Текст книги "Журнал «Если», 1999 № 12"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Пол Уильям Андерсон,Майкл Суэнвик,Дмитрий Володихин,Владимир Гаков,Конни Уиллис,Дмитрий Байкалов,Грегори (Альберт) Бенфорд,Сергей Кудрявцев,Иван Вазов,Михаил Ковалев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Я подумал о прекрасной принцессе. И об Эвелин. И о бейе Эвелин, которая сидела перед керосиновой лампой, ни о чем не подозревая.

– Это заразно? – был мой последний вопрос. – Кровь Эвелин тоже ядовита?

Лако заморгал, будто не сразу понял, о чем я спрашиваю.

– Думаю, только если ее выпить, – сказал он через минуту. Посмотрел на лежащую Эвелин. – Она просила меня отравить бейю. Но я не сумел понять как следует. Это было до того, как ты появился здесь с переводчиком.

– Ты бы сделал это? – спросил я. – Если бы знал, какой это яд, знал, что ее кровь ядовита, ты бы убил бейю, чтобы спасти сокровища?

Лако не слушал меня. Он смотрел вверх, на кусок крыши, не прикрытый брезентом. Рассеянно спросил:

– Уже светает?

– Только через час.

– Нет, – после паузы сказал Лако. – Я бы совершил все, что угодно, только не это. – В его голосе была такая тоска, что я почти не услышал слов.

Он сделал Эвелин еще укол и погасил лампу. Спустя несколько минут сказал:

– Осталось еще три дозы. Утром введу Эвелин все, что осталось.

Я подумал, что, наверное, он смотрит на меня так же, как тогда, когда я сидел в клетке – прикидывая, можно ли мне довериться.

– Это убьет ее? – спросил я.

– Надеюсь, да. Мы не сумеем ее увезти. Никак не сумеем.

– Понимаю, – сказал я, и мы долго сидели в темноте и молчали.

– Два дня, – произнес он наконец, и в голосе звучала все та же тоска. – Инкубационный период длился только два дня.

Потом мы сидели молча, дожидаясь, пока взойдет солнце.

Когда оно взошло, Лако отвел меня в бывшую комнату Хауарда, где в пластиковой стене, выходившей на горный хребет, было прорезано окошко с клапаном, и я увидел, что он сделал. Воины Санда выстроились на вершине хребта. Они были так далеко, что я не мог разглядеть «клубки змей» на их лицах, но знал, что они смотрят вниз, на палатку и на землю перед ней, где были в ряд уложены трупы.

– Давно они там лежат? – спросил я.

– Со вчерашнего вечера. Я это сделал после того, как умер Борхард.

– Ты выкопал Хауарда?

Хауард лежал ближе всех. Он был не так страшен, как я предполагал. Наросты почти незаметны, и хотя кожа была воскообразной и мягкой, как на скулах Эвелин, он казался почти таким же, каким я его помнил. Причиной тому было солнце. Хауард слегка оплавился.

– Да, – сказал Лако. – Санд использовал яд, но остальные сугундули ничего не знают. Они ни за что не перешагнут через трупы, опасаясь заразы.

– Он им объяснит.

– А ты бы поверил? – спросил Лако. – Перешел бы ты эту линию, если бы Санд сказал, что тебе нечего опасаться инфекции?

На горном хребте что-то вспыхнуло.

– Они стреляют в нас? – спросил я.

– Нет, – ответив Лако. – Главная бейя Санда держит в руках какой-то блестящий предмет, и на него падает солнечный свет.

Это была знакомая бейя из лагеря. Она вертела в пальцах мою корреспондентскую карточку, ловя солнечные лучи.

– Раньше этой бейи здесь не было, – сказал Лако. – Санд, очевидно, хотел продемонстрировать воинам, что она совершенно здорова.

– Как бы она могла заразиться? Мне казалось, что с археологами все время была бейя Эвелин.

Он нахмурился.

– Бейя Эвелин близко не подходила к Спайни. Это служанка, которую Санд уступил Эвелин. Разве могла она стать личной представительницей Санда? – Лако недоуменно посмотрел на меня. – Неужели ты думаешь, Санд подпустил бы нас к своей бейе после того, как мы выторговали несколько дней отсрочки? Да он бы ни за что не поверил, что мы не отравим ее, как он отравил нашу группу. Запер ее покрепче в своем лагере и отправился на север, – с горечью добавил он.

