Текст книги "Навсегда"

Автор книги: Джудит Гулд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

22 Ситто-да-Вейга, Бразилия

– Генно-вегетативное размножение, замещение гормонами роста плюс диета, ограничивающая калорийность, – говорила доктор Васильчикова, загибая пальцы.

Они втроем, доктор Васильчикова между Объектами, шли по стеклянному переходу, соединявшему десятиэтажный главный корпус с биохимической лабораторией, помещавшейся в отдельном четырехэтажном здании кубической формы.

– Подумать только! Мы совершили огромный рывок со времен примитивной имплантации плаценты и клеточных инъекций. Рывок, сопоставимый с тысячелетием! Но… – доктор Васильчикова позволила себе улыбнуться, – уж вам-то мне не надо об этом рассказывать, не так ли?

Они остановились перед двумя стальными дверями, на которых не было ни ручек, ни кнопок, ни замков. На каждой из них была желтая табличка с черными буквами. Надпись на левой двери гласила: «Предупреждение! Биологическая угроза! Посторонним вход воспрещен!» Вторая надпись предупреждала: «Опасно! Используются канцерогенные и тератогенические вещества и радиоактивные изотопы».

Достав пластиковую карточку, доктор Васильчикова вставила ее в щель, загорелся зеленый огонек, и двери раздвинулись.

Они вошли, и двери за ними сомкнулись. Это был один из трех боксов, которые изолировали лабораторию от остальных помещений на случай утечки вредных веществ. Еще две двери открыла доктор Васильчикова с помощью карточки, прежде чем они оказались в биохимической лаборатории.

Ярко светили флуоресцентные лампы, кондиционеры охлаждали воздух. Роскошное оборудование, самое новое, самое совершенное, только усугубляло неприветливо-холодную, неприятно-стерильную атмосферу.

Вдоль стен расположились лабораторные места со сложными приборами, разнообразными панелями, хитросплетениями трубок и электрических проводов, с компьютерными терминалами, мониторами, капюшонами вытяжных рукавов из нержавеющей стали. За каждым колдовали лаборанты в белых халатах.

Заре эта комната без окон, с намеренно обнаженными голубыми анодированными балками и красными стойками, показалась самой уродливой из всех, которые когда-либо существовали на Земле.

Эрнесто, напротив, был очарован лабораторией. Ничто не вызывало у него ни неприязни, ни отвращения. Он хотел знать все, он разглядывал каждый прибор, просил объяснить все, что было неясно. К четырем новым суперкомпьютерам МР2Е, которые управляли всей лабораторией, он отнесся с таким трепетом, какой, наверное, вызвала бы у другого только чаша святого Грааля.

Зара уже начала проявлять нетерпение, но доктор Васильчикова продолжала удовлетворять жажду знаний Эрнесто – отчасти потому, что знала, какая из сторон бутерброда намазана маслом, отчасти потому, что ей нравился детский восторг Эрнесто.

Так они продвигались вперед, пока не достигли дальнего конца комнаты, где находились шесть дверей, ведущих в другие, специализированные лаборатории. Доктор Васильчикова направилась к левой двери, надпись на которой гласила: «Сверхсекретное помещение. Опасно. Радиоактивная зона. Соблюдайте правила безопасности».

Для начала доктор Васильчикова достала из проволочной корзинки, прикрепленной к стене, счетчики радиоактивности. Только после того как они прикрепили их к нагрудным карманам, она открыла дверь.

Теперь они шли по застекленному переходу, который вел к внешнему периметру лабораторных зданий. Еще одна стальная дверь. И еще одна. И еще одна. Три воздушных изолятора защищали основное помещение от возможных утечек вредных веществ.

Наконец они оказались в первой из нескольких небольших сверхсекретных лабораторий, каждая из которых требовала более высокого уровня доступа, чем предшествующая.

В лаборатории, наполненной зеленым светом, было невыносимо жарко и влажно. Не обращая внимания на посетителей, лаборанты в белых халатах сосредоточенно делали свою работу: вынимали лотки с агар-агаром из инкубаторов, пинцетами переносили образцы тканей на стекла, рассматривали их в микроскопы.

