Текст книги "Навсегда"

Автор книги: Джудит Гулд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

Кассета закончилась. Стефани, не в силах произнести ни слова, уставилась на Алана. Тот выключил магнитофон. Стефани медленно опустила руки, прикрывавшие наушники. Обрывки разговора все еще звучали у нее в ушах.

Ее разум заметался в поисках разгадки. Что это было? Что она услышала только что? Пение Лили Шнайдер. И некто, человек по имени Эрнесто, говорил о каких-то делах, связанных с фармацевтикой в… Дрездене? В Восточной Германии?Нет. Невозможно. Невозможно!Никто не мог заниматься бизнесом в Восточной Германии в то время, когда Лили была жива, – русские позаботились об этом. А за пять лет до смерти Лили – еще до прихода русских, до капитуляции Германии, ВосточнойГермании не было в природе. Существовала единая Германия, Рейх. Да и валюты такой не было – немецких марок, тогда были рейхсмарки!

Стефани заерзала на стуле. Но ведь она уловила слово «воссоединение». Она слышала его. Это означало… это должно означать, что запись была сделана в 1990 или 1991 году – но это невозможно! Лили Шнайдер умерла несколько десятилетий назад!

– Алан?

Голос ее дрожал. Она почувствовала тошноту, как будто через наушники из кассеты ей в уши влился яд. В зале стало вдруг очень душно, тесно.

Здравый смысл подсказывал ей, что об этом надо забыть. Подняться и уйти.

Но она подчинялась не здравому смыслу, а профессиональному инстинкту. Он учуял сенсацию – хотя разум отвергал все это как вымысел, утку, журналистскую чепуху, высокотехничную подделку.

– Когда? – спросила она хрипло, а сама подумала: «Если это вымысел, тогда почему мне так трудно говорить?»– Алан! Эта пленка. Она?.. Она… настоящая? Вы должны мне сказать…

– Вы имеете в виду, не подделка ли это? – Его глаза и голос поддразнивали ее. – Нет, Стефани. Она настоящая.

– Но… она… – Стефани запиналась. – Этого не может быть! Алан! Лили Шнайдер умерла сорок три года назад!

Он улыбнулся с тем выражением терпения, которое появляется обычно при общении либо с очень маленькими детьми, либо с очень старыми взрослыми.

– Тогда как вы объясните пение? – спросил он. – А?

– Это старая запись, – она быстро кивнула, как будто чтобы добавить убедительности своим словам. – Иначе быть не может.

Он покачал головой.

– Нет, Стефани. В таком случае как объяснить разговор? И то, что пение и аккомпанемент оборвались еще до конца арии?

– Кто-то смонтировал эту запись! Записали пение на пленку… и в нужный момент выключили магнитофон! А потом… потом вмонтировали несколько аккордов! И добавили разго…

– Вы натягиваете объяснение, – сказал он мягко.

– Да, черт побери! – чуть ли не прокричала она. – Я натягиваю, потому что вынуждена это делать. Иначе невозможно объяснить…

Он перебил ее.

– Почему же невозможно? Видите ли, Стефани, эта пленка – вовсе не фокусы звуковой инженерии.

– Тогда что же это? – В ее глазах был вызов. Его голос стал напряженным.

– Вы обещали, что отнесетесь к тому, что услышите, без предвзятости.

– Я так и делаю! Но… воскресение из мертвых? – недоверчиво произнесла она. – Ну Алан, в самом деле! – Стефани с сомнением покачала головой.

– А что, если она и не умирала? – тихо спросил Алан.

– Но она умерла! Боже мой! О ее похоронах говорил весь мир!

– Ее тело пострадало в огне так, что его невозможно было опознать. Очень ловко, вы не находите?

– Теперь вы натягиваете.

– Может быть, но как вы объясните аккомпанемент?

Она нахмурилась.

– Я… я не совсем понимаю.

– Стефани, у каждого пианиста своя манера исполнения. Она так же индивидуальна, как ваша подпись, как отпечатки пальцев.