– А Эвелин знала это, – сказал я. – Знала, что Санд уехал на север и оставил бейю здесь. Ведь так?

Лако не ответил. Он наблюдал за бейей. Санд дал ей что-то похожее на ведро, бейя сунула мою карточку в рот, чтобы обе руки были свободны. Санд сказал ей что-то, и она начала спускаться с хребта, по пути расплескивая из ведра жидкость. Он оставлял бейю в лагере под охраной, но ее стражи разбежались, как и стражи палатки, а любопытная бейя в состоянии открыть любой замок.

– Она не похожа на больную, правда? – невесело спросил Лако. – А наша неделя на исходе. Вся группа заболела через два дня.

– Два, – повторил я. – Эвелин знала, что Санд оставил бейю здесь?

– Да. – Лако не сводил глаз с хребта. – Я ей говорил.

Маленькая бейя уже спустилась с горы и шла по котловине. Санд что-то крикнул, и она побежала. Ведро билось о ее ноги, жидкость расплескивалась все сильнее. Дойдя до ряда тел, она остановилась и обернулась. Санд снова закричал. Он был далеко, но горы усиливали голос. Я слышал его совершенно отчетливо.

– Лей! – крикнул он.

И маленькая бейя, наклонив ведро, пошла вдоль ряда.

– Керосин, – произнес Лако без всякого выражения в голосе. – Она подожжет его.

Часть жидкости проливалась на землю, но на бейю ничего не попало, чему я был рад. Хауарду досталось лишь несколько капель. Бейя бросила ведро и вприпрыжку побежала обратно, на секунду остановилась, обернувшись, взмахнула рукой.

Тело Борхарда занялось, запылало желтым пламенем, словно свеча.

Лако даже не заметил, как я исчез.

Я почти бежал к Эвелин, ориентируясь по электрическим проводам. Бейя исчезла. Я включил переводчик, отдернул полог и спросил:

– Что было в записке?

Ее дыхание оказалось настолько громким, что переводчик не смог уловить ничего, кроме хрипа. Глаза женщины были закрыты,

– Ты знала, что Санд уже отправился на север, когда послала меня в лагерь, правда?

Переводчик ловил мой собственный голос и эхом возвращал его.

– Ты ведь знала: я солгал, когда сказал тебе, что передал записку Санду. Но тебе было все равно. Потому что записка предназначалась не ему. Она предназначалась бейе.

Эвелин что-то произнесла. Переводчик не сумел уловить это, но я и так знал, что было сказано. Она сказала «да», и я почувствовал внезапное желание ударить ее и посмотреть, как восковые щеки сплющатся и прилипнут к черепу.

– Ты знала, что она сунет записку в рот?

Эвелин открыла глаза.

– Да.

Снаружи глухо ревело пламя.

– Ты убила ее, – сказал я.

– Должна была. Чтобы спасти сокровище, – выговорила она. – Мне жаль. Проклятие.

– Нет никакого Проклятия, – возразил я, изо всех сил сцепив руки за спиной, чтобы не ударить ее. – Ты придумала эту историю с Проклятием, чтобы обмануть меня, пока яд не начнет действовать, правда?

Она закашлялась. Бейя протиснулась между мной и гамаком, держа в руках бутылку колы. Вставила трубочку в рот Эвелин и, приподняв ей голову, поддержала, чтобы Эвелин могла напиться.

– Ты убила бы и собственную бейю, если бы понадобилось, разве не так? – крикнул я. – Из-за сокровищ. Из-за проклятых сокровищ!

– Проклятие, – произнесла Эвелин.

– Корабль здесь, – послышался за моей спиной голос Лако. – Но нам не прорваться. Остался только Хауард. Они еще раз послали бейю вниз с керосином.

Я выключил переводчик. Вытащил из кармана нож и прорезал стенку палатки за гамаком Эвелин. Бейя Эвелин вскочила на ноги и подошла к нам. Бейя Санда прошла уже полпути по котловине, неся ведерко. В этот раз она шла медленнее, и керосин не выплескивался. Наверху, на гребне, воины Санда неспешно двинулись вперед.

– Мы сумеем погрузить сокровища, – сказал я. – Эвелин об этом позаботилась.