– Вот кое-что из того, что я хотела вам показать, – заявила доктор Васильчикова с нескрываемой гордостью. Она подошла к одному из лабораторных столов.

– Можно? – спросила она у женщины средних лет.

– Конечно, доктор. – Женщина поднялась с вращающегося кресла и отошла в сторону.

Доктор Васильчикова, приподнявшись на цыпочки, склонилась над микроскопом.

– Потрясающе, – пробормотала она. Обернувшись к Эрнесто и Заре, она пояснила: – Когда вы заглянете в микроскоп, в самом центре вы увидите одну – я подчеркиваю: одну! – прозрачную нить человеческой ДНК в стотысячекратном увеличении! Другие нити, окружающие ее, – это саморепродуцированные клоны!

Она жестом пригласила Эрнесто взглянуть в микроскоп, что он с живостью и сделал.

– Данный образец ткани, – объясняла доктор, – должен был потерять способность репродуцирования несколько недель назад! Но, как вы сами можете убедиться, он продолжает деление, производя безупречные копии самого себя!

Доктор оглянулась, затем отвела их в сторону, чтобы никто не мог их услышать.

– Мы на пороге еще одного биохимического открытия! – прошептала она. – Скоро нам уже не понадобятся наши жертвенные ангелочки! У нас будет возможность производить ваше лекарство прямо здесь, в лаборатории! Вы только представьте себе, насколько это будет безопаснее! А когда мы доведем наш метод до совершенства, подумайте, какие ослепительные возможности откроются перед нами! Вследствие простого самоделения одна-единственная нитка одной из молекул ДНК обеспечит нам запас свежего лекарства на несколько веков!

Эрнесто приглушенно произнес:

– Боже мой! Это действительно открытие! И когда, по вашему мнению, этот метод будет доработан?

Васильчикова пожала плечами.

– Увы, – вздохнула она, – это трудно предсказать. Но по крайней мере мы знаем теперь, что это вопрос не принципиальной возможности, а времени. Ну ладно. Если вы последуете за мной, я покажу вам кое-что еще. Я уверена, что результаты ограничительной диеты поразят вас не меньше!

Доктор подошла к дверям, на которых было написано: «Живые образцы», и достала свою электронную карточку. Они опять вошли в изолятор. Дверь позади них закрылась, и только тогда раздвинулись двери впереди.

Они оказались в темном извилистом коридоре, напоминавшем проход для посетителей серпентария или аквариума в зоопарке. Но в ярко освещенных клетках, защищенных армированным стеклом, находились не рыбы и змеи, а представители всей иерархии животного мира – от простейших одноклеточных до крыс, кошек, собак и обезьян.

– Помните наш ковчег? – спросила Васильчикова, жестом обводя помещение.

– Конечно, здесь каждой твари по паре, – ответил с улыбкой Эрнесто.

Зара, не присоединяясь к ним, оставалась около входа. Достав платок, она держала его перед лицом. Она ненавидела этот смешанный запах животных, мочи и фекалий. Она испытывала отвращение ко всему, что ползало, пресмыкалось, сокращалось, переваливалось, летало – за исключением бабочек, разумеется. Их она любила.

Оставив ее у двери, доктор Васильчикова подошла к Эрнесто, стоящему у первой витрины. За стеклом находились два микроскопа, каждый из которых был присоединен к особой телекамере. Она нажала на кнопку под окном, и мгновенно вспыхнули два цветных видеоэкрана с высоким разрешением.

На каждом из них было изображение протозоа, простейшего одноклеточного организма, в стотысячекратном увеличении. Организмы были идентичны, имея между собой только одно различие.

– Как вы видите, – объясняла доктор Васильчикова, – организм справа не двигается: он мертв. Его кормили обычной пищей, которую употребляют протозоа. Он прожил четырнадцать дней, на один день меньше обычного жизненного цикла. Это было неделю назад. Здоровому организму слева, – она постучала по стеклу кончиками пальцев, – была предписана низкокалорийная диета. Он получал минимум протеина, но достаточно витаминов и минеральных солей, чтобы избежать истощения. Он здравствует вот уже двадцать один день. Иными словами…

– Продолжительность жизни почти удвоилась! – воскликнул Эрнесто.

