Текст книги "По поводу одной машины"

Автор книги: Джованни Пирелли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)

Дзанотти: – Дальше, дальше!! Заметив, в каком она состоянии, что ты сделал?

Маркантонио: – Ничего. Ничего я не сделал.

Сильвия (вступаясь за мужа): – Никто ничего не сделал!

Маркантонио: – Мне надо было сгрузить катушки возле «Бронделя» для Брамбиллоне. Ведь так, Брамбиллоне?

– Да. Для моего «Бронделя».

– Я и подумал: сначала отвезу катушки…

Гуцци (подражая Дзанотти): – Факты, факты!

Сантина: – Тогда-то она и отправилась к Сильвии, а та обругала ее свиньей.

Амелия: – Вернее всего, она искала… одного рабочего, жениха своего… Хоть они и поссорились…

Сантина: – Да что ты говоришь! Я своими глазами их видела вместе после похорон Берти, уже много спустя после того, как она обозвала его «деревенщиной». Мы-то думали, у них все кончено, а оказывается…

Амелия (стараясь перекричать): – …Но этот рабочий перевелся в другой цех. Так что Марианна, когда вернулась после болезни, его уже не застала… Его перевели, по-моему, в «Г-1».

Гуцци: – А он тут замешан? Надо мне эти личные дела заносить в протокол или нет?

Каторжник (то ли со вздохом, то ли с ухмылкой): – Бедняга Гуцци, если его обяжут протоколировать так называемые «личные дела», ему с протоколом не совладать, в противном случае получится не протокол, а железнодорожное расписание.

Сильвия: – Она ко мне действительно подходила. Вернее, она подошла к намотчицам, увидела, что место Гавацци пустует, и посмотрела на меня. Тут я и обозвала ее свиньей. Правда, в другой раз – на похоронах Берти – я с ней разговаривала иначе. Увидела, что Гавацци встала с ней рядом, и тоже подошла. По-моему, Гавацци уже тогда почуяла недоброе. К людям чуткость нужна…

(Дзанотти сначала порывается ее остановить, потом машет рукой – дескать, продолжай.)

– Чаще всего раздражаешься, применяешь нормы ходячей морали, меряешь всех одной меркой. Мы никогда не задаем себе вопроса, почему работница держится особняком? Может быть, не она нас сторонится, а мы ее изолировали?

Сантина: – Вы послушайте, что я вам скажу! Я Сильвию знаю, она сама ни за что не признается. После того как она обозвала Марианну свиньей, она вынула из кармана платок, чтобы никто не заметил, как она заплакала.

Сильвия: – Да! С досады: Гавацци – на «Свалке», а эта Марианна как на зло путается под ногами. Твердо не помню, но, кажется, в это время несколько машин уже остановилось.

Сантина: – Еще бы! Подоспел этот паршивый Котенок: привел новенькую. Такая потаскушка, скажу я вам…

Амелия: – Ой, простите… (Руки у нее дрожат, на лбу выступили капельки пота). – Сама не знаю, что со мной… Какой прекрасный предлог, чтобы улизнуть, – скажем, для такого, как Мариани, у которого всегда ровно на семь назначено неотложное дело. Но когда Дзанотти спросил, кто может проводить Амелию (ей совсем плохо, вот-вот потеряет сознание) и обратился к Ригуттини (его же ждут дома пятеро детей!), тот возразил:

– Мне сначала надо кое в чем разобраться. Вы говорите, Колли направилась к раздевалке, но остановилась у порога. Значит, она так и не переоделась, осталась в пальто?

Амелию пришлось провожать Сантине. Уже стоя в дверях. Сантина обернулась, чтобы ответить:

– Конечно. Если бы она успела переодеться, я бы ее не узнала, такая она стала страшная… Я ее только по котиковому воротнику и узнала!

Гуцци: – А ты, Инверницци, когда разгрузил катушки, вернулся к «Авангарду»?

Маркантонио: – Нет. Начали останавливаться «Брондели», потом некоторые «Фиаты», потом «Гумбольдты». Примерно половина всех машин остановилась. Но я отчетливо слышал, как «Авангард» набирал скорость. Скажи, Сильвия! Ты же знаешь.

