Текст книги "Инамората"

Автор книги: Джозеф Ганьеми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Она приходит в себя! – возликовал Флинн.

Мина открыла глаза, увидела Флинна и одарила его улыбкой, исполненной такой глубокой интимности, что я решил, что она спутала его со своим мужем. Не скрою, мне захотелось в этот миг оказаться на месте газетчика.

– Дорогой… – прошептала она.

Флинн, хоть и слыл завзятым сердцеедом, покраснел до корней волос.

– Надо дать ей отдохнуть, – заключил Фокс от лица всей нашей компании. – Уже поздно, а нам еще многое необходимо обсудить перед сном.

– Боюсь, что мне нынче не заснуть, – проворчал Ричардсон.

– К черту сон, – сказал Флинн, – мне нужен телефон, я должен срочно передать материал для утреннего номера.

– Подождите, – запротестовал я. – Что вы собираетесь написать?

Флинн почувствовал настороженность в моем голосе и нахмурился.

– Ты же сам был там, парень. Или хочешь сказать, что ничего не слышал?

– Пока я не могу сказать, что именно я слышал.

Это было неправдой. Я все еще ясно помнил звук пианино, доносившийся из гостиной, бой старинных часов… и, конечно, тот злобный смех. Но, стремясь сохранить здравость суждений, я сказал:

– Давайте отложим обсуждение до завтра: утро вечера мудренее.

– Сладких снов, сынок, – отвечал Флинн. – Прочтешь мою колонку за завтраком, глядишь, тогда и поймешь что к чему.

– Нет, Финч прав, – поддержал меня Ричардсон, неожиданно выступив в мою защиту. – Это только первый сеанс. Мы не должны торопиться с выводами. Вы согласны, Малколм?

Но Фокс встал на сторону Флинна:

– Я видел вполне достаточно, да и слышал тоже.

– Пусть так, – не отступался я, сознавая, что наживаю себе недруга, – но, поскольку для окончательного решения и объявления победителя необходимо голосование большинства, вам придется подождать, пока мы будем столь же уверены, как и вы.

Фокс понял, что ему со мной не сладить, и стал мрачнее тучи. Но он ничего не мог поделать, а посему, когда Кроули принес наши пальто, Фокс схватил свое, выскочил из дома и скрылся в ночи. Остальные последовали за ним.

– О, Боже! – произнес Кроули, посмотрев на спящую жену, а потом на дрезденские часы на камине. – Я рассчитывал, что Пайк вернется к окончанию сеанса и поможет мне уложить жену в постель. Надеюсь, вы не откажетесь помочь мне отнести ее наверх, приятель?

– Конечно, нет, – согласился я. – Она ведь почти ничего не весит.

– Уф! – простонал Кроули, поднимая бесчувственное тело жены. – Жаль, что она не слышит ваших слов!

Совместными усилиями нам удалось поставить Мину на ноги, и, поддерживая с обеих сторон, мы повели ее вверх по лестнице. В спальне мы с величайшей осторожностью уложили ее на кровать. Это оказалось непростой задачей: все равно что осторожно уложить мешок с песком или сладко посапывающий куль кофе.

– Обождите, я принесу ее халат, – сказал Кроули и поспешил вниз, оставив меня размышлять, не собирается ли он просить моей помощи и в раздевании жены. Тут Мина пошевелилась и потянулась на прохладных простынях, словно довольная кошка, на лице ее появилась мечтательная улыбка.

– Поцелуй меня… – прошептала она, не открывая глаз.

Как я мог это сделать? Мина сама не понимала, что говорит во сне. Но она снова повторила свою просьбу, на этот раз более настойчиво.

– Поцелуй меня, дорогой…

Она произнесла это с такой милой невинностью, словно ребенок, который хочет, чтобы его поцеловали на ночь. Разве мог я отказать ей в подобной просьбе? Так, по крайней мере, я убеждал самого себя. Я наклонился и легко коснулся губами ее рта. Когда я отстранился, то заметил, что Мина улыбается.

– Это был замечательный поцелуй…

И она снова впала в забытье.

– Опять говорила во сне?

Я резко обернулся и увидел, что Кроули стоит в дверях спальни, держа в руках фланелевый халат и второе одеяло. Я не знал, как долго он стоял там и что успел увидеть, и прибег к спасительной лжи.

– Она говорила, что ей холодно.