Они перешли к следующему окну, за которым тоже находились камеры, подсоединенные к двум видеоэкранам.

– Водяная блоха, – объясняла Васильчикова, включая экран. – Той, которая справа, давалась обычная пища. Она умерла тогда, когда ей и было предписано природой, – их жизненный цикл составляет обычно сорок два дня. Левая же, которая появилась на свет в тот же самый момент, что и первая, живет на низкокалорийной диете. Судя по результатам тестов, ей предстоит насладиться приблизительно шестьдесят одним днем в этом мире.

– Замечательно, – пробормотал Эрнесто, – поистине замечательно.

– А теперь переходим к крысам. Первая жила на обычной диете тридцать месяцев. Обратите внимание, как поседела ее белая шкурка. Ежедневные наблюдения показывают, что она страдает несколькими болезнями: слабость сердечной мышцы, почечная недостаточность, диабет, катаракта, общее ослабление иммунной системы. И если ее не прикончит одна из этих болезней, то это сделает рак.

Эрнесто уставился на крысу в левой части клетки.

– Эта еще вся белая! – изумленно воскликнул он.

– Да, – довольно ответила доктор Васильчикова. – И здорова как лошадь – как в поговорке. Интересно, что каждая серия экспериментов давала одни и те же результаты. Образцы, содержавшиеся на низкокалорийной диете, почти не подвержены заболеваниям сердца и почек. И хотя у некоторых из них в конце концов возникали раковые опухоли, продолжительность их жизни составляла до пятидесяти месяцев – на одну треть дольше, чем обычный жизненный цикл, – и все потому, что прием пищи был ограничен!

Эрнесто потер подбородок.

– Таким образом, у вас нет сомнений, что ограничительная диета ведет к долгожительству?

– Абсолютно никаких сомнений. Но слишком обольщаться нельзя – мы должны помнить, речь идет только о простейших существах, с относительно короткой продолжительностью жизни. Вполне может быть, что долгожительство в них было запущено врожденным механизмом, который продлевает детородный возраст в целях продолжения рода.

– Но как все эти многообразные исследования связаны со мной и Зарой? Чем они полезны для нас? Они действительно необходимы? Я думал, что мы находимся в состоянии гериатрической задержки.

– И вы будете находиться в этом состоянии, пока получаете ежедневные процедуры, – доктор Васильчикова посмотрела Эрнесто прямо в глаза. – Нет сомнения, что без открытий, которые принесли, например, исследования Мафусаиловой ДНК, вы бы оба были в своем реальном возрасте, а не в том, в котором находитесь сейчас.

– Я осознаю это. И хотя я ощущаю результаты процедур, они все-таки кажутся мне почти избыточными.

Доктор Васильчикова улыбнулась и направилась ко входу, где их ожидала Зара, прижимая к носу платок.

– Опять же, кто знает? – сказала Васильчикова негромко. – Может быть, победа даже в небольшой битве помогает выиграть войну. Вы с Зарой находитесь на низкокалорийной диете вот уже несколько лет. И я рассчитываю, что эта диета поможет как минимум снизить вероятность образования опухолей или других форм рака.

Эрнесто медленно кивнул.

– А гормоны роста?

– Они помогают вам избавляться от жира, превращая его частично в более здоровую тканевую массу. Кроме того, гормоны роста стимулируют образование вашим организмом фактора роста, который является исключительно сильным инсулиноподобным протеином. Он поддерживает общее здоровье организма, подстегивает рост тканей. Заключительные тесты показали, что шесть месяцев гормонотерапии задерживают возрастные изменения, адекватные двум десятилетиям. Кроме того, вы не должны забывать, что старение затрагивает сердце, почки, желудочно-кишечный тракт и даже позвоночник. К счастью, фактор роста помогает справиться и с этими изменениями. – Доктор Васильчикова продолжала смотреть Эрнесто прямо в глаза. – Ведь это было бы нелепо, если бы Мафусаилова ДНК подарила бы вам вечную жизнь при разрушающихся жизненно важных органах?