Бейя подошла к трупам. Наклонила ведро над Хауардом, затем как будто передумала и опустила на землю. Санд что-то крикнул. Она взялась за ручку ведра, снова ее выпустила и упала.

– Видишь, – сказал я. – Все-таки это вирус.

Бейя издала какой-то звук, похожий на прерывистый вздох. Воины Санда отступили от края гребня.

Люди с корабля оказались в палатке прежде, чем мы успели отойти от щели. Лако показал им на ближайшие контейнеры, они принялись таскать их, не задавая вопросов. Мы с Лако подняли холодильник со всей осторожностью – словно боясь повредить ноги принцессы – и ТОйесли его к грузовому отсеку.

Капитан велел остальным членам команды нам помочь.

– Быстро! – приказал он. – Они тащат какое-то оружие на гору.

Мы торопились. Мы вытаскивали ящики наружу, команда уносила их быстрее, чем бейя Эвелин успела бы выпить бутылку колы, и все же недостаточно быстро. Раздался легкий свист, что-то плеснуло сверху на купол, и через пластик потекла жидкость.

– Он пустил в ход керосиновую пушку, – сказал Лако. – Голубую вазу вынесли?

– Где бейя Эвелин? – крикнул я и бросился в комнату.

Ткань полога уже почернела, сквозь нее, как острие ножа, блеснул огонь. Маленькая бейя прижималась к другой стене так же, как при нашей первой встрече, и не сводила глаз с огня. Схватив ее в охапку, я бросился к центру палатки.

Пройти было невозможно. Ящики, стоявшие вдоль стенок, превратились в стену огня. Я снова кинулся в комнату Эвелин. Увидел, что нам не выбраться, но сразу вспомнил про щель, которую прорезал в стенке палатки. Зажал бейе рот, чтобы она не дышала дымом горящего пластика, сам задержал дыхание и двинулся мимо гамака к щели.

Эвелин все еще была жива.

Я не слышал хрипов из-за рева огня, но видел, как поднималась и опускалась ее грудь, прежде чем Эвелин начала таять. Лежа на боку в тлеющем гамаке, она повернула лицо в мою сторону, как если бы услышала мои шаги. Наросты на лице расплылись и разгладились, затем исчезли из-за жара, и на мгновение я увидел ее такой, какой она, наверное, была раньше, – красавицей, о которой говорил Брэдстрит, той, кому Санд отдал собственную бейю. Лицо, обращенное ко мне, было тем лицом, о котором я мечтал всю жизнь. Но увидел его слишком поздно.

Она оплывала, как свеча, а я стоял и смотрел на нее, и к тому времени, когда она умерла, провалившаяся крыша погребла Лако и двух членов команды. Голубую вазу разбили при последнем безумном рывке к кораблю, когда пытались перетащить остатки сокровищ.

Но принцессу мы спасли. А я написал свой репортаж.

Репортаж века. Во всяком случае, именно так назвал его шеф Брэдстрита, когда увольнял его. Мой шеф заказывает мне по сорок столбцов в день. Я столько и пишу.

Это прекрасные заметки. В них Эвелин – красавица-жертва, а Лако – герой. Я тоже герой. Как-никак, помог спасти сокровища. В репортажах, которые я строчу, нет ни слова о том, что Лако выкопал Хауарда и использовал его тело для защиты, или о том, что я обрек группу Лиси на смерть. В моей версии есть только один злодей.

Я посылаю по сорок столбцов в день и пытаюсь сложить голубую вазу, а в свободное время записываю эту историю. Правда, ее я не пошлю никуда.

Бейя играет со светом.

Наша каюта снабжена чувствительной к движению воздуха системой переключения электричества. Лампы зажигаются и меркнут в зависимости от передвижений человека. Бейе не надоедает играть с ними. Она даже не мешает мне складывать голубую вазу и ничего не пробует на зуб.

Кстати, я догадался, каково назначение этой вазы. И трубочки, выгравированной на ней. Я складываю из фрагментов бутылку колы тысячелетней давности. «Вот, возьми. Ты ведь хочешь пить».

Возможно, бейская цивилизация была чудесной, но задолго до того, как туда явились предки Санда, они давали яд принцессам. Они убили и эту; она знала, что происходит, и потому ее голова склонена в таком отчаянии. Ради чего ее убили? Ради сокровищ? Ради планеты? Ради репортажа? И неужели никто не пытался спасти ее?

