Маги отличалась особенной, какой-то тревожной красотой. Ее всегда переполняла энергия, эмоции бушевали в ней с ураганной силой. Ее волосы из морковных превратились в рыжие, но ни один художник не смог бы подобрать точного названия для этих непокорных тугих завитков, где почти розовые пряди соседствовали с бронзовыми, а медные с золотистыми. Светло-серая радужка лучистых глаз была обведена более темной каймой. Если Фов была серьезной, то ее взгляд становился суровым и немного высокомерным. Когда Маги заглядывала внучке в глаза, то ей казалось, что туманная дымка чуть рассеивается, но только для того, чтобы открыть следующий слой тумана, еще более насыщенный и глубокий. Но сейчас глаза Фов сияли так ярко, что Маги решила: внучка на грани истерики.

– Что с тобой случилось? – с тревогой спросила она. Фов была любопытная, непокорная, своенравная и своевольная. Маги никогда не удавалось предугадать, что сделает внучка в следующую минуту.

Фов держала одну руку за спиной.

– У меня сюрприз, самый замечательный сюрприз в мире, Магали! – У Фов даже голос задрожал, так она старалась не выпалить все сразу. Маги не терпела, чтобы ее называли бабушкой, бабулей и тому подобное. «Маги» показалось ей чересчур фамильярным, и поэтому Фов, единственная из всех, называла ее настоящим полным именем. Маги потянулась к девочке, чтобы посмотреть, что та прячет за спиной, но Фов отступила назад.

– Надеюсь, это не какое-нибудь животное? – поинтересовалась Маги. Они давно воевали с внучкой по этому поводу.

– Я же тебе обещала, разве нет?

– Растение или камень?

– Нет, не угадала, – пропела Фов, дрожа от возбуждения.

– Тогда сдаюсь!

– Мой отец! – выпалила Фов и сунула в руку Маги листок из альбома для рисования. На нем была изображена Фов, сидевшая на скамейке.

Маги молча смотрела на внучку, пытаясь оправиться от шока, а слова потоком лились с губ девочки.

– Мы все играли в парке, а тут подошел старик с бородой и представился миссис Бэйли и миссис Саммер. Они так удивились и обрадовались. А потом он подошел ко мне и сказал, что я, должно быть, и есть Фов Люнель, и я ответила, что да, это я, и тогда он спросил… Он спросил, знаю ли я, кто мой отец. Я сказала, что я дочь Мистраля и что все об этом знают. И тогда, Магали представляешь, он сказал, что он и есть Жюльен Мистраль, мой отец! Я ему сначала не поверила, потому что на фотографии он намного моложе и бороды у него нет. Но потом я почувствовала, что он вправду мой отец, и крепко обняла его. И еще он сказал, что я выгляжу именно так, как он и думал. Он держал меня за руки и целовал их, и он как будто не знал, что еще сказать… Тут подошли миссис Бэйли и миссис Саммер, чтобы поговорить с ним, но он не захотел с ними разговаривать, а попросил меня посидеть минутку спокойно, чтобы он мог нарисовать меня. И он так быстро меня нарисовал, Магали, даже быстрее, чем я, а ты ведь знаешь, как быстро я рисую. И потом он еще написал письмо и заставил меня пообещать, что я передам его тебе. Мой отец! О Магали, я так счастлива! Я хотела, чтобы он пришел сюда вместе со мной, но он сказал, что не может, пока не может… А, да, вот письмо. – Девочка достала сложенный вчетверо листок бумаги из оставшегося целым кармана юбки.

– Фов, иди в свою комнату, вымой лицо и руки и переоденься в чистое, – тихо сказала Мага.

– Но я хочу посмотреть, как ты будешь читать письмо.

– Иди, дорогая, и возвращайся через десять минут. Ты же помнишь, что мы собирались с тобой поужинать, так что ты не можешь выглядеть пугалом.

«Итак, это случилось», – подумала Мага, не спеша развернуть письмо. Последние восемь лет прошли в ожидании этой минуты. Сначала она говорила себе, что это всего лишь вопрос времени, что Мистраль обязательно появится, несмотря на свое обещание. Когда Фов немного подросла, Маги почти удалось убедить себя, что она ошиблась. Возможно, этот человек, не подчиняющийся никаким законам, кроме собственных, забыл о внебрачном ребенке. И все же появление Мистраля не удивило ее. Маги медленно развернула листок.

«Дорогая Маги!

Я думал, что смогу один раз взглянуть на Фов и уехать. Мне пришлось приехать в Нью-Йорк по делам, а оказавшись здесь, я не смог устоять. Теперь я должен увидеться с тобой и поговорить. Завтра я позвоню тебе в офис или домой. Прости меня, но я уверен, ты поймешь меня.

Жюльен».

Простить его? Его так же невозможно простить, как легко понять. И он отлично об этом знал.

Жюльен Мистраль так и не догадался, что не его разумные доводы убедили Маги в необходимости отпустить Фов к нему на лето в «Турелло». Он даже не подозревал, что вообще мог не заводить разговор на эту тему и избавить себя от встречи с ней.

