Текст книги "Навсегда"

Автор книги: Джудит Гулд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)

Джудит Гулд
Навсегда

Стефен Бианер, Дугласу Макдугаллу и неугомонной сестре Вики – моим спутникам в путешествиях по Балканам и Крыму

Последний же враг истребится – смерть.

Первое послание к коринфянам Святого апостола Павла

Прожив вчера, я знаю завтра.

Книга мертвых, 3500 г. до н. э.

Пролог Берлин, Западная Германия, 1950

Мир никогда не видел ничего подобного.

Побежденная нация стекалась в город выразить свое почтение обожаемой женщине. Люди прибывали на велосипедах, поездах, автомобилях и пароходах; несколько особо важных персон доставил самолет. Многие добирались пешком несколько дней, с детьми на плечах. Молодежь и старики, мужчины и женщины, богатые и бедные, святые и грешники – шли все.

Умерла Лили Шнайдер. Она больше никогда не будет петь.

Ее тело в закрытом черном гробу, отделанном золоченой бронзой, было выставлено для торжественного прощания в Шлесс Белльвю. В течение четырех дней не уменьшалась струившаяся по Тиргартену трехкилометровая очередь прощавшихся.

Это были серые, бесцветные люди серых, бесцветных послевоенных лет. Но Лили Шнайдер даже в смерти смогла вдохнуть жизнь в их души. По радио звучали Вагнер, Сметана, Бетховен и Шуберт в ее исполнении. Миллионы рыдали, скорбя, рыдали от абсолютной красоты ее бесподобного голоса.

Они шли и шли: матери с цепляющимися за них голодными детьми; старухи, которым песни Лили возвращали любимых, потерянных в минувшей войне; оставшиеся в живых солдаты, которым Лили помогала на войне обрести храбрость и укротить тоску по дому; вдовы, которые когда-то, еще не будучи вдовами, ходили слушать Лили в оперу со своими мужьями…

И юные девушки, держащие за руки своих возлюбленных.

Лили Шнайдер очаровывала всех. Дарила мечты.

Лили Шнайдер – сирена, она околдовала нацию, и даже сама смерть оказалась бессильной против ее чар.

Ее лицо – лицо ангела. Ее голос – голос соловья. Ее тело – тело блудницы.

Мужчины боготворили ее, женщины преклонялись перед ней. Царица известнейших опер Европы – и спален сильных мира сего.

Она снова, после пятилетнего отсутствия, принадлежала Германии. В овальном гробу лежали обуглившиеся останки. Огонь, поглотивший ее дом в Лондоне, уничтожил ее тело, ее красоту и жизнь. Но ее музыка осталась в этом мире навсегда.

Миллионы людей плакали. В каждом доме звучало радио. Все радиостанции передавали одно и то же: Реквием Брамса в исполнении Лили. Даже тогда, во времена ламповых приемников, голос Лили был сильнее радиопомех. Что бы она ни пела, в ее исполнении билась волшебная искра жизни, она придавала мелодии форму, объем, чувство.

Карлтону Мерлину, молодому журналисту, корреспонденту «Геральд трибюн», удалось протиснуться к могиле. Он поднял камеру как раз в тот момент, когда Луизетт Бифельд, сестра Лили, еще более красивая, чем сама Лили, откинула черную вуаль, скрывавшую лицо. Карлтон ждал, пока ей подавали маленький серебряный совок. Он ждал, пока она набирала им землю. В тот момент, когда она бросала символическую горсть земли в могилу, он щелкнул затвором.

Проявив пленку, журналист был ошеломлен: на снимке Луизетт улыбалась загадочной улыбкой Моны Лизы. Уставившись на фотографию, он задумался. Почему? Почему она улыбалась?

Карлтон еще не знал, что в тот момент, когда он нажал на затвор фотокамеры, началась его настоящая жизнь.

Именно этот момент возвестил и о конце его жизни, который наступит много лет спустя.