Первые слова Эвелин, обращенные ко мне, были: «Помоги мне». Что, если бы я сделал это? Что, если бы, плюнув на репортаж, я связался с Брэдстритом, послал его за доктором и велел вывезти всю группу? А пока он был еще в пути, послал бы сообщение Санду: «Принцесса будет твоей, если ты дашь нам улететь с планеты»? А потом подключил к гортани Эвелин аппарат искусственного дыхания, который помешал бы ей говорить, но, возможно, сохранил ее жизнь до тех пор, пока не пришел корабль?

Мне хочется думать, что я бы сделал это, если бы знал ее раньше, если бы не было «слишком поздно» – по ее собственным словам. Но не знаю. Санд был влюблен в нее до такой степени, что отдал ей свою собственную бейю, но потом, явившись в гробницу, предложил ей яд в бутылке из-под колы. И Лако знал Эвелин, но он вернулся и погиб не из-за нее, а из-за сокровища.

– Это было Проклятие, – говорю я.

Бейя Эвелин медленно идет по комнате, и свет то становится ярче, то тускнеет по мере ее передвижения.

– Все, – говорит она и садится на койку. Над кроватью зажигается ночник.

– Что «все»? – спрашиваю я и жалею, что при мне нет переводчика.

– Все прокляты, – говорит она. – Ты. Я. Все.

Она скрещивает на груди руки, которые всегда выглядят грязными, и ложится на кровать. Свет выключается. Совсем как в прежние времена.

Через минуту ей надоест лежать, и она вскочит, а я снова примусь складывать фрагменты голубой вазы.

«Все прокляты». Даже группа Лиси. Потому что из-за моего передатчика Санд решил, что они помогали мне увезти сокровища с Колхиды. Сжег археологов живьем в пещере, где они вели раскопки. Не сумел убить одного Брэдстрита, потому что «Ласточка» сломалась на пол-пути к Спайни. Когда Брэдстрит туда прибыл, на Колхиде уже высадилась Комиссия, и его уволили, а потом его нанял мой шеф писать репортажи о заседаниях. Санда арестовали за поджог палатки. Остальные сугундули сидят на слушаниях Комиссии, но бейи, судя по репортажам Брэдстрита, обращают на них мало внимания. Они гораздо больше интересуются судейскими париками членов Комиссии.

К этому времени бейи уже успели украсть четыре парика.

Бывшая бейя Эвелин встает и опять плюхается на кровать, пытаясь заставить свет мигать. Ей совершенно неинтересна история, которую я пишу, эта повесть об убийстве, яде и других Проклятиях, жертвой которых становятся люди. Возможно, ее народ навидался этого достаточно в древние времена. Возможно, Борхард был не прав, и сугундули вовсе не отняли у них Колхиду. Может быть, едва те приземлились, бейи сказали: «Вот. Возьмите ее. Быстро».

Она заснула. Я слышу ее легкое ровное дыхание. Во всяком случае, она-то не проклята.

Я спас ее и спас принцессу, хотя и с опозданием на тысячу лет. Поэтому, хочется надеяться, Проклятие овладело мной не до конца. Но через несколько минут я включу свет и окончу этот рассказ, а затем упрячу в надежное место. Вроде гробницы. Или холодильника.

Почему? Неужели потому, что Проклятие королей окружает меня, как клетка, висит надо мною, как паутина электрических проводов?

– Проклятие королей, – бормочу я, и моя бейя сползает с кровати, выходит из каюты, чтобы принести мне воды в неизменной бутылке из-под колы, словно я и есть ее новый пациент, который лежит, расставаясь с жизнью, под пластиковым пологом.

Перевела с английского Валентина КУЛАГИНА-ЯРЦЕВА

ФАКТЫ

*********************************************************************************************

Великая загадка неандертальцев

Их истребили? Они вымерли?