– И что? – Взгляд ее был выжидательно-настороженным.

–  Что?!Вы разве не поняли, кто ей аккомпанировал?

Она отрицательно покачала головой.

– Борис Губеров.

– И что это доказывает? Он ведь еще жив, не так ли? Он играет с… какого времени? С тридцатых? Сороковых?

– Стефани, – Алан вздохнул. – Тот, кто хорошо знаком с его манерой исполнения, сразу заметит, что он играл слишком медленно. И неуклюже. Он не мог взять некоторых нот, потому что у него артрит, черт возьми! Ему приходилось заменять их другими! А обострение артрита у него было только два года назад!

Стефани глубоко вздохнула, у нее закружилась голова.

– Алан, – спросила она дрожащим голосом, – что вы мне пытаетесь доказать?

Она боялась признаться себе, что уже знала ответ.

– Вы сами не понимаете, Стефани? – голос Алана звенел от волнения. – Вы только что прослушали арию в исполнении Лили Шнайдер. Ей аккомпанировал Борис Губеров. Уже после того, как он перестал играть два года назад! Послетого, как у него настолько обострился артрит, что он уже не смог больше выступать и делать записи.

Стефани стало страшно. Как ей хотелось, чтобы этого разговора вообще не было! Или хотя бы ей дали какое-то более правдоподобное объяснение!

– Стефани! – Алан перегнулся через стол, чтобы быть к ней как можно ближе. Он перешел на чуть слышный шепот. – После того как я заполучил эту пленку и понял, что держу в руках, я, естественно, прочитал статью вашего дедушки о Лили Шнайдер в журнале «Опера сегодня». – Он помолчал. – Вы читали ее?

Она отрицательно покачала головой.

– Я знаю этот журнал, но это не моя тематика.

– Ну, неважно. Короче говоря, в этой статье не было ничего сногсшибательного, хотя он и намекнул, что в книге о Лили Шнайдер, работа над которой скоро будет закончена, он сообщит читателям кое-что интересное. И я позвонил ему! Я позвонил и сообщил об этой пленке! И знаете, что он сказал?

Стефани только покачала головой, говорить она уже была не в силах.

– Он сказал – я цитирую: «Если эта запись подлинная, она может оказаться как раз тем ключом, который я ищу». – Алан пристально глядел на Стефани. – Очевидно, ваш дедушка имел в виду, что кое-что он уже обнаружил, но у него не было доказательств!

– И что же он, по-вашему, обнаружил?

– Вы прекрасно это знаете! – прошептал Алан. – Он обнаружил, что Лили Шнайдер жива и здорова!

Стефани сидела не шевелясь, не отрывая глаз от Алана.

– Подумайте об этом, Стефани! – добавил он мягко. – Что может быть более сильным мотивом убийства, чем нежелание мертвых, чтобы их заставили воскреснуть?

18 Нью-Йорк

– Откуда?

Вопрос повис в воздухе, подобно грозовой туче. Казалось, все посетители бистро исчезли, словно унесенные каким-то волшебным самолетом, их голоса отдалились, превратившись в едва слышный шепот. Сейчас Алан и Стефани были похожи на революционеров-заговорщиков накануне решающего выступления.

Горло Стефани пересохло, но она не прикоснулась ни к шнапсу, заказанному для нее Аланом, ни к содовой, которую она заказала себе сама. Они стояли перед ней, как предметы театрального реквизита. Алан залпом осушил свой бокал.

– Откуда? – повторила она настойчиво. – Алан, мне нужно знать, откуда взялась эта запись! – Она впилась глазами в своего собеседника. – Мне кажется, вы знаете не только, откуда она взялась, но и кто ее сделал.

Он громко, с шумом выдохнул. Затем медленно кивнул.

– Да, – ответил он настороженно. – Но я хочу получить от вас заверения, что ни единая душа – и я это подчеркиваю: ни единая – не узнает, откуда у вас эта информация.