Если Кроули и знал, что я солгал, то не показал виду. Не сводя с меня глаз, он показал мне стеганое одеяло.

– Я принес вот это, чтобы накрыть ее, – сказал он и, будто желая испытать меня, добавил: – Когда я ее раздену.

Я не знал, как истолковать выражение его лица. В комнате было слишком темно, и у меня не было опыта общения с ревнивыми мужьями, так что я не мог судить наверняка, такой ли человек стоял передо мной. Я притворно зевнул, пробормотал, что уже поздно и я ужасно устал, и поспешно ретировался в свою комнату.

6

На следующий день за завтраком Кроули и его жена держались со мной как ни в чем не бывало и были столь же предупредительны, как и накануне.

У Мины, как всегда после сеансов, проснулся аппетит. Глаза ее заблестели, когда миссис Грайс поставила перед ней поднос с завтраком, способным удовлетворить голод даже фермера-амиша:[20]20
  Амиши – потомки немецких иммигрантов в США, которые вели натуральное хозяйство и принципиально не пользовались благами цивилизации – электричеством, автотранспортом, промышленной продукцией.


[Закрыть] яйца, картошка с ветчиной, скрэплы и ржаной тост с яблочным маслом. Увидев мою тарелку, которая, за исключением одного блюда, была точной копией ее, Мина нахмурилась.

– Постойте, миссис Грайс, вы забыли подать нашему гостю скрэплы.

– Мне сказали, что они пришлись ему не по вкусу, – заявила миссис Грайс, бросив колючий взгляд в мою сторону, и с гордо поднятой головой прошествовала на кухню.

– Господи, что это на нее нашло? – удивилась Мина. – Артур, ты должен с ней поговорить. В последнее время она слишком своевольничает.

– В чем дело? – спросил Кроули, опуская газету.

– Миссис Грайс.

– Право слово, я всем доволен, – заговорил я, стараясь уладить неловкость. – Да мне никогда столько не съесть!

После завтрака Кроули строго-настрого наказал жене весь день отдыхать. Вскоре мы вместе ушли из дома. Доктор предложил подвезти, это было ему по дороге, он направлялся в больницу Джефферсона. Редкие автомобили наполняли улицу жемчужными облаками выхлопных газов. Шофер Фредди, похожий на бодрячка-палача из лондонского Тауэра, потомок перебравшихся через океан кокни, старательно счищал иней с ветрового стекла. Хотя до отеля было рукой подать, но утро выдалось морозное, так что я охотно принял предложение Кроули и забрался на заднее сиденье «перлеса». Минуту спустя Фредди, облаченный в кожаную куртку и кепку, занял свое место за рулем и сказал:

– Утро доброе, господа!

Поездка нам предстояла не далекая, и я пожалел, что не успею насладиться плюшевой обивкой салона, окантовкой красного дерева, густым английским ковром и шелковыми занавесками на окнах. «Перлес» скорее был похож на яхту, чем на автомобиль и, в уверенных руках Фредди, двигался столь же плавно – держась на волнах и мерно урча.

Пока мы ехали по обсаженным деревьями (и носящими названия деревьев) улицам, прилегавшим к площади Риттенхаус, Кроули обернулся ко мне и спросил как бы между прочим:

– А что, прошлым вечером моя жена не просила вас поцеловать ее?

Я похолодел. В зеркале заднего вида я встретился взглядом с Фредди.

– Она была в полусне, – пробормотал я. – Уверен, что это была вполне невинная просьба.

Губы Кроули искривились в улыбке.

– Ясное дело, невинная! – подтвердил он, стараясь говорить еще громче из-за Фредди. Я услышал, как шофер хмыкнул.

Кроули отвернулся к окну и стал следить, как мы обгоняем телегу, запряженную ломовой лошадью, а затем задумчиво произнес:

– Моя жена часто бывает слишком чувственной… после этих сеансов.

Он отвернулся от окна и улыбнулся мне. Мне кажется, я ясно понял его намек. Только с чего это он вдруг разоткровенничался? Неужели ему так важно, чтобы все вокруг знали, что, несмотря на разницу в возрасте, жена считает его привлекательным? Или это было нечто иное – предостережение старого быка молодому выскочке.

Во всяком случае, я постарался дать ему понять, что я для него не опасен, и отвечал как можно дипломатичнее:

– Вы очень счастливый человек.