Новые археологические находки неоспоримо свидетельствуют: на протяжении десятков тысяч лет неандертальцы и современные (с анатомической точки зрения) люди жили рядом в одном и том же регионе. В свете этих фактов гипотеза об истреблении выглядит невероятной, а сама проблема исчезновения этих якобы примитивных созданий становится еще более таинственной. Ученые всерьез обсуждают вопрос: а не продолжает ли неандерталец свое существование… в генах современных европейцев? «Классические» неандертальцы, жили 120-30 тыс. лет назад и имели характерную внешность: резко выраженные надбровные дуги, плоский лоб, вытянутую верхнюю часть черепа, нижнюю челюсть без подбородка. Эти анатомические отличия было принято считать архаичными, свидетельствующими об отсталости. Тем не менее объем черепа неандертальца (до 1700 куб. см.) превышает средний показатель современного человека (около 1500 куб. см.)! Новые факты опровергают также аргумент о культурной отсталости этих массивных особей ледниковой эпохи. Вот далеко не полное их изложение.

Неандертальцы нисколько не уступали кроманьонцам в охотничьих навыках и в строительстве жилищ. Они умели ухаживать за больными и стариками. Калеки, нуждающиеся в постоянном уходе, продолжали жить в племени. Неандертальцы первыми среди гоминидов стали погребать своих умерших. При погребении сородичи иногда осыпали умершего цветами, что свидетельствует о наличии представлений о загробном мире.

Неандерталец был способен к членораздельной речи.

Остается вопрос: почему же около 30 тыс. лет назад умных и удачливых охотников ледниковой эпохи неожиданно сменяют современные хомо сапиенс?

Возможный ответ дают компьютерные демографические модели, разработанные в 1989 г. американским антропологом Эзрой Зубровым: при более высокой, чем у кроманьонцев, детской смертности (что подтверждено археологическими данными) эта разновидность человека всего за несколько тысячелетий уходит с экрана монитора и из истории.

Но не могли ли они смешаться с перекочевавшими в их края кроманьонцами? Австралийский антрополог Алан Торн и его американский коллега Милфорд Уолпофф полагают, что генетический реликт неандертальцев несут в себе исключительно европеоиды! Действительно, существуют факты, говорящие в пользу этой гипотезы.

Некоторые особенности строения черепа, а также отверстие с внутренней стороны нижней челюсти присутствовали лишь у неандертальцев и (по крайней мере, вплоть до неолита) у европейцев.

Из всех современных человеческих рас волосяным покровом на теле наделены лишь европеоиды. Для неандертальцев, живших в ледниковую эпоху, сильный волосяной покров на груди, животе и плечах был очевидным эволюционным преимуществом.

По некоторым данным, кожа неандертальца была почти лишена пигмента. Европеец же, как известно, самый белый человек на Земле.

В германском Биологическом институте уже начали искать фрагменты ДНК в костном материале Homo sapiens neanderthalensis; возраст изучаемых останков составляет десятки тысяч лет. И если эти поиски принесут удачу, то специалисты сопоставят ДНК неандертальцев и современных людей, и вполне вероятно, что одна из величайших загадок истории человечества в конце концов разрешится.

Ричард Каупер
ВЕЛИКАЯ ИГРА

За завтраком, на второй день, Роджер впервые заметил этого седого бородатого человека. Он сидел за столиком в дальнем углу, полуприкрытый собранной прозрачной газовой занавеской. Идеальное место, чтобы следить за теми, кто шел по улице мимо длинного окна, или же разглядывать посетителей, входящих в ресторан при отеле. Однако бородач не занимался ни тем, ни другим. Он просто сидел, уставясь прямо перед собой, – словно мог видеть за легкой стенкой, отделявшей ресторан от бара, лазурную бухту на другой стороне города, где гигантские клипперы разворачивали металлические паруса, выходя на Северо-восточный торговый маршрут.

– Не глазей, Роджер. Это неприлично.

Покраснев, мальчик занялся салфеткой, развернув и пристроив ее на коленях.

– Я же не глазел, – пробормотал он. – Я просто смотрел.

От буфета отошел молодой официант со шрамом-серпиком над левой бровью и почтительно остановился за плечом матери Роджера, подмигнув мальчику, который ответил ему застенчивой улыбкой.

– Наверное, сегодня в круиз, сеньор?

Роджер качнул головой.

Миссис Герцгейм подняла взгляд от меню.

– А рыба действительно свежая?

– Si, принесли только сегодня утром.

– Значит, заказываем рыбу. Но сначала грейпфруты. И кофе.

– Si, сеньора, – молодой официант махнул Роджеру салфеткой, вновь подмигнул и заторопился прочь.

Склонив голову набок, миссис Герцгейм самую малость поправила одну из жемчужных сережек.

– Какие у тебя планы? – осведомилась она.