Ибо таково было могущество Лили Шнайдер: даже в смерти оно простиралось через годы и расстояния, через само время.

КНИГА ПЕРВАЯ Смерть

1 Атлантик-Сити – Нью-Йорк, 1993

Здесь, в легендарном Дворце Фараона и Казино, на Броудуок, во всемирно известном Атлантик-Сити, низко гудел профессионально приятный голос диктора: «Проходит очередной ежегодный сорокавосьмичасовой марафон «Поможем детям». Давайте поприветствуем ведущих первой шестичасовой части марафона, этих звезд театра, кино– и телеэкрана – Шанну Паркер и Джо Белмотти!»

Зрители, присутствовавшие в концерт-холле «Клеопатра», бурно зааплодировали, когда оркестр заиграл мелодию «На Броудуок». Лучи прожектора высветили на сцене два ярких круга. Купаясь в их свете, из левой кулисы на сцену уверенно вышла Шанна Паркер, посверкивая серебристо-голубыми блестками облегающего платья. Джо Белмотти, с темным загаром, в торжественно черном галстуке, вплыл в круг света справа.

– Спасибо, – проворковала Шанна в микрофон. Затем, улыбаясь фарфоровыми улыбками, они с Джо Белмотти одновременно выкрикнули: «Здравствуй, Америка!» и простерли руки вперед, как бы желая обнять всех в зале.

– Привет, Шанна и Джо! – грохнул зал, взорвавшись очередным всплеском аплодисментов.

– Какая чудесная аудитория, – постаралась как можно сердечнее произнести Шанна. – Пусть все услышат! – И, зажав свои микрофоны под мышкой, они с Джо энергично захлопали.

– Мы приветствуем то доброе дело, ради которого мы здесь собрались, – вступил Джо, когда зал утих. И тут же последовал очередной взрыв восторга.

– Это так чудесно – быть здесь, правда, Джо? – спросила Шанна. – Я бы ни за что на свете не согласилась упустить эту возможность! Ты даже не можешь вообразить, какие гости приглашены сегодня! Но сначала давай расскажем всем, кто не знает, что такое «Поможем детям», чем занимается эта удивительная организация, сколько добра она ежедневно приносит людям.

Джо Белмотти подхватил без малейшего промедления:

– Да, действительно, Шанна, это удивительная организация. Знаете ли вы, что каждый день миллионы и миллионы детей во всем мире ложатся спать голодными? Умирают от болезней, которые можно вылечить? Вот почему ПД…

– Так сокращенно называется «Поможем детям», – быстро вставила Шанна.

– …кормит и одевает миллионы детей, посылает врачей и медсестер в страны «третьего мира», помогает бедным и здесь, дома.

– И поскольку «Поможем детям» – некоммерческая организация, – добавила Шанна, – то именно ваши пенни, никели, доллары, которые вы, наши дорогие спонсоры, посылаете, позволяют финансировать эти добрые дела. Без ваших пожертвований, которые, кстати, не подлежат налогообложению, мы бы не смогли помочь миллионам страдающих ребятишек. И еще многие-многие миллионы их ждут нашей помощи.

– Ты знаешь, Шанна, мне иногда кажется, я слышу их голоса.

– Их слышит каждый из нас. Давай покажем нашим друзьям, которые смотрят нас во всей Америке, комнату пожертвований. Сейчас там работает первая группа добровольных помощников. Двести пятьдесят человек, не жалея своего времени, будут по очереди дежурить на линии пожертвований 1-800. Этот номер будет появляться время от времени на экране.

В комнате пожертвований, как по команде, словно новогодняя елка, высветилась панель коммутатора.

– Боже мой, у нее действительно голос! – возбужденно говорил Сэмми Кафка своему спутнику. Поток нарядной публики вынес их из «Метрополитен-опера». – Ангельский голос! – Он шумно поцеловал кончики пальцев. – Провести с ней всю жизнь, иметь возможность каждый день слушать, как она репетирует, это словно жить в раю, мой друг! Воистину, благословенный рай!