– Истинная правда. – Нотки бахвальства или угрозы исчезли из его голоса, а выражение лица вновь смягчилось, – Она мое главное сокровище, Финч. Признаюсь, иногда я не могу решить, вправе ли я беречь ее для себя одного или обязан делиться своим счастьем с миром.

– Вы имеете в виду ее психические способности?

Но Кроули не слышал вопроса, он как раз напоминал Фредди, чтобы тот не забыл высадить меня у отеля «Бельвю-Стратфорд». Я пытался понять подтекст нашего разговора и намеки Кроули. Мне не пришло в голову, что мое присутствие, возможно, просто давало немолодому мужчине повод поговорить с самим собой.

Автомобиль остановился на Локуст-стрит пред входом в отель, я покинул его чрево в большом недоумении по поводу отношений супругов Кроули. Артур Кроули опустил стекло при помощи одной из посеребренных ручек и обратился ко мне с просьбой, которая весьма озадачила меня.

– Послушайте, Финч, могу я попросить вас об одном одолжении?

– Конечно.

– Если вас не затруднит, не могли бы вы побыть с Миной после полудня, чтобы она не скучала. Пожалуйста, проследите, чтобы она не переутомлялась.

Я кивнул. Кроули благодарно мне улыбнулся и велел Фредди трогать.

Стоя на тротуаре, я махал им вслед и следил, как автомобиль скрывается из глаз в потоке машин.

Поскольку я прибыл на полчаса раньше назначенной встречи с Флинном, Фоксом и Ричардсоном, то решил воспользоваться случаем и позвонить Маклафлину. Я нырнул в телефонную будку в холле отеля.

– Назовите, пожалуйста, номер, – попросила телефонистка.

– Клондайк 5-6565.

Мне пришлось подождать, когда меня соединят. Я наблюдал, как мимо меня, демонстрируя ножки в чулках, прошествовала делегация хорошо одетых педикюрщиц, направлявшихся на семинар по рефлексологии. Маклафлин ответил почти сразу и сообщил мне, что уже удостоился исторического звонка от Фокса, который разбудил его ни свет ни заря.

– Уверен, что он не преминул пожаловаться вам на меня, – заметил я.

– Я расценил это как свидетельство в вашу пользу: значит, вы хорошо выполняете свои обязанности, – отвечал Маклафлин, и, несмотря на разделявшие нас триста миль, я почувствовал, что он ухмыляется. – А теперь я хотел бы услышать ваши впечатления от сеанса.

Я постарался беспристрастно изложить все перипетии вчерашнего вечера, ничего не приукрашивая: пианино, старинные часы, приближающиеся шаги, загадочный смех и – прежде всего – явное ощущение присутствия кого-то еще. Я рассказал профессору о конвульсиях Мины и о тяжелом воздействии на нее сеанса. Но я не упомянул о ночном поцелуе, который так смутил меня.

– А вы проверили печати? – спросил Маклафлин, когда я закончил.

– Ни одна не тронута.

– Интересно, – пробормотал он. – Но это все равно не исключает того, что у нее есть помощник, который прячется где-то в доме.

– Вполне возможно.

– Кто-то небольшого роста, способный легко пролезть в то самое окно, которое вы просмотрели. Женщина. Или даже ребенок.

Я вспомнил мальчугана, который подозрительно следил за мной, когда я впервые оказался на пороге дома Кроули. А вдруг он не просто так играл на улице?

– И это возможно, – согласился я.

Что если мальчишку за несколько пенни наняли следить за членами комитета «Сайентифик американ»? Но мог ли ребенок подстроить те удивительные явления, свидетелями которых мы были прошлой ночью?

– Финч?

– Да, сэр?

– Я полагал, что мы еще не кончили разговор.

– Извините, профессор, я задумался.

– О чем?

– О помощниках. Сказать по правде, мне это кажется уж слишком сложным.

– Тогда послушаем ваши гипотезы.

– Боюсь, я не готов их предложить.

Повисла пауза. Я представил, как насупился Маклафлин на том конце провода.

– Это на вас непохоже, Финч.

– Но я никогда прежде не сталкивался ни с чем подобным, – пробормотал я в свое оправдание.

– Что вас так смущает в этом деле?