– Не знаю, мама. Наверное, я мог бы…

– Эй-эй, Сюзи! Сюда!

– Привет, Бэбс! Привет, Роджер. Вы уже заказали завтрак, милочка?

– Да. У нас сегодня рыба. А где Гарри?

– Возится со своими бумагами.

Ресторан заполняли посетители, взад и вперед сновали официанты с подносами, разносилось благоухание свежего кофе и горячих булочек. Стройная девушка в наброшенном на плечи лимонно-желтом кардигане вошла в ресторан. Глаза ее скрывались за темными очками, а блестящие, до плеч, волосы отливали только что вылущенным из кожурки каштаном. Пройдя за креслом Роджера, она направилась между столиками в угол, где сидел бородач. Отодвинув от стола кресло, она уселась рядом с мужчиной, лицом к окну и боком к посетителям.

Роджер украдкой наблюдал за парой. Мужчина наклонился вперед и что-то шепнул девушке. Та кивнула. Тогда он взмахнул рукой, и словно паривший в ожидании этого жеста официант немедленно порхнул к их столику. Пока оба делали заказ, появился другой официант, доставивший Роджеру и его матери полный кофейник и корзинку с булочками. Когда он расставлял все это на столе, Сюзи Фогель кивнула ему.

Официант почтительно склонился к ней. Сюзи дернула коротким носиком в сторону углового столика.

– Это тот самый? – прошептала она.

Официант быстро оглянулся.

– Si, сеньора.

– Когда он прибыл?

– Вчера поздно ночью, сеньора.

Приняв от Сюзи заказ, официант торопливо удалился в сторону кухни. Налив в чашку кофе, миссис Герцгейм передала ее Роджеру. Тот потянулся к чашке, и тут появился Гарри Фогель. Пожелав Роджеру и его матери доброго утра, он занял стул напротив жены.

Сюзи без промедления поведала новость.

Гарри повернул голову и окинул взглядом сидевшую в углу пару.

– Ну-ну, – заметил он. – Значит, и Джулио неподалеку. Вот будет встреча!

Роджер спросил:

– А кто это, мистер Фогель?

Круглое лицо Гарри Фогеля изобразило пародию на полное удивление.

– Приехали… – вздохнул он. – Неужели вас, ребята, совсем перестали учить истории?

Покраснев, Роджер зарылся носом в грейпфрут.

– Ну ладно, ладно, сынок, – запротестовал Гарри. – Помоги старику сохранить в целости иллюзии. Конечно же, даже двенадцатилетние слыхали об «Икаре»?

Роджер кивнул, остро ощущая жар, охвативший уши.

– Вот тебе и объяснение! Перед тобой мистер Икар собственной персоной. Единственный и неповторимый. Решил, наверное, добавить шика нашему турниру.

Роджер рискнул еще разок глянуть на угловой столик и, к собственному удивлению, обнаружил, что бородатый мужчина смотрит прямо на него. Их взгляды встретились на мгновение, и, поспешно пряча глаза, Роджер заметил, что старик чуть-чуть подмигнул ему левым глазом.

В десять часов Роджер отправился вместе с матерью в салон красоты. Подобные путешествия ему приходилось совершать раз в две недели, на несчетном числе курортов. Он пока еще не жалел об этом – так какой-нибудь пудель или чихуахуа не задумывается о своем усыпанном алмазами поводке. Если бы кому-то пришло в голову спросить мнение Роджера, он, пожалуй, ответил бы, что искренне любит теплую и таинственную атмосферу салонов, с их мягкими коврами, ароматными мазями и лаками, шепотом негромких признаний, тянущих свои экзотические щупальца к его ушам из глубин анонимных шлемрв для сушки волос, пока незаметным мышонком он листает страницы журналов с картинками.

Но сегодня у самого входа он вдруг объявил:

– А знаешь, мама, я хотел бы сходить к гавани и поглядеть на клипперы.

Миссис Герцгейм в сомнении нахмурилась.

– Совсем один, мой милый? Ты уверен? То есть это – ну…

Роджер улыбнулся.

– Все будет в порядке, не беспокойся.

– Но мы можем прогуляться туда вместе, днем, – возразила она. – Мне тоже хочется посмотреть на корабли.