– Ну! – Стефани развела руки и обезоруживающе улыбнулась. – Неужели вы не знаете, что журналисты никогда не раскрывают свои источники?

Алан посмотрел на нее холодно.

– Ради вас самой – и ради меня, надеюсь, что вы их и на этот раз не раскроете. Особенно учитывая то, что случилось с вашим дедушкой.

Для Стефани это прозвучало как удар. Она ощутила резкий озноб и приступ омерзения, словно какое-то гадкое существо ползло по ее телу.

Алан опять закурил, помолчал немного, потом сказал:

– Хорошо.

Он пробежал пальцами по своим колючим платиновым волосам, оглянулся.

– Она попала мне в руки в прошлом месяце. Я получил ее от того самого человека, который продал мне запись Каллас.

– Пиратская запись в Мехико?

– Да, – Алан кивнул. – Именно она.

Стефани достала из сумочки блокнот и ручку.

– Мне необходимо имя этого человека. – Она открыла блокнот. – А также, как с ним или с ней связаться.

– Гм… – Он отрывисто рассмеялся. – Никак невозможно.

– Почему? Я просто хочу с ним поговорить.

– С ним хотят поговорить очень многие: например, владельцы авторских прав, которые он нарушает.

– Алан, я же вам сказала. Я никогда не раскрываю свои источники.

– Стефани, вы не понимаете. Никтоиз пиратского бизнеса не желает привлекать к себе внимания. Даже торговцы наркотиками не так засекречены. Вы можете поверить, что подобных ему дилеров, работающих в пиратском бизнесе, очень мало даже во всем мире?

– Я этого не знала.

– Теперь знаете. И можете поверить, их имена не значатся в телефонных справочниках.

– Тогда представьте меня ему, Алан, пожалуйста, – быстро предложила Стефани.

– Невозможно, – Алан был непреклонен. – Как только они узнают, кто вы такая, меня внесут в черный список, все – начиная отсюда и до Макао. Никто из них больше не захочет со мной иметь дело.

Стефани наклонилась к нему поближе.

– Тогда просто скажите мне имя. Я прошу вас об одном: укажите мне направление поисков.

Он взглянул на нее сквозь облако дыма.

– Стефани, даже если бы я мог это сделать, я не уверен, что имя, известное мне, является настоящим, а не вымышленным. Этот парень очень умный, очень изворотливый. Я не знаю его адреса, у меня нет его телефона, нет номера абонементного ящика. Ничего. – Он помолчал. – Когда у него появляются записи, которые, на его взгляд, могут меня заинтересовать, он звонит сам. Обычно мы встречаемся в каком-нибудь отеле.

Стефани задумчиво барабанила пальцами по столу.

– Ну хорошо. Раз это тупиковый вариант, попробуем по-другому. Как у вас появилась эта пленка? Насколько я понимаю, вам о ней сообщил этот ваш дилер?

– Он позвонил мне насчет пленки Каллас, и я, естественно, сразу напрягся, потому что давно уже схожу по Каллас с ума. И каким бы плохим ни было качество записи, я просто должен был заполучить эту пленку! – Он улыбнулся. – Короче, я сказал ему, что десять штук – многовато, и тогда он ответил, что приложит еще последнюю запись Губерова, чтобы подсластить сделку.

Алан стряхнул пепел с сигареты.

– Какое-то время у меня руки не доходили до этой пленки. Потом, недели две назад, я наконец прослушал ее. И можете себе представить мое потрясение, когда…

– …вы узнали голос Лили Шнайдер! – закончила Стефани.

– Именно, – Алан кивнул. – Его невозможно спутать.

– А ваш дилер? Вы хотите сказать, что он даже не знал, что он вам отдает? – На ее лице читалось недоверие.