– Насколько я понимаю, вы ведете исследования по всем возможным направлениям, – сказал Эрнесто, когда они уже подходили к Заре.

– Хотелось бы так думать, – вздохнула Васильчикова. Она взглянула сначала на него, потом на Зару, потом опять перевела глаза на Эрнесто.

– Но есть одна вещь, о которой никто из нас не должен забывать, – предупредила она.

– И что же это? – негромко спросил Эрнесто. Доктор набрала в грудь побольше воздуху.

– В любой игре есть черная карта.

– Черная карта? – переспросила Зара, отводя платок от лица.

– Таких черных карт много, – стала объяснять Васильчикова. – Несчастные случаи. Опухоли. Инфекции. Штормы. Кирпич, неожиданно падающий на голову. Отказавшие тормоза…

Зара была потрясена.

– К черту! – прошептала она по-немецки. – Не надо! Вы меня пугаете!

Доктор Васильчикова негромко продолжала:

– Черная карта, или акт Божьей воли, если хотите, – это реальность нашей жизни. Нужно научиться помнить о ней все время, жить с этим. Независимо от того, насколько успешно мы боремся со старением, кто может гарантировать, что не случится ничего такого, что находится вне нашего контроля?

Зара поежилась.

– Я не хочу ничего об этом слышать!

Она дышала учащенно, как маленький испуганный зверек, попавший в западню. Всхлипнув, она кинулась в объятия Эрнесто, спрятав лицо у него на груди.

– Я никогда не смогу привыкнуть к мысли о смерти!

– Тсс, – успокаивал Эрнесто, гладя ее по волосам, слегка похлопывая по плечам, целуя в голову. – Не надо бояться, не надо. – Он наслаждался ее беспомощностью, ее слабостью. – Ну ладно, ладно. Никто не позволит тебе умереть… никто не даст тебе постареть…

– Извините, – пробормотала Зара. – Кажется, я все время чего-то боюсь. Иногда это страх смерти, иногда – страх вечной жизни: видеть, как все вокруг тебя умирают… Мне кажется, я никогда не смогу к этому привыкнуть!

Доктор Васильчикова молча наблюдала за Зарой. Сейчас она мягко улыбнулась.

– Зара, Зара, – мягко укорила она, поцокав языком. – Ну сколько раз вам повторять? Конечно же, вы привыкнете к этому! – Протянув руку, она провела пальцами по нежному лицу почти с любовью. – Потому что, если вы будете осторожны, в вашем распоряжении будет вечность, чтобы привыкнуть. Вечность, Зара, вы слышите меня? Вечность.

23 Нью-Йорк

Панихида проходила в Таун-холле. Все места были заняты. Сцену украшали букеты бледно-розовых пионов и тяжелые ветки сирени.

Все сотрудники программы «Полчаса», так же как и представители двухсот независимых телестанций, транслировавших программу, пришли, чтобы почтить память Стефани. Тед Уарвик, продюсер программы, сидел в первом ряду. Слева от него находился Джонни Стоун, справа – красивая рыжеволосая Кристи Мейсон из Канзаса. Она явно нервничала, и у нее для этого были все основания: ей будет не так-то просто выступать вместо Стефани в роли ведущей.

Сэмми Кафка был на сцене. Он казался ниже ростом из-за огромных букетов, окружавших его. Его подбородок едва доставал до кафедры полированного дуба. Он смотрел на мрачное море обращенных к нему лиц. Какими словами он мог рассказать о том свете, которым освещала Стефани его жизнь? Или о духе борьбы, который был неотъемлемой частью ее характера и которым он так восхищался? Или о любви, связывавшей их, такой нежной, что о ней не надо было говорить, о любви, которая убедила его, что он действительно ее дядя, а она, Стефани, – его любимая племянница?

Нет в мире таких слов, которые могли бы выразить все это. Но их нужно было произнести, эти слова, зал ждал. Он откашлялся, поправил галстук-бабочку и попробовал вспомнить свой любимый анекдот, пытаясь таким образом вызвать, оживить в памяти свою любимую детку.