Сильвия: – Я знаю не все, а только то, что видела. Марианна направилась к «Авангарду» – прямиком, не глядя по сторонам. Я подумала: неужели она не заметила, что там стоят другие «Авангарды», новые?

Гуцци: – О чем это ты? Не понимаю.

Сильвия: – Когда Марианна заболела, в цехе стоял только один «Авангард», на котором работала она. А когда она вернулась, их уже было четыре. Один рядом и еще два позади нее.

Пассони: – Значит, отказ от работы… Забастовка…

Ни Дзанотти, ни Гуцци, ни остальные наиболее сознательные этой темы касаться бы не стали. Во всяком случае, сейчас и в таком тоне.

Брамбиллоне (в лицо Пассони): – Давайте скажем все как есть! Когда Гавацци отправили на «Свалку», Внутренняя комиссия решила объявить перемежающуюся забастовку – начать должен был «Г-3». Надо навязать им дискуссию, заявили вы, не давая повода для оттяжек и репрессий. Но вышло иначе: мы еще не успели начать забастовку, а нам преподнесли новость в виде еще четырех «Авангардов».

Каторжник: – Иначе говоря, рабочим для того, чтобы объявить забастовку, потребовалось больше времени, нежели дирекции – установить машины весом в несколько десятков тонн каждая.

Брамбиллоне: – Тогда мы решили отсидеться, пока не выяснится, кого поставят к новым «Авангардам». Нам казалось, что наше решение правильное, что мы осудим разом и подлость, проделанную с Гавацци, которая угодила из-за «Авангарда» на «Свалку», и возмутительный факт найма трех работниц со стороны… Нет, все гораздо проще. Дело в том, что мы еще не оправились от удара по самолюбию, который получили еще тогда, когда пришла Марианна… которую вы называете Колли.

Вы, наверно, не знали, как все это было, или мы сами вас плохо информировали. А может, у вас были какие-нибудь соображения, которыми вы не могли с нами поделиться. Как бы там ни было, вы нас обвинили в трусости только потому, что мы не объявили забастовку и пришли к вам, чтобы объяснить…

Дзанотти (прерывая): – Учти, что здесь решения принимаются большинством голосов, а большинство есть большинство: зависит от того, кто присутствует и кто отсутствует. В тот раз, когда вы приходили – ты, Сильвия, и, не помню, кто еще…

(Он оглядывает присутствующих, но не задерживается взглядом ни на Мариани, ни на Ригуттини, ни на Пассони.)

Гуцци: – Так вести протокол невозможно! Перебиваете друг друга, перескакиваете с вопроса на вопрос. А ты, Дзанотти, сегодня сам, вместо того чтобы вести собрание…

Сильвия: – Я не понимаю, для чего мы собрались: чтобы составить протокол, будто полицейские, прибывшие на место преступления, или разобраться во всем, что произошло, выяснить причины? Если для протокола, то незачем было созывать столько народу – чуть не двенадцать человек. Стоит ли тратить на это время? Все равно узнаем из сообщения дирекции – она уже направила двух типов выяснить необходимые сведения.

– Правильно. Хватит того, что болтаем на работе, хоть здесь займемся делом!

Это Сантина, она выполнила поручение и вернулась.

– Я усадила ее на двадцать второй и попросила кондуктора присмотреть. – Сантина не говорит, что Амелию в уборной на стадионе несколько раз вырвало и что между приступами тошноты она призналась, что беременна. По мнению Сантимы, новости этой можно было бы только радоваться, но, как она поняла, Амелия совсем другого мнения. Значит, пока никаких разговоров на этот счет. По крайней мере, до завтра.

Дзанотти (обращаясь к Гуцци): – На чем ты остановился?

– На том, что Колли пустила «Авангард», когда остальные машины в цеху «Г-3» стояли.

Сильвия: – Не все. Машины останавливались по мере того, как Бонци шел по цеху в сопровождении новой девушки.

Сантина: – Если это – девушка…

Гуцци: – Как ее зовут?