– Но мне казалось, что толстые женщины не в твоем вкусе, – с улыбкой произнес Карлтон Мерлин.

– Толстые? – Сэмми Кафка внимательно посмотрел на друга. – Кто сказал, что она толстая? Она полная! – Он сжал руки, усыпанные старческими пигментными пятнами, и потряс кулаками. – Полная! – повторил он с мальчишеским огоньком в глазах.

Рассмеявшись, Карлтон тихонько похлопал Сэмми по спине. Он уже давно привык к слабости своего ближайшего и любимейшего друга. Одно чистое верхнее «си» – и Сэмми моментально влюблялся, окончательно и бесповоротно. Так происходило всегда.

– Сюда, – быстро сказал Сэмми, указывая направо. Карлтон, значительно более высокий, чем его друг, вытянул голову и посмотрел в указанном направлении. Действительно, в толпе образовался проход.

Сэмми предусмотрительно взял Карлтона за руку, чтобы людской поток их не разъединил. Сэмми Кафка был очень маленького роста и мог легко затеряться в толпе. Он обращал на себя внимание: изящный старик, с непослушными снежно-белыми волосами, всегда изысканно одетый – этакий денди за семьдесят. Свежая ярко-красная гвоздика в петлице, тщательно завязанный шелковый платок, безукоризненно вычищенные ботинки: Карлтон не помнил случая, чтобы его друг выглядел по-другому – в нем всегда все было совершенно.

В Сэмми чувствовалось что-то от вечной молодости. Возможно, его взгляд: глаза удивленно улыбались миру, словно каждый новый день жизни был его первым днем. А может, дело было в его энергии или легкой юношеской походке, задорном наклоне головы. Он выглядел таким обаятельно-забавным, что его друзья и знакомые прощали ему все его эксцентричные поступки. Но не те, кто принадлежал миру музыки. Всемирно известные композиторы, дирижеры, музыканты, певцы, даже декораторы – для них этот добрый маленький человек означал постоянный кошмар.

Дело в том, что Сэмми Кафка был знаменитым музыкальным критиком. Некоторые утверждали, что не только в Америке, но и во всем мире.

Карлтон Мерлин был моложе семидесятисемилетнего друга: он недавно встретил бодрое семидесятилетие. Как и его друг, он не походил на остальную часть человечества. Но по-своему.

Люди обычно забывали, что Карлтон Мерлин родился в Бостоне, настолько он воплощал коллективный портрет аристократии южных штатов. В отличие от Сэмми Карлтон был высок и импозантен; он гордо выставлял вперед свой живот. Ему нравились белые костюмы в колониальном стиле, шляпы типа «панама» и черные галстуки-шнурки, которые, вместе с его седыми волосами и эспаньолкой, делали его похожим на полковника с плантаций. Его трость с серебряным набалдашником не являлась данью моде: много лет назад по воле несчастного случая он сделался хромым.

– Ты только посмотри на них! – ворчал Сэмми. – Можно подумать, что тут Кинг Конг разбушевался! – Он сердито махнул рукой в сторону толпы, которая хлынула через площадь на улицу. – Когда они внутри, они кричат «браво», а теперь они уже обо всем забыли! Ну куда они все так торопятся? В свои комнаты-коробки? Закусить после театра? Люди! – с презрением произнес он. – Иногда они не заслуживают той красоты, которую им приносят их деньги. – Он продолжал с осуждением наблюдать за толпой. – Дилетанты! – выкрикнул он. В его устах это было худшим из оскорблений.

Карлтон рассмеялся. Он знал, что Сэмми терпеть не мог, когда люди едят или бегут. «А что такое опера? – он почти слышал, как Сэмми говорит это. – Это, черт побери, тончайший пир на земле – пир души! Так как же они могут после этого бежать, как они могут есть, черт их побери!»