– Видимо, нет. И потом, откуда ему знать? Послушайте, Лили Шнайдер считается умершей уже – сколько десятилетий? – Внезапно он задумался, наморщив лоб. – Сейчас, когда я думаю о нашем разговоре, – добавил он, потирая подбородок, – я вспоминаю, что он упомянул о том, как попала к нему пленка. Видимо, ему не надо было это скрывать, иначе он не проронил бы ни слова.

Стефани напряженно ждала.

– Хотя он не назвал мне имени этого человека, он сказал, что получил ее от кого-то, кто был на борту «Хризалиды». Похоже, Борис Губеров был в круизе в районе полуострова Юкатан, и, когда он играл, его кто-то тайно записал.

– «Хризалида»? [5]5
  Куколка (насекомых), кокон. – Прим. перев.


[Закрыть] – Стефани припоминала. – Это что, новый корабль?

Алан засмеялся. – Вполне может сойти за корабль, во всяком случае по размерам. Но вообще-то это яхта. Большая яхта. Или, еще точнее, яхта де Вейги. Мой дилер не сообщил, кто сделал запись, кто-то из команды или из гостей. Стефани нахмурилась.

– Де Вейга… де Вейга… – повторила она несколько раз. – Где я могла слышать это имя?

– Эрнесто де Вейга, – подсказал Алан, – бразильский мультимиллиардер. Один из самых богатых – если не самый богатый – людей в мире. Олово, стройматериалы, фармацевтическая промышленность. Что ни возьмите – он всюду запустил свои руки.

Она медленно кивнула. Должно быть, он и есть тот самый Эрнесто, имя которого звучало на пленке!

Алан выпустил струю дыма.

– Так что видите, я указал вам направление поисков. – Их глаза встретились. – У вас теперь есть две точки, с которых можно начать.

Она кивнула.

– Губеров и де Вейга.

– И помните! Вы меня не знаете. Вы никогда даже не слышали о моем существовании.

Она смотрела, как Алан вытащил кассету из магнитофона и толкнул по столу в ее направлении. Сверху он положил кассету с необработанной записью.

– Это копии, – сообщил он. – Оригиналы у меня.

Она вопросительно уставилась на кассеты, затем опять перевела взгляд на Алана.

– Они ваши. Можете с ними делать все, что хотите.

Это удивило Стефани.

– Спасибо! Я перед вами в долгу.

Он молча затянулся.

Стефани порылась в сумочке в поисках визитной карточки, достала ее и приписала свой домашний телефон.

– Если вам что-либо понадобится – что бы то ни было – вы найдете меня по этому номеру. Если будет включен автоответчик, запишите сообщение. Я сразу с вами свяжусь.

Алан кивнул и загасил сигарету.

– Только помните, – опять предупредил он. – Я рискую повториться, но все-таки: вы никогда обо мне не слышали. И кстати, надеюсь, вы не обидитесь, если я позволю себе дать вам совет.

– Хорошо, давайте.

– Если вы решили поиграть в детектива, будьте предельно осторожны. Не афишируйте это. А самое главное, не повторите ошибки своего деда, не объявляйте, что узнали сенсационную новость о Лили Шнайдер. Его статья в «Опера сегодня» вполне могла стать причиной его смерти.

Стефани кивнула.

– Буду иметь это в виду, – пообещала она. Вытащив кошелек, Стефани собралась расплатиться с официантом, но Алан остановил ее.

– Об этом я позабочусь сам.

Выйдя на залитую солнцем улицу, они попрощались.

– Я хочу поймать такси, – сказала Стефани. – Может, вас подвезти?

Он отрицательно покачал головой.

– Нет, спасибо. Мне недалеко, к тому же я люблю ходить пешком.

Они пожали друг другу руки. Стефани осталась стоять на углу, наблюдая, как удалялся Алан, поблескивая кожей и металлическими заклепками. На спине его куртки была надпись из металлических бляшек: «Очисти или умри». Стефани не смогла сдержать улыбку. Определенно экологически настроенный панк, Алан Пепперберг.