Утирая платком слезы, он говорил:

– … Вся жизнь простиралась перед ней. Только Бог знает, что еще ей суждено было совершить. Какое счастье она могла обрести. Какой любящей матерью могла стать… – голос его надломился, он замолчал.

Сидящий в первом ряду Джонни больше не в состоянии был слушать. Он резко вскочил с места и, пошатываясь, слепо побрел к выходу. Ему хотелось завыть вслух, при всех, так невыносима была его боль.

Снаружи, на тротуаре, он, сжимая зубы, бесцельно бродил, описывая круги, как пьяный. Но он был абсолютно трезв, кажущееся опьянение было вызвано первобытным отчаянием, охватившим его.

Если бы он только последовал тогда своему внутреннему голосу, а не совету Сэмми, пусть и данному из самых лучших побуждений, если бы только он поднялся, чтобы увидеть Стефани, а не бродил нерешительно под ее окнами, тогда бы ее могло не быть в квартире в момент взрыва – этого ужасного взрыва, уничтожившего все, даже ее останки.

Кто-то из многих неизвестных, присутствовавших на панихиде, воспользовался случаем, чтобы незаметно выскользнуть из зала…

Держа в руках красную розу, Дух с удовлетворением думал:

«Некоторые считают, что очень легко убивать мастерски. Но я знаю, что это не так. У ангела смерти должен быть особый талант…»

КНИГА ВТОРАЯ Жизнь

1 Вблизи Западного Корнуолла, штат Коннектикут – Нью-Йорк

Машин на дороге было немного, они едва двигались. Небо впереди прорезала кривая молния. Лобовое стекло «линкольна» заливал непрекращающийся дождь, и выгнувшиеся дворники, мерно поднимаясь и опускаясь, едва справлялись с потоком воды.

Машина с включенными фарами шла в правом крайнем ряду дороги И-684. В Брустере, штат Нью-Йорк, она свернула на И-84 и пересекла границу штата Коннектикут. После Данбери она взяла курс на север, выехав на маленькую извилистую сельскую дорогу. Из-за пелены дождя казалось, что «линкольн» двигался в каком-то мрачном собственном мире. Мелькали причудливые городишки с англиканскими названиями – Нью-Милфорд, Воурдманс-бридж, Кент, Корнуолл-бридж.

Перед Западным Корнуоллом машина свернула влево на еще более узкую дорогу и, неторопливо проехав две мили, замедлила ход и резко свернула налево, на мощенную гравием дорогу, по обеим сторонам которой тянулись луга, покрытые полевыми цветами, поникшими под дождем. Дорога вела к постройке, совершенно неуместной в этом поселке, – вилле в греческом стиле.

Водитель, обернувшись, бодро произнес:

– Ну вот мы и приехали.

Сэмми Кафка, сидевший на заднем сиденье, обитом серым велюром, прищурился.

– С каких это пор мне надо сообщать, что мы прибыли туда, куда я просил меня доставить, а? У меня у самого глаза есть.

– Это уж точно, – улыбнулся молодой кудрявый водитель. Он вышел из машины и, выщелкнув перед собой огромный купол зонтика, поспешил к задней дверце. Но вплотную к ней не подошел, прекрасно зная, когда именно старику понадобится его помощь.

Сэмми встал со своего сиденья и, предусмотрительно ухватившись за дверцу машины, проверил, твердо ли держат его ноги. Они немного затекли после долгого сидения, но были достаточно надежны. Затем он вытащил из машины свой собственный зонт с ручкой из слоновой кости и неторопливо раскрыл его. Водитель тем временем доставал вещи из багажника. После этого Сэмми с ностальгическими вздохами стал обозревать деревенский дом Карлтона Мерлина.

Вид виллы с закрытыми ставнями вызвал у него мощный поток воспоминаний. Комок подступил к горлу. Этот прекрасный архитектурный каприз выглядел здесь так необычно, и Сэмми любил его уже только за это. Дом был сложен из оштукатуренного кирпича. Безупречная симметрия радовала глаз: два одинаковых крыла с пилястрами и высокими французскими окнами простирались в обе стороны от фронтона центральной галереи. Ряд величественных каменных урн протянулся вдоль карниза на крыше, за ними виднелись две трубы.