– Ладно, давай подождем, пока эти лемминги уйдут, – процедил с отвращением Карлтон, увлекая своего друга к фонтану в центре площади. У них была такая традиция – сидеть у фонтана и наслаждаться только что прослушанным спектаклем, – если, конечно, он того заслуживал. К счастью, сегодня это было именно так, и оба они были в приподнятом состоянии духа, заряженные энергией музыки, – в слишком приподнятом и слишком заряженные, чтобы суетливо кинуться вместе с толпой в эту весеннюю ночь. Эта превосходная опера стоила того, чтобы насладиться ею еще раз, задержать, повторить каждый ее звук, как перекатывают по нёбу тонкое вино.

Так они сидели долгие минуты – Сэмми, со склоненной набок головой и сложенными на коленях руками, и Карлтон, опиравшийся на серебряный набалдашник трости.

Очередной порыв ветра окутал их дымкой мельчайших водяных брызг.

– Ладно… – произнес Сэмми. – Ты долго собираешься еще пробыть в городе?

Карлтон не слышал его. В нем еще звучало чистейшее превосходное сопрано, это «Ombra Leggera» из мейерберовской «Диноры».

– Я говорю, теперь, когда ты приехал в город, ты собираешься побыть здесь какое-то время? – чуть раздраженно повторил свой вопрос Сэмми.

– Да, несколько дней, – кивнул Карлтон. – Потом мне надо лететь обратно в Лондон, а оттуда в Вену.

– Насколько я понимаю, ты все продолжаешь заниматься этой чертовой биографией, – проворчал Сэмми. – Ты – и Лили Шнайдер! Ты уже занимаешься этим – сколько лет? Два с половиной? Три?

Карлтон посмотрел на него с загадочной улыбкой.

– Если точно, скоро будет пять.

– Пять лет! – вздохнул Сэмми, печально покачав головой. – В нашем возрасте это может оказаться тем сроком, который отпущен нам на этой земле.

Карлтон пожал плечами.

– Лили заслуживает того, чтобы была создана ее точная биография. Все, что о ней пока написано, либо слишком очищено, либо абсолютно скандально.

– А ты, конечно, раскопал что-то новое? Способное потрясти воображение? – Сэмми постарался, чтобы его голос не выдал ею заинтересованности в работе друга и чтобы вопрос прозвучал чуть цинично. Он слишком хорошо знал, как тщательно Карлтон охранял все свои открытия. Задавать ему прямые вопросы не имело никакого смысла. Окольным путем еще можно было чего-то добиться.

– Думаю, у меня есть основания сказать, что я кое-чего достиг, – кивнув, уклончиво ответил Карлтон.

– Это хорошо, – Сэмми тоже кивнул, – это хорошо.

– Хотелось бы думать. – Карлтон уставился на пять возвышающихся стеклянных арок здания оперы, которое всегда вызывало у него раздражение своими подсвечниками в стиле «спутник» и фресками Шагала. Этот холодный модернизм пробуждал в нем тоску по золоченой роскоши европейских опер.

– А когда твое расследование будет закончено, – продолжал Сэмми в том же духе, – мы узнаем, что Лили обожала швейцарский шоколад, или не оплачивала вовремя счета портных, или отдавала свое тело в обмен на бриллианты, или еще что-нибудь в этом роде?

– Да, пожалуй, что-то вроде того, – сказал Карлтон так значительно, что можно было подумать, эти мелочи тяжелым грузом давят на его сознание.

– Кроме того, судя по тому, как это было раньше, ты перед выходом книги созовешь пресс-конференцию и выдашь какую-нибудь умопомрачительную информацию, которая заставит публику приподняться на цыпочки? – В ожидании ответа Сэмми украдкой бросил взгляд на друга.