Улыбка Роджера не дрогнула, и до его матери вдруг дошло, что на этот раз она сумеет затащить его в салон только силой. И открытие это глубочайшим образом потрясло ее. Закусив нижнюю губу, она искоса глянула на своего двенадцатилетнего сына, выбравшего именно этот момент, чтобы мягко оспорить ее абсолютную власть. Взглянув на часики фирмы «Картье», она едва слышно вздохнула и неожиданно сдалась.

– Хорошо. Но только чтобы ты был на этом самом месте ровно в полдень. Обещай мне!

Роджер кивнул.

– Конечно, мама.

Миссис Герцгейм расстегнула сумочку, извлекла из нее купюру и протянула сыну. Роджер аккуратно сложил бумажку и спрятал ее в кошелек на поясе.

– Спасибо.

Мать и сын постояли на месте, внимательно изучая друг друга. Мйссис Герцгейм наклонилась и прикоснулась губами к его лбу.

– Обо всем расскажешь за ланчем, – попросила она. – Я рассчитываю на это.

Ухмыляясь и кивая, Роджер проводил взглядом мать, исчезнувшую за дверью салона, и вприпрыжку направился по мощеной улице к га-ванн. Уже через несколько секунд он перешел на рысь, которая, ускоряясь, превратилась в бурный танец с прыжками, закончившийся только тогда, когда он, запыхавшись, пролетел сквозь тень над старинной аркой и очутился возле причалов.

Мальчик оперся о каменный столб, дожидаясь, пока успокоится дыхание. Солнечные лучи, отражаясь от мелких гребешков на воде, оплетали трепещущей сеткой рыбачьи лодки, сам воздух кружил вместе с чайками, то взмывавшими, то нырявшими за плавающими на поверхности рыбьими потрохами. Темноглазые женщины в ярких накидках, сверкая медью гребней, утопающих в черных волосах, перекрикивались над водой, стоя на причудливых чугунных балконах прибрежных домов. Запряженные осликами тележки громыхали по брусчатой дороге. Коренастые смуглые мужчины в кожаных фартуках, поблескивая усеивавшей обнаженные руки рыбьей чешуей, спешили мимо, удерживая шаткие пагоды корзин на головах и обращая к мальчику белозубые улыбки. Стая лихих дворняжек выстроилась было, чтобы задрать ножку возле угла прилавка с моллюсками, и с визгом бросилась прочь, когда сердитый торговец рыбой, ругнувшись, швырнул в их сторону пустую коробку. Рассмеявшись, Роджер припустил к рыбакам и зевакам – мимо мрачных и гулких складов, в сторону маяка на молу внутренней гавани.

Добравшись до намеченного места, он сел, и глубоко, с искренним восторгом, вздохнул. Метрах в десяти под ним на скользком карнизе рыбачили двое мальчишек. Ненадолго задержав на них взгляд, Роджер обратил глаза вверх – к мрачным вулканическим горам. Вот отблески солнечных генераторов «подсолнух», вот далекий купол обсерватории; вот выбеленные известью домишки лезут вверх по крутому склону, опираясь друг на друга; а вот и опрятные отели, уместившиеся на самом верху.

Вдруг он обнаружил, что думает о старике и девушке с каштановыми волосами. Роджер попытался вспомнить то, что читал об «Икаре», но обнаружил в своей памяти немногое: этот корабль оказался последним. Вот и все, но, правда, история никогда не была его любимым предметом.

Далеко в море солнце играло на приспущенных топселях восьмимачтового клиппера. Выставив перед собой мизинец, Роджер попытался оценить скорость корабля, исчезнувшего за пальцем и вновь появившегося из-за него. Двадцать четыре секунды. А восьмимачтовик – это по крайней мере 200 метров длины. Значит, он проходит… 30 узлов! Средняя скорость на Северо-восточном торговом маршруте. Невольно и негромко он затянул мелодию «Попутного ветра», хита прошлого или позапрошлого года, мечтательно провожая огромный корабль, нырявший носом во впадины между валами. Роджер дал себе клятву, что однажды он будет командовать подобным судном.

Мальчик долго смотрел на море, после того как огромный корабль исчез за горизонтом. Потом, вздохнув, поднялся на ноги и отправился назад вдоль причалов, смутно сознавая, что какая-то его часть осталась там, в океане; он еще не настолько узнал себя, чтобы понять, какая именно.