Сильвия: – Никто не знает. Это было потрясающе, что-то невероятное, чудо какое-то! За спиной у этих двоих сразу тишина… Пустота… Никто не кричал, не ругался, как в тот раз, когда привели Марианну. Каждый оставался сидеть на своем месте молча, не шевелясь. И так все, все до одного! Даже те, кто всегда отлынивают, заставляют себя уговаривать часами, а сами ни с места, только прикинутся, что согласны, а потом… А тут – все до одного, понимаете, что это значит?! Если мне все-таки посчастливится дожить до революции, я уверена: будет именно так – все будут так же единодушны, как мы в ту минуту, такими, какими надо быть… – Обращаясь к Гуцци: – Кстати, в нашем протоколе, в протоколе заседания Внутренней комиссии, можно записать и эти мои слова: революция будет. И что мы теперь знаем, как она начнется.

Каторжник: – Дело за малым: уточнить день и час.

Маркантонио: – Давай дальше, Сильвия!

Сильвия (решительнее): – Когда Бонци в сопровождении новой девушки подошел к «Авангарду», в цехе работал только «Авангард» Марианны. Она стояла и наблюдала за работой своей машины, назовем ее «Авангард № 1». В нескольких метрах от нее возле другого «Авангарда» – обозначим его № 2 – Бонци давал объяснения новенькой. Время от времени он вытаскивал из кармана свою черную тетрадь, с которой никогда не расстается и в которой все время делает какие-то пометки. Должно быть, там написано, что надо и чего не надо говорить неопытной девчонке, которой предстоит работать на «Авангарде». Марианна же… – Сильвия запнулась.

Маркантонио (мягко): – Хочешь, я договорю?

– Ты же не видел. Ты был далёко. А мы, намотчицы, сидим рядом, метрах в десяти-двенадцати; верно, Сантина?

– Что ты спрашиваешь? Разве что-нибудь возражает…

– Я видела лицо новой девушки…

Сантина: – Какая там «девушка»! Потаскушка…

– …Судя по тому, что она больше смотрела на Бонци, чем на «Авангард», и как свободно себя вела, когда он повел ее к пульту управления, не понятно, почему взяли именно ее. Выбор, конечно, неудачный. Марианну я в лицо не видела: она стояла к нам боком, засунув руки в карманы пальто. Когда Бонци стал показывать, как легко приводить «Авангард» в движение – пустил мотор, увеличил скорость вращения и остановил, – только тогда Марианна оживилась. Не знаю, как остальным, но мне вовсе не показалось, что она была «не в себе», как говорили некоторые. По-моему, она прекрасно знала, что творится за ее спиной. Некоторые работницы с «Бронделей» утверждают, что, когда Бонци запустил «Авангард № 2», она обернулась. Но я уверена, что она не оборачивалась. И потом тоже, когда она двинулась вокруг «Авангарда», не подняла ни головы, ни глаз. Она медленно шла вокруг машины, держа одну руку в кармане, другой касаясь машины. Дойдя до края, она и эту руку убирала в карман, а оказавшись с другой стороны, снова ее вынимала.

Сантина: – На ней было пальто с котиковым воротником.

Сильвия: – Сейчас, конечно, неуместно так говёрить, но у меня создалось впечатление, что она ласкает «Авангард», гладит его.

Пассони: – И у вас не возникло никаких подозрений?

Сильвия (прямо глядя в глаза Пассони): – Никаких. Мы смотрели и ждали, что она будет делать. Остановит «Авангард», набросится на Бонци, на новую девушку? Или смолчит, и все будет по-прежнему? Смотрели… как на представление.

Маркантонио: – Смелее, Сильвия!

– Я могу вам доказать, что Марианна, хоть она и не оглядывалась по сторонам, не поднимала глаз, все видела. Доказательством может служить то, что Бонци трижды приводил «Авангард» в движение и трижды его останавливал, чтобы показать новой девушке, как это делается, и убедить ее, что машина совсем простая, проще нет. В это время Марианна ходила вокруг своего «Авангарда» и гладила его. Но в тот момент, когда новенькая, по указанию Бонци, поднесла руку к пульту управления, в тот момент…

В помещении Внутренней комиссии тишина: никто не скрипнет стулом, не кашлянет. Ригуттини перестал сморкаться, Гуцци – писать, Дзанотти – заглядывать в блокнот. Курильщики – кто мог дотянуться – положили сигареты в пепельницу; остальные бросили, недокурив, на пол, погасили башмаками.

– А можем ли мы быть уверенными в том, что она не споткнулась? Что у нее не закружилась голова? Собственно, это не вопоос, а так, чтобы совесть была спокойна…

Сантина и Сильвия (одновременно): – Нет!