Но Карлтон не клюнул на эту хитрость, благополучно проплыв мимо наживки, заготовленной его другом.

– Пресс-конференция? Гм… – Он задумчиво нахмурился, затем медленно кивнул. – Да. Думаю, моему издателю это понравится. Пикантная новость… что-нибудь завлекательное… чтобы разжечь интерес публики. Надо не забыть. Поможет сбыту книги.

Сэмми сдержал стон беспомощности. Выведать у Карлтона что-нибудь не легче, чем открыть пальцами устрицу с плотно захлопнутыми створками.

– А этот лакомый кусочек, который ты преподнесешь публике… Насколько я понимаю, ты уже знаешь, что это будет?

– Вообще-то я уже обдумывал это, – признался Карлтон. – Да.

– И это действительно сногсшибательная новость?

– Да. – Карлтон постарался изобразить на лице неимоверную скуку, будто обсуждаемая тема его нисколько не занимала. Для Сэмми это служило вернейшим доказательством того, что его друг утаивал от него нечто необычайно интересное. Что это может быть?

– Пропавшая запись? – попытался продолжить он свои расспросы. – До сих пор неизвестная студийная пленка?

– Я всегда их ищу. – Карлтон прямо-таки засыпал. « Ты меня в сон вгоняешь», – говорили его глаза.

Сэмми захотелось встряхнуть его, крикнуть прямо в ухо: «Ты докопался до незаконнорожденного ребенка?» Но Карлтон словно не слышал.

– Конечно, я перелопатил все. Когда пишешь биографии, приходится копать глубоко и еще глубже. Ты не представляешь, какие тайны порой скрыты в головах самых обычных людей. А уж если речь идет об ушедшем гении, наверняка секреты, которые он или она хотели бы унести с собой в могилу, спрятаны с особой тщательностью.

– Карлтон, ты первоклассный конспиратор! – обиженно сказал Сэмми. – Неужели сорок лет дружбы для тебя ничто? Ты же знаешь, я умею хранить тайны. А ты себя ведешь так, что можно подумать, ты нашел лекарство от рака.

Карлтон только улыбнулся.

– Ты же знаешь, как я ненавижу загадки, – тоскливо тянул Сэмми.

– Но эта стоит того, чтобы подождать ответа на нее, мой друг. Ты сам увидишь.

– Ну что ж, раз ты так считаешь, – сдался Сэмми, прекрасно зная, что все дальнейшие попытки бесполезны.

«А это говорит только об одном, —думал Сэмми.  – Он обнаружил что-то действительно сногсшибательное. Но что это может быть?»

Они немного помолчали. Поток людей, выходивших из оперы, распадался на тонкие ручейки. Опустевшая площадь вдруг стала мрачной и пугающей.

Сэмми вздохнул.

– Пора идти, – пробормотал он, поднимаясь. – Иначе мы можем стать чудной приманкой для грабителей. – Он поправил гвоздику в петлице.

Опершись на трость, Карлтон встал, и друзья, спустившись по ступеням, медленно побрели к пересечению Колумб-авеню и Бродвея, где они и расстались, на прощание обнявшись и договорившись созвониться в ближайшее время. Сэмми, как обычно, легким стремительным шагом направился вниз по улице; Карлтон, как обычно, медленно пошел, прихрамывая, в другую сторону.

Он не мог удержать смешок. Если бы только Сэмми знал!Но даже если бы он и рассказал другу, какую новость припас, тот все равно бы ему не поверил. Да и никто бы не поверил. «До недавнего времени я бы и сам не поверил», – напомнил он себе.

До дома Осборна под номером 205 Пятьдесят седьмой Западной улицы, старинного особняка с квартирами люкс, в одной из которых он и проживал, было уже недалеко. Красноватый камень, симметрично расположенные эркеры, общий стиль палаццо времен Ренессанса придавали зданию достоинство, которому не могла повредить въевшаяся в стены грязь и магазинные витрины первого этажа.