Дом был в прекрасном состоянии, но неуловимая аура одиночества окутывала его, как это обычно бывает с покинутыми домами. Зеленые ставни были закрыты; одна из них, болтаясь на петлях, хлопала на ветру. Печальным был для Сэмми этот звук: казалось, дом, словно живое существо, взывает к людям: придите, распахните мои окна и двери, вдохните в меня жизнь.

Скорбно покачав головой, Сэмми поднялся по широким ступеням галереи, закрыл зонтик, стряхнул капли дождя. Его глаза застилали слезы. Он открыл двойные двери и отключил сигнализацию. Войдя в фойе, он с тяжелым вздохом поставил зонтик в стойку рядом с дверью и включил свет. Затем, ожидая, пока шофер принесет его чемоданы из машины, он огляделся.

Это было почти страшно. Абсолютно ничего не изменилось в доме со времени смерти его лучшего друга, как и всегда, все в вестибюле было безупречного вкуса и выдавало слабость хозяина к роскоши. Обстановка этого довольно пространного помещения удивляла глаз богатым соединением стилей: эпохи английского регентства, российской империи, неоклассицизм и даже странный мазок стиля эпохи Наполеона Третьего. Казалось, портреты знатных персон в позолоченных рамах, повешенные один над другим, возносили четырнадцатифутовый потолок еще выше.

– Ну вот, все. – Шофер внес пятый чемодан Сэмми. Этот, последний, был из крокодиловой кожи. – Куда их отнести?

– Оставь их здесь, Мендель, – ответил Сэмми. – Я сам с ними разберусь. Когда ты мне понадобишься, я тебе позвоню. Скорее всего, дня через два.

Сэмми подождал, пока машина скрылась из виду, и, явно довольный тем, что наконец остался один, закрыл и запер входные двери. Достав из стойки свой зонтик, он быстро прошел в гостиную, щелкнув на ходу выключателем.

Гигантская лампа над столом в центре комнаты вспыхнула, лучи, пройдя сквозь порфировую урну, наводнили комнату светом. Но Сэмми не задержался здесь, чтобы полюбоваться ею или другим произведением искусства в этой очень красивой овальной гостиной. Мрамор, зеркала, ковры, живопись – сейчас это его не интересовало. Обходя антикварные стулья и столы с драгоценной инкрустацией, он спешил к одной из трех французских дверей на противоположной стороне.

Привычным движением он отодвинул щеколды темно-зеленых ставень, широко распахнул их, затем отдернул парчовые занавеси, открыл дверные защелки сверху и снизу, распахнул двери и вышел в дождь, раскрывая на ходу зонтик. В слабом свете серого дня он пытался разглядеть конечный пункт своего путешествия.

Вот он, в сотне ярдов вверх по холму. Окутанный туманом, бледный, загадочный, как будто исчезающий в струях дождя.

Когда-то он был радостью и гордостью Карлтона Мерлина – дом из одной комнаты – библиотеки, которая одновременно служила и комнатой для гостей. Это была увеличенная копия Сокровищницы афинян в Дельфах, с цоколем, дорическими колоннами и триглифом.

Сэмми прокладывал себе путь сквозь высокую мокрую траву. Это было короткое, но довольно крутое восхождение, которое заставило Сэмми, при всей его бодрости, ощутить тяжесть своих семидесяти семи лет.

Когда он подходил к Сокровищнице, его сшитые на заказ туфли, шелковые носки и брючины промокли насквозь. Он медленно поднялся по трем ступенькам и уже под навесом потопал ногами и яростно потряс зонтиком, пытаясь стряхнуть с него воду.

Едва он повернулся к двери, как она беззвучно приотворилась и сквозь трехдюймовую щель на него настороженно уставился кобальтово-синий глаз.

– Твой шофер уже уехал? – спросили его шепотом. – Ты один?

Сэмми кивнул. Дверь закрылась, звякнула предохранительная цепочка, и снова дверь отворилась, на этот раз широко.

Сэмми молчал, потрясенный.

– В чем дело? – спросила темноволосая молодая женщина. – Ты уже третий раз так на меня реагируешь, третий раз!