«То, что здесь не к чему придраться, – уж слишком все чисто», – хотелось крикнуть мне, но я прикусил язык. Я не решался признаться в этом даже себе самому, не то что Маклафлину. Тишина, воцарившаяся в этот миг в телефонной будке, напомнила мне об исповедальнях, которые я посещал в детстве, но никогда прежде не испытывал я такого смятения и стыда. Маклафлин ждал, весь внимание, словно святой отец на исповеди, я же, как упорствующий греховодник, каким и был в двенадцать лет, пытался сочинить полуправду, чтобы скрыть мои неискупаемые прегрешения.

– Меня волнует то, что я не могу найти мотивов, – начал я. – Кроули не столь уж религиозны. Они не стремятся прославиться. И они прекрасно обходятся без наших пяти тысяч долларов.

– Понятно, – заключил Маклафлин, – значит, в этом деле вам мало быть следователем. Вы решили стать и адвокатом, так?

– Я всего лишь пытаюсь понять то, что произошло вчера вечером.

– Как раз наоборот! – возразил профессор и прочел мне целую лекцию наподобие той, какую пришлось выслушать Фоксу месяц назад перед испытанием Валентайна.

– Вы исследуете явление, Финч, а не Мину Кроули. Ее мотивы не имеют никакого значения и только вас запутают. Разве химику, чтобы измерить валентность атомов, нужно знать, для чего их создала природа? А онкологу, чтобы поставить диагноз, разве необходимо быть в курсе политических пристрастий пациента? Конечно, нет, в противном случае они прослыли бы алхимиками или лжецелителями. Вот почему бихевиористы, несмотря на все их заблуждения, оказали столь положительное влияние на развитие нашей науки: они помогли изгнать из наших исследований все сентиментальные нюансы, вроде ваших эмоций, и заставили нас признать строгую точность естественных наук. Нам пришлось отказаться от желания вырядиться в мантии философов и раз и навсегда сменить их на лабораторные халаты.

«…И не делать различий между людьми и дрессированными голубями», – подумал я. (Или, как сказал бы бихевиорист, «пробормотал я про себя», поскольку они также ни в грош не ставили такую не поддающуюся измерению чепуху, как думанье.)

– Вы понимаете, что я хочу вам сказать, Финч?

– Полагаю, да, – подтвердил я и, перефразировав его слова, добавил: – Не думайте слишком много.

– Но и слишком мало, – поправил он. – Для этого у вас есть Фокс.

Маклафлин протянул мне оливковую ветвь, я усмехнулся и постарался показать ему, что принимаю ее. Но в душе я не смирился.

– И все же это будет не простой эксперимент, профессор.

– Значит, прошлая ночь вас не убедила? – спросил Маклафлин, и я признался, что нет. Он задумался, а потом попытался дать мне совет: – Забудьте на время все те нелестные слова, которые я наговорил вам о философах. У них есть инструментарий, который может оказаться полезен в настоящей ситуации, так называемая «бритва Оккама».[21]21
  Английский философ-схоласт Уильям Оккам (1285–1349) сформулировал принцип, согласно которому понятия, не сводимые к интуитивному знанию и проверке опытом, должны изыматься из науки, – «сущности не следует умножать без необходимости». Именно это положение впоследствии было названо «бритвой Оккама».


[Закрыть] Вам известен этот термин?

– Что-то смутно припоминаю. Напомните мне.

– С помощью «бритвы Оккама» мы отсекаем все объяснения, кроме самого простого, считая, что самое простое и есть самое верное.

– Боюсь, я не вполне понял.

– Попробуйте применить «бритву Оккама» к исследованию того феномена, который вы наблюдаете в присутствии Мины Кроули, – посоветовал Маклафлин, – и спросите себя, можете ли вы повторить его. Если окажется, что и вы способны воспроизвести его, используя простейшие инструменты иллюзиониста, значит, именно так действовали в данном случае медиум и его подручные.

Я нахмурился. Мне не хотелось думать так о Мине. Но я не стал возражать, а, посмотрев на часы, сказал Маклафлину, что члены комитета уже ждут меня наверху. Мы договорились созвониться на следующий день. Я уже собирался повесить трубку, когда профессор в качестве прощального напутствия напомнил мне восточную пословицу:

– Не забывайте, Финч, что вы исследуете стрелу, а не лучника.

Оказавшись наверху перед номером Фокса, я постарался взять себя в руки и забыть о моем личном отношении к Мине Кроули. Я с жаром принялся убеждать моих коллег в том, в чем сам еще не был уверен, доказывая, что все увиденное нами прошлым вечером в доме Кроули было подстроено.