Заметив такси, Стефани подняла руку. Потом раздумала. Нет. Она тоже пойдет пешком. Ей надо подышать воздухом. Да и не так уж далеко отсюда до Осборна. Сорок три квартала. Если идти быстрым шагом, ей понадобится сорок пять минут, считая время на ожидание у светофоров.

Она насладится свежим воздухом, ярким солнцем, энергичной ходьбой. Кроме того, когда она ходила пешком, ей всегда лучше думалось. Кроме того, она зайдет в первый же магазин электроники. И купит там «уокмэн». Чтобы по дороге еще раз прослушать обе кассеты.

19 Нью-Йорк

Джонни Стоун шагал по тротуару, не замечая потока пешеходов. Как ни пытался, он не мог забыть Стефани. Он шел с упрямой решимостью, выдвинув вперед сильную нижнюю челюсть, правда, небритую. Он не отводил взгляда от дома Осборна. В который раз он собирался было перейти дорогу, чтобы подняться к Стефани, но у него в памяти всплывали слова Сэмми, заставлявшие его поворачивать обратно: «Дай Стефани время… время разобраться в себе…»

Но этот совет не мог заставить его уйти совсем. Двигаясь вдоль тротуара вместе с толпой, он поворачивался и шел назад. Он уже прошелся по тротуару туда и обратно, наверное, сотню раз, не отрывая глаз от окон угловой квартиры на пятом этаже.

Джонни раздумывал, не пренебречь ли ему советом Сэмми и не встретиться ли со Стефани прямо сейчас, вместо того чтобы торчать под окнами?

Окна были безжизненными, ничто в них не выдавало присутствия в квартире людей. Только один раз он заметил – а может, почудилось? – как кто-то слегка отодвинул занавеску, словно бы для того, чтобы незаметно посмотреть на улицу. Впрочем, Джонни не был уверен, что занавеска на самом деле отодвинулась. Может, игра воображения – в ответ на его желание увидеть ее? Никто не открывал окон. Казалось, сама квартира надела на себя черный траур. Он представлял Стефани, как она бродит в одиночестве по полутемным комнатам, со. своими тяжелыми воспоминаниями, в компании болтающего попугая.

Наблюдение за окнами настолько поглотило его, что он даже не увидел Стефани, пролетевшую по Пятой улице и теперь пересекавшую в толпе других пешеходов Пятьдесят седьмую.

Стефани, в свою очередь, была настолько поглощена прослушиванием кассеты, что не заметила Джонни, хотя и прошла в десяти футах от него; не заметила даже тогда, когда толпа вдруг рассеялась, на мгновение очистив небольшое пространство, в котором и стоял Джонни.

В просторном прохладном подъезде Стефани увидела Фама, с карточками в руках ожидавшего лифта.

– Конгресс принял Декларацию независимости в тысяча семьсот семьдесят шестом году, – бормотал он. – Проект Декларации был подготовлен комиссией во главе с Томасом Джефферсоном…

Услышав стук каблуков, он обернулся. В мгновение ока выражение сосредоточенности на его лице чудесным образом сменилось радостью.

– Мисс Стефани! – воскликнул он. Затем, вспомнив о часах, проведенных в квартире Стефани, он еще больше просиял. – Ваша квартира блестит и светится, как вы. Аккуратная, как новенькая. Теперь вы можете принимать гостей и развлекаться. Боги дома счастливы.

Двери лифта открылись. Фам вежливо пропустил Стефани, зашел следом за ней и нажал кнопку пятого этажа, а затем кнопку «Ход». Когда двери лифта закрылись, он продолжал:

– Здешняя квартира будет тихой и спокойной. Никаких птичьих воплей. Приятная перемена после центра города.

Стефани сдержала улыбку.

– Потому я и оставила Уальдо дома, – сказала она с шутливой торжественностью. – Чтобы не вводить тебя в соблазн приготовить из него какое-нибудь блюдо – ты ведь все время мечтаешь это сделать.

– Попугай – большой деликатес.