Маркантонио: – К сожалению, я тоже видел. Я направлялся к Сильвии узнать, что она посоветует делать дальше… Я видел ее так же отчетливо, как вижу вас. Она ринулась руками вперед. Не упала, а бросилась сама.

Сильвия: – О том, что она бросилась сама, говорит и другое: она не вскрикнула. Сделала то, что задумала. Потому и не закричала. Если попытаться определить, что ее побудило… Сознательно ли она поступила или от отчаяния… или то и другое… И сознание и отчаяние – я имею в виду классовое сознание…

Дзанотти (после бесконечно долгого молчания): – Товарищи, мы вырвались, наконец, из заколдованного круга полупоражений и полупобед. Если мы ограничимся рассмотрением прискорбного случая с Колли, то надо признать: это поражение. Такое серьезное, такое постыдное, что хуже не придумаешь… Но, с другой стороны, если учесть, что в тот же день после экспертизы дирекция прислала бригаду демонтировать все четыре «Авангарда» – тут же, не дожидаясь конца рабочего дня…

Каторжник – Прежде чем произносить такое громкое слово, как «успех», надо знать, что они сделали с демонтированными машинами. Кто дал себе труд поинтересоваться? – По тому, каким взглядом он обвел присутствующих, ясно, что на сей раз Каторжник шутить не намерен. – «Авангарды» были погружены на «606» с прицепом и отбыли в неизвестном направлении за город. Если интуиция меня не обманывает, туда, куда будет переведен весь цех «Г-3». Знаете куда? В Арлуно, что на семнадцатом километре автострады Милан – Турин… Прикажете продолжать?

Дзанотти: – Слово предоставляется товарищу Джани.

Каторжник: – Собственно, говорить-то нечего. Просто я думал о тех девушках, которые поступят на новый завод в Арлуно. Как они будут гордиться тем, что стали работницами. Вы себе представляете, с каким подъемом, с каким энтузиазмом они, намучавшись на рисовых полях, примутся за работу?

Дзанотти: – Да, кстати: кому мы поручим вызволить Гавацци?

XXXVIII

Почему они собрались? Да потому, что Амелия на четвертом месяце беременности; потому, что шурин Сальваторе пишет с юга письмо за письмом в обычном цветистом стиле, с уймой просьб, в тоне, не допускающем возражений. Иначе это семейное сборище еще долго откладывалось бы под разными предлогами. Отец Амелии совсем обезденежил. Он плотник, привык почесать язык, перекинуться острым словцом, но, конечно, не в четырех стенах и не с женщинами. Хорошо бы гостям пришлись по вкусу эти «бинье» – ведь стоят втридорога. Но уже после первого же захода… А может, на юге их пекут с сахаром и миланским «бинье», хоть и марки «Мотта», до них далеко?

Родственницы Сальваторе – хорошие женщины, ничего не скажешь, но открыть рот и сказать два слова для них… Выручил, было, муж старшей сестры – красивый парень с открытым лицом: явился в дом с ящиком великолепных апельсинов, прямо с дерева, еще с листочками. Даже ручки дамам поцеловал. Но через полчаса сник и он. Амелия одна старается изо всех сил, чтобы торжество по случаю обручения не походило на третьи похороны…

– Вы читали историю про питона?

Судя по всему, никто ее не читал и никого она не интересует.

– Хотите, расскажу?

Две незамужние сестры Сальваторе, так называемые «младшенькие», усаживаются поближе.

Амелия (набравшись духа): – Вчера вечером…

Сальваторе (жестко): – Вчера вечером этого быть не могло. – Амелия, взглянув на него, краснеет. Ей, чтобы покраснеть, достаточно сказать себе, что краснеть не надо, и – готово.

– Однажды вечером под одним домом обнаружили питона. Их было двое, двое строительных рабочих.

Мать Сальваторе (красивая, тучная женщина, с глазами как угли; против самой Амелии она ничего не имеет, она лишь против ее худобы; для нее худоба это нищета): – А что такое «питон»?

Шурин Сальваторе ей вполголоса объясняет. Та, недоверчиво:

– Под домом? – Потом: – Не удивительно: с тех пор как женщины, вместо того чтобы заниматься хозяйством…

Амелия: – На груде камней. Там было сказано – на туфе. Я думаю, туф – это камень, из которого построен Рим.