– Хватит! – рявкнул Фокс. – Я не позволю вам вот так за здорово живешь клеветать на людей столь высокой культуры и… и… утонченности.

– Я ни на кого не клевещу, – возразил я, – а лишь призываю нас всех посмотреть внимательнее на стрелу и забыть о лучнике.

– Стрела? – переспросил Фокс. – Лучник? – Он обернулся к Ричардсону и Флинну, которые, словно добросовестные судьи, делали вид, что заинтересованы доводами противоположной стороны, а на самом деле просто коротали время до очередного приема пищи. – Вы понимаете, о чем, черт подери, он лопочет?

– Он пытается вывести нашу хозяйку за скобки, – прокомментировал Ричардсон, не отрывая глаз от газеты, – чтобы ее прелести не повлияли на его суждения. И этим он отличается от вас, Малколм. Стоило вам услышать несколько странных звуков, и вы уже готовы поверить, что эта дамочка – новоявленный дельфийский оракул.

– Да он просто повторяет все за Маклафлином! – буркнул Флинн, вытряхивая сигарету из мятой пачки «Рамзеса». – И у него это здорово получается. Втемяшил себе что-то в голову и ни тпру ни ну, прямо второй старик!

Кровь прихлынула к моему лицу.

– Вы бы не посмели так говорить, будь Маклафлин сейчас здесь!

– Возможно, вы и правы, – сказал Флинн, чиркая спичкой. – Профессор нам бы и рта раскрыть не позволил.

Я внимательно посмотрел на него.

– Полноте, у вас такие скользкие фразочки, что в любую щель пролезут.

Мне хотелось взбесить его, но Флинн лишь рассмеялся.

– Ха! Один ноль в пользу Джо Колледжа.[22]22
  Джо Колледж (амер.) – собирательное название; так в 1920—1930-е гг. именовали студентов, строгая одежда и манеры которых подчеркивали их принадлежность к университетской среде.


[Закрыть]

Я был готов кинуться на него и наверняка получил бы хорошую трепку, но тут раздался стук в дверь. Фокс ответил. Коридорный вкатил тележку с завтраком. В последующие десять минут обо мне и думать забыли. Я стоял в сторонке, пылая негодованием, и жалел, что нельзя подсыпать им в тарелки толченого стекла.

Немного погодя Флинн вспомнил обо мне и проговорил с набитым ртом:

– Ладно, борец за справедливость, ради пользы дела предположим, что у миссис Кроули был подручный внизу, который и производил все эти звуки. Соседский мальчишка или Зубная фея[23]23
  Согласно поверью, если ребенок, засыпая, положит под подушку выпавший молочный зуб, тот этот зуб заберет Зубная фея, оставив вместо него монетку.


[Закрыть] – кто угодно.

Флинн отставил тарелку с завтраком и откинулся на кровать, скрестив ноги у щиколоток. Он сунул в угол рта сигарету и, указывая незажженной спичкой в мою сторону, продолжал:

– Но как вы объясните то, что происходило внутри комнаты, заметьте – в закрытой комнате?

Я открыл рот, чтобы ответить, но остановился. Я покосился на Ричардсона, ища поддержки, но он лишь пожал плечами, дескать: сам заварил кашу, сам и выкручивайся. Краем глаза я видел, как ухмыляется Фокс.

– Ну же, я жду, – напомнил Флинн, чиркая спичкой о край тумбочки. Возбужденный после выпитого кофе, он нервно потряхивал ногой в старом черном носке, давно нуждавшемся в починке. Я никак не мог отвести глаз от дыры на большом пальце, и вдруг меня осенило.

– Я сейчас вернусь.

– Финч, куда, черт возьми, вы собрались?

Но я не стал тратить время на объяснения, а выскочил из комнаты и спустился на скоростном лифте в главный танцевальный зал отеля – там я надеялся найти свидетеля, который более вразумительно, чем я, смог бы объяснить мое предположение.

Пятнадцать минут спустя я вернулся назад в сопровождении приветливого невысокого господина в коричневом твидовом костюме.

Я ввел его в номер Фокса и объявил моим коллегам:

– Позвольте представить вам доктора Делмара Мансона из Цинцинати, Огайо.