Годами после смерти Тедди Маги задавала себе бессмысленные, печальные вопросы. Сложилась бы жизнь Тедди иначе, если бы у нее был отец? Жюльен Мистраль был намного старше ее, и не поиски ли отца привели ее к нему? А если бы Маги рассказала ей о Перри Килкаллене? Может быть, тогда бы Тедди почувствовала, что у нее на самом деле был отец, а не довольствовалась бы лишь смутными воспоминаниями далекого детства, напоминающими счастливый сон? А если бы Тедди знала все об отношениях Маги и Мистраля? О том, как равнодушно он принял то, что семнадцатилетняя Маги могла ему дать – девственность, сердце, даже ее деньги, – а потом просто бросил ее, не задумываясь и ни о чем не сожалея, променяв ее на богатую американку. Может быть, Тедди возненавидела бы его еще в детстве? Сколько раз Маги упустила возможность изменить ход событий? Насколько велика ее вина?

В конце концов Маги заставила себя прекратить эти бесплодные мучения и приложила максимум усилий для того, чтобы жизнь Фов не оказалась ни в чем похожа на жизнь Тедди. У Фов будут традиции, решила Маги и купила менору, которая заменила ту, что она оставила в парижской квартире. С тех пор, как Фов помнила себя, она помнила и Маги, зажигающую свечи каждую субботу. Это был первый огонь, который увидела девочка, и он заворожил ее. Каждый из восьми дней Хануки они отмечали подарками. Именно Фов задавала четыре вопроса на праздничном седере в честь еврейской Пасхи, который теперь устраивала Маги, предусмотрительно не приглашая на него детей моложе Фов, чтобы им не выпала эта честь.

Маги часами занималась с Фов каждый день и, задолго до того, как девочка смогла уяснить значение этих слов, сказала ей, что она ее любимая незаконнорожденная внучка. Так родители приемных детей повторяют слово «приемный», чтобы они привыкли к нему и оно не вызывало у них чувства отторжения. Когда Фов немного подросла и смогла понять, Маги рассказала ей историю своей семьи, как помнила ее по рассказам своей бабушки Сесиль, начиная от появления евреев в Провансе до трагедии Тедди и Жюльена Мистраля. Фов услышала о Маги и Перри Килкаллене, она знала печальную повесть о Давиде Астрюке, отце Маги, и о ее матери, умершей в родах.

Маги рассказывала внучке и о ребе Тарадаше. Иногда она задавала себе вопрос, имеет ли она право забивать голову ребенку рассказами о еврейских родственниках, хотя у нее только одна бабушка-еврейка, но что она могла еще ей дать? Маги ничего не знала о Килкалленах, о Мистралях, зато по женщинам Люнель она, увы, была специалистом.

– Почему папа никогда меня не навещает? – спрашивала Фов, и только на этот вопрос Маги не могла дать ей достойного ответа.

– Он женат… Твой отец живет очень-очень далеко, очень много работает, и потом, он из тех, кто никогда не путешествует.

И что это были за ответы? Маги даже собиралась написать Мистралю, чтобы напомнить о существовании еще одной дочери, но так и не нашла для этого сил. Она решила, что Фов – счастливый ребенок и с одним разочарованием ей по силам справиться. Но теперь, когда Жюльен все-таки явился, чтобы увидеть дочь, Маги стиснула зубы и дала согласие на то, чтобы летние каникулы Фов проводила в Провансе. Только при мысли о Кейт ей становилось не по себе.

– Маги, уверяю тебя, Кейт всегда согласна с моими желаниями, – нетерпеливо прервал ее Жюльен. – Она принимает меня таким, какой я есть, и так было всегда. Восьмилетний ребенок не представляет для нее угрозы. Вспомни, Маги, мне шестьдесят один, ей почти шестьдесят, мы женаты тридцать четыре года… Ты же не думаешь, что она станет ревновать к маленькой девочке?

– Я думаю, что Кейт будет ревновать тебя даже к канарейке, если ты решишь ее завести.

– Маги, ты никогда не могла терпимо относиться к Кейт.

– На женщин, подобных Кейт, моя терпимость не распространяется. Если бы она согласилась на развод, ты бы женился на Тедди…

– Но мы все равно могли оказаться на этой проклятой яхте, Маги. Кто, оглянувшись назад, может с уверенностью определить, какое стечение обстоятельств позволило судьбе нанести роковой удар?

– Никогда бы не подумала, что услышу от тебя рассуждения о судьбе.

– Это единственное объяснение, с которым я сумел смириться.

– Ты никогда не просыпаешься по ночам и не задаешь себе вопрос, что же ты сделал не так? Ты не винишь себя?

– Я буду всегда винить только себя. Я живу с чувством вины, но разве это помогает? Если бы рыбацкое судно появилось минутой позже, если бы я не помахал Тедди рукой, если бы она не собралась нырнуть именно в тот момент, если бы эти американцы не приехали в Сен-Тропез, если бы мы не решили посидеть на террасе того кафе… Этим «если бы» нет конца. Я могу только писать, Маги. Обвинения в собственный адрес не стоят и ломаного гроша. Я не прав?

– Прав. – Маги замолчала. Опасно доверять девочку Жюльену даже на короткие летние месяцы. Ему вообще опасно доверять. Но куда опаснее не позволить Фов иметь отца.