– Потому что, детка, – сказал Сэмми, протягивая руку и нежно гладя женщину по щеке кончиками пальцев, – я все никак не могу привыкнуть к тебе в этом новом обличье. Вот только голос…

– А что голос?

Он печально вздохнул.

– Я мог бы пройти мимо тебя на улице, так и не узнав.

– Ну и прекрасно, – ответила Стефани Мерлин. Голос ее был настолько жесткий и ровный, а улыбка такой бледной и вялой, что Сэмми почувствовал внутреннюю дрожь. – Разве не в этом и заключается весь фокус?

Она схватила его за руку и втянула внутрь.

– Скорее заходи, – прошипела она. – У нас полно дел, а ты опоздал.

В этот момент раздались крики и щелканье Уальдо, и все встало на свои места.

Голос Стефани смягчился, и она стала похожа на самое себя.

– Прежде всего тебе надо переодеться, ты промок насквозь, дядя Сэмми. – Стефани наклонилась и чмокнула его в макушку. – Скорее, а то подхватишь простуду.

– С вас доллар тридцать. – Официантка подала пластиковую чашку кофе и пирожное, завернутое в бумагу.

– Вот. Сдачу оставьте себе. – Дух положил на прилавок пару долларов, взял кофе, подул на него и обернулся к окну. Из свинцовых облаков лился дождь, мерно постукивая по стеклу, искривляя неоновые вывески «Бурлеск» и «Девочки» на противоположной стороне Восьмой авеню. Брызги залетали внутрь вместе с каждым вошедшим посетителем.

Отвернувшись от окна, Дух поставил на стол чашку и развернул «Нью-Йорк пост».

Как обычно, эта бульварная газетка не разочаровала. «Убийство миллионера. Взрыв бомбы в районе базы НАТО в Турции. Попытка самоубийства телезвезды. Углубление кризиса в связи с дефицитом бюджета. Повышение городских налогов неизбежно» – кричали заголовки.

«Дуракам надо поучиться, как работать с налом, – самодовольно подумал Дух. – Тогда и налогов никаких платить не надо».

«Полицейский участвовал в ограблении в Бруклине. Опознан сбитый машиной, находящийся в коматозном состоянии. Подробности на восемнадцатой странице».

Дух быстро перевернул страницы.

«Вчера полиция установила личность пострадавшего в дорожно-транспортном происшествии в прошлый четверг. Это Аарон Кляйнфелдер, проживающий на Риверсайд-драйв, 49.

По свидетельству очевидцев, компьютерный программист пересекал перекресток Риверсайд-драйв и Восемьдесят первой улицы в полпятого вечера, когда он был сбит угнанным мини-автобусом.

Кляйнфелдер был помещен в больницу Святого Луки. Вчера вечером врач сообщил, что он по-прежнему находится в коме, но отказался делать прогнозы относительно возможности полного выздоровления».

Дух закрыл газету и уставился в пространство. «Проклятье! Что стоило прочитать газету за прошлую пятницу или позвонить в больницу? Очень мило узнать неделю спустя после дела, что парень все еще жив. Боже».

Дух думал, что получит выволочку, но клиент отреагировал неожиданно. Не было ни угроз, ни проклятий. Решительный голос властно произнес:

– Вы правильно сделали, что поставили нас в известность.

– И как мне разобраться с этим делом, по-вашему? Я могу прикончить его в больнице или подождать, пока он сам сдохнет. Оставляю это на ваше усмотрение.

После паузы голос ответил:

– Пока ничего не делайте, только следите за его состоянием. Кто знает? Он может выходить из комы и семь дней, и семь лет. Вполне возможно, что он так и умрет в бессознательном состоянии. Но, если он выйдет из комы, немедленно принимайте меры. С другой стороны, пока он без сознания, я не вижу оснований для привлечения ненужного внимания.

– Я буду справляться в больнице ежедневно, и у нас больше не будет неприятных неожиданностей.

– Отлично, и не забывайте держать меня в курсе. На этих словах клиент дал отбой.

Дух опустил еще одну монетку, набрал номер справочной и узнал телефон больницы Святого Луки.