– Доброе утро, джентльмены, – произнес доктор Мансон, церемонно кивая. Потом, не тратя зря лишних слов, он подошел к ближайшему свободному стулу, сел и принялся расшнуровывать свои полуботинки.

– Что происходит, Финч? – спросил Фокс.

– Доктор Мансон педикюршик, – сообщил я и предложил Фоксу, Флинну и Ричардсону присоединиться к нам с Мансоном, сесть вокруг стола и взяться за руки, как мы делали это накануне вечером. Когда все расселись, я дал нашему гостю знак начинать. – Как только вы будете готовы, доктор Мансон.

Одним ловким движением Мансон поднял босые ноги из-под стола. На глазах у изумленных Фокса, Флинна и Ричардсона он схватил пальцами левой ноги тост с тарелки, в то же время передвигая правой посуду на столе. И хотя руки его были заняты, он продемонстрировал всем, что это не мешает ему намазывать тост маслом, наливать сливки в кофе или перелистывать утренний выпуск «Инкуайрер».

– Как видите, – пояснил Мансон, – немного тренировки, и нижние конечности оказываются не менее проворными, чем руки.

Мне показалось, что я услышал в его словах отголосок застарелой обиды. Решительным жестом левой ноги Мансон протянул Фоксу намазанный тост, тот не посмел отказаться и откусил кусочек. Флинн удивленно покачал головой и пробормотал:

– Черт меня подери!

А Ричардсон, отвесив кивок в мою сторону, заметил с ухмылкой:

– Quod erat demonstrandum,[24]24
  Что и требовалось доказать (лат.).


[Закрыть] Финч.

Доктор Мансон снова натянул ботинки, пожал всем руки и откланялся. Я закрыл за ним дверь и обернулся к моим коллегам.

– Итак, джентльмены, – начал я, – не пора ли нам обсудить, какие меры контроля следует принять во время сегодняшнего сеанса?

По пути назад из отеля я с удивлением заметил того самого английского школьника, он играл у одного из соседних домов совсем рядом со Спрюс-стрит, 2013. На мальчике были белые гетры и вязаная шапка с ушками. Он старательно пытался поддеть, не разломав, пластину льда, покрывавшую лужу, и не замечал, что я наблюдаю за ним.

– Привет, малыш.

Мальчуган поднял на меня глаза и остолбенел.

– Привет, малыш, подойди-ка сюда.

На этот раз он решительно замотал головой. Я не хотел больше кричать и сам направился к нему. Подойдя ближе, я заметил тревогу в глазах мальчишки; трудно сказать, было ли это смущение или просто настороженность ребенка при встрече с незнакомым взрослым. Я разглядел бледные веснушки на почти девчоночьем лице и догадался, что паренек был из тех одиноких детей, которые привыкли играть сами по себе.

– Как тебя зовут?

– Эдвин.

– А как к тебе обращаются – Эдди или Эд?

– Так и говорят – Эдвин.

Я пошарил в карманах и нашел пять центов, но, оценив добротность костюма мальчика и то, что он жил в столь дорогом районе, я решил набавить цену – пусть, если захочет, просидит всю субботу в кино или наестся сладостями до отвала.

Я протянул ему двадцать пять центов, но потребовал сначала ответить на мой вопрос.

– Случалось ли тебе бывать в том доме на углу, в номере 2013?

Маленький Эдвин посмотрел мимо меня. Он побледнел на два тона, когда увидел, какой дом я имею в виду.

– У этих мерзких Кроули? – И он еще энергичнее замотал головой.

– Ты уверен? А, может, миссис Кроули просила тебя когда-нибудь выполнить какое-нибудь ее поручение?

Эдвин неподдельно удивился: как мне в голову могло прийти, что он согласится работать на соседей-вампиров? Я поверил ему, бросил четвертак в его варежку и оставил мальчугана в покое, а сам вернулся к дому номер 2013 и поднялся по ступеням к логову «мерзких Кроули».

– Мартин!

Я вошел как раз тогда, когда Мина в норковой шубке выбирала подходящую шапку. Она захлопала в ладоши, словно маленькая девочка рождественским утром:

– Я надеялась, что вы поспеете к обеду! Нет-нет, не снимайте пальто!

– Разве мы обедаем не дома?

– Я хочу отвести вас в одно замечательное местечко здесь неподалеку.

– Не знаю, разумно ли это? Не нагорит ли нам от доктора Кроули?

Она посмотрела на меня:

– Почему?