Двери лифта разъехались в стороны. Оба вышли, повернули направо и оказались около двери квартиры.

Стефани покопалась в сумочке в поисках ключей. Вставив ключ в один из многочисленных замков, она вопросительно взглянула на Фама.

– Ты себе, наверно, уже пальцы до крови стер, пока прибирал мою квартиру. А теперь ты хочешь то же самое делать здесь. Слушай, Фам. Эту квартиру больше ни к чему прибирать. – Голос у нее перехватило, и она хрипло добавила: – Здесь больше никто не живет. Фам распрямился.

– Если мистер Мерлин умер, это не значит, что все должно грязью зарасти, – заявил он, негодующе тряхнув головой. От этого движения его черные шелковистые волосы взметнулись вверх, словно отвлекая внимание от слез, набежавших ему на глаза.

Стефани открыла последний замок и толкнула дверь.

– Тогда я тебе вот что скажу. – Она повернулась и встала в дверях, уперевшись руками в косяки и загораживая ему дорогу. – Как ты отнесешься к тому, что мы с тобой заключим сделку?

– Сделку? – спросил Фам с подозрением.

– Это очень просто. Я пойду, заберу свои часы из комнаты, а потом пойду домой. – Она улыбнулась. – Но я пойду только в том случае, если ты больше не будешь сегодня работать и тоже пойдешь домой.

Глаза Фама сузились.

– Может быть, вы подождете здесь, мисс Стефани, а я сам пойду возьму ваши часы. А иначе вы можете захлопнуть за собой дверь и оставить меня на лестнице, а сами начнете здесь прибирать.

Стефани стояла на своем.

– Не-а, – она потрясла головой, – если я останусь здесь, тогда ты можешьзапереться. Я, может быть, часто проявляю свое упрямство, но ты хитер, как лиса, Фам. Так что я пойду за своими часами, – сказала она непререкаемо, а тыбудешь ждать здесь. Кроме того, – добавила Стефани, – это мои часы.

Фам поднял руки вверх, сдаваясь. Он знал, что спорить бесполезно, и, оставшись в вестибюле, стал наблюдать, как Стефани повернулась, вошла в прихожую и повернула налево, чтобы через большой холл пройти в свою старую спальню, расположенную в самом конце холла. Она не заметила свежую красную розу на длинном стебле, лежавшую на полу.

Джонни стоял на углу Пятьдесят седьмой и Седьмой улиц. Он уже прекратил свое хождение туда-обратно и теперь не отрываясь смотрел на эркер с тремя окнами и на два обычных окна огромной гостиной квартиры Мерлина.

– Стефани! – выдохнул он, когда одна из занавесок отодвинулась. Сердце учащенно забилось. Сейчас она распахнет окна, и тогда он увидит…

Поток прохожих толкал и крутил его, норовя увлечь с собой. В какой-то момент он почувствовал, что поток вот-вот унесет его, и тогда он прочно установил ноги на асфальте и снова вперился в окна, вынуждая прохожих огибать его, как огибает островок стайка рыб.

Он увидел, что еще одна занавеска в гостиной была отдернута. Он напряженно ждал, боясь пропустить ее появление. В сознании шла напряженная борьба. Может, подняться? Или последовать совету Сэмми и дать ей еще время?

Так он стоял, споря сам с собой, когда неожиданная вспышка осветила окна квартиры Мерлина.

За вспышкой раздался взрыв. Стекла посыпались на мостовую, окатывая асфальт острым дождем, заставив прохожих в испуге разбежаться. Из дыр, образовавшихся на месте окон, рвались оранжевые языки пламени, превращаясь в гигантские огненные хризантемы.

Даже стоя на противоположной стороне улицы, Джонни почувствовал, как ударило его тепловой волной, как осколок стекла, пройдя сквозь рукав кожаной куртки, впился в его тело.

В ту же секунду он рванул через Пятьдесят седьмую улицу, огибая гневно гудящие машины, прыгая по капотам тех, которые загораживали ему путь.