Полуденный звон стайкой серебряных птиц порхнул над городскими крышами с колокольни, выросшей на склоне горы. И тут, вспомнив о своем обещании, Роджер бросился бегом.

У миссис Герцгейм в салоне разболелась голова. Раньше такого не случалось. После ланча она отправилась в спальню, предоставив сыну возможность проводить день возле бассейна. Мальчик получил в свое распоряжение всю «акваторию»: большая часть гостей уехала на экскурсии, выбрав ту или иную из местных красот, или же, подобно матери Роджера, решила поспать перед вечерней прогулкой.

Проплыв восемь раз установленную для себя дистанцию, Роджер выбрался из воды и направился к лежаку, возле которого оставил свою одежду и микомикон. Чем же заняться? Он сел, вытер влажные волосы, открыл микомикон и пробежал взглядом знакомый список. Нельсон, Камалот, Кеннеди, Пастер, Алан Квотермейн, Гек Финн, Тарзан, Фродо, Титус Стон [2] 2
  Герой трилогии Мервина Пика «Горменгаст», еще не переведенной на русский язык. (Здесь и далее прим. перев.)


[Закрыть]… Палец его шевельнулся, и глубоко в голове зазвучал шепот: «Каждый камешек – это холодная голубая строфа восторга, каждое перышко – это жуткое…» Мальчик поежился и собрался было достать агатовые наушники, но тут за его спиной раздался плеск… Обернувшись, он увидел, как из-под воды вынырнула та самая девушка, которая сидела за одним столиком со стариком. Маленькая загорелая ладонь отвела от глаз мокрые волосы; девушка перевернулась на спину и, поднимая сверкающие брызги, поплыла вдоль бассейна к мальчику.

Не доплыв метров пять, она свела ноги и по инерции скользнула к стенке бассейна. В последний момент девушка ухватилась за облицованный плитками желоб. Голова и плечи вынырнули над краем бассейна. Задумчиво поглядев на Роджера, она улыбнулась.

– Привет.

– Здравствуйте, – ответил мальчик.

– Не сказать, чтобы здесь было много народу, правда?

– Одни уехали на экскурсии, – сказал он, отметив про себя, какие у нее яркие, васильковые глаза. – А другие отдыхают.

– А мы – нет.

– Да, – согласился он, – мы – нет.

– Как тебя зовут?

– Роджер Герцгейм.

– А меня Анна. Анна Гендерсон.

– Я видел вас сегодня за завтраком. Вы сидели вместе…

Она по-кроличьи наморщила нос.

– С мужем. Мы тоже тебя видели.

Роджер торопливо оглянулся.

– А он… тоже решил поплавать?

– Пит? Нет, он наверху, в обсерватории.

Роджер кивнул.

– Вы здесь на отдыхе?

Она окинула его коротким оценивающим взглядом.

– Что-то вроде того. А ты?

– Мама играет в турнире. Она партнерша мистера Фогеля.

– А что здесь делаешь ты, Роджер?

– Наверное, просто путешествую. У меня каникулы.

– И тебе не скучно?

– Скучно? – переспросил мальчик. – Нет, что вы.

Девушка подплыла к ступенькам и выбралась из воды. На ней был прозрачный, скорее, символический купальник золотого, словно вино, цвета, да и вся она будто сочилась солнцем. Подойдя поближе, девушка присела на корточки.

– Можно посмотреть? – Она показала на микомикон.

– Конечно, – дружелюбно ответил Роджер. – Должно быть, для вас тут все очень старомодное.

Проглядев список записей, она вдруг сказала:

– Эй! А у тебя и мое выступление!

– Ваше?

– Ну да. Я играла в «Титусе» леди Фуксию для Универсала. Поглядев на нее – сосредоточенно и внимательно, – словно рассматривая редкую статуэтку дрезденского фарфора, Роджер с трудом вымолвил:

– Вы… Вы – леди Фуксия?

– Была ею, – рассмеялась она, – семь лет назад. Моя первая большая роль. Гейл Фергюсон. Посмотри в списке исполнителей… А сколько тебе лет, Роджер?

– Двенадцать с половиной.

– Значит, тебе нравится «Титус»?

– Моя любимая вещь. Правда.

– А как Фуксия?

Он отвернулся, вроде бы разглядывая далекие алюминизированные диски солнечных генераторов, уже не смотревших в зенит, а провожавших клонящееся к западу солнце.