– Он просил меня следить, чтобы вы не переутомлялись.

– Тогда – решено, – сказала Мина, натягивая вязаную шапку. – Вы просто обязаны пойти со мной к мадам Б. и проследить, чтобы я не переутомилась, разговаривая по-французски.

Когда мы вышли на улицу, оказалось, что пошел снег. Мина радостно вскрикнула, словно никогда прежде не бывала на улице, и задрала голову вверх. Снежинки падали на ее длинные ресницы и не таяли, пока она не смахивала их. Она взяла меня под руку, мы спустились по ступенькам и направились сквозь чудесную метель – такие случаются в начале зимы и почти мгновенно стихают, словно погода передумала. Мы торопливо шагали по мощенным кирпичом тротуарам, Мина держала меня под руку, и мне было приятно ощущать ее рядом. Тяжесть ее руки пробудила во мне самые разные чувства, я вдруг впервые увидел, как в лучах зимнего солнца городской пейзаж превращается из акварели в дагерротип, и смог оценить, насколько привлекательнее деревья без листьев, и насколько дальше разносятся в декабре звуки. Я подмечал малейшие детали, которые прежде ускользали от моего взгляда: узенький переулок с рядами старых конюшен, кованая пластина для чистки ботинок у входа в угловой дом, крошечный молитвенный домик, приглашавший посетителей узнать больше о «Религиозном бизнесе». Не укрылись от меня и мрачные взгляды, которыми провожали Мину гувернантки и соседки, встречавшиеся нам по пути. Я заметил, как холодно отвечали они на ее приветствия. Увидев, как шедшая навстречу женщина намеренно перешла на противоположную сторону улицы, чтобы не встретиться с нами, я постарался отвлечь внимание Мины и указал ей на забавного кота в окне одного из домов.

Через десять минут, раскрасневшиеся от мороза и слегка оглушенные, мы наконец добрались до обители мадам Б. – уютного маленького кафе, втиснувшегося между магазином сигар и обувной мастерской в двух кварталах от площади Риттенхаус. Вполне милое местечко, в неброском стиле Левого берега,[25]25
  Имеется в виду левый берег реки Делавэр, протекающей через Филадельфию: кварталы его уподобляются кварталам левого берега Сены в Париже.


[Закрыть] с меню, написанном на грифельной доске, потускневшим столовым серебром и кошками, преспокойно снующими по кухне, а в довершение всего – пышнотелая суфлеподобная хозяйка – та самая мадам Б. Мы с Миной угнездились за самым дальним столиком, и, хотя это было шаткое создание, покрытое сатиновой скатертью, на которой красовался в вазе букет роз с уже потемневшими по краям лепестками, он оказался самым удобным местом в зале – у окна, выходившего на улицу, чуть поодаль от остальных столов и в стороне от вечно снующих официантов. Мадам Б. приветствовала Мину театральным поцелуем в обе щеки, обменялась с ней парой комплиментов по-французски (не забывая при этом усердно хлопать ресницами и бросать многозначительные взгляды в мою сторону) и поспешила отнести сушиться на батарею наши шапки и перчатки.

Когда хозяйка удалилась, Мина перегнулась через стол и прошептала:

– Она решила, что вы мой любовник! – В глазах ее блеснули озорные искорки, как у расшалившейся девчонки, и она прикрыла рот ладонью, чтобы сдержать смешок.

– И что, это ей по нраву?

– Еще бы – она же француженка! Сказала, что вы очень красивый jeune homme.[26]26
  Молодой человек (фр.).


[Закрыть]

Я покосился на другие парочки, впервые заметив, что деловые мужчины, обедавшие в ресторане, все казались старше своих дам.

– Так вот, значит, какое это местечко!

– И мне это нравится. Конечно, обычно я обедаю здесь в одиночестве, но мне нравится, когда можно поразвлечься.

– А что, доктор Кроули никогда не обедает с вами?

– Нет, почему же, время от времени обедает. Но здесь – никогда. Артур не любит французов. – Она снова наклонилась и произнесла доверительно: – Он считает их аморальными. Поэтому даже отказывается свозить меня в Париж, может, боится, что я там влюблюсь в молоденького студента-художника и заражусь туберкулезом!

– Забавно, – пробормотал я, вспомнив слова Пайка о том, что именно каприз Мины удержал супругов от путешествия за границу.

– Что именно?