Консьерж приветствовал его улыбкой.

– Опять опера? – спросил он, придерживая дверь. Карлтон рассмеялся, махнув тростью.

– Тебе следовало бы стать детективом, друг мой. Редким степовым шагом, весьма неуклюже имитирующим Фреда Астера, Карлтон прошел к лифтам. Это означало, что у него прекрасное настроение и что энергия переполняет его.

Продолжая неловко пританцовывать, он вошел в свою роскошную квартиру. Она была огромна – тем более для одинокого человека и тем более для такого, чьи потребности уменьшались с каждым прожитым годом. На его взгляд, там было слишком много комнат, в которых было слишком много безделушек и прочих вещиц, словно притягивавших к себе пыль, – собравшаяся за его жизнь коллекция – коллекция просто вещей. Забавно: чем старее становится человек, тем меньше для него значит материальный мир.

«Бедная Стефани! Ей тяжело придется в тот день, когда я сыграю в ящик, —думал он . – Вообще мне жаль того, кому придется здесь прибирать и избавляться от всех этих штучек».

Напевая мейерберовскую «Ombra Leggera», он кинул свою панаму на вешалку; как обычно, она благополучно зацепилась за один из рожков. После этого, оставив трость около двери, он прошел в кухню, намереваясь произвести досмотр содержимого холодильника. Оглядев полки, регулярно пополняемые его помощником по дому Фамом Ванхау, он решил соорудить себе сандвич. Достал ржаной хлеб с отрубями и шедевр кулинарного искусства Фама – холодную свинину, столь богатую холестерином, что наверняка заставил бы побледнеть его врача. Отрезав кусок мяса в два дюйма толщиной, он положил его между ломтями хлеба, сдобрив все изрядной порцией кетчупа. Затем, наполнив до краев бокал красным вином, направился в комнату, где он проводил почти все свое время.

Автоматически, как делают это все одиноко живущие люди, он для «компании» включил телевизор, настроенный, как оказалось, на одну из местных независимых станций.

– …Разве они не великолепны, Джо? – хлынул из динамика бойкий голос. – И только подумать, они не выступали вместе с тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года! Мы стали свидетелями поистине исторического момента. Знаешь, их пение вернуло меня в старые добрые времена!

– И меня тоже, Шанна. Да, это были действительно добрые времена. Ну ладно, перейдем к более серьезным делам. Мне только что передали записку. Ты не поверишь! В ней сказано, что за последние три часа мы получили двадцать… три… миллиона… долларов! Это кое-что!

Новость была встречена бурей аплодисментов.

– Да, это немало, Джо! Но любой посетитель супермаркета знает, что сейчас деньги стоят дешевле, чем раньше…

Карлтон, управившись с сандвичем, бросил сердитый взгляд на экран и пошел в ванную. Там он положил свои челюсти в стакан, выпил таблетку от гипертонии и вернулся в комнату. Он чувствовал себя бодрым, слишком бодрым, чтобы ложиться спать. Может быть, стоит поработать часок-другой над биографией Шнайдер? «Дорог каждый час, —думал он.  – Еще так много осталось несделанного…»

– …И, чтобы ни у кого не создалось ложного представления, Джо, нам надо объяснить нашим зрителям, что их не должна вводить в заблуждение кажущаяся значительность суммы. На самом деле это немного, очень немного для тех программ, которые собирается осуществить организация «Поможем детям».

– Да, действительно, Шанна. «Поможем детям» – это не просто звуки детского плача, это…

– …Призыв к помощи, – помогла завершить фразу Шанна.

– «Поможем детям» нуждается в помощи, – передразнил Карлтон, щелкнув выключателем телевизора. – Ханжи чертовы!

В этот момент из холла раздался звонок. Нахмурившись, он наклонил голову. Была почти полночь.

– Кого черт несет? – проворчал он, поднимаясь.