– Ах, Рим! – подхватывают хором «младшенькие». По-видимому, из всего сказанного Рим – единственное слово, прозвучавшее для них не как абракадабра.

– Вернее, не в самом Риме, а в окрестностях: в одном из кварталов…

Шурин Сальваторе: – В одном из предместий.

– Вот именно. Именно в предместье. А вы что, читали?

– Нет.

– Где-то в Пьетра… Пьетра…

– В Пьетралата.

Амелия: – Но вы же читали!

Шурин: – Да нет же.

– Ну ладно. Один из чих прислонился к груде камней и вдруг видит…

Сальваторе (резко): – Ты же сказала, что дело было ночью, в темноте…

Амелия: – Ну, конечно, ночью, в темноте. – Выдумывая: – Но улица или площадь, точно не помню, была неосвещенная. Дождь лил как из ведра. Так вот, один из них оперся на груду камней…

– Пьетралата, – подсказала старшая сестра, в тон мужу.

Тот: – Помолчи, ты ничего не понимаешь!

Сальваторе: – Раз дождь лил как из ведра…

Амелия: – Это были, наверно, молодые парнишки. Ах, да, я же сказала: строительные рабочие. Да, да! А что? Я много раз видела: они и в проливной дождь вкалывают, не слезают со своих лесов.

Сальваторе: – Разница лишь в том, что работают они днем, а то, о чем говоришь ты, было ночью. Если они будут пережидать дождь днем, то у них вычтут 60 процентов их заработка.

Все довольно долго молчат. Потом Амелия – тоненько:

– Я все-таки доскажу. Мне так хочется! Вот и все…

«Младшенькие» обмениваются многозначительным взглядом. С той минуты, как они уселись, они смотрели только на собственный подол, были заняты только тем, что одергивали юбку – не дай бог, будут видны колени. Та, что помоложе, за неимением лучшего, настроилась послушать, наконец, обещанный рассказ. И даже осмелилась спросить:

– Он был живой?

Амелия колеблется. Она боится Сальваторе. Шурин приходит ей на помощь.

– У этих питонов не разберешь. Разве только если голова будет здесь на столе, а туловище на лестнице, и цементная глыба в полтонны… – Он наклоняет голову и показывает место на собственном затылке, куда следует положить полтонны цемента. – И все еще нельзя быть совершенно уверенным! Питон живуч как черт.

Поскольку разговор несколько оживился, отец Амелии делает последнюю попытку всучить кому-нибудь «бинье», но никто не хочет.

– Спасибо. Мы не стесняемся, – уверяют гости.

Чтоб быть хоть чем-нибудь полезным, ему остается поддержать бедняжку дочь:

– И никто не видел, как он подполз? Он же такой длинный, толстый…

Шурин Сальваторе: —Питон это такая штука… Где хочешь проползет, прижмется, съежится, свернется в клубок.

Амелия: – Я бы умерла со страха. – И кладет руку на полнеющий живот. В первый раз она почувствовала – или ей почудилось? – как шевельнулся ее ребенок. Теперь она уже не в силах остановиться, она должна досказать, как уничтожили чудовище! – А те двое были молодцы ребята. Не говоря ни слова, сбегали за товарищами из соседних домов, объяснили им шепотом, что, дескать, обнаружен питон…

Сальваторе (он уже многое ей простил. Но это слишком): – Ну да, иначе питон услышал бы, что речь идет именно о нем.

– …Шепотом, чтобы не разбудить спящего питона. У них возник спор, но они его скоро уладили. Некоторые настаивали на том, что надо звонить в полицию, карабинерам в часть.

Мать Сальваторе: – В часть? А что такое «часть»?

Шурин: – Ну, пожарным.

Младшая из «младшеньких»: – Пожарный… какое-то неприятное слово.

Шурин пронзает ее сердитым взглядом.

Амелия: – Они спорили не о том, какое слово приятное, какое нет, а о том, как действовать дальше.

Отец Амелии: – Есть такие люди, которые чуть что – вызывают полицию или карабинеров. Мне тоже такие попадались. Я их знаю.

– Так вот, поговорили быстренько между собой, откровенно так, не стараясь друг друга поддеть. – Пристальный взгляд в сторону Сальваторе. – Шепотом. А договорившись, побежали на склад, взяли там всю солому, какая была, старые газеты, ящики. У одного из них был в запасе бензин – не знаю уж, откуда, – десятилитровая канистра, полная доверху. Все взяли и побежали на то место, прямо по лужам, босиком, чтобы не шуметь. Разложили вокруг камней широким кольцом бумагу, солому, доски, сами тоже встали в круг и…

Шурин: – Подожгли.

– …все разом чиркнули спичками, чтобы в случае, если питон проснется и попробует улизнуть, он наткнулся бы на огненный барьер, на высоченное кольцо огня.

Сальваторе: – Ясно, раз лил проливной дождь…

– Тем временем парень, который держал канистру, бросил ее в середину круга на камни; пробку предварительно вынул, чтобы бензин вытекал. А другой рукой швырнул туда же головешку. Бензин и вспыхнул.

Младшая из «младшеньких»: – Ой-ой… – Она явно болеет за питона.

Амелия: – И тогда все его увидели. Увидели, при свете пламени, как он поднялся во весь свой огромный рост, опираясь на хвост. Никто не мог себе представить, что он такой огромный. Толстый. Скользкий. Глаза бесцветные, два зуба – как два кинжала, а пасть внутри розовая-розовая, как у котенка. Все увидели громадину, в том числе и те, кто отнесся к этой истории недоверчиво и те, кто заявлял, что не верит, для того чтобы остаться в стороне во избежание неприятностей. Увидели, как он страшен, но лишь на мгновение. Через секунду он рухнул – иссох. Когда огонь погас, от него осталась только кучка золы. Кто-то хотел отыскать зубы, сохранить на память. Но не осталось ничего, ничегошеньки.

Старшая из «младшеньких»: – Из праха вышел и в прах обратился.

Шурин: – Даже не верится, что в наши дни возможно такое. Невероятно.

Отец Амелии: – Мало ли случается на свете непонятного. Но случается же! Каких только не бывает жутких историй, преступлений.. – Сказал и пожалел: лучше бы промолчал, а вместо этого еще раз «бинье» попотчевал. Даже этих немногих слов, сказанных в сердцах, оказалось достаточно, чтобы у всех закровоточила свежая рана.

Все молчали. Опустили глаза. Даже те, кто до этого, не решаясь смотреть в лицо, смотрел на угощение, на люстру, на ящик с апельсинами, стоящий на стуле. Все замкнулись во враждебном молчании. Словно каждый, проклиная все и вся, задавал себе вопрос: «Кто на очереди: я, ты?»

Все, кроме Сальваторе. Он встал, не спросясь, по-хозяйски, пошел на кухню отрезать себе ветчины.

Амелия, обхватив живот, уставилась на отца широко раскрытыми диковатыми глазами беременной женщины:

– А мы? Мы что будем делать?

Шурин Сальваторе (сумрачно): – Надо жить.

Сальваторе (из кухни): – Если это называется жить…

notes

1

Боец ГАП (Группи д’Ационе Патриоттика, то есть Группы патриотического действия). ГАП были организованы осенью 1943 г. по инициативе компартии на оккупированной гитлеровцами территории Италии. Гаписты предпринимали акты саботажа на предприятиях, работавших на немецкую армию, осуществляли налеты на важные объекты врага, уничтожали нацистских палачей и предателей.

2

Чудовище в образе человека, герои романа Мори Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» (1818), впоследствии неоднократно экранизировавшегося.

3

Внутренняя комиссия – орган, представляющий персонал предприятия; в ее обязанности входит контроль за исполнением трудовых соглашений.

4

Итальянский союз трудящихся.

5

Эксперимент. Не слишком удачный (англ.).

6

Здесь: удачный, удачный (англ.).

7

Название малолитражных автомобилей.

8

На веки вечные (лат.).

9

Католический праздник «тела господня».

10

С нами бог (нем.).

11

Марионеточная республика, созданная Муссолини в городе Сало в Северной Италии. оккупированной гитлеровскими войсками.

12

Конфедерация труда.

13

Внутренней комиссии.

14

«Аванти!» («Вперед!») – орган итальянской социалистической партии.

15

ОЕР – Общий европейский рынок.