– Ваш муж вовсе не показался мне ревнивым.

– Просто я не даю ему повода, – сказала Мина. – Но, полагаю, он может быть ужасно ревнив. К молодым людям, молоденьким парочкам – да ко всему, что напомнило бы ему о нашей разнице в возрасте.

Словно облако закрыло ее солнечное настроение, мы оба замолчали.

К счастью, в этот момент подошла дочь мадам Б., чтобы принять у нас заказ, и я был спасен от необходимости неискренних заверений в том, что у Артура Кроули нет поводов для ревности. А что если бы у него эти поводы как раз были? Вот даже сейчас его жена сидит с молодым человеком в небезызвестном гнездышке, где днем встречаются любовники, и пусть это на первый взгляд вполне невинная встреча, но ведь прошлой ночью Мина и в самом деле просила меня поцеловать ее. А если это так, почему Кроули сегодня утром попросил меня развлекать его жену. Неужели он считает меня чем-то вроде придворного евнуха, который просто не способен дать повод для ревности?

– Et deux cafes au lait, s'il vous plait,[27]27
  И два кофе с молоком, пожалуйста (фр.).


[Закрыть] – сказала Мина дочери мадам Б.

– Merci,[28]28
  Спасибо (фр.).


[Закрыть] – проворковала та и удалилась. Я проследил взглядом, как девушка скрылась на кухне, а обернувшись, заметил, что Мина смотрит на меня с легкой улыбкой.

– Она миленькая, верно?

– Тут все дело в акценте.

– Разве?

– В Гарварде проводили специальное исследование. Научно доказано: французский акцент делает женщин на одиннадцать процентов привлекательнее.

– Неужели на столько? – рассмеялась Мина. – Что ж, придется подтянуть мой французский.

– Вам акцент ни к чему, – выпалил я. Мина невольно покраснела от такого неожиданного комплимента. Казалось, она задумала преподать мне урок флирта – так на теннисном корте опытный игрок обучает новичка. И конечно, как всякий новичок, я был весьма неловким и от волнения так размахивал руками, что едва не сшиб вазу с цветами, а ноги мои постоянно толкали Мину под столом.

– Отчего это у вас так уши покраснели, Мартин?

– Видимо, кто-то меня вспоминает.

– Наверное, дочка мадам Б.

– Или мои коллеги. В таком случае хорошо, что я их не слышу. – Я подумал, что нарушаю профессиональную этику, и сам попенял себе за это: – Боюсь, они обо мне не очень высокого мнения.

– Вот как? Что ж, если вас это утешит, могу сказать, что Артур не очень высокого мнения о них.

– Правда?

– Да, – подтвердила она. Тут нам подали кофе, и я получил небольшую передышку, пока Мина колдовала над своей чашкой: отпила глоток, сморщила нос, добавила сахар. – Мистер Фокс, храни его Господь, просто шут гороховый, – произнесла она, размешивая сахар, сделала еще один глоток и добавила: – А мистер Флинн весь вечер пялился на мою грудь. – Она подсыпала еще сахара. – А мистер Ричардсон похож на богомола. – Наконец она осталась довольна вкусом кофе, отложила в сторону ложечку, поднесла чашку к губам и посмотрела на меня поверх ее края. – Артур сказал, что вы единственный из членов комитета, к кому он относится с уважением.

Я должен был немедленно распознать очередную лесть и потребовать, чтобы Мина хотя бы объяснила, что именно вознесло меня столь высоко в глазах ее мужа. Но не осмелился: я был смущен и не смел поднять на нее глаза, так и сидел, глядя в стол.

Я вздрогнул, когда Мина положила свою руку на мою.

– Я надеюсь, вы догадываетесь, что я разделяю мнение моего мужа.

– Правда?

– Вы мне очень симпатичны.

Я заставил себя поднять глаза и увидел, что она глядит на меня с явным расположением, словно я ее старинный и самый любимый друг. Этого я уже не мог вынести.

Я вытянул свою ладонь из-под ее руки и, продолжая глядеть в стол, промямлил:

– Вам не следует так говорить.

– Разве вы не друг мне?

– И так доверять.

Мина улыбнулась, решив, видимо, что это какая-то словесная игра.

– Но почему?

– Потому, – отвечал я, скрепив сердце, – что я провел все утро, строя планы, как наилучшим способом связать вас по рукам и ногам